Капли дождя на терновых кустах

Капли Дождя На Терновых Кустах

Пролог

      Солнце. Вот уж отличный пример, когда размер не имеет значения. Небольшая звезда, совсем крошечная в космическом масштабе, но питающая собой такую уникальную форму материи, что зовётся «жизнь». Ему поклонялось большинство народов, пока не отдало свою преданность менее очевидным, но более антропоморфным существам.       Солнце. Оно всходило, отражаясь бликами в глазах первых сухопутных животных, когда те впервые избавились от водной преграды и взглянули на небо. Оно освещало путь первым человекообразным обезьянам. Люди писали свои первые буквы и иероглифы в его могущественном свете. Любили и убивали. Размножались и воевали. На рассвете гордо осматривали свои владения Александр Македонский, Гай Юлий Цезарь, Пётр Великий и Наполеон Бонапарт, который брал Москву под сиянием этого огненного шара и под ним же отступал, потеряв всё.       На Земле кипели перемены, но Солнце… Солнце не меняется.       Точно так же, оно взошло и весенним ранним утром 1953 года над Москвой. В окружении заснеженных вековых сосен стал виден уютный двухэтажный дом. На первом этаже в большой комнате с камином еще засветло нарушилась тишина. Это был пожилой человек в поношенном сером костюме, который перебирал какие-то бумаги на столе. Пламя в камине издавало приятный треск и играло тенями на стенах комнаты. Мужчина, хромая, шёл к шкафу, доставал коробку с бумагами — разными папками, конвертами и фотографиями, выкладывал всё на стол, иногда кашлял и старчески кряхтел, затем искал что-то важное и, не находя, шёл за следующей коробкой. У стола валялись уже три пустых коробки, а сам стол был покрыт жёлтой бумагой.       Вывалив на стол содержимое четвёртой коробки, старик увидел небольшой зеленый фотоальбом. Небрежно, своей крупной малоподвижной ладонью, смахнув пыль с обложки, он выкопал из-под бумаг очки, надел их и, кряхтя, сел на диван. Старик положил руку на альбом, взволнованно вздохнул и открыл обложку.       На первой странице было не фото, а небрежно, но с душой, начерченный маленькой детской ладошкой рисунок птички, взлетающей к небесам…

1883 год… Птица счастья

      Бояться скрипа ключа в замочной скважине. Сжиматься в страхе, слыша шаги за дверью. Вот, снова, эти тяжёлые сапоги, следы от которых ещё не исчезли с тела. Если лечь так, чтобы подошва сапог ровно соприкасалась с телом, то почти не больно. Но когда удар приходится на угол подошвы, болеть будет не меньше недели. А этот запах, едкий, кислый, от которого хочется кашлять. Дверь хлопнула, отдалась ударом в голову. Глаза моргнули до слез. Тёмный силуэт прошёл мимо тёмной комнаты. Не замечен. Может сегодня все обойдётся? Жить, не зная, чего ждать. То новая свистулька, то тумаки. То вместе на рыбалку, хотя и не хотелось, но всё же лучше, чем тумаки, которые были на следующий же день. Тёмный силуэт с едким запахом прошёл на кухню. Пара еле слышных фраз. А потом резкая и громкая брань: «Как же ты меня заебала падла! Ёбаная тварь! Я мужчина, твоё бабское мнение никто не спрашивал!» звуки ударов, стон, упало что-то мягкое и тяжелое, что-то разбилось. Жалкая попытка быть сильным. Защитить. В руке маленький нож. Топот детских ножек. Вот бы быть таким же сильным, как этот вонючий силуэт. Но ведь добро всегда побеждает. Нож летит в злодея. Мама, ты только живи… Звон металла, падающего на пол. «Ах ты маленький пиздюк! Совсем охуел на отца руку поднимать?!» Падение. И тут же взлёт. Кого-то папы носят на руках, наверное так где-то и бывает, но кого-то за шкирку. Как котёнка, будущего утопленника. «Я, блять, кормлю его, игрушки ему покупаю!» Вот и комната. На столе красивая новая свистулька. В виде птички. Жар-птица, исполняющая желания. Сегодня она выслушала одно. Может быть ночью она бы слетала к Богу и нашептала ему, чего хочет малыш. Детские желания такие простые, неужели оно не исполнится? Конечно исполнится. Только долети жар-птица до Бога, нашепчи ему про то, чтобы папа не пил, чтобы любил маму и сыночка. Только одна ночь. Один полет… Но в детских слезах отражение, как большой черный сапог поднимается с маленьких деревянных осколков птички. Нет, малыш, сегодня никто никуда не полетит. Удар по голове. Темнота…       Широкие серые пальцы нежно касались рисунка птицы, словно разглаживая её пёрышки. На секунду замешкались и, перевернув лист, внезапно отстранились…

1890 год… Закалённая сталь

      В душном, полутёмном кабаке, в котором, словно отсутствовал воздух, вытесненный испарениями пива, солений, копчёностей, мужского пота и свежей рвоты, за одним столиком в тёмном углу сидели двое мужчин среднего возраста. Один лысый, худощавый, лет пятидесяти. Отсутствие рубахи оголяло его ребристую багровую грудь и изрубцованную спину. Рука, полная наколок, сжала пальцами с татуированными перстнями кружку пива, поднесла к пухлым губам и поставила кружку на дубовый стол. «А как там поживает твой парнишка? Уже, наверное пара месяцев прошла, как ты его забрал из деревни? Работает?» Его собеседник — хмурый грузин, с лицом, будто бы выглядывающим из большой металлической губки для мытья посуды, смуглый, среднего роста, одетый в короткий карачогельский архалук и длинную карачогельскую черкеску, опоясанный узким кожаным поясом. На его ногах были большие чёрные сапоги, в голенища которых были заправлены шаровары. На столе лежала его шапку с козырьком. «Да, здесь в городе много работы, в отличее от деревни. Его мать не желала отпускать, будто в духовной семинарии его ждало какое-то будущее. Тьфу! Священник, тоже мне. Я ей так и сказал, уходя: «Мой сын никогда не будет священником!» Сейчас работает на обувной фабрике Адельханова». «И как? Справляется? Ты ведь говорил, его сбил фаэтон пять лет назад? Это никак не сказывается? Просто, если ему будет сложно, я бы помог устроиться в букмекерскую контору. Я знаю, он у тебя смышлёный парень» — участливо предложил мужчина в наколках. Бородатый грузин сглотнул пиво, вытер пену с густых чёрных усов, смачно рыгнул и ответил: «Справляется! Нога срослась, рука немного не разгибается, но для его работы это не помеха. А вот насчёт того случая, это я, блять, виноват. Надо было Сосо сразу забирать. А я оставил сына на попичение бабы. А бабы что, им разве доверять можно? Да ни в жизнь! Не доглядела! Сына чуть не лишился. А я об этом узнал только через 4 года, когда к ним приезжал. Сразу решил его забрать, но оставил там ещё на год. Искал здесь ему работу. Да и в 10 лет работать на фабрике рано, наверное, особенно при его травме. Но теперь он прошёл все лечения и будет жить здесь, со мной. Уж я то за ним присмотрю.» Лысый мужчина с грустью взглянул в кружку пива. Не раз ему доводилось видеть маленького Сосо и его синяки и то, как мальчуган сжимался, когда отец, хохоча, показушно обнимал его.       Дверь кабака открылась и в него медленно вошёл мальчик одиннадцати лет. Грузин сидел спиной ко входу, чесал сальные волосы, а лысый мужик в наколках глянул ему через плечо и его взгляд поразил отчаянный взгляд исподлобья. Так смотрят львы перед прыжком. Взгляд смерти. Когда всё уже предрешено. У мальчика был разбит нос, засохшая струя крови, направленная вбок, опухшее лицо, взъерошенные волосы с одним гладким глянцевым пробором — запёкшаяся кровь. Мальчика кто-то сильно избил и он лежал какое-то время без сознания. Из света он вошёл в темноту угла, подойдя к мужчинам. Грузин заметил взгляд собеседника и обернулся: «Сосо! Что ты тут делаешь?! Хехе… “ — неловко хохоча он снова взглянул на собеседника, улыбнулся и тихонько сказав: «Подрался опять, экий хулиган у меня растёт», обернулся к мальчику, потрепал его за волосы и строго сказал: «Опять подрался? Зачем пришёл? Иди домой, умойся и жди меня!» Но мальчик презрительно смотрел в глаза бородатому мужчине. «Ты меня слышишь?!» — отдалось звоном в детской голове. Лысый мужик заметил блеск позади мальчика и, молча, опустил глаза. «Ааа!» — протяжный крик вдруг прорвался мерзким хрипом, смешанным со свистом. Орган смерти. Меха умирания. Звон металла, падающего на пол. Снова. Как и семь лет назад. Лысый мужчина поднял глаза. Взгляд мальчика с ненависти сменился на ужас. Страх переполнил его и он замер неподвижно, пока бородатый мужик хрипел, хаотично размахивая одной рукой, а второй пытаясь закрыть широкую рану в горле, сквозь которую быстро, словно из прорванной трубы, текла кровь и виднелся, бултыхающийся в агонии и взбивающий кровь и слюну в белёсую пену, язык. «Беги… Беги!» — сначала тихо, затем резко приказал мужчина, пытаясь привлечь внимание мальчугана и тот, взглянув испуганно на единственного свидетеля случившегося, пулей устремился на улицу. Мужчина поднял нож, покрутил его в руках и положил на стол. Прибежал торговец с ружьём, а мужчина сидел и молча допивал своё пиво, глядя в безжизненные чёрные глаза, всё больше переходящие из глянцевого сияния в матовый покой. Когда прибыли полицаи, мужчина покорно опустился на колени и сложил руки за головой, не говоря ни слова. Из шеи неподвижно сидящего напротив Виссариона вышел и лопнул последний пузырь.       Фото было единственным очевидным сохранившимся свидетельством существования Виссариона, но внутри старика всё так же текла та кровь, что он пролил более полувека назад. Первая пролитая кровь. Первая победа над врагом, который был сильнее, но сильнее только из-за страха. Первая победа над самим собой. И теперь старик, не касаясь фото, перевернул очередной лист.

1899 год… Бог мёртв

      «Твоя мать будет очень недовольна, Иосиф!» — хмурился преподаватель — «Она была уверена, что ты станешь священником. А ты… Куда же катится современная молодёжь. Воистину, последние времена уже наступили» «Ну раз наступили, тогда давайте быстрее с этим покончим и я покину навсегда это пренеприятнейшее заведение!» — ответил юноша — «Меня ждут» «Марксисты…» — недовольно прошептал преподаватель — «Вас всех либо ждут ссылки, либо России придёт конец. И хотя, я надеюсь на первое, хотелось бы, чтобы к тому времени вы покинули их ряды, Иосиф. Вы, ведь, далеко не глупы, но иногда больше нужно следовать за сердцем, чем за разумом…» — с этими словами преподаватель отдал подписанное свидетельство об окончании четырёх классов и праве работать учителем начальных народных училищ. Иосиф резко сел на стул перед мужчиной, приблизил к нему лицо и ответил: «Авторитет не должен даваться с рождением. В стране, где авторитет имеется у слабохарактерного руководителя только потому, что он император, где авторитет имеют священнослужители только потому, что они служат какому-то выдуманному богу, существование которого давно не имеет ни единого основания, в такой стране нет силы. Сам её авторитет ничем не подкреплён. И когда это вскроется, когда всем станет ясно, что этот гигантский орёл, что вся эта мощь и величие — лишь рисунок на полотне, тогда на вашу слабость, прикрытую авторитетом, хлынет волна настоящей мощи. И молитесь, хах, молитесь, чтобы эта волна была внутри государства, а не снаружи. Молитесь, чтобы это были наши рабочие и крестьяне, а не турки, японцы или немцы. А лучше бы вам осознать всё это и поддержать настоящую силу и мирным путём, путём реформ привести к победе тех, кто действительно составляет тот кулак, которым лишь притворяется нынешняя власть». Высказав всё это, Иосиф схватил свидетельство и быстрым шагом вышел из семинарии.       На выходе он остановился, глубоко вдохнул воздух и прошептал: «Свобода»… И, действительно, воздух пах не как прежде. Он пах бензином и выбросами заводов. Кончался XIX век и начинался XX, век нефти, войн и революций. Иосиф знал это. Потому что он твёрдо решил, что сам сделает этот век таким, каким хочет его видеть. Он и его друзья — социал-демократы. Получив разрешение на преподавание, Иосиф стал репетитором, ходил по домам к молодёжи и преподавал им, как только из комнаты выходили их родители, вовсе не ученическую программу. По десяткам, сотням рук пошли брошюрки марксистов. Идеи социализма входили в юные головы и, подкреплённые юношеским максимализмом, грёзами и жаждой перемен, смешанные с бурлящей гормонами кровью, приобретали всё более радикальный характер. Иосиф чувствовал, что социал-демократическое общество, в которое он входит, куда слабее существующего империализма, но помнил, что слабость в страхе, а сила в смелости, гневе, агрессии. И в пропаганду он добавлял всю свою экспрессию. Вечерами, надевая свой поношенный костюм, и отправляясь на заседания клуба в очередной квартире, выпивая с его членами чай, он искал глазами таких же, как он — юных, уверенных в себе людей, подсаживался к ним, и рассказывал про новое общество, категорически новое, где нет ничего общего ни с одним государственным строем современности. Где власть принадлежит самому сильному, а самый сильный — это народ, это рабочий, крестьянин и это солдат. И глаза молодых юношей загорались огнём.       Спустя год, когда Иосиф уже обосновался в обсерватории на постоянной работе, он организовал свой первый протест, собрав четыре тысячи рабочих железнодорожных мастерских. Забастовка была разогнана, пятьсот человек арестованы, в обсерватории прошёл обыск, но Иосиф успел уничтожить имеющиеся улики и, осознав, что началась игра по крупному, перешёл на подпольное положение.       Целые ряды молодых юношей и девушек смотрели с группового фото. Опрятные, но с огнём в глазах. Словно волки в костюмах. Таким только подожги запал и они взорвутся. Дай в руку камень и они бросят его в ближайшее стекло. Среди них были и мужчины постарше, совсем чуть-чуть. Консервативные социал-демократы. Их целью была пропаганда их устоев среди молодёжи. Но эти старики сами забыли, что молодёжь мыслит иначе. Эти мелкие буржуа, что они мыслят о жизни мальчиков, что с 10-ти лет работают на заводах или полях? Что они знают о жизни девочек, что трудятся наравне с мужчинами или идут в проститутки, только бы выжить? Угнетённые, голодные, брошенные дети выросли в юношей и девушек, каждый и каждая из которых — это клык в безумном оскале Левиафана, готового вонзиться разом в две шеи двуглавого орла и перегрызть их в кровавый фарш. Старик провёл пальцем по каждому лицу на фото и тихо прошептал имена. Найдя себя, он улыбнулся и два раза ткнул в своё изображение. Такой молодой и самоуверенный, пытавшийся изменить несовершенное общество изнутри. Но он ещё не знал, что-то, к чему он стремился, уже было существовало. Ему просто нужно было подождать… Он перевернул и увидел очередное фото…

1903 год… Вознесение

Молодой журналист бакинской газеты «Борьба» Иосиф Джугашвили держал в руках свежую телеграмму. В ней было написано, что на II съезде социал-демократов в Брюсселе и Лондоне прошли выборы и партия разделилась на две части — меньшую, более демократичную, руководил которой некий Мартов и большую, радикальную, руководителем которой являлся загадочный Ленин. Получив большинство голосов Ленин сразу назвал своих последователей большевиками, а Мартов, даже не споря, признал за своими людьми название «меньшевики». Глаза Иосифа засияли. Большинство людей готовы к радикальным переменам. И он принимал участие в распространении этих идей. В сердце загорелось желание встретиться с этим загадочным Лениным. Похоже, это очень влиятельная фигура. Сидящий за столом, счастливо улыбающийся двадцатидвухлетний юноша, запечатлённый на фото, чувствовал, что следущий шаг навсегда изменит его жизнь. Кто же эти загадочные большевики и главное, каков этот Ленин. Вероятно, это самая сильная и уверенная в себе личность. Волевой, суровый, самоуверенный человек строгих правил, со стальным характером и непоколебимыми стремлениями.

1905 год… Легенда

      «Добрый день! Ваше пригласительное?» — спросил седовласый мужчина во фраке и белоснежных перчатках на входе в высоченные позолоченные двери в красивом каменном здании. Иосиф, озираясь по сторонам, такой красоты он ещё не видел — у здания были припаркованы глянцево-чёрные новёхонькие форды, фиаты, опели и майбахи, протянул персональное пригласительное в котором было написано «I конференция РСДРП в Таммерфорсе, Финляндия. 12 — 17 декабря 1905. Делегат от Кавказского союза РСДРП Джугашвили Иосиф Виссарионович».       «Пожалуйста, проходите» — улыбнулся старик.       В глаза двадцатипятилетнего Иосифа вонзилась блеском позолота, смешанная с зеленью малахитовых глыб. Каменный пол из этого экзотического минерала, фонтаны из малахита в сочетании с белым мрамором и позолотой, огромные золотые люстры со свисающими хрустальными каплями. Всё это не было похоже на то, в каких условиях находятся сейчас те, за чьи интересы борются большевики, на вонь портов, дым заводов, грязь бескрайних полей. Иосиф ещё долго бы удивлялся убранству фойе, но юная девушка окликнула его: «Возьмите, пожалуйста, шампанское и проходите в зал. Открытие съезда скоро начнётся». Иосиф был поражён. Он взял бокал с подноса девушки, ответив на её белоснежную улыбку лёгким кивком благодарности и, слегка одурманенный ароматом её духов, будто плывя, направился в огромный зал.       «Товахищи! Пхиветствую вас!» — начал свою речь с трибуны низенький мужичок с блестящей лысиной и короткой бородкой. «Ему же… Должно быть 35 лет по моим источникам. А выглядит на все 50» — подумал Иосиф. К тому же сбивал с толку его дефектный говор. Ленин не выглядел властным лидером, но, с каждым новым словом, Иосиф всё больше теплел душой к его речам. Они проникали до глубины души, поражали своей смелостью, дерзостью и радикальностью. Словно их выдаёт не взрослый мужчина, а подросток, которому всё по плечу, который ещё не придумал себе барьеры.       «Пхинципиально мы никогда не отказывались и не откажемся от теххоха! Каждая бухжуазная сволочь будет висеть на фонахях вдоль дохог! Каждый «кулак» будет закопан заживо в землю и вспахан кхестьянским плугом! Каждый офицех будет хасстхелян и отдан на кохм собакам!» — эти слова восхищали Иосифа и он с нетерпением ждал личного приёма Владимира Ильича Ленина.       И этот приём состоялся в последний день съезда. Иосиф постучал в дверь кабинета и, услышав «Войдите!», вошёл. И тут же отшатнулся к закрытой, за спиной двери. Перед ним на огромном кожаном диване сидел Владимир Ильич, вблизи, казавшийся ещё меньше, особенно на таком большом диване, в тёмно-коричневом костюме, широко расставив ноги, чёрные лакированные ботинки на которых даже не достигали пола и он им задорно покачивал в такт своим словам, пока между его ног, стоя на коленях, спиной к Иосифу, работала ртом та самая девушка, которая подавала шампанское. «Вас что-то смущает?» — широко раскрыв глаза, застыв в ожидании ответа с бутылкой шампанского в руке, спросил Ленин. «Эм, нет» — ответил Иосиф, который было протянул руку для рукопожатия, но не получив ответа на свой жест, направился к стулу, напротив дивана. «Меня тоже» — ответил Ленин, открывая бутылку, которая тут же сильно запенилась и залила ему рубашку с жилеткой. «Твою ж мать!» — возмутился Ленин. «Очень приятно с вами познакомиться» — неловко сказал Иосиф. «Да, вы Иосиф?» — не глядя на него, увлечённый наливанием шампанского в бокал, спросил Ленин. «Да, Иосиф Виссарионович. Я хотел бы…» «Да, моя девочка, отлично… Давай чуть поглубже, вот так. Самое то, умничка… Да? Что вы сказали?» — наконец-то посмотрел на Иосифа Ленин. «Я говорю, я Иосиф Виссарионович Джугашвили из Грузии. Прибыл к вам за личными поручениями, касающимися своего региона» — напряжённо ответил Иосиф. «Ах, Гхузия… Баку, Тифлис, так… Да, у меня есть для вас паха похучений. Я о вас уже наслышан, вы многого достигли сами, занимались пхопагандой, хаботаете в газете «Бохьба», охганизовывали забастовки, вы большой молодец, юноша» — улыбнулся Ленин. «Спасибо, приятно слышать одобрение из уст того, кто руководит всем этим великим движением, которого нам так давно не хватало» — ответил Иосиф. «Ох, да. Ну пехейдём к делам. Пользуясь случаем я вас пхиглашаю на съезд ЭХСДЭХП в Стокгольме в мае следующего года, вот пхигласительное. В 1907 году нам понадобится очень много денег, даю вам задание к концу 1907 года собрать как минимум 250 тысяч хублей на наше движение. Как — хешать вам.» — ответил Ленин. «Будет сделано, Владимир Ильич» — ответил Иосиф, поглядывая на девушку между ног Ленина. «И ещё… “ — сказал тихо Ленин, наклонившись к Иосифу, но тут же прищурил глаза и, прошептав — «Сейчас, сейчас… Ох…», положил руки на голову девушки и слегка задёргался. Через пару секунд он откинулся на спинку дивана, девушка отстранилась, повернулась лицом к Иосифу и улыбнулась, облизывая языком в белёсой слизи свои губы. Затем встала и, хихикая, убежала. Ленин посидел полминуты молча и тихо, не открывая глаза, продолжил: «Побольше детей… Побольше детей…» «Что? В смысле побольше детей?» — переспросил Иосиф. «Пхивлекайте молодёжь. Хаботайте на молодёжь» — простонал Ленин — «Ступайте». «Всего хорошего. Приятно было познакомиться» — озадаченно ответил Иосиф. «Дааа» — простонал Ленин.       На фото огромная толпа людей в дорогих костюмах, фраках и цилиндрах и среди них озадаченный молодой Иосиф. Тяга к достойной жизни рабочего класса, к истреблению буржуев столкнулась со странным зрелищем, что за права этого самого класса борются люди, которые больше сами похожи на буржуев. Но, если в них есть сила, если в них есть решимость и, главное, у них есть план действий, то какой ещё может быть путь? У народного зверя, способного свергнуть двуглавого орла, должен быть лидер. И Ленин — действительно сильный, пусть и не лишённый некоторых пороков, лидер. Ведь, главное, это экспрессия и радикальное мышление. Иосиф перевернул очередной лист…

1906 год… Небеса

      «Согласны ли Вы, Екатерина Семёновна Сванидзе взять в мужья Иосифа Виссарионовича Джугашвили?» — спросил с улыбкой священник тифлисской церкви Святого Давида и поднял глаза на прикрытое под белоснежной фатой лицо двадцатиоднолетней девушки. На едва различимых, но от этого более загадочных, изящных губах проступила улыбка и тихенький тоненький голосок скромно ответил: «Согласна» «Объявляю вас мужем и женой! Муж, теперь вы можете поцеловать вашу молодую жену!» — торжественно объявил священник. Двадцатисемилетний мужчина с густыми чёрными усами в праздничном традиционном грузинском свадебном наряде нежным касанием поднял с лица фату девушки и окружающие люди вздохнули от умиления, настолько женственной, юной и скромной была её красота. Большие тёмно-карие глаза подняли свой взгляд к волевому мужскому лицу, щёки слегка побагровели, а все окружающие сложили руки, прижали к своим подбородкам и закачали головами от трогательности момента. Многие достали платки, чтобы утереть слёзы умиления. Девушка закрыла глаза и её маленькие, сложенные, словно сочный плод черешни, губки коснулись губ мужчины. И тут относительную тишину прервал шквал аплодисментов и кто-то запел народную грузинскую песню, заиграла гармонь, начался праздник и молодых повели грандиозно отмечать начало их семейной жизни.       Песни, смешанные с вином, текли рекой. Столы ломились от кушаний, вокруг празднества стояли автомобили, вперемешку с лошадьми. На деревню Гори уже опускалась ночь, гости уже и забыли про молодожёнов, но праздник и не думал прекращаться. «Ты не устала, Катенька?» — с нежностью и заботой спросил Иосиф. «По правде говоря, Йося, мне и правда хотелось бы оказаться сейчас в более спокойном месте» — словно пением маленькой птички, ответила девушка. Иосиф уверенно встал, осмотрел гостей и, поняв, что никто даже не смотрит на них, кто увлечён едой, кто уже лежит под скамейкой, а кто участвует или наблюдает за весёлым плясом, но только не за ним и его женой, взял молодую супругу за её маленькую ладошку и повёл за собой в пустую конюшню. «Иосиф!» — с улыбкой воскликнула Катя — «Что мы тут делаем?» «Мы же с тобой деревенские. Что может быть романтичнее сеновала? М?» — хитро улыбнулся Иосиф и потянул к себе Катю, ухватив её за талию. Её щёчки, словно два маленьких розовых пирожочка, совсем не полные, но изящно округлые, снова наполнились розоватым цветом, а взгляд смущённо опустился вниз. Она хихикнула и покорно подалась вслед за своим мужем.       Иосиф аккуратно, словно раскрывая подарок, упакованный в тончайшую, хрупкую упаковку, которую он не желал повредить, начал обнажать свою любимую. Снял фату, повесив её на гвоздик, нежно обнял Катю, развязывая сзади верёвочки платья. Катя положила руки на широкую мужскую спину и закрыла в волнении глаза. Её сердечко колотилось от глубоких чувств, переживания переполняли её, но ощущение мужественной спины под её руками успокаивало. Вот он, её любимый, единственный, её самый первый и последний мужчина, пальцами проводит вдоль спины, раздвигая поверхность платья и, потянув на себя, в сторону катиных плеч, снимает его, опуская на землю. Лёгкий холодок обвил юное катино тело в нижнем белье. Иосиф отстранился и замер в восхищении. «Как же ты прекрасна, словно вся природа Грузии всеми своими естественными красотами слилась в единое творение. В тебя, моя любовь…» — прошептал Иосиф. Катя опустила лицо и улыбнулась, скрестив руки у бёдер, но Иосиф шагнул к ней и осторожным, но повеливающим жестом приподнял её подбородок: «Пожалуйста, посмотри на меня». Катя подняла глаза и их взгляды сошлись воедино, глаза в глаза, дыхание в дыхание. Иосиф медленно наклонился и Катя подалась вперёд, сложив губки бантиком, но ощутила, как широкие мужские губы не просто касаются их, а нежно, но настойчиво проникают между ними. Она протяжно выдохнула и расслабила губы, которые тут же слились с губами Иосифа в страстном поцелуе, больше похожем на медленный танец. Их губы ласкали друг друга, извивались маленькими змейками, а потом, невольно, Катя даже не заметила как, но всё тело пронзил жар, как только нежность их языков столкнулась внутри бури их нарастающей страсти. Как удивительно, столь нежное касание способно вызвать колоссальный поток эмоций и чувств, испепеляющих всё тело изнутри, но огнём удивительным, оставляющим не пепел, а запускающим жизнь, обнажающим чудные сады души, огонь, обращающий каждый уголок тела в маленькую звезду.       Не раскрывая глаз, Катя ощущала, как, скользя по ней, падала вниз нежная ткань одежды Иосифа и она, преисполненная желанием, вновь ухватилась за спину своего мужчины. Теперь уже никакая преграда не находилась между нежными бутончиками её подушечек пальцев и жёстким мужественным торсом, под грубой кожей которого двигались напряжённые волокна мышц, словно оголённые волокна древесины. С Кати сполз лифчик, обнажив небольшие, но аккуратные груди, увенчанные маленькими сосочками в ореолах цвета молочного шоколада. Всё лицо Кати в пылающем порыве покрывали нежные поцелуи, дополненные игривым щекотанием больших густых усов, от этого хотелось смеяться и стонать одновременно и Катя, всё больше забываясь, отпускала свою скромность и её учащённое дыхание, прерывающееся лишь на лёгкие хихиканья, вскоре перешло в сдержанный, а затем и вовсе в искренний стон удовольствия. Её маленькие ручки хаотично бегали по телу Иосифа, словно ища за что ухватиться, будто руки человека, пытающегося удержаться за гору, чтобы не упасть, и, действительно, широкая спина Иосифа напоминала настоящую гору. Прозвенело что-то на земле — это брюки упали, прозвенев ремнём. На маленькую нежную катину попку опустились две больших и сильных ладони. Широкие пальцы вдавились в нежную девичью плоть и прижали мягкость талии к огромному твёрдому стержню, укрытому влажной белой тканью. Над катиным ухом раздалось тихое, но низкое: «Я люблю тебя» «И я люблю тебя, Йося» — простонала Катя, не открывая глаз, а руками, стягивая с него бельё. Иосиф часто задышал и, подавшись назад, начал медленно опускаться, целуя всё на своём пути. Катя запустила свои маленькие пальчики в густую чёрную копну волос и открыла глаза, тяжело дыша и испуская страстный стон, наблюдая за тем, как Иосиф целует её соски, то, проводя по ним всей площадью языка, то, когда они уже достаточно воспряли, играя с ними самым кончиком, то, жадно впиваясь в них, словно новорожденный младенец.       Опускаясь всё ниже, щекотя и целуя Катин живот, бока, талию, Иосиф медленно стянул её трусики, обнажив аккуратно ухоженный чёрный треугольник мягких волос. Припав к ним, он вдохнул нежный и сочный аромат женской плоти, выпустил язык и уткнулся им в затерявшийся в густых волосах клиторок. Катя не сдержалась и из её маленьких лёгких вышел протяжный, низкий стон: «Ооо…» Между её ног медленно потекла горячая густая капелька. Безумно сильно хотелось коснуться себя между ног и, тут же, Иосиф резко встал, схватил Катю на руки и положил, осторожно, как младенца, на сено. Подобно вампиру, он взглянул блестящим во тьме взглядом на Катю и вонзился поцелуем в её шейку. Её груди вздымались от одного её дыхания и стонов, ноги извивались по поверхности сеновала, пальчики ног сжимались и разжимались и тут она ощутила пылающую, словно сталь на кузнечной печи, огромную и скользкую плоть, которая утыкалась в её бёдра, оставляя за собой стекающие густые и липкие капли. Обжигая своим касанием, вздыбленный ствол нашёл вход в вожделенное катино лоно. Весь страх и волнение отпали, а оставленная пустота заполнилась неудержимым желанием, а затем, резко, заполнилась ещё и раскалённым до красна членом. Совсем понизив голос, впившись в спину Иосифа маленькими ноготками, Катя лишь простонала: «Ааа…» и сомкнула ноги позади его ягодиц. Багровый и переполненный возбуждением член проникал вглубь Кати, смешивая кровь с женскими и мужскими соками в коктейль первого непорочного секса. Боль затерялась в вихре вожделения и удовольствия. Мошонка маленькой боксёрской грушей шлёпала по нежной катиной попке, щекоча её волосками. Чернота лобков мягко соприкасалась в порыве любви, крепкие руки держали Катю за плечи и она чувствовала себя младенцем в люльке, в безопасности, наполненная любовью, теплом, счастьем… С тихим рычанием над её ухом пришло ощущение пульсации внизу живота, горячая густота заполняла её лоно, впрыскиваясь в бьющуюся в экстазе матку. Крупное мужское тело сжало под собой девушку и она ощутила весь триумф мощи и мужской силы в последнее мгновение и, преисполненная счастьем, утонула в густой тёмной безмятежности.       Старик улыбнулся, глядя на фото молодых жениха и невесты в окружении гостей. Если бы его спросили каким был самый лучший день во всей его долгой жизни, он бы просто показал это фото. Последнее фото с его искренней улыбкой. Последнее фото, на котором осталось его счастье. Перевернув страницу, он сжал глаза, и из-под сморщенных в напряжении век, выдавилась маленькая капля влаги, скатившаяся по линии от носа к уголку рта и на подбородок, далее по обвисшей коже на шее умчалась под ворот рубахи…

1907 год… Бездна

      По осеннему грузинскому небу цвета стали полетел чеглок. За ним ещё один. И ещё. И вот, чёрным прозрачным сукном понеслись они на юг. Прохладный октябрьский ветер нёс рядом со стаей листья-огоньки, мелькающие на её фоне, словно горящие угли костра. По улицам деревни Гори разносился запах шашлыка.       У берега реки Кура на покосившейся скамейке сидела молодая пара. Среднего роста мужчина с густыми чёрными, как гагат, волосами, ухоженными коротко подстриженными усами, и бородкой, доходящей до висков. В его ярко-карих, почти рыжих глазах отражалось волнение бегущей реки. Его взгляд, волевой и мужественный был неподвижен, словно мысли его реальнее самой реальности. Тонкие губы какое-то время сохраняли прямую линию, но, тут же, уголки их подёрнулись, поднявшись вверх, как только юная девушка положила голову на крепкое мужское плечо. Он повернул голову и заботливо поцеловал маленькую девичью головку через платок.       «Пожалуйста, не уезжай» — тонким нежным голосом прошептала девушка и сильно прижалась к мужчине — «Мне тебя совсем не хватает. Яше уже семь месяцев, а дни, которые он видел тебя, можно сосчитать по пальцам. Но не хватит и океана, чтобы показать глубину моей тоски по тебе Йося…» — девушка подняла лицо. Её большие тёмно-карие глаза блестели, как тонкая наледь в солнечный январский день, а маленькие кругленькие губки, напоминающие небольшую алую розу, слегка дрожали. На нежной поверхности персиковой щёчки лежала прядь чёрных волос, выпавшая из-под платка. Мужчина ласково улыбнулся, его взгляд едва заблестел, но после пары морганий вновь стал спокойным. Левой рукой он осторожно убрал прядь с лица девушки под платок: «Соловушка моя, твои слова, как тёплая вода моему холодному сердцу. Одиночество терзает мою душу, как сапсан добычу, каждый миг, когда ты далеко. Но за мраком нынешних дней последуют дни грядущие, исполненные счастьем и свободой. Первые шаги всегда сложнее, но работа идёт полным ходом, социалистическое движение победит, и наш сын будет жить в замечательной свободной стране. А мы сможем видеться чаще. А потом и жить вместе. Обещаю. Обещаю…»       Воспоминание прервал расстрельный грохот ливня. Обещаю…       В лёгкие с бешеной скоростью вгрызается ледяной ветер с каплями дождя, а вместо кашля вырывается только свистящий хрип. Обещаю…       Сапоги утопают по щиколотку в грязном месиве. Обещаю…       Чёрное пятно силуэтов: «Иосиф! Нам очень жаль…» Обещаю…       «Иосиф, не надо!» Обещаю…       Пальцы вонзаются в чёрную жижу грязи, поверх влажной древесины гроба. Обещаю…       «Оставьте его… Пусть попрощается наедине…» Обещаю…       Стёртые в кровь пальцы, сломанные ногти, грязь, коричнево-алые полосы по поверхности досок… Обещаю…       Львиный рык, от которого содрогнулась вся округа. Рык бескрайней боли. Рык смерти. Так умирают непобедимые. Так умирает любовь. Обещаю…       В рыжих опустошённых глазах, окружённых влажной красной каймой, отражалась бутылка водки и наполненный стакан. За спиной раздались шаги: «Иосиф… Ты третий день сидишь здесь один перед этой бутылкой, но так и не притронулся… Я понимаю твоё горе, но просто сидя здесь ты не избавишься от боли. Ну, хочешь, я выпью с тобой?» Иосиф промолчал и не обернулся. «Ладно… Если передумаешь, скажи. А вообще, я пришёл с телеграммой. Это из партии» — мужчина положил на стол Иосифу бумагу и медленно вышел. Иосиф ещё пару минут смотрел в стакан, но затем перевёл взгляд на бумагу, медленно взял её в руки и развернул: «Время подходит к концу. Вы собрали требуемую сумму? К концу этого года деньги должны находиться в Финляндии. Не подведите меня, я возлагаю на Вас большие надежды, товарищ. В.Л.» Иосиф сжал телеграмму в кулаке и швырнул в печь, загадочно и пугающе улыбнулся и, уверенно встав со стула, быстро направился к автомобилю.       Площадь Эриванского в Тифлисе, по которой гуляют человек пятнадцать — в основном дети, да старики. В переулке припаркован чёрный автомобиль. За рулём сидел Иосиф, рядом мужчина в дорогом костюме с уложенными по последней европейской моде усами и бородкой. Чистый армянин Симон Аршакович Тер-Петросян, по прозвищу Камо, своим видом скорее напоминал немца.       «Камо» — тихо сказал Иосиф, держа наготове руки поверх руля, а ноги на педалях — «Наше революционное движение охватывает всё больше людей и, разумеется, близится тот день, когда мы одолеем врагов, но думается мне, что многие люди присоединяются к нам скорее из страха, чем из порывов своих истинных желаний. Боюсь, такие люди могут нас предать. Никогда не знаешь наверняка, кто окажется предателем? Верно?» «Интересно и верно мыслишь Коба» — ответил армянин — «Мы то, кто рос в одной нашей маленькой деревне Гори можем воистину именовать друг друга братьями, но теперь, когда игра выходит на всё более высокий уровень, и вот сейчас, вероятно, может пролиться кровь, на кого можно положиться? Хорошо, что ты позвал меня на это дело. Но ты прав, иногда с нами оказываются бок о бок совершенно незнакомые люди, а ведь мы знаем, что для людей без идеи главный мотиватор — деньги» «Нет, Камо. Страх — главный мотиватор» — возразил Иосиф — «Именно поэтому, кто-то может пойти за нами из-за страха. И вот когда этот страх ослабнет, тогда они могут ощутить запах денег и тогда могут стать предателями. Так вот я и думаю, как же их вычислить» Симон ответил: «Друг мой, я считаю, что хорошо бы нам, тем, кто смолоду встал на этот трудный путь борьбы, нам нужно бы надеть форму жандармерии, тебе вот, да мне, и прийти к этим новичкам, арестовывать, пытать их, на кол посадить. Начнёт болтать: ясно будет, чего он стоит. Выловим так всех провокаторов, всех трусов». «А идея то хорошая» — усмехнулся Иосиф — «Надо будет так проделать…» «Едут» — резко прервал его Камо.       На площади показалось два фаэтона жандармерии. Сталин вдавил педаль в пол, машина понеслась в колонну. Из переулка напротив так же выехал чёрный автомобиль. Синхронно развернувшись боком к колонне эти два автомобиля притормозили и из окон вылетели две бомбы в сторону машин жандармерии. Бомбы взорвались перед машинами, водители потеряли управление, фаэтоны жандармов столкнулись.       Из окон чёрных авто раздались выстрелы по шинам, выскочили четверо мужчин и начали целиться в выпрыгнувших из машин двух городовых и трёх казаков. Один городовой, мужчина с усами, наставил на грабителей пистолет и резко получил пулю в живот, после чего, выронив оружие, корчась от боли, осел. Другой городовой, совсем юный молодой человек, выронил пистолет, даже не сумев его достать, и попятился за фаэтон. Казаки, матерясь и ругаясь начали пальбу, но быстро получили пули кто в шею, кто в грудь, а третий в ногу и печень. «Выгребаем всё, что есть!» — кричал Камо — «Складываем в обе машины и валим отсюда! Живее!» Двое мужчин кинулись к одному фаэтону, Камо смотрел по сторонам, а Иосиф рванул ко второму фаэтону, за которым спрятался юный городовой: «Не убивайте меня, пожалуйста, пожалуйста, дядечка. Я первый день здесь работаю, с двумя казаками вот ехал, они присматривали за мной. Я Вас даже не запомнил, прошу, прошу, ради Бога» — паренёк опустился на колени — «Я скажу, что ничего не помню» — юноша встал на колени и плакал, сложив руки, пока Иосиф стоял перед ним с пистолетом наготове — «Скажу, всё забыл. Скажу, обещаю». «Обещаю…» кольнуло в сердце Иосифа. Его озадаченное лицо, сменилось холодом. Из глаз будто вышла на секунду жизнь и раздался выстрел. Парень упал на брусчатку площади, из отверстия в голове хлынул ручей крови. Иосиф плюнул на тело городового и кинулся к фаэтону выгружать купюры. Вопли и крики стариков взбесили его настолько, что он начал палить по сторонам. Выстрел за выстрелом, пока не кончились патроны, Иосиф стрелял в людей, пока остальные трое даже не обращая на него внимания, выгружали деньги. Затем и он погрузил остатки и машины быстро покинули площадь, на которой осталось лишь пять трупов и одиннадцать раненых. Традиция фотографировать похороны имела в себе смысл на заре фотографии. Не каждому удавалось запечатлеть свою внешность при жизни, и такое количество близких людей, помимо похорон собирались разве что на свадьбах. От Кати осталось всего три фотографии, две из которых - свадебное и похоронное, хранились только в этом альбоме. Её чистая, невинная красота сохранилась даже после смерти. Ангел в гробу, вот как можно было бы назвать это фото. В мокрых глазах старика двоилось и размывалось изображение и, казалось, в гробу лежат двое и это так, в тот день прошли не только похороны Кати, но и самого Иосифа. Он умер вместе с ней. Он был зарыт в землю вместе с ней. Весь его внутренний свет оказался навечно заточён в том гробу, оставив здесь, в этой реальности, только тьму. Старик провёл пальцем по бледному лику умершей, снял очки, протёр глаза и задумчиво посмотрел в пылающий камин. Перевернув страницу, он надел очки и с серьёзным лицом взглянул на следующее фото.

1912 год… Сталь

Швейцария. Резиденция Ленина. Иосиф постучал в массивную дверь из красного дуба и, услышав разрешение войти, отворил. “Здхаствуйте, Иосиф. Пхошу, входите!” - ответил Владимир Ильич. Он сидел за большим столом, под которым виделся таз с маленькими рыбками и ноги Ленина были погружены в этот таз. Брюки были закатаны по щиколотку, сам же лидер революционного движения сидел за столом и поедал огромного, целиком запечённого, лосося. По бокам от него за столом сидело двое мальчиков лет восьми, в белых туниках. “Пхисаживайтесь, ммм… Пхисаживайтесь, не стесняйтесь” - указал на стул напротив своей вилкой Ленин и продолжил трапезу. Иосиф сел и ему принесли большую тарелку, на которой лежал такой же лосось. Юная девушка самостоятельно заправила салфетку в воротник Иосифа и подала ему нож и вилку, пока тот любовался гостиной, украшенной картинами и электрическими свечами, а вдоль одной из стен тянулись огромные полки из книг. “Любите читать?” - спросил Иосиф. “И писать! Писать, особенно!” - ответил Ленин - “Ну, я увехен, вы и так читали мои тхуды. Вехно?” - направил вилку в сторону Иосифа Ленин и, дождавшись положительного ответа, продолжил есть. “Я вызвал вас на личную аудиенцию не для того, чтобы говохить о каких-то там делах. Я пхосто хочу посмотхеть на вас, как на личность. Вы мне всё больше нхавитесь, товахищ! Хасскажите же мне истохию. В чём ваша особенность? Что вас делает таким… напохистым?” “Хорошо” - ответил Иосиф, оглядывая мальчиков - “Недавно я потерял жену. И после этого часто посещал кладбище. Так вот знаете, у меня есть привычка, не уходить сразу с кладбища, а походить по нему, посмотреть на могилы, прочесть фамилии, даты жизни. И есть у нас одно место, там совсем рядом похоронены два грузина. Один был зажиточным, владел своей конторой, а второй был у него в подчинении. И начальник постоянно унижал своего работника, как только с ним ни обращался, да только не с уважением. И начальник тот не был лентяем, но уж очень много времени уделял своему делу, совершенно не обращая внимания на семью. А работник, напротив, наполненный стрессами на работе, возвращался домой и, стараясь абстрагироваться от всех проблем, уделял максимум времени семье, двум своим чудным сыновьям. Так вот сыновья работника стали успешными, один в математике, теперь работает инженером в Баку, а второй стал художником, проводил выставку в Тифлисе, распродал свои картины, обзавёлся своей семьёй, продолжает рисовать. А сын начальника связался с сомнительной компанией, в итоге в какой-то потасовке его сына убил один русский борец. И вот прихожу я к этим двум могилам, а они прям рядышком, если бы не ограда, то можно подумать вместе лежат, так вот, стою и думаю, что оставил этот начальник, который после смерти сына начал пить, но даже спиться не успел, так и умер. И что оставил второй, вырастив двух сыновей, думая о том, что оставит после себя, он всегда с окружающими жил в мире. И я сделал вывод, что не важно, как мы живём на данный момент, а важно то, что останется после нас. Поэтому я во многом себя ограничиваю ради своего дела, ведь оно важнее. Я человек строгих правил, может быть в этом моя особенность”. Ленин прожевал крупный кусок лосося, вытер рот салфеткой и спросил: “Ммм… Интересно. А что сталось с тем русским борцом, убийцей? Его арестовали?” Иосиф тоже вытерся, сложил столовые приборы и ответил: “Ах, да. По невероятному совпадению нас отправили в один лагерь, так что мне известна его судьба. Странным он был парнем, возможно от того, что был рождён юродивой. Его мать любила наряжать его в женские платьица и красить дамской косметикой. Поговаривают, что они даже занимались сексом, так как отец редко бывал дома, много работал в разъездах. Возможно всё это сломало психику бедного ребёнка и он стал проблемным. Ещё будучи в школе он обожал лапать других мальчиков и ему, конечно, доставалось. Поэтому он занялся спортом и стал борцом, что только расширяло его возможности лапать мужчин. Ну а после убийства, когда он очутился со мной в одном лагере, его там быстро заприметили бывалые арестанты и его просто начали пускать по кругу, вместо бабы, что, мне кажется, ему только нравилось. Звали его, кажется, Артур. Да, смазливый паренёк, но уж слишком”. “Занятная истохия, товахищ…” - вздохнул Ленин - “С этого дня вам надо бы иметь свой личный псевдоним, так как начинается очень, очень крупная игха. Мы выходим на финишную пхямую. Скохо вам пхедстоит отпхавиться в Вену. Итак, как мне тепехь Вас звать?” Иосиф таинственно улыбнулся, встал и ответил: “Зовите меня, товарищ Сталин”. На фото был швейцарский пейзаж. Это была не первая поездка Иосифа за границу. Впервые он был поражён качеством европейской жизни шестью годами ранее в Стокгольме, затем Лондон, Прага, Женева и вот, теперь он направлен в Вену. Вспомнив слова Ленина о командировке, старый грузин ощутил давно позабытое чувство трепета в сердце. Вена... На следующем листе был приклеен билет в этот чудесный город, город, что сводит людей вместе. Не даром говорят, если людям суждено встретиться, но их разделяют тысячи миль и десятки границ, они встретятся в Вене.

1913 год… Все дороги ведут в Вену

      За окном поезда неистово кружила метель, распевая свою заунывную песнь, как нельзя кстати подходящую к тревожным мыслям пассажира в очках-пенсне, с густой чёрной шевелюрой, усами и коротенькой бородкой, который поднял глаза от газеты, посмотрел в окно, невольно поёжился, вспоминая путь до поезда и снова вернулся к чтению. Изучая статью в газете «Правда», пассажир так забылся, что не заметил шагов снаружи и вздрогнул, когда дверь купе внезапно отворилась. На пороге стоял худой мужчина среднего роста с густыми черными усами и пронзительным взглядом. Его серо-коричневая и без того грубая кожа была, вдобавок, покрыта оспинами, но даже не это настораживало пассажира с газетой, а совершенно неприветливый и даже раздраженный взгляд вошедшего. И все-таки человек заговорил первым: «Здравствуйте, как раз читал Вашу статью. Очень увлекательно и информативно. Неудивительно, что товарищ Ленин все чаще поручает вам самые ответственные дела…»       Вошедший молча снял пальто и убрал чемодан на полку, не сказав ни слова. Разволновавшись, сидящий продолжил: «Хотя писать, это конечно одно, а делать — совсем другое… Но Вы справляетесь и с тем и с другим. Я весьма наслышан о Вашем умении управлять, мировой революции нужны такие люди, как Вы». Молчаливый пассажир сел за стол, напротив пассажира с газетой, положил на стол листок с ручкой и быстро написал: «Ленин даёт мне самые ответственные поручения потому-что я не болтаю в таких местах, как поезд. У стен есть уши товарищ Троцкий. Здравствуйте» Троцкий неловко сглотнул, посмотрел на Сталина и смущенно улыбнулся. Поезд тронулся и направился в Вену.       Австрийская Империя встретила гостей бесснежным холодом. Выйдя из поезда, они молча разминулись, словно незнакомцы. Кутаясь в ворот пальто, Сталин поймал такси и доехал до отеля. «Ставрос Пападопулос? С прибытием! Как погода в Кракове?» — с улыбкой поприветствовал его работник отеля, изучив поддельный паспорт. Сталин молча показал большой палец и улыбнулся. Разложив в номере все вещи, он подошёл к окну, открыл его и вдохнул холодный воздух, смешанный с ароматом кофе и свежих булочек из кафе снизу. Закурив трубку, он взглянул вдаль, на дворец Бельведер, в котором сидел за столом эрцгерцог Франц Фердинанд. «Боже, когда уже умрёт мой престарелый дядя?! Мне вот-вот стукнет пятьдесят, а я должен успеть осуществить свою мечту… Соединённые Штаты Великой Австрии! Это просто восхитительно!» восторженно приговаривал он, поглаживая карту Австрии, разделённой на штаты — «Я войду в историю Австрии, как самый великий император, это точно…» В воодушевлённом порыве он вскочил, уверенно встал у окна и, окидывая взором прекрасную архитектуру Австрии прошептал: «Я сделаю тебя самой великой страной…»       Тем временем, где-то вдали, на улице Бергассе, 19, в кабинете психоаналитика на кушетке лежал Троцкий и с печалью в голосе сказал: «Доктор. Я… Гомосексуалист» Зигмунд Фрейд покачал головой и ответил: «Ну и что же Вас беспокоит? Это совершенно нормально». Троцкий повернулся на бок, прижал ноги к груди и спросил: ” Но почему тогда люди так сильно осуждают это?» Фрейд ответил: «Ну, милый мой голубчик, люди очень сложно устроены и при знакомстве с человеком, да и даже, порой, спустя годы общения, невозможно осознать всю глубину его характера. Поэтому люди просто обожают ярлыки. Встречаете вы человека и что бросается в глаза? Пол, возраст, имя. И вот вы уже думаете, что знаете так много, присваивая человеку особенности его пола, возраста, даже имя переносит на человека особенности ваших знакомых с таким же именем. Но в момент, когда кто-то узнаёт, что перед ним гомосексуалист, это даёт только одну информацию — человек занимается сексом с представителями своего пола. И это для гетеросексуалов неприятно. Они бы не хотели это видеть. Для них нормально наблюдать за гетеросексуальным сексом, возбуждаясь и удовлетворяя себя. Для них не важно, чем занимаются гетеросексуальные пары, что они, возможно, практикуют не только оральный, но и анальный секс, копрофагию, золотой дождь и прочее, а ведь такое сплошь и рядом. Слыша, что вы гей, люди сразу представляют ваш секс. И больше ничто. А всё от того, что для людей ярлыки, касающиеся секса, наиболее важны. Люди завтра же забудут, кем вы работаете и ваш возраст, но навсегда запомнят, если вы скажете, что вы гомосексуал, импотент, девственник или зоофил. Это куда сильнее входит в мозг. Все люди одержимы сексом и сексуальные ярлыки или, иначе говоря, маркеры, первостепенны. Так что не переживайте, вы здоровы. Проблема в окружающих. В их одержимости сексом. Но это тоже норма. Так что, ступайте. С вас триста крон».       На следующее утро была ясная погода. Небольшие лужи, которыми стал выпавший ночью снег, ярко блестели под солнцем, словно кто-то раскидал по дорогам зеркала. Фонтаны у дворца Шёнбрунн были выключены, но это не умаляло их великолепия — изящные женские и мощные мужские скульптуры привлекали внимание прохожих не меньше, чем различные товары уличных торговцев, художников и музыкантов, которые наполняли парк и зазывали туристов купить сувениры на память о Вене или послушать их выступления, оставив немного крон в шляпах. В столице Австрии и без того можно было услышать речь любого народа Европы, от немецкой, которая здесь встречалась чаще всего, до чешской, английской, русской, но в парке, в окружении туристов слышались слова со всего света. Арабская, еврейская, китайская, все языки мира смешались в этом маленьком Вавилоне начала XX-го века. Точка, где сошлись пути всех людей. Сосуд, который вот-вот переполнится…       «Вы только посмотрите на это великолепие, на эти масштабы. Все эти обыватели вокруг видят в этих дворцах только красоту архитектуры, но, лично я» — рассуждал Троцкий, беззаботно прогуливаясь рядом со Сталиным по аллее парка — «я вижу в этом здании и скульптурах всю неподъемную массу империалистического гнёта. Мы ведь даже не можем пройти внутрь. Сидящий там император, прячется от народа за этими мраморными стенами, возвышается над лачугами нищих. Окружённый золотом, он даже не видит и не желает видеть сажу фабрик и грязь полей. Вдыхая ароматы цветочных духов, он не ощущает вони портов и дешёвых ночлежек. Живя в своём украшенном мирке он управляет совсем другим, реальным, суровым и нелицеприятным миром. Это же абсурд. Как тот, кто сызмальства жил в роскоши, может понять проблемы народа, может прочувствовать настоящую жизнь… Когда мы добьёмся своей цели, вся эта роскошь будет обращена в хлеб, жильё и одежду для пролетариата всего мира». Сталин молча шёл рядом, наблюдая за людьми искусства. Остановившись у, очевидно, нищего скрипача, играющего безумно печальную, но, всё же, красивую мелодию, Сталин впервые за всю прогулку нарушил своё молчание: «В погоне за всем миром не потерять бы нам собственную страну. И вообще, прекращайте говорить на подобные темы посреди улицы. Давайте лучше купим какой-нибудь сувенир. Я бы хотел себе картину для моего кабинета». Сталин огляделся вокруг и увидел впереди по дороге множество выставленных картин с архитектурой Австрии. Дворец Шёнбрунн, Бельведер, оперный театр и здание парламента, множество различных прекрасных сооружений были изображены на картинах с таким усердием и, очевидной, любовью, что создавали ощущение окна, в которое смотришь на красоту Вены. Тут же за картинами Сталин увидел и самого художника — молодого, слегка неряшливого и растрёпаного парня лет 20 — 25 на вид с густыми усами. Одет он был не богато, высохшая краска на одежде и на руках, бледноватый и худощавый вид говорили о том, что он много трудится и мало спит. Выражение лица было подавленным, в глазах угадывались нотки депрессии и некоторой озлобленности и, всё же, основную часть занимала усталость. «Guten Morgen!» — поприветствовал художника Сталин, в Вене самым популярным языком был немецкий, который был хорошо известен Сталину. «Guten Tag» — резко ответил художник, словно это были не два отдельных слова, а одно, причём паузы между приветствием Сталина и ответом художника не возникло вообще. «Так, так, смотрю у вас есть замечательный летний вид дворца Шёнбрунн. Летом здесь ещё красивее, чем сейчас. Жаль, что мы были вынуждены прибыть сюда зимой. Я возьму эту картину. И вон ту открытку с Бельведером.» — только закончил Сталин, и, словно выстрелом, снова пристыковавшись к его словам, художник выпалил: «Спасибо большое». Со столика из-за картин он достал термос и глотнул из него чёрный кофе, согревая свои усы белоснежным паром. Получив монеты, он запаковал картину с открыткой в пакет и отдал Сталину с Троцким. Напоследок Сталин сказал: «У вас очень красивые картины, вы так много рисуете в таком молодом возрасте. Надеюсь ещё услышать о вас, как об известном художнике». Парень едва заметно улыбнулся, вздохнул с некоторой печалью в глазах и слегка поклонился на прощание.       На странице фотоальбома приклеена открытка с рисунком дворца Бельведер, летней резиденцией наследника австрийского престола. Спустя год он оказался убит и началась первая мировая война. Тогда, в январе 1913 Иосиф не подозревал, что Вена уже сплела его судьбу воедино с чьей-то другой жизнью и теперь ни одна преграда не прервёт эту связь. Даже самый масштабный и жестокий конфликт в истории человечества — Великая война, уничтожившая империи, но не справившаяся с судьбой. И всё же на пути самых великих событий всегда встают большие преграды — после возвращения в Россию Иосиф был арестован и отправлен в ссылку. Старик провёл пальцами по открытке, глубоко вздохнул, выдохнув тихое: «Э-эх…» опустил взгляд и перевернул страницу.

1913 год… Крещение

«Так, похоже это здесь» — протянул басом Сталин, сравнивая фото в руке и здание перед ним. Калашниковская биржа была построена в 1906 году купцом Калашниковым, но использовалась не только как биржа. Отворив тяжёлые двери, Иосиф увидел роскошное фойе, уютное кафе, буфеты, ресторан и вход в концертный зал. «Да, это оно» — его уже особо не удивляли места встреч революционеров, хотя впервые такое солидное место было выбрано не за границей, а в России, да ещё и в столице, прямо под носом у правительства. Купив себе в буфете бутылку пива «Иванъ Дурдинъ», 33-летний Иосиф направился в концертный зал, откуда раздавался шум, слышимый уже в фойе. «На баре красные, мы бухие на максимум, да да да, ты опасная, но не опасней, чем я!!!» — проорал со сцены Троцкий и, выхватив пистолет, начал палить вверх. «Да!!!» — заорала толпа в полутьме, окутанная неоновым дымом. «Сегодня наша первая вечеринка в Питере и этот город запомнит её навека!» — орал Троцкий. «Да!!!» — вторила ему толпа. «Близится тот час, когда огонь революции сожжёт плоть Империи! Коммунизм прольётся по миру алой рекой! Вина сюда!» — на сцену помощники выкатили мудрёный механизм, похожий на бочку со шлангом, как у пожарников. «Общая земля! Общая собственность! Общие дома! Общие жёны!» — вопил Троцкий, срывая голос, а толпа поддакивала рычащим хором. Громкая музыка из электропатифонов, подключённых к огромным колонкам надрывала уши, но ор Троцкого и толпы перекрикивали и её. «Всем вина! Сегодня вы все получите крещение в коммунизм!» — с этими словами Троцкий взял шланг в руки, повернул на устройстве рубильник и в толпу хлынул поток алой жидкости. Сталин, что стоял у входа с недоумением смотрел на всё это, попивая пиво, но поток усиливался и его обдало ледяным вином. Люди раздевались, кричали, сбрасывая с себя одежду, срывая её, выставляли грудь, лицо в направлении струи. Силуэты обнаженных тел, поцелуи, соития, от всего этого кружилась голова, а тут ещё и двери распахнулись и в лицо, обернувшемуся Сталину ударил яркий свет: «Всем лежать, рожи в пол, сукины дети!!!» — штурмовой отряд жандармерии с ружьями и пистолетами, с фонарями и палками, начали избивать всех подряд, на сцену тоже ворвалась группа вооруженных стражей порядка, Троцкий прыгнул в толпу, а Сталин увидел лишь дубинку, сжатую в кулаке полицейского и даже не успел осознать сам удар. Резкая боль длилась мгновение, а потом покой и тишина…  — Имя, фамилия?  — Алина Бабич. Я с доченькой! — опомнившись женщина притянула за рукав свою юную дочь, чтобы её увидел кассир — Софией зовут.  — Так, вот ваши билеты до Туруханска. Женщина лет 45 на вид с дочерью-подростком сели в поезд и направились в далёкое путешествие. В руке женщина держала фото сына, на вид которому было лет 20. Тонкие губы с женственным изгибом, большие голубые глаза, округлый нос, растормошённая чёлка, короткий подбородок. Женщина поцеловала фото, прижала к себе дочь и уснула. В жестяную миску со шлепком упало пюре с комочками картофеля и через мгновение туда же плюхнулась маленькая котлетка с подгоревший корочкой и разломом посередине. Иосиф напряжённо вздохнул и пошёл за стол, оглушённый воплем повара: «Следующий!». Воздух был пропитан маслом, запахом гари и мужским потом, духота в помещении стояла такая, будто на лице нависла тряпка, которой помыли грязную посуду и обдали кипятком. Иосиф вспомнил, как в первые дни еда вставала комом в горле и рвалась на свободу обратным путём, но спустя неделю — полторы привыкаешь есть в любых условиях, особенно при обилии работы — чтобы валить лес любая еда сгодится. Но что-то в этот раз было непривычно, краем уха Сталин услышал звуки, от которых успел отвыкнуть за месяцы ссылки — женский голос! Выискивающим взглядом он огляделся и заметил за дальним столом двух охранников, беседующих с женщиной и девушкой. «Приехала к кому-то. Любопытно, к кому же. Большую часть здешнего контингента даже родные матери готовы забыть» — подумал Сталин и продолжил трапезу. «Перекусите с дороги и скоро мы устроим встречу с вашим сыном. Сейчас он на общественных работах, вот-вот освободится» — сказал один из охранников. «А мы сможем побыть с ним наедине?» — спросила Алина, поедая зелёную фасоль и бефстроганов — охранники угостили её своим меню. «Категорически нет! Вы же понимаете где вы находитесь, посмотрите вокруг!» — Алина огляделась и заметила, как почти все мужчины отводят от неё взгляд, впрочем были и те, которые продолжались пялиться, некоторые подмигивали, улыбались и вызывающе облизывались. «Мы не можем подвергать вас опасности. К тому же арестантов запрещено оставлять наедине с гражданскими, сами понимаете почему. Вас мы конечно ни в чём подозревать не хотим, но правила действуют на всех». Алина опустила взгляд и задумалась. Иосиф стоял во дворе и курил, когда на территорию поселения вошла группа арестантов, вернувшаяся с принудительных работ. Куча мужиков в наколках, в шрамах, лысых или короткостриженых, с гнилыми зубами или вовсе без них, грязные и плешивые с обвисшими телами и среди них выделялся своей смазливостью, граничащей с женственностью атлетического сложения молодой парень с сальными от работы, но аккуратно уложенными на лоб волосами, с тонкими губами очень плавно изгибающейся формы, словно отнятыми у юной девушки, с длинными ресничками и голубыми глазами. Бородатый зек шлёпнул парня по заднице и тот, охнув, обернулся и засмущался, а зек, что-то прохрепев тяжёлым басом, не более разборчиво, чем гул трубы, потрепал парня по голове и пошёл к своим таким же корешам. «Блять, куда ни сошлют, всюду он». Артур Попов — убийца и фрик. «Та женщина с девчонкой, что приехали утром, как сильно они на него похожи, может это к нему?» — подумал Иосиф, бросил сигарету и пошёл в барак. «Иосиф! Сыграешь с нами в покер?» — закричали мужики, прибывшие с работ, так же входящие в помещение. Краем глаза Иосиф заметил, как парень отошёл от группы, застыл в изумлении и бросился к матери, она зарыдала и поцеловала его в губы. Девочка, снова подхваченная мамой за руку, угодила в семейные объятия. «Тьфу!» — плюнул Сталин и пошёл к мужчинам. «Матушка, матушка, какими судьбами! Я так соскучился, ты мне снилась каждую ночь!» — плакал парень. «И ты мне снился, родной мой, хомячок мой сладенький, хома мой любимый» — рыдала мать, резко прижав его ухо к своим губам, она, так чтобы охранники не услышали, прошептала: «Неужели здесь негде нам уединиться?», парень обомлел от её дыхания на ухо, руками проскользил по шее и нежно повернул её голову так, чтобы прошептать: «За забором есть одинокая березка, приходи в полночь». Женщина отпрянула, её глаза блестели, как бриллианты: «Ты же мой родненький!». Присев на скамейку, они немного пообщались в присутствии охраны и спустя недолгое время разошлись. Женщину выпроводили, а парень отправился в барак. Иосифу не спалось, ссылка должна была продлиться до 1917 года, и большую часть своих последних молодых лет 33-летний мужчина был обречён провести без активных действий и полноценной жизни взаперти с не самым приятным обществом, хотя даже здесь, среди убийц и насильников встречались светлые умы, арестованные по политическим статьям. И Сталин понял, чтобы не терять время, нужно заводить полезные знакомства, ведь где ещё можно встретить профессиональных мошенников, убийц, грабителей и просто умных и образованных революционеров. Осталось поработать над авторитетом, чтобы люди видели в нём не просто равного им соратника, но вождя, сильную руку и стальную волю. С этим мыслями он уснул. Едва слышно, на цыпочках широкий тёмный силуэт среди ночи пробрался к забору и отодвинул доску. Оттуда внутрь проскользнули две женских фигуры. «За мной» — прошептал парень. Змейкой все трое прошли в барак и направились в душевую, закрыв за собой дверь. «Здесь нас никто не найдёт! Только нужно не шуметь!» — взволнованно прошептал парень. «Как же я соскучилась! У меня в матке мартовские кошки орут, как же я хочу твоей спермы, сына!» — громко зашептала мать, падая на колени перед парнем и обнимая. Её дочь молча начала раздеваться. Скинув с себя платье, она стояла совершенно голая с маленькими сисечками и гладко выбритой писей, которую нежно поглаживала. Женщина, стоя на коленях и держа парня за задницу, обернулась и сказала: «Ты только посмотри на нашу дочь, ну не красавица?» «Красавица…» — прошептал парень. «Вся в тебя!» — подняла глаза к сыну Алина и улыбнулась, но тут же погрустнела: «Жалко, что до сих пор так и не заговорила. Похоже, не достоин наш грешный мир слышать её ангельские речи…» Сын потянул её за подбородок вверх: «Не печалься матушка, главное, что она умеет самое главное — дарить любовь». Женщина улыбнулась, на мгновение замерла и припала лицом к промежности сына, вдыхая запах старого арестантского тряпья, пропитанного потом, мочой и спермой. «Как же я истосковалась по твоему запаху, хома…» — простонала мать и резко спустила с сына штаны. В лицо ей ударил гладкий, тонкий, слегка искривлённый отросток, влажный и блестящий в темноте. Женщина жадно насадила свою голову на него и упёрла конец в глотку, задыхаясь и хрипя. Дочка широко расставила ноги, поставив одну на ступеньку и яростно теребила клитор, молча кривая лицо, будто съела лимон. Алина выдержала паузу и отпрянула, с немытого неделю до этого елдака, но теперь гладко вычищенного, свисал густой шматок маминой мокроты, часть которой стекала по её губам и шее к груди, а остальное потянулось к потным яйцам. Алина схватила половой орган сына, оттянула вверх и принялась вылизывать сморщенный мешок с яйцами, надрачивая сам ствол. «Ах, матушка, ты бесподобна!» Алина резко встала и повысив голос приказала: «Ты безумно вкусный, но я больше не могу терпеть, войди в меня! Только осторожно, а то он у тебя очень большой и мне больно. Направь прямо» — Алина упёрлась в выемку в стене и задрала платье. «Эх, жаль здесь нет кровати и подушки, я бы под тебя подложил и тебе не было бы больно» — Артур скинул портки и приставил свой вздыбленный гнутый хер к маминой заросшей дырке. Немного подразнив, водя по входу во влагалище, обволакивая свой конец мясистыми висячими половыми губами, он вдруг опустился на колено и припал губами к обильно смоченным своей и материнской слизью зарослям. «Ооо, святые угодники» — воскликнула мать. Артур упёрся носом в анус, на котором ещё остались крупинки прошлого похода в туалет, а языком вылизывал и взбивал в пену густую слизь и белёсые кремовидные выделения из места своего появления на свет. Вылизывать собственную мать, это как вернуться в родной дом, после многолетнего путешествия. Как вернуться к Богу после смерти. Терпкий, как чёрный перец с засохшим потом, запах ануса и кисло-солёный, словно лимон с солью, вкус материнской промежности возбуждал Артура неистово и он, резко поднявшись, вогнал свой хуй в материнскую пизду и тут она вскрикнула: «Еби!!!» Дочка матери и сына, несчастная девочка, порождённая инцестом, села у парня между ног и погрузила его яйца в свой рот, сглатывая, стекающие по ним выделения своих родителей и в то же время своей бабушки и брата. Как порой загадочна жизнь, удивительна судьба и сложны определения. Но когда пенис во влагалище, тогда всё просто. Тогда нет Алининого мужа и Артуриного отца, который работает в шахте, на чьи деньги Алина приехала к сыну, на чьи деньги привезла ему еды. Тогда нет мальчика, который ухаживает за немой Софией, жалостливо поглаживая её по головке и ставя в храме свечки, покупая их вместо мороженого, молясь о том, чтобы она заговорила, сегодня он тоже поставил свечку и сейчас лёжа в постели он глядит на иконку и молится. А она сосёт яйца отцебрата. Воистину, жизнь удивительная штука… Иосиф проснулся от крика. Он был совсем тихим, но таким явным, непривычным шумом посреди тишины, которая прерывалась изредка лишь грубыми мужскими звуками кашля, храпа и метеоризма. А этот явно женский. Впрочем он был настолько неуловим, что Сталин был уверен — ему показалось или это был сон, но тревожное чувство не проходило и он решил пойти принять душ, тем более что в помещении было душно и он уже весь взмок, не смотря на то, что не укрывался. Медленно направляясь к душевой он всё более чётко слышал какие-то шумы. За годы подпольной деятельности Иосиф отточил навык тихо красться и ему удалось подобраться к душевой незаметно, хотя это было не сложной задачей, учитывая стоны, шлепки и хлюпанья, доносящиеся оттуда. Иосиф осторожно заглянул внутрь и увидел поразительную картину — парень лежал на куче одежды на полу, на нём скакала мать, тряся огромными сиськами, а на лице сидела девушка, скользя взад-вперёд по языку и носу. «Кончишь — кончай в меня! Я рожу тебе сына, назовём Леонардо!» — тяжело дыша простонала мать. «Блять… Что за хуйня тут происходит…» — подумал Иосиф и тут же смекнул, что на территории находятся две женщины, охранники, как всегда бухие и спят далеко отсюда и он мог бы сделать неплохой подгон своим друзьям, укрепив свой авторитет. С этой идеей он направился к кроватям. Тихонько будя каждого, он поднял абсолютно всех, полсотни человек и направил за собой в душевую. Каждый взял по полотенцу или простыни. Заглянув внутрь и увидев теперь, как мамка лежит на полу, с подложенными под жопу одеждами, сын входит в неё в мессионерской позе, а София лижет место стыка родительских генеталий, несколько человек договорились как они будут быстро работать и на счёт три тихо вбежали внутрь. Двое схватили амбала Артура, когда третий накинул ему на голову полотенце. с Алиной и Софьей справились по одному, после полотенец на головы, которые неплохо глушили бабский визг. Простынями по быстрому связали и женщин и парня, замотав всем рты, чтобы не орали, но открыв лица, чтобы смотрели. Какой-то бородатый бугай в наколках подошёл к парню и только собрался что-то сказать, как рядом послышался угрожающий, но спокойный голос Сталина: «Ну что, Артурка, решил не делиться сладеньким? Как-то не по товарищески получается». Артур что-то загундел, но полотенце встало на пути его свободы слова. «Понимаешь ли Артур, или, как тебя тут нежно звала маманя — хома, у нас здесь коммунистическое сообщество, свобода, равенство, братство. А зажимать и не делиться — не по братски. Или ты нам не брат?» — тихо, но уверенно спросил Сталин. Артур что-то шумел, широко раскрыв слезящиеся глаза. «Может ты ещё что-нибудь припрятал? Ребят, обыщите его тумбочку. И не забудьте посмотреть в подушке и под матрацем!» — не оборачиваясь приказал Сталин. Попов что-то совсем уж неистово заверещал, потея и пуская слюни, закачал головой в стороны. «Похоже, будет что-то интересное» — улыбнулся Иосиф — «Чего стоите товарищи? Каким образом будете очередь организовывать? Я предлагаю лотерею. Это будет честно. Арестанты по быстрому организовали пятьдесят бумажек с номерами, перемешали и вытащили. Впрочем это особо не соблюдалось, времени до утра оставалось не так много, а всем хотелось насытиться женским телом вдоволь, поэтому дырки Алины занимали сразу по трое. Поначалу вполне обыкновенно выглядящая женщина минута за минутой превращалась в чудовище. Измятые до посинения сиськи, красная широкая пизда и анус с зияющей дырой, задница, отбитая шлепками рук и лобков, обконченная и избитая, заплаканная и сопливая, с грязными слипшимися от пота и спермы волосами, от неё уже не пахло немытой женщиной, она пахла как эти арестанты. Заметно отличалась от этого юная девушка. в отличие от матери она молча и с улыбкой принимала в себя десятки чужих членов, не по трое, а по пятеро, надрачивая обеими руками вздыбленные стволы взрослых мужчин и стариков, возвращая им радость возбуждения, которую они давно утратили, но видя столь юное девичье тело, прогружённое на самое дно порока, вновь ощущали себя мужчинами. Святая Софья, целительница членов, наверное так называлась бы она, реши сниматься в порно. Сталин же не погружался в это животное месиво, в эпицентр похоти. Он лишь наблюдал и улыбался. «Иосиф, тебе стоит на это взглянуть» — прошептал кто-то на ухо. Сталин вышел из душевой и направился к постели Артура Попова на которой были разложены его вещи, среди которых особо выделялись коробка шоколадных конфет, анальные шарики и самое главное — икона Иисуса Христа и портрет Николая ll, заляпанный чем-то засохшим и блестящим. «Ёб твою… Не, ну это пиздец» — проговорил Сталин. «Полностью согласны, что делать то будем? Мы тут такое обсуждаем, а среди нас любитель царька» — ответил один из арестантов. «Что делать, что делать, выебать его, но этого мало, нужно серьёзное наказание» — сказал какой-то старик, который уже сделал своё дело и улёгся спать. Сталин сказал: «Икону продадим, конфеты как-нибудь разделим, уберите пока, а я пошёл», взял портрет царя и направился в душевую. Поверить, что у этого безжизненного куска плоти в слоях кончи вообще есть имя, было сложно, даже бесстрашный Сталин немного поёжился от отвращения, да и в душевой стояла такая едкая вонь спермы и пота, что гетеросексуал счёл бы это за запах ада. Держа в руках портрет царя, Иосиф направился в центр толпы. И без того старавшиеся не шуметь арестанты, стихали до полной тишины и даже те, что ебали мать и сестродочь Артура остановились. Тихий гул: «Ууу…» наполнил помещение. Иосиф подошёл к Артуру и поднес портрет царя к его лицу. Попов опустил глаза. «Тебе пиздец» — тихо сказал Сталин. «На колени его! Раком!» — тихо, но чтобы все слышали, приказал грузин. Даже София в заинтерересованности остановилась от удовлетворения мужчин, позабыв про свой энтузиазм. Артура и раньше трахали в задницу арестанты, ему это даже нравилось, но он понимал, что теперь будет что-то другое. Иосиф снял штаны, достав свой дремлющий член, в такой обстановке тяжело было возбудиться, и начал руками пытаться его привести в боевую готовность. «У! У! У!» — начали кричать, как гориллы арестанты, стуча себя в грудь, даже женщин побросали, впрочем если Алину бросили в прямом смысле слова, то София уверенно держалась на ногах, впрочем трясущихся, и теребила клитор, глядя на анус брата. Арестанты держали Артура в удобной позе, заодно раздвинув его задницу. Иосиф активно набирал слюну во рту и всё сильнее дрочил свой член. «Притащите эту суку» — указал он на мать Артура. «Положите под него, и засуньте его хуй вместе с яйцами в её пасть до самого основания» — так они и сделали, благо он скукожился. Когда слюны набрался полный рот, Иосиф медленно сплюнул её на свой член и на бритый анус опущенного, а затем, прислонив головку в разработанной дырке, вошёл, щурясь и с омерзением. Поглядывая, то на юную Софию в уголочке, то на стонущего то ли от боли, то ли от удовольствия, Артура, Сталин всё больше наращивал темп фрикций, отросток Артура начал подниматься и заполнять глотку его матери, вызывая асфиксию, но её бессознательному телу было уже всё равно. Иосиф, будучи на грани, зарычал, словно лев, уже с силой хватая Попова за бёдра и насаживая на член его задницу. За мгновение до оргазма он воскликнул: «Сомкните шлюхе челюсти!» Приказ исполнили незамедлительно. Даже полотенце с трудом сдержало ор парня, хотя сложно теперь было назвать его парнем, ибо хуй и яйца остались в пасти его матери. Анус сжался и Иосиф кончил в судорожно сокращающуюся прямую кишку. Иосиф вышел из Артура: «Сигарету!» — ему подали зажённую папиросу, которую он тут же закурил, надевая штаны. Артура повалили, из его промежности сочилась кровь. Сталин взял сигарету и начал прижигать рану, чтобы кровь остановилась. Закончив, он взял портрет царя, затолкал его в задницу Артура и приказал отнести его в постель. «А что делать с этими двумя шалавами?» — спросили мужики. «Заканчивайте начатое, потом бабу в могилу, а девку продадим. Направьте кого-нибудь с ней в город, из неё выйдет отличная проститутка. Деньги поделим» — ответил Сталин и отправился спать. Наутро лекарь, подкупленный иконой и опробовавший Софию, забрал Артура на обработку, с обещанием вернуть живым, послушным и навсегда замолчавшим о прошедшей ночи. Иосиф обрёл уважение в колонии, впрочем не только той ночью, авторитет завоёвывается не сразу, а зарабатывается годами и оставшиеся годы он потратил на его укрепление, но прошедшая ночь что-то в нём кардинально изменила. Это был первый секс Иосифа с той поры, когда умерла его жена, которую он безумно любил и не то чтобы из чувства долга не желал нарушать ей верность, но и в мыслях не имел цели связываться с женщинами, видя своей судьбой лишь революционную деятельность. Но теперь он ощутил, что может заниматься сексом без любви, но только не с женщиной, нет, женщина слишком сильно напоминала бы ему о Катеньке — невинном создании, гревшем его сердце. Нет. Теперь секс для него стал отрешённым от любви и от женщин. Секс, как власть, как обладание. Секс с мужчиной, где любви нет место. Раздумывая об этом, Иосиф лежал под деревом и жевал соломинку, когда ему принесли телеграмму от Ленина — готовиться к 1917 году — когда Сталин выйдет на свободу Империя падёт. Фото, изображающее арестованного Иосифа. Как же нелепо и смешно он там выглядел на этой фотографии, а во всём виновата конспирация. Несуразная причёска, густые неухоженные усы, широкая шляпа и пальто. Ни за что и никогда больше он так не оденется. После той ссылки жизнь кардинально поменялась. А ведь и не поверишь так сразу, что в 33 — 37 лет возможны какие-то перемены, что сидя в таком то зрелом возрасте в тюрьме, можно суметь войти в историю, обрести самую огромную власть на планете, что можно стать аналогом бога для полутора сотен миллионов человек и аналогом дьявола для ещё большего количества людей. Старик взглянул в окно — обычный весенний день, каким был вчерашний и каким будет завтрашний. Где-то скачут зайцы. А люди пишут великую историю, причём пишут её совершенно обычные люди. Впрочем, нет, чаще всего история пишется теми, кто хоть раз отсидел в тюрьме.

1917 год… И воспарил орёл

«Петроград, 10-я Рождественская улица, дом 17а» — повторял в голове Иосиф, время от времени поглядывая на карту. Мир кардинально изменился с момента его ареста в 1913. Казалось бы, всего четыре года прошло, но Санкт-Петербург превратился в Петроград, причём не только по названию. Былое величие империалистической столицы было заполнено беженцами с фронта и ранеными солдатами. Попрошайки, бунтари, недовольные, они заполонили город, а в ответ точно так же его заполонила полиция. Полицейские были на каждом шагу. Город выглядел так, будто все готовятся к большому шоу, как толпа людей, пришедших на концерт эксцентричного артиста, стоит, топчется на месте в ожидании, а артист всё не появляется и не появляется. Но когда он выйдет — толпа взорвётся, будет орать и толкаться. А сейчас пауза… Затишье перед бурей, но воды уже собрались. Провокационные плакаты, которые безуспешно срывает полиция, но тут же его поднимают и вешают снова, пока полицаи избивают первого активиста. Митинг где-то на соседней площади: «Долой царя! Люстрации! Жулики и воры, пять минут на сборы! Коля уходи! Коля вор!» и прочие лозунги. Полиция пыталась разогнать демонстрации, но слышала в ответ: «Полиция с народом! Не служи уродам!» и шум не прекращался. Иосиф словно угодил на стадион во время важного матча. В любой момент всё это могло вспыхнуть. Нужен был только знак. Или залп. «Здравствуй, Сергей. Рад снова видеть. Сколько всего было на твоей квартире. Столько лет прошло с нашей молодости, а мы все так и не обзавелись жильём, всё так же гостим у тебя, а помнишь все те вписки в нулевые?» — ностальгировал Сталин. Сергей Аллилуев хохотал, крепко обнимая старого друга: «Я тебе по секрету скажу, сюда и сам Ленин приедет ближе к делу» — похвастался Аллилуев. «Да ладно! В твоей квартире пишется история, друг!» — порадовался за товарища Иосиф и спросил: «А как твои дети?» «Да всё хорошо, старшенькие уже работают, снимают квартиры, разъехались, а вот младшенькая моя Надечка… а вот и она!» — в дверях одной из комнат возникла юная шестнадцатилетняя девушка, заметив, что на неё смотрят и о ней говорят, засмущалась, улыбнулась, глядя на Иосифа и, сказала: «Здравствуйте, товарищ Сталин» «Здравствуй, Надя!» — ответил Иосиф и она медленно, покраснев, закрыла дверь. «Она у меня скромница, стесняется. Ну не будем ей мешать, пойдём на кухню, жена наготовила плова, ты проголодался с дороги, наверное, дружище!» Сидя за столом и немного выпив, старые друзья увлеклись разговором, но тут зазвонил телефон. Сергей напрягся: «Мне звонят только по работе… Что-то важное» и пошёл к телефону. Иосиф оглядел кухню, довольно добротная, всё совсем новое. Никак он не мог привыкнуть, что революционеры живут вполне прилично и именно эти прилично живущие люди руководят протестом, а те, кто находится на самом дне социума без мотивации, без контроля просто продолжают терпеть и жить в ужасающих условиях. Иосиф никак не мог понять почему этот народ ничего не делает сам, ведь он, Иосиф, простой мальчишка из нищей семьи, взял судьбу в свои руки, потому что ему осточертело всё это, он не хотел быть сапожником, не хотел быть священником, хотя это могло быть прибыльно, но это было бы равноценно продаже самого себя, ведь он не верил в Бога, более того, он знал, что Бога нет. И ещё более того, он сам хотел стать богом, хотя бы богом собственной судьбы и богом над множеством людей. Ведь, если Бога нет — значит место вакантно, а любое место можно занять. «Извини, Иосиф, мне нужно будет отойти, это по поводу наших дел, нужно получить какие-то бумаги. Побудешь здесь? Жена у подруги, дома только Надя, с ней проблем не будет, она девочка взрослая» — с досадой объяснился Сергей. «Не проблема, я подожду, осмотрю пока свою комнату» — ответил Иосиф. Когда дверь захлопнулась, в квартире наступила тишина, которую нарушал только лёгкий шум воды из душа, где мылась Надя. Иосиф решил пройтись по квартире. Зайдя в гостевую комнату он оценил кровать: «Забавно, сегодня на ней сплю я, а через пару месяцев тут же будет спать Ленин.» Выйдя из комнаты он пошёл по коридору и увидел, что дверь в Надину комнату открыта и из любопытства он решил туда заглянуть. Аккуратно убранная кровать с нежно розовым покрывалом, письменный столик из лакированной древесины. А на столе книжечка без надписей с сердечками. «Любопытно» — задумался Иосиф и открыл её на странице с закладкой: «Дорогой дневник, ты не поверишь, он приехал! Мужчина моей мечты, герой всех моих снов, сам Иосиф СТАЛИН. Когда я видела его последний раз, мне было двенадцать и я поняла, что влюбилась. Он сидел и рассказывал свои чудесные истории, такой сильный, смелый, уверенный в себе. В нём не было никакого страха или сомнений. Кажется, всё всегда идёт по его плану. Однажды он мылся у нас и вышел без рубахи. Какое же у него тело. Нет, нет дневник, он не раздутый атлет, нет, у него изящное тело, изрытое мышцами и шрамами, словно поле боя траншеями. Его тело, как поле Великой войны, что сейчас идёт. И я хочу быть танком…» — Сталин захлопнул дневник, потому что шум воды прекратился. Виски вспотели, глаза округлились, он сглотнул и аккуратно вышел. Нет, он не разволновался и не возбудился, в его мыслях застыл вопрос: «Что вообще происходит?» и тут из ванной вышла Надя. Без одежды… Она оказалась спиной к Иосифу и он попятился от комнаты Нади назад, на кухню, но она обернулась: «Ой! Я думала, вы ушли вместе с тятей!» — удивилась она настолько сильно, что даже не стала прикрываться. Полотенце было только на голове. «Эммм… Нет, я… Остался… Ты бы это…» — показал Сталин на обнажённое девичье тело, кстати говоря, весьма недурное. Третий размер груди с тёмными сосками, спортивное тело со стройными ногами и сильными бёдрами, гладкий лобок. Надя, словно удивилась своему состоянию, даже осмотрела себя: «Божечки, как неловко!», прикрылась и шмыгнула в комнату, захлопнув дверь. «Ну и ну…» — протянул Иосиф и сел на кухонный диван. Не спалось. Хотя Иосиф впервые за долгие годы оказался на такой удобной кровати, его совершенно не клонило в сон. За окном были слышны шумы, то что-нибудь взрывалось, то где-то слышалась пальба. В городе совершенно не было порядка — крики, выстрелы, вой пожарных, скорых или полицейских сирен по несколько раз в час нарушали и без того совсем не тихую тишину. А тут ещё и Надя со своей выходкой. Юное, возможно даже не познавшее мужчины, тело, манило, не смотря на холодность сердца. Манило не потому, что прекрасно, а потому что казалось совсем недавно Иосиф катал эту юную девочку на санках, носил на плечах и дарил шоколадки. А теперь это созревшая девушка. Когда цветок превращается в сочную ягоду, не обязательно любить её. Просто хочется съесть. Съесть и забыть. Скрипнула дверь, Иосиф открыл глаза. Юное тело в лунном свете и лёгкой шёлковой бирюзовой сорочке беззвучно приблизилось к постели. «На…» — не успел Иосиф произнести имя девушки, как она прикоснулась к его губам и тихо, ванильным дыханием прошептала: «Шшш…» Нежные, как свежее тесто, ладошки, легли на грубую, словно подошва сапога, кожу на лице Иосифа. Впервые за десять с лишним лет его касалась нежность женской руки. Он молча лежал и не шевелился. Надя осторожно наклонилась и поцеловала Иосифа в губы. Невинно, трогательно, без языка. Едва коснулась. Но в сердце Иосифа словно упала сладкая шипучка и, генерируя сироп, потекла к животу. Между ног стало очень горячо и напряжённо. Девушка сделала шаг назад и стянула с Иосифа одеяло до бёдер. Сталин спал обнажённым. Ему было любопытно, как отреагирует девушка на его поднимающийся член, но на её лице не возникло ни эмоций удивления, ни страха, ни похоти. Абсолютно невинное, спокойное, словно ангельское лицо, синеватое в сиянии ночи, не теряя зрительного контакта, смотрящее прямо в глаза Иосифу, медленно стало опускаться к его члену, а маленькая ладошка аккуратно, словно воздухом, обхватила его, оттянув крайнюю плоть вниз. Из пухленьких маленьких губок медленно выбрался крохотный язычок и головка члена легла не него, и язычок снова скрылся в темноте ротика. Снова и снова, повторяя это движение, как кошка, девушка лакала уздечку и отверстие головки, пока пальчики нежно двигали кожу на члене. Иосиф с трудом сдерживал спокойствие, ему хотелось закрыть глаза, выгнуться, начать двигаться в такт движениям Нади, сердце колотилось, 37-летнему мужчине делает минет 16-летняя девочка, уму непостижимо. Надя погрузила головку в рот, но лишь разок, отпустив член, она тихонько поднялась на кровать к Иосифу, подняла сорочку и медленно опустилась на взведённый ствол революционера. Закусив губу, она начала медленно двигать бёдрами, и впервые убрала глаза, похоже, что внутри неё происходило что-то кардинально новое и она отдалась ощущениям. Иосиф медленно положил руки на голени Нади, не решаясь сжимать их, несмотря на нарастающее пламя во всём теле, исторгающее неудержимую энергию. Тихонько, носом, но заметно сильно дышала девушка, уводя лицо то вправо, то влево, кусая губы, морщась, ладошками упираясь в плоскую, ребристую грудь Сталина. Ощущая, что конец близок, Иосиф медленно перевёл руки на нежную попку Нади и в последний момент резко поднял её, повалив набок, а сам взялся за член и принялся заканчивать, но девушка резко прильнула губами к головке и сперма, выстрелами изливающаяся из недр сталинского тела, направилась в Надин ротик, а она, как телёнок из вымени, жадно пила и сглатывала всё до последней капли, с силой высасывая дочиста. Только когда Иосиф отдышался, он заметил кровь на члене. Он конечно, понимал это, но только сейчас пришло осознание. Надя медленно поцеловала Иосифа в лоб и так же тихо упорхнула. Только измятая постель, кровь и запах сладости убеждал Иосифа, что всё это был не сон. Прошла пара секунд и он уснул. «Товарищи! Здесь я собрал самых лучших представителей нашего малочисленного, но сильнейшего и особенного общества, чтобы из разрозненных людей сформировать настоящее братство» — заявил Троцкий, когда приглашённые к нему гости — Сталин, Каменев и Зиновьев, сели за круглый стол. «Все мы, четверо, прошли через ссылки и каждый из нас добился авторитета и признания особым путём, который в замшелом империалистическом обществе не признан, но в прекрасной России будущего станет нормой и почётом. Поэтому я хочу, чтобы мы организовали отдел по распространению и внедрению гомосексуализма в массы, ну и просто уютный клуб мужчин будущего. Идея коммунизма о том, что заняться сексом должно быть так же просто, как выпить стакан воды чудесна, но мы должны двигаться дальше — нам надо не только удовлетворять потребности народа, но и зарождать в нём новые потребности.» — воодушевлённо высказался Троцкий. «Постой, товарищ Троцкий» — возразил Сталин — «Простой народ — это скот, а скот должен размножаться и разнополые связи куда важнее для государства и, хотя идею клуба я поддерживаю, но считаю недопустимым выход информации за его пределы, к тому же в сегодняшних реалиях это может быть невыгодно никому из нас. Товарищ Ленин может быть и сможет понять наши ценности, он сам не обделён своеобразностью вкусов, но его увлечения известны только нам, близким его соратникам, а подавляющее большинство членов партии могут использовать эти знания против нас». Зиновьев и Каменев согласились со Сталиным. «Может быть ты и прав…» — нехотя согласился Троцкий — «Но в таком случае, если мы пойдём путём конспирации, тебе стоит жениться. Ведь у всех нас есть жёны, а ты одинок и это может показаться подозрительным. Даже Ленин женат на какой-то жирной уродине, а сам поёбывает малолеток, выбери себе любую женщину, особенно хорошо, если она будет твоим секретарём» «Да нет…» — задумчиво ответил Сталин — «Есть у меня на примете одна девчонка, да такая, что вы все обзавидуетесь». На фото 1918 года была привычная скорее для империалистического патриархального общества картина свадьбы — взрослый мужчина 38 лет и юная 17-летняя девочка. Отец Нади был против брака, но разве Сталин когда-нибудь спрашивал разрешения, если хотел что-то заполучить? Квартира Аллилуевых больше не была нужна, когда прогремел выстрел Авроры, когда вся царская семья уже была мертва, а Сталин стал правой рукой Ленина, теперь уже не подпольного революционера, а руководителя самого крупного государства планеты с самой юной идеологией, правителя Нового Дивного Мира. Сталин просто увёз Надю и они сыграли свадьбу. Единственное фото с того мероприятия — Надя улыбается, она вне себя от счастья, но у Сталина на лице улыбка не счастья, а какого-то злорадства. Кто же знал, что это последний счастливый день юной Наденьки… Старик сухо глянул на фото и перевернул лист.

1921 год… Юная берёзка в дубовой роще

«В этот знаменательный день, позволь поздравить тебя дорогой друг и произнести в твою честь тост!» — восторженно воскликнул молодой грузин Лаврентий — «Есть такая легенда — о птице, что поёт лишь один раз за всю свою жизнь, но зато прекраснее всех на свете. Однажды она покидает своё гнездо и летит искать куст терновника и не успокоится, пока не найдёт. Но нет на всей советской земле терновника! О, горе! Куда же лететь птице? И вот видит она, густое сплетение великолепия! Чёрные, как смоль, со звездным отблеском усы нашего прекрасного товарища! И вот среди колючих усов запевает она песню и бросается грудью на самый длинный, самый острый волос. И, возвышаясь над несказанной мукой, так поёт, умирая, что этой ликующей песне позавидовали бы и жаворонок, и соловей. Единственная, несравненная песнь, и достается она ценою жизни. Но весь мир замирает, прислушиваясь, и сам Маркс улыбается в могиле. Ибо всё лучшее покупается лишь ценою великого страдания… и шикарными усами! Так выпьем же за то, чтобы все трудности, что претерпел наш узкий круг и ярчайший его представитель, наш товарищ Коба — привели нас к успеху, а усы нашего славного друга и души этой тёплой ячейки цвели и пахли и радовали нас своей безупречностью!» — тут Берия резко, с грузинской экспрессией, взмахнул вверх золотым кубком из императорской коллекции. Сталин ответил тем же, но более изысканно, как и подобает человеку властному, пусть и пока идущему к триумфу своей власти. Троцкий же осторожно поднял свой золотой бокал, стараясь не пролить ни капли. Зиновьев и Каменев радостно посмотрели на Сталина и мягко коснулись своими чашами сосудов остальных мужчин. «Умеешь же ты сказать красиво Лаврентий!» — с улыбкой произнес Иосиф — «Я рад, что нашу компанию закаленных жизнью мужчин разбавляет такое молодое дарование!» И отпил из своего кубка. «Товарищи! Веселье продолжается, но давайте обсудим и некоторые новости. Вы посмотрите, что сегодня дошло до меня из Германии!» — бодро объявил 22-летний Лаврентий, мягко бросив на журнальный столик, перед которым сидел на красном диване Иосиф Сталин, открытую папку с документами и фотографией. «Ну-ка, ну-ка» — бодро заговорил Сталин, потянувшись — «Подайте-ка мне очки». Зиновьев, сидевший на краю дивана потянулся к тумбочке из чёрного дуба и передал очки Иосифу. Сталин надел очки и, приподняв голову, бегло прочитал в бумагах, что 29 июля сего года, а именно всего пару дней назад, в Германии совершенно посредственного лидера национал-социалистической немецкой рабочей партии сменил молодой 32-летний энтузиаст с невероятными способностями к ораторской речи, Адольф Гитлер. Из-под листа с текстом выглядывал уголок фотокарточки. Сталин аккуратно выдвинул фото из-под документа и на него с черно-белого снимка взглянул молодой человек необычайной красоты. Аккуратно уложенные волосы были идеальны, как трава на футбольном поле перед чемпионатом мира по футболу. Ни одного растрёпанного волоска. Этот волевой и в то же время творческий, даже романтический взгляд, который проникал в самую душу, словно два гейзера, кипящими потоками брызгали в сталинские очи и заполняли его нутро бурлящим кипятком. Но ни изящная линия губ, ни великолепное стройное тело не вызвали того чувства, что пробудило в Иосифе маленькое чудо — милые чёрные усики. Как только они попали в зону концентрации зрачков, вмиг два тёмных шарика расширились на всю радужку. Иосиф беззвучно выдохнул, расслабив губы. Внизу живота внезапно защекотало, и тут в его мыслях пронеслась ассоциация щекотки с этими божественными усиками, будто они ловко скочат под его курчавым пупком. От этого чувства он невольно сжал пальцы ног и еле заметно провел по губам кончиком языка. «Лаврентий…» — прошептал Сталин. «Да, Иосиф Виссарионович?» — улыбнувшись спросил Берия. «Устрой нам встречу». Где-то позади нарушил висящую тишину громкий кашель Троцкого, лежащего в кресле. Сталин еще ни с кем не встречался лично, не изучив досконально человека, да и когда знал о нём все, от хронических заболеваний и школьных оценок до генеалогического древа на уровне времен Наполеоновских войн, то проверял его, давая разные задания, порой подсылая людей с крупной суммой, готовых купить гостайны. И только после всех проверок назначал встречу. А тут взгляд на фото и стальные требования обмякли. Каменев и Зиновьев наклонились к фото, надев свои очки, когда Троцкий заинтригованно подошел сзади. «Я поверить не могу своим глазам! Кто этот прекрасный молодой человек?» — воскликнул Троцкий. «Новый руководитель немецкой партии рабочих и, я уверен, первый иностранный представитель нашего уютного клуба» — ответил Сталин с улыбкой, взял фото в руку и откинулся на спинку дивана. Троцкий встал сзади сверху, вгляделся в фотокарточку и скептически спросил: «А почему ты думаешь, что он разделяет наши вкусы?» «Ох, Лёвушка! Вот потому и не быть тебе главой партии, нет в тебе этого понимания очевидных вещей! Всё просто! Столь прекрасный мужчина просто не может быть натуралом!» Троцкий промолчал, но продолжал смотреть на фото. Берия немного выждал и спросил широко улыбаясь: «Хотите я приведу его сюда? Или вам нужна беседа с глазу на глаз?» Сталин ответил: «Давай приведем его в наш клуб, сразу и посмотрим вместе товарищи, какой он из себя. Обычно люди, что одарены красотой, обделены умом. Над ними всегда есть кто-то выше. Но он меня впечатлил». Взяв папку с документами, он приподнял лист и нашел несколько фото поменьше, что прилагались к описанию речей Гитлера. «Вы только посмотрите, сколько экспрессии. Клянусь трубкой, этот малой доводит людей до оргазма своими речами! Независимо от пола.» Спустя несколько дней, Иосиф Сталин, как обычно, проснулся на кушетке в своём рабочем кабинете. Годы шли, но здоровье ещё позволяло работать допоздна, хотя зрение стало немного подводить. Поспать всего пару часов и снова за работу — обычное дело для Иосифа. Направляясь умыться, Сталин открыл дверь из кабинета и, под ногами увидел Берию на коленях с письмом. «Ты в порядке? Что ты тут делаешь?» — спросил с лёгким сонным возмущением Иосиф. «Я… Это… Думал вы спите. Пытался просунуть письмо для вас, а там, видно, за ковёр цеплялось…» — пролепетал, заикаясь, Берия. «И?» — коротко, приподняв бровь спросил Сталин. «Он отказывается от встречи. Гитлер не приедет. Но он прислал письмо. С пометкой лично для вас» — поднявшись, сообщил Лаврентий. Сталин протянул руку, взял письмо и молча пошёл в ванную, Лаврентий не шевелился, пока Иосиф не скрылся за дверью. «Уважаемый, Иосиф Сталин, пишу это письмо в ответ на ваше приглашение. Я весьма наслышан о ваших успехах на внутриполитической арене. Увы, моя борьба только начинается, или, вернее будет сказать, начинается самая активная её фаза, поэтому у меня нет времени на личные встречи, но я был бы рад общаться письмами, ибо, учитывая вашу биографию, мы с вами неплохо поладим. С надеждой на дальнейшее плодотворное сотрудничество, Адольф Гитлер» — написано было на немецком, но Сталин прекрасно знал немецкий язык, хотя особо и не афишировал, ибо учился у немецких коллег, которые финансировали революцию в России для вывода побеждающей страны из Великой войны. Увы, Германию это не спасло от поражения, но немецкий язык Сталин выучил. С этого самого дня между ним и Гитлером завязалась переписка, которая засекреченными каналами передавалась через доверенных лиц. В основном они обсуждали политические вопросы, изредка переходя к разговорам обо всём на свете. Сталин с каждым новым письмом желал увидеться всё сильнее, но Гитлер категорически отказывался, пока не придёт к власти в Германии. Сталин принялся ждать… В альбоме было приклеено то самое первое письмо. Сталин поднял альбом и прислонил его ко лбу. Слёзы потекли из зажмуренных глаз, а когда Иосиф их открыл, в них отражалась колоссальная боль, обрамлённая красной каймой. Пытаясь успокоиться, он перевернул очередной лист.

1922 год… Кровь и вино

Чёрный автомобиль подъехал к высокому металлическому забору и остановился. Тут же с двух наблюдательных башен у забора на автомобиль направились дула двух винтовок. Двери автомобиля открылись и из него вышли 4 человека — все в чёрных кожаных куртках и кепках. Все четверо сняли кепки и подняли лица к башням. Стрелкѝ на башнях, нахмурившись, осмотрели гостей, и один из них нажал на какую-то кнопку, не сводя винтовки с людей в кожанках. В заборе отворилось окошко, и раздался голос: «Ваши документы!». Все четверо просунули свои удостоверения в отверстие и, вскоре получили их обратно. Ворота открылись, за ними стоял ещё один человек с оружием: «Добро пожаловать товарищ Сталин!» — радостно воскликнул он. Сталин, молча сел обратно в машину вместе с водителем и двумя охранниками, и машина поехала к двухэтажному жёлтому особняку с шестью белыми колоннами и зелёной крышей. Когда машина припарковалась, Сталин вышел и уверенным шагом направился к дверям. Распахнув их, он увидел роскошное убранство — старинные вазы, золотые люстры и шёлковые ткани, картины великих художников на стенах и мраморные статуи младенцев. Из живых людей пред ним стоял лишь дворецкий: «Доброе утро Иосиф Виссарионович. Владимир Ильич сейчас в своей «особой комнате», но он сказал, что ждёт Вас. Если Вам нужен чай, кофе, вино, девочки… мальчики, я к Вашим услугам» — слегка улыбнувшись, сказал он. «Нет, спасибо, я тороплюсь» — не глядя на дворецкого, ответил Сталин и направился к большому малахитовому шкафу, который открыл широкий проход за стеной, как только дворецкий повернул подсвечник на стене. Иосиф оказался внутри мраморного коридора, когда шкаф за ним задвинулся. Пол был отделан чёрным мрамором, стены — белым. С древнегреческом стиле стены были украшены рельефом, только изображал он не подвиги героев и приключения богов, а революцию. Вот Ленин стоит на броневике, напоминающем дракона, да и у Ленина на голове не кепка, а венок из пшеницы. Вот, очевидно, расстрел царской семьи, только у всех её членов пририсованы рога и хвосты, лица — сущий кошмар, не люди, а демоны, да и расстрел происходит не в подвале, а на огромном поле и не несколькими чекистами, а лично Лениным, с двух рук с гигантскими пулемётами. Самый последний рельеф изображает Ленина, бережно держащего Землю в ладошках с нимбом, на котором написано «Спаситель мира». Выйдя из коридора, Сталин попал в большой, наполненный музыкой каменный зал, состоящий в основном из красного гранита и белого мрамора с включением и других массивных камней. Белые колонны были украшены красными шёлковыми тканями с ликом Ленина в венке из пшеничных колосьев. По самому центру зала располагался большой бассейн, заполненный красным вином. По дальним углам бассейна сидели на полу обнажённые дети лет 8-ми. Мальчик играл на арфе, девочка просто сидела с серебряным подносом в руках, полным винограда, персиков и ещё каких-то фруктов. В самом бассейне вдали на противоположной стороне от Иосифа, рядом с детьми, лежал, погружённый по грудь в вино, Владимир Ильич Ленин в окружении двух юных девушек. Он над чем-то тихо хихикал, пока они шептали ему на ухо и нежно гладили его соски. Когда Сталин подошёл к краю бассейна, Ленин его увидел.  — Товахищ Сталин! Я вас ждал. Вы обещали какой-то сехьёзный хазговох?  — Именно, но… хотелось бы обсудить это наедине — настороженно произнёс Иосиф, глядя на обилие людей вокруг.  — Не беспокойся, они никогда не покидают этих помещений. — улыбнулся Ленин, прижимая двух красоток к себе ещё сильнее.  — Ну, хорошо… Ваша жена… — тут Сталин на мгновение остановился, глядя, как одна из девушек, со взглядом хищницы, опускает голову на дно, ровно между ног Ленина.  — Что моя… — Ленин остановился, слегка напрягшись — жена…  — Ваша жена в курсе всех ваших… Сталин кивнул на девушек Ленина, одна из которых кусала его плечо, а вторая так и оставалась на дне.  — И что с того?  — Это создаёт неподходящее мнение о вас, ваша репутация в опасности. Она предлагает вынести этот вопрос на обсуждение всей партии. «Как будто нам больше заняться нечем на съездах! Так и думал, что поддехживать пахтийное хавенство с женщинами — было ошибкой. Посмотри на этих девочек» — Ленин приподнялся и сел на край бассейна, заодно вытащив за собой девушку, которая была на дне. Она глубоко вздохнула и улыбнулась. «Хазве они способны пхинимать какие-либо хешения? Им нужно финансовое покховительство и большой хуй, кхасивые девушки по сути своей содехжанки, домашние животные, кошечки, смотхи» — Ленин погладил девушку, которая опускалась на дно бассейна, взглянул на неё и медленно во весь язык лизнул её щёку, слизав капли вина и приказал: «Согхей мои яйца в своём хотике, сучка». Девушка улыбнулась, чмокнула вождя в щёку и опустилась в его мошонке, погрузив её в рот. «Ебааать… Как же хохошо…» — протянул Ленин, откинув голову назад, но, вспомнив о Сталине, вновь взглянул на него: «Вот видишь, она что угодно сделает по пехвой пхосьбе, потому что знает, что её ждёт очехедная сумочка Шанель, поездка в Евхопу, тёплая шёлковая постель и всякие суши-хуюши, сасими-отсосимне, и пхочее японское говно. Забавно, её батя погиб в японской войне, а она обожает японскую кухню. Глобализация, хули». «Не смею с вами спорить, но ваша жена не попадает под ваш пример, она…» — Сталин не мог подобрать слов, но Ленин опередил: «Жихная пучеглазая кохова с мозгом мужчины? До буквы «с» полностью согласен, но последнее не о ней. Женщина может пхитвохяться, что умна, но знаешь ли, многие насекомые пхитвохяются листиками, чтобы выжить, но они не листики, смекаешь?» — Ленин развёл руками и поманил девочек пальцами, указывая на спину. Они взяли масла и начали растирать Ленину плечи. «Не так важно кем притворяется ваша жена, как-то, какую реакцию она способна создать в партии, поэтому мне нужно ваше решение» — ответил Сталин. «Что ж, честно говохя, мне без хазницы, даю тебе в этом вопхосе любые полномочия — поговохи с ней любыми способами, только чтобы А — она всё поняла и Б — она после этого пходолжала свою хаботу». «Будет сделано» — ответил Сталин и спросил: «Я свободен?» «Все мы свободны с 1917 года, товахищ! Но я тебя пока не отпускаю, пойдём, кое-что покажу» — поднявшись, потирая руки воскликнул Ленин. Девушки тут же принялись его обтирать от вина белоснежными полотенцами, нарядили в белый халат, так быстро, словно механики на пит-стопе и вождь повёл Иосифа вглубь зала за собой к двери, открыл её и по лестнице они вдвоём спустились вниз. Иосиф увидел огромный винный погреб, где аккуратно рядами стояло несколько видов вин. «Посмотхи, я хочу угостить тебя бутылочкой вина, но только одной, зато ты можешь выбхать сам»: Ленин шёл и брал попеременно в руки вина: «Немецкое вино «Александха», здесь для бхожения использованы женские бактехии из влагалища, совехшенно новые технологии, да ещё из какого — внучка кохолевы Виктохии, жена нашего цахька, пхелесть. Техпкое, как киска зхелой женщины. Вино «Александха» — почувствуй вкус импехатохской пиздёнки, хах» — Сталин просто не верил своим глазам, но молча шёл за Лениным: «А вот вино «Тхи сестхы», фханцузское, обладает нежным сочным вкусом, сладковатым как кожа молодых девушек. Вино «Тхи сестхы», это как минет тхёх сестёх, только изнутхи, хе-хе» — поставил обратно бутылку Ленин и двинулся дальше: «О, это самое сладкое вино, кхымское «Настенька». Когда ты пьёшь это вино, оно попадает не в желудок, нет. Оно утекает пхямо в сехдце. Оно заменяет твою кховь, оно внедхяется в костный мозг и вместо кхови навсегда оставляет себя внутхи твоих ахтехий. «Настенька» — это любовь на всю жизнь, оно сладкое, как поцелуй 17-летней девушки, оно незабываемо, как пехвая любовь, ахоматно, как кхымские луга до пхомышленной хеволюции. В ней лишь один минус — кошмахное похмелье на следующий день, не понятно почему так, но такова хасплата за самый божественный вкус на планете. И всё же из-за последствий не могу советовать, впхочем, хешать тебе. Лично я подсел на это чудо. Вино «Настенька» — хай и ад в одной бутылке» — Следуя дальше вождь взял очередную бутылку: «Кагох «Николай Кховавый» — сладковатый пхивкус, пехеходящий в бодхящую гохечь. Словно хоскошная кохонация цахя, пехеходящая в кховавое месиво на Ходынском поле, словно светлый невинный лик глядящий в твою душу как с иконы, скхывающий хаос кховавого воскхесенья. Пехвые секунды сладости и нежный ахомат создают иллюзию, что это вино для дамочек, но потом так жахают, что не каждый мужик сможет не закашляться и не занюхивать такой гохчащий вкус. Нотки яблок, кохицы, гвоздики и пехца чили дают удивительный эффект меняющегося вкуса. Кагох «Николай Кховавый» — ощути всю гохечь монаххии» — Ленин с улыбкой поставил бутылку на место, ему очевидно нравилось проводить презентацию вин: «И звезда нашего сегодняшнего показа — вино гхузинское «Цесахевич Алексей», ммм…» — Ленин даже прикрыл глаза на секундочку» — нежное и мягкое, не слишком сладкое, скохее хасслабляющее, как йогухт с пехсиком, как чай с молоком без сахаха, не вызывающий никакого похмелья, только лёгкое опьянение, идеально подходит, чтобы хасслабиться и забыть о тхевогах, но пхекхасно контхолиховать свои мысли. Наслаждаясь этим вином, ты словно сам становишься 13-летним (читать через х) мальчиком, когда душа ещё не полна тхевог и паханойи, когда тебя не мучают кошмахы и флешбеки, когда ты не зависим от похоков, но уже увехен в себе, силён и напохист. Вино «Цесахевич Алексей» — вехни себе молодость» — Ленин с особой любовью покрутил эту бутылку в руке и затем протянул её Сталину: «Советую тебе именно его, понхавится, гахантихую. Особенно утхом перед хаботой, мыслить будешь лучше. Или во время важного хазговоха. Договохитесь обо всём без слов» — протянул Ленин Сталину большую бутылку. «Спасибо, Владимир Ильич» — поблагодарил Сталин. «И, кстати, о словах, я тут стих сочинил, когда смешал «Колю» с «Алексеем», дехжи, почитаешь в пути, пойдём пховожу тебя» — Ленин протянул сложенную бумажку Иосифу и они направились к выходу. «А почему ви́на вождя мирового пролетариата названы в честь царской семьи, никак не могу понять? Только с царевной всё ясно, хотя тут я не понимаю откуда вы взяли её бактерии из…» — задумчиво спросил Сталин. «Тьфу ты, стахая плешивая башка!» — хлопнул себя по лысине Ленин на выходе из усадьбы — «Забыл совсем о главном. Ты не задумывался что стало с телами цахской семьи после убийства? И куда делась их кховь?» — Владимир улыбнулся, наблюдая за шокированным лицом Иосифа, который даже остановился: «Да-да, тот самый тайный ингхедиент, в каждой бутылке содержится кховь венценосной семьи, именно тех, в чью честь назван сохт вина. Так что, увы, массовое пхоизводство невозможно, ну ничего, мне и для себя и на подахки хватит.» Иосиф засунул бутылку вина с кровью наследника российского престола в пальто, сел в машину и поехал в свой кабинет, снова работать, снова ждать письма от Гитлера. Дома он почти не появлялся, запрещая жене выходить из квартиры, понимая, что с такой жизнью высок риск её измены, а такой удар по его репутации его бы не устроил. Так и жила она взаперти, занимаясь скульптурой и уборкой по дому. Но Сталин совершенно не думал об этом, Надя не появлялась в его мыслях целями днями ни на мгновение, зато Адольф всё больше заполнял мысли Иосифа. Самым страшным событием в 20-е годы для Иосифа стало известие о том, что Гитлер в 1924 году был арестован за организацию путча и осуждён на 5 лет. К счастью, арест продлился всего 9 месяцев и за эти 9 долгих месяцев переживаний и мучений со стороны Сталина, Гитлер сумел написать свою книгу «Моя борьба», которую и прислал Сталину, а он перечитывал её снова и снова, год за годом, он возил её везде с собой, хранил под подушкой, засыпал с нею в руках. Томик «Моей борьбы» стал для него маленькой копией самого Адольфа, его мысли, чувства, его история, наконец то стала известна Иосифу. Как удивительно, что два человека, никогда не видевшие друг друга могут понимать мысли и чувства, могут переживать события прошлого вместе, просто отправляя на бумаге наборы символов. Книги — поразительная вещь, ведь с помощью них вы в прямом смысле слова можете общаться с тем, кто так далеко, может быть даже умер много лет и веков назад, но всё так же может поговорить с вами. И пусть эта связь односторонняя, но она настолько реальна, что тяжело оценить и понять размеры этой реальности. Но Сталин ценил и понимал. И, просыпаясь, он поглаживал книгу, веря, что наступит тот день, когда судьба сведёт его с самим автором этих слов. На очередном развороте альбома был приклеен листок со стихом Ленина. Сталин вновь перечитал его и шлёпнул ладошкой себя по лбу, поспешно перевернув ещё одну страницу. Стих был таков: «Я хуем строил пирамиды Твоих безудержных страданий, Играл по чести панихиду, Учил азам развратных знаний. Ебал я всех, с кем был знаком, И маленьких, смешных детей, Ебал я всех, кто вхож в НарКом, Их престарелых матерей. Отцов ебал, ебал дедов, И ветеранов разных войн, Ебал цеплят, ебал орлов, Ебал неистово, как конь. Ебал животных и людей Ебал живых, ебал холодных Ебал по пьяни голубей, Буржуев и бомжей голодных. Ебал тебя, пока ты спал, По всем щелям пихал свой пенис. Ты думал сам жену ебал? А мы ебали её вместе. Ебал я вольных и невольных, Ебал божественную рать, Твой батя после ебли помер — Не прекратил его ебать. Ебал царя и патриарха, Он тихо подо мной ворчал. Я в кельях выебал монахов И все иконы обкончал. Ты ухмыльнёшься мне, возможно, И спросишь я вообще к чему? Ты тоже трахал всё, что можно? Но только я ебал страну.» Кто знал, что для Сталина это станет очередным вызовом…

1924 год… Следы сапог на дохлом теле

Надежда Крупская сидела за столом и писала текст доноса на мужа. Её муж так сильно любил детей, не имея ни физической, ни временно́й возможности иметь своих, он с удовольствием проводил время с чужими детишками. Пионеры, октябрята — всей этой темой занималась Надежда. Всё было радужно, хотя она давно подозревала мужа в неверности, конечно, сложно не быть преданной, имея такую внешность, пусть в молодости она и была красоткой, но годы нервов, подпольной деятельности даже Владимира не пожалели, но не женском организме стрессы и плохое питание сказываются куда заметнее. Да и мужчин не за красоту ценят, а за деньги. В капиталистическом обществе всё является товаром, и ты либо продавец, либо покупатель. Чтобы быть покупателем, нужны деньги, а чтобы были деньги, нужно быть продавцом. Мужчина способен продать разве что свой труд, то есть ему нужны навыки, работа, чтобы предложить себя на этом рынке. А женщине нужно… быть женщинойя потому что секс был, есть и будет востребован абсолютно всегда, ведь люди всегда начинают своё развитие из животного состояния и тех, кто дальше не продвигается в личностной эволюции подавляющее большинство, но и люди, для которых развитие достигло пика пирамиды потребностей Маслоу, не теряют её основы — всем нужен секс, в разных пропорциях, от расслабляющей мастурбации перед сном, до массовой свингерской оргии, это вопрос скорее индивидуальный, как и с едой — кто-то питается скромно, здоровой пищей, а кто-то уплетает всё подряд, мясо и сахар, словно животное, делая запасы на голодный сезон. И, хотя, капиталистическая идеология пала, людей не поменяешь, нужна смена поколений, когда всё будет общее, любая женщина будет доступна любому мужчине, тогда будет проще, но с другой стороны, даже в таком обществе дама с внешностью Крупской останется не востребованной. Поэтому то, что Ленин имеет любовниц, для Надежды было теорией вполне вероятной, та же Инесса Арманд, стройная француженка, которую Ленин назвал просто подругой, но его взгляд говорил иначе. Впрочем, она уже несколько лет как мертва. Но дошедшие до Надежды новости из детского лагеря шокировали её. Всего за полчаса до загадочной гибели, свидетель инцидентов сообщил Крупской, что Ленин совращает детей, как девочек, так и мальчиков, наряжая их в белые одежды и принуждая к шокирующим вещам, начиная от игры на арфе и массажа до совсем уж кошмарных действий. Крупская, что так любила детей и плакала ночами от невозможности иметь их, причём по большей части не от здоровья, а от того, что для этого пришлось бы пойти на измену, чего она не могла допустить из моральных принципов, а случись такое — бесплодный Ленин уничтожил бы её, да и кем был бы тот, кто решился возлечь с ней? Но до таких мыслей в её голове даже не доходило, зато мысль поднять на обсуждение партии вопрос о педофилии возникла. И хотя это внесло бы огромный хаос в работу правительства молодого государства, в женщине горело возмущение за обиду детей, желание защитить, спасти, материнский инстинкт куда сильнее логики. Когда Крупская уже дописывала свой крик души, в дверь постучали. Она вздрогнула и открыла, тут же поваренная на пол толчком в сторону, она взвизгнула, а мужчина в пальто и сапогах направился к письменному столу, быстро оглядев текст выступления, он смял листок и бросил в камин. «Сталин! Что вы себе позволяете! Мой муж…» — Иосиф дал Надежде пощёчину: «Муж объелся груш. Муж твой сам меня послал, и знаешь что?» — наклонился он к Надежде в упор, схватив её за ворот: «В окружении юных нимфеток и обнажённых детей, в бассейне, полном вина, он дал мне полную власть над тобой и твоим поведением, пока его яйца отсасывала одна из его шлюшек. Ещё раз ты попробуешь сделать что-то, что помешает существованию партии и порядку в ней, тебя вышвырнут из этого уютного дома и лишат твоей любимой работы с детишками, а кому ты нужна то такая?» — Сталин отшвырнул её с отвращением, словно мусор. Надежда зарыдала, она упала на пол и стала стучать по ковру руками, кричать, хрипя в слезах, утыкая лицо в ковровый ворс. «Да заткнись ты уже…» — бросил Сталин и, осмотрев квартиру, проверив сгорел ли листок, бросил на прощание: «Надеюсь, ты меня поняла. И молись, чтобы твой муж жил ещё долго, только благодаря ему ты сейчас цела». Дверь хлопнула, а на полу осталась заплаканная Крупская. Прошло совсем немного времени, кончался 1922 год, Надежда, как обычно, утром приготовила мужу завтрак — яичницу из 4-х яиц. Готовить она, толком, не умела, да и к чему это, когда мужа видишь совсем редко. Ожидая, увидеть Ленина за столом, что-то пишущего или читающего, она отворила дверь в его кабинет и выронила завтрак на пол. «Алёша, Алёшенька, сладенький… Ууу…» — нашептывал, переходя то на крик, то на едва заметное бормотание, Ильич. На столе стояла бутылка вина «Цесаревич Алексей», из которой он понемногу лил на член и надрачивал. «Лёшааа, хаботай своими мягкими губками, милый мой» — тут Ленин обернулся на Крупскую и она обомлела — его глаза двигались по отдельности друг от друга, то сходясь в центре, то расходясь в противоположные стороны. «Надюшааа… Пхивет! А мы тут с Алёшенькой игхаем! В цехковь. Я поп, а он хочет покхеститься.» — Ленин развернулся в пустоту и снова меняя громкость голоса и высоту, воскликнул: «Сейчас, сейчас польётся святая водичка! Оп…пааааа…» — кончил на ковёр Ленин… Через два года Ленин, полностью утратив рассудок, скончался. Врачам было запрещено афишировать истинные причины смерти — множество венерологических вирусов и отравление организма кровью, особенно кровью, поражённой гемофилией. Началась внутренняя борьба за власть. Следовать политике Ленина больше не было необходимо и каждый начал тянуть власть на себяя особенно в вопросах распространения пропаганды однополой любви. Троцкий, сторонник мировой революции, утверждал, что гомосексуализм — это отношения будущего, препятствующие перенаселению планеты, как и войны, которые он планировал начать, для распространения коммунизма и гомосексуализма на окружающие страны. Сталин же рассматривал лишь «коммунизм в отдельно взятой стране», да и исключал его влияние на семьи. Мысль о том, что все будут общими для всех не устраивала его — у каждого должно быть по мужчине и по женщине и точка, семья — единое целое, случайные связи сложнее отследить, а это невыносимая сложность для государства, которому нужен хорошо плодящийся скот, где каждая квартира — это маленькая ячейка, где каждый в ответе за каждого — жена за мужа, дети за родителей, где можно устранить врага, просто войдя в эту квартиру, а коммуны с десятками сожителей и сожительниц, к тому же ещё и однополыми — это низкая рождаемость и трудный контроль. Зиновьев и Каменев, увлечённые романтическими местами Троцкого, не заинтересовались более прагматичными убеждениями Сталина, но в пылу политических дискуссий, слежки с целью компромата, не заметили, что Сталин действовал хитрее — уничтожая людей не сверху вниз, а снизу вверх, ликвидируя и физически и снижая репутацию — Троцкий не был на похоронах Ленина, что сильно пошатнуло уважение в партии к нему, а Сталин всего-то сообщил ему неверную дату похорон. Естественно, клуб, когда-то очень уютный, распался. Сталин начал свой путь к власти в государстве. Его мечтой оставалась встреча с Гитлером, но для этого нужно было приложить огромные усилия. Он был уверен, что Гитлер придёт к власти в Германии, он верил в него, но случись так, интересна ли ему будет встреча с человеком не самого высокого ранга в государстве? Быть достойным государя может только государь. На фото в альбоме был 44-летний Сталин. Странное фото, он на диване и вокруг много пустого пространства. На самом деле там были Троцкий, Зиновьев и Каменев, но мастер стёр их с фото, как неугодных Сталину личностей. Старик перевернул очередной лист.

1930… И снял он четвёртую печать

Яркий свет утреннего Солнца проник сквозь окно в избу и отразился от образов, расположенных на стене пустой детской. Рассвет только поднимался, но кровать уже была заправлена, а 10-тилетняя девочка, что спала на ней, уже сидела на кухне и с мамой пила чай. — Марфуша, как сегодня спалось? — Хорошо, матушка. — На тебе парного молочка и репку печёную, покушай и иди с Богом коровку подои, а я в доме приберусь, да обед приготовлю. Тятенька на обед вернётся с поля, да вместе и отобедаем. — Спасибо матушка. Где-то за окном кукарекал петух и мычала корова. Еле доносилось кудахтанье куриц. Воздух благоухал ароматами цветущих деревенских лугов. Природа сияла красотой и безмятежностью. Мирное голубое небо словно было символом подарка от самого Бога. Работать в такой день было легко. Наевшись, девочка поблагодарила маму за вкусный завтрак, получила от неё благословение и побежала из избы. Женщина снова села, поглядела в окошко на сверкающую пятками дочку, улыбнулась и начала прибираться, что-то тихо про себя напевая. Не прошло и минуты, крестьянка ещё не успела протереть стол, как дверь в избу резко распахнулась, вбежала до ужаса напуганная и побледневшая девочка с криком: «Матушка! Матушка! Машины приехали! Чёрные! И в них дяденьки, тоже все в чёрном!» Женщина взволнованно вскочила и скомандовала: «Скорей в комнатку!» Девочка мигом забежала в свою комнату и закрыла за собой дверь. В избу тут же громко постучали. Женщина, испуганно отворила. Перед ней стоял низенький худощавый мужчина 30-ти с небольшим лет. Женщина и сама была невысока, но он не достигал даже её роста и смотрел леденящим взглядом из-под кожаной фуражки. Его руки были сложены за спиной, а сам он был облачён в кожаную куртку, чёрную, как сама тьма. Если бы не пропитанное жестокостью лицо взрослого мужчины, можно было бы подумать, что юный щупленький мальчик надел форму взрослого. За его спиной стояли двое людей в таких же чёрных кожанках, но ростом под два метра и крестьянке пришлось сильно поднять голову, чтобы взглянуть на них. «Здравствуйте…» — тихо сказала женщина, сдерживая дрожь в голосе. «Семья Захарченко?» — слова мужчины словно ледяным паром обволокли женщину. «Да…» — тише, чем хотела, ответила женщина. В горле пересохло. «Фёдор Николаевич дома?» — такие родные женщине слова, но сказанные мужчиной в чёрной кожанке, звучали скрежетом мела по школьной доске, её ноги слабели, а в глазах всё плыло, будто перед ней взорвался снаряд. «Нет, он каждый день работает на поле и сейчас находится там» — сама себя не слыша, ответила женщина, её голос заглушался пульсацией в висках. Люди в чёрном просто так не приходят. Мужчина уверенно вошёл в избу, из-за чего женщине пришлось резко шагнуть в сторону, сопротивляться и даже возмущаться смысла не было. Двое высоких помощников вошли за ним. У всех трёх на ремнях висело оружие. Низкий мужчина достал из кармана лист бумаги: «Фёдор Захарченко признан кулаком и подлежит аресту с конфискацией имущества, а вы будете отправлены в спецпоселение в паре сотен километров на восток отсюда» — если бы голос мужчины был материальным, он выглядел бы как холодный стержень арматуры. Женщина присела на скамейку у входа, её взгляд застыл на стене, она совершенно растерялась. Мужчина сел на стол и несколько секунд молча смотрел на раскрытую входную дверь, будто чего-то ждал и, действительно, оттуда быстрым шагом вошёл ещё один человек в чёрном и протянул низкому мужчине лист бумаги: «Опись». Затем развернулся и вышел. Двое амбалов ходили по избе и осматривали вещи на кухне и в комнате крестьянки и её мужа. Низкий мужчина осмотрел листок и прочёл: «Корова — одна штука. Куры — семь штук. Петух — одна штука. Кожмастерская…» «Простите…» — боязливо, но с удивлением воскликнула женщина — «Разве у нас есть кожмастерская?» «У вас там снаружи чан для выделки кожи» — с напряжением ответил мужчина, выставив руку с листком в сторону входа. «Но… Неужели всего этого достаточно… Ведь мы довольно скромно живём…» — глаза крестьянки слезились, она сжала в руках подол старого платья. «Скромно живёте? Но ведь выделкой кожи занимается не ваш муж и не вы и даже не ваша дочь!» — всё больше повышая голос выпалил мужчина. «Верно, мы наняли одного…» — тут женщина запнулась. «Наёмный труд, индивидуальное предпринимательство, большое количество имущества! Определённо живёте лучше всех в округе!» — всё больше злился мужчина. «Но… Как же… Мы, ведь, столько работаем. И каждый мог бы так, если бы не ленились. Мой муж совершенно не пьёт, работаем с утра до ночи, дочка подрастает и помогает нам, пока многие дети просто гуляют. Нам тяжело живётся… Просто… Хотелось жить лучше. Но мы не воруем, не отнимаем чужого, мы же работаем…» — с каждым словом женщина всё больше начинала плакать. Мужчина пробежал глазами по листку до конца и приказал помощникам: «Дополните опись тем, что найдёте внутри. И впишите лошадь, крестьянин же не сам пашет» Один мужик взял листок, второй дёрнул ручку двери в комнату девочки, но она была заперта. Все трое мужчин вопросительно переглянулись, затем низкий посмотрел на женщину: «Не понял?» Женщина перепугалась: «Там дочка моя, она боится, можно я к ней пройду?», крестьянка привстала, но один из охранников придержал её за плечо, а второй ногой выбил дверь — маленькая щеколда внутри слетела и дверь открылась. Послышался громкий испуганный девичий возглас. Низкий мужчина соскочил со стола и, посторонив рукой выбившего дверь, вошёл в комнату. Пред ним предстала кровать, на которой сидела девочка, обняв подушку. На стене поблёскивали образа, а на шее девочки серебряный крестик, который она придерживала маленькими тоненькими пальчиками. Мужчина окинул взглядом всю комнату — постель, тумбочка, да шкаф, взглянул на образа, на девочку, дал знак помощнику, чтобы тот прикрыл дверь снаружи и никого не пускал. Дверь закрылась, женщина бросилась к комнате, даже оттолкнула стоявшего подле неё мужчину: «Что вы делаете?! Не трогайте её!», но охранник у двери не пустил её, а когда она схватила его за куртку, врезал ей пощёчину, от чего она упала на пол: «Пожалуйста…» — тихо прошептала она и зарыдала.  — В Бога веришь? — со змеиной улыбкой прошипел мужчина.  — Да… — тихонько ответила девочка.  — Мужчина подошёл к ней поближе и аккуратно взял в руку её маленький подбородок. Девочка боязливо задрожала.  — А ты красивая. Какие милые у тебя губки. Совсем детские… — тихо и мягко сказал мужчина.  — Мне десять… — дрожащим голосом сказала девочка.  — Миленько… — улыбнулся мужчина, погладив округлую щёчку ребёнка и сел рядом с ней, напротив икон. На них смотрели Дева Мария с младенцем Иисусом, сам Иисус Христос и Николай Чудотворец. С минуту он помолчал, а на его лице застыла насмешливая улыбка. Девочка, закрыв глаза, тихонечко молилась, в её дыхании едва прослушивались слова. Мужчина смотрел то на неё, то на иконы и улыбался.  — Как забавно за тобой наблюдать. Как ты считаешь, Иисус защитит тебя, если ты попадёшь в беду? — спросил мужчина.  — Да… — ответила девочка.  — Мужчина усмехнулся и начал расстёгивать ремень, не спуская с девочки глаз.  — Дяденька… Дяденька, что вы делаете… Не надо, пожалуйста. — запаниковала девочка, её глаза заблестели, слёзы побежали по щекам, она отстранилась в угол кровати, не выпуская из рук подушку.  — А чего ты меня просишь? Бога проси. Вот и посмотрим остановит он меня или нет. Пути Господни неисповедимы. На всё воля Божья, верно? — мужчина улыбнулся, оскалив зубы.  — Отче наш, сущий на небесах… — шептала девочка, сжимая в руке крестик и поглядывала на иконы. Мужчина вынул из брюк ремень, подошёл к стене и сорвал икону Богоматери, вернулся к кровати и швырнул икону возле девочки.  — Сейчас я выебу вас обеих — с этими словами он повалил девочку на живот и начал стягивать с неё колготки вместе с трусиками, оголив совсем детскую попку. Девочка закричала и начала биться ногами, за что получила по ним удары руками, а затем, пистолетом: «Да угомонись ты, сука! Не противься Богу! Если он не вмешивается, значит всё идёт, как надо! Или ты нихера не верующая?» — орал мужик. Девочка рыдала в подушку, не в силах сдержать свой крик, она пыталась заглушить себя, чтобы побои прекратились. Икона лежала у её головы, мужик со всей силы ударил девочку по ягодицам и бесцеремонно раздвинул ей ноги, обнажив гладкую детскую промежность.  — Не сопротивляйся, малышка. Когда Иисуса распинали, он не сопротивлялся. — с этими словами он стянул брюки и трусы, достав свой небольшой, как и он сам, член, харкнул желтоватой слизью из прокуренных лёгких девочке между ног и резко вошёл. Всё девичье тело напряглось, послышался сдавленный подушкой визг, мужчина начинал постепенно двигаться, размазывая кровь, смешанную с жёлтой слюной по члену. Своими маленькими кистями рук он сжимал маленькую девичью попку.  — Эй, эй, почему ты больше не смотришь на икону? Может ещё помолишься? Продолжай, мне нравилось, когда ты молилась! — он схватил девочку за волосы и поднял лицо от подушки так, чтобы она смотрела на лежащую икону Девы Марии: «Молись девка!»  — Не введи… нас… во… искушение., но избавь… нас… от лукавого… — всхлипывая с трудом шептала девочка и плакала.  — Продолжай, продолжай шалава! — кричал через одышку мужик, одной рукой притягивая волосы девочки, а второй всё сильнее стискивая девичью плоть и проникая большим пальцем в её попку.  — Ибо твоё есть царство… и сила… и слава… во веки веков… — сквозь слёзы, хрипя и задыхаясь молилась девочка. Мужик резко вышел, уперевшись в спину девочки продвинулся к её лицу и иконе и стал надрачивать свой член в их направлении. Девочка зажмурила глаза, рыдая.  — Открой глаза, падла! Смотри! И ты забыла последнее слово!  — Аминь… — обессиленно прохрипела девочка, открыв глаза и струи спермы полетели ей на лицо и на икону Богоматери. Увидев, как густые бело-жёлтые капли стекают по святому лику, словно слёзы, она потеряла сознание. Мужчина в чёрном поднялся с кровати, закашлялся, вытер кровавый член о покрывало, понюхал большой палец руки, закрыв глаза и глубоко вдыхая, засунул его в рот, пососав, затем оделся и вышел из комнаты. Женщина всё так же беспомощно сидела на полу и плакала, один амбал стоял у двери в детскую, а второй сидел за столом дополняя опись. Женщина медленно сопроводила низкого мужика взглядом и осторожно поднялась, боясь нового удара, но её не тронули и она прошла в комнату, молча, в полном отчаянии она подошла к девочке, одела её и обняла, рыдая.  — Идите обыщите детскую. Дополните опись. Иконы и всё остальное ценное имущество, которое найдёте, сразу пакуйте. Потом всё остальное. — приказал помощникам мужик, оглянулся на детскую и добавил — Баб разденьте догола и выведите во двор. Проследите, чтобы ничего не вынесли. На улице послышался звук подъезжающей телеги. Крестьянин подогнал лошадь к дому, спустился и озадаченно взглянул на две припаркованных машины. Оглядев окружающие избы, он понял, что все люди сидят в домах, из некоторых испуганно выглядывают старушки. В деревне было слишком тихо. У одной из машин стояло двое мужчин в чёрном, которые, увидев крестьянина, направились к нему, доставая оружие: «Захарченко Фёдор Николаевич?» Крестьянин остановился и поднял руки: «Да…»  — Вы арестованы по обвинению в индивидуальном предпринимательстве. Вы признаны кулаком, ваше имущество будет конфисковано, семья выселена, а вас направят в лагерь для отбывания наказания. — монотонным голосом произнёс один из мужчин.  — Где моя семья? Отведите меня к моей семье… — осторожно сказал крестьянин, глядя в дуло пистолета и тут на улицу из его дома, подталкиваемые дулами пистолетов в спины вышли его жена и дочь. У девочки ноги были в струйках крови из промежности, у женщины синяк на лице.  — Варя! Марфа! — закричал мужчина и бросился к семье, не взирая на приказы мужчин остановиться и направленные на него пистолеты — Вы что… Вы что с ними сделали?! Вы не имеете права! — крестьянин обнял рыдающих жену и дочь, и в гневе набросился на низкого мужика, подняв его за ворот куртки и тут же раздался выстрел. Брызги крови и кусочки мозга влетели в лица женщин и коротышки. Тело упало, низкорослый мужчина повалился вместе с ним, озлобленно поднялся под визг женщины и брезгливо вытер своё лицо платком.  — Блять, ёбаный холоп, куда ж ты полез. — прошипел мужик и плюнул на половину оставшегося лица. Женщина стонала, у груди погибшего мужа, а девочка опустилась у плетени, обняв колени и дрожала, закрыв лицо руками.  — Товарищ Ежов, с этими что делать? — спросил выстреливший мужчина в чёрном.  — Чёрт, неохота мне после всего с ними возиться. Он теперь пойдёт как контрреволюционер и враг народа, и эти двое так же. Избавьтесь от них и всё. Только не рядом со мной. Отведите к забору, не запачкайте дом.- с отвращением, не глядя на женщин, продолжая осматривать себя и стирать кусочки плоти, рявкнул коротышка.  — Идём, идём, корова! — еле оттащил один из амбалов женщину от тела мужа. Второй молча потянул девочку за собой, она, скрывая лицо под растрёпанными волосами, покорно пошла.  — Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной… — молилась женщина, ступая по сочной весенней траве. — Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня. — за домом показался красивый аккуратный забор с резьбой, который соорудил её муж, не смотря на низшее социальное положение, будучи простым крестьянином, ценивший красоту — Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена. — женщина упёрлась в забор и опустила взгляд влево вниз, на свою юную дочь, которой желала всего только самого лучшего, которую 10 лет растила с любовью и заботой, она вспомнила в каких муках родила эту прекрасную девочку, родила, чтобы любить её и сейчас она её любила и эта любовь наполняла её сердце чем-то тёплым и светлым… — Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни. — девочка взглянула на мать и их руки соединились. Два выстрела прозвучали в унисон. Тела упали, так и продолжая держаться за руки… В альбоме вместо фото было пятно от клея. Фото отсутствовало. Когда-то здесь была довольно красиво сделанная фотография Ежова, но теперь было пусто. Сталин нахмурился, немного поковырял клей, оторвав кусочек и отбросил в сторону, затем перевернул лист.