Стезя

Мама щебечет по видеосвязи про сбор грибов и явно не собирается заканчивать уже переваливший за полчаса разговор, так что приходится с неслышным вздохом поставить телефон стоймя у стены и заняться наконец чисткой картошки. Лавандица еще спит — кошачьи духи прикорнули на веранде, воробьи дремлют на жердочках кормушек, в ванной комнате — тишина, в коридоре у входной двери тоже никто не шебуршится. Да и чего удивительного — время всего-то девятый час утра, воскресенье только вступило в свои права. Обычно мы не болтаем по телефону так рано в мой выходной день, но сегодня отца нет дома, и мать, видимо, решила воспользоваться случаем, чтобы поговорить со мною наедине. Не то чтобы я хоть немного против. Не слишком люблю говорить с отцом, да еще и по видеозвонку — не хватало только слушать про то, что я снова похудела или потолстела, и как мне это в любом случае не идет. — И вот представляешь, — говорит она оживленно; я достаю овощечистку из ящика и включаю воду, — в этот раз мы проехали сто километров, чтобы погулять в том же месте, но так ничего и не собрали! Возвращаемся в город все такие расстроенные, и я говорю: «Паш, может, заедем в здешний лесок?» Он прямо у черты города практически, ты знаешь, там еще поле перед ним! Я — не знаю. В последний раз приезжала в родной городишко больше двух лет назад и не представляю, о чем мать говорит. Может, и знала когда-то — даже скорее всего, потому что, будучи подростком, исследовала все закоулки своего захолустья, — но сейчас… Даже немного совестно. Поэтому я согласно мычу и стараюсь производить как можно меньше шума, чтобы мать не прерывалась на вопросы о моем времяпровождении и продолжала свой рассказ. — Мы вообще-то за опятами ездили, хотели пеньковых набрать, но все одни луговые попадались, а они такие мелкие, там и есть-то нечего. В общем, остановились у этого лесочка, машину оставили в поле, чтоб издали, если что видно было, и пошли на разведку. Ходим-ходим — и опять ничего, ты подумай! Надо полагать, думаю я. Поздновато вы за сбор грибов в этом году взяться решили. Хотя, собственно, тоже удивительного мало. Отец весь последний месяц чудил как мог, так что времени на поездки за грибами особо не было. Однако вид у матери несмотря на все эти неприятные «чудеса» довольно цветущий, так что я решаю не заостряться на деталях ее личной жизни. Мы уже очень давно не живем бок о бок, и это не должно меня волновать. Это ее выбор. — И что, вы так пустыми и уехали? — просто для поддержания беседы спрашиваю я, чтобы подкинуть дров в костерок материного азарта и продолжать принимать лишь номинальное участие в этом разговоре. Понятно, что она рассказывает эту историю не просто так, но смысл особо расспрашивать, если скоро и так все узнаю? — Да уже собирались, — вздыхает мать. — Твой папа разнылся, как это обычно бывает, ну ты его знаешь, — да уж кто бы сомневался, — поэтому мы уже повернули назад, когда из зарослей вывернул какой-то дедок. Ты знаешь, такой весь ухоженный! Маленький, аккуратненький, голова — как одуванчик белый — и бородка окладистая. И в руке, значит, лукошко, а в лукошке — грибы. Да такие хорошенькие! Все один к одному лежат, как будто из магазина. Ну мы и решили у него спросить, где же он их набрал. Я от удивления даже картошку чистить на мгновение прекращаю. Старичок с грибной корзинкой в абсолютно пустом пригородном лесу. Вывернул откуда-то из кустов, хотя какие там кусты-то могут быть неподалеку от трассы — все загазовано до жути. Ясно, что там случилось. Хорошо еще, что живыми выбрались. Мать между тем жизнерадостно продолжает болтать. — Мы с ним поздоровались, поплакались насчет грибов малость и попросили нас направить, — воодушевленно вещает она. — А дедок нам и говорит, мол, вот пойдете налево сейчас за кусты, пройдете метров двести — и там на пеньках опят куча целая. Мы его поблагодарили и пошли, куда он сказал. Идем — сто метров, двести, триста — ни пеньков, ни опят, ты можешь себе представить? Еще как могу. Овощечистка от легкого приступа волнения скользит в руках, но все-таки не падает, и я продолжаю разбираться с картошкой. Дом скоро проснется, и надо успеть хотя бы пюре приготовить до того, как придет время собираться в город, а то вечером по возвращении опять руки не дойдут ничего сделать. — Я предполагаю, дальше произойдет что-то пугающее? — интересуюсь я с легким опасением, и мать вдруг вздыхает, на минутку теряя свою удивительную веселость. — Ну как тебе сказать… Сейчас это забавным приключением кажется, — делится она в легкой задумчивости. — Но тогда было и правда страшно. Грибов мы не нашли, развернулись и решили догнать этого дедульку. Идем обратно — а ни деда нет, ни тропинки, по которой мы шли до этого. Хотя буквально минут пять прошло! Ну далеко ли этот дедок мог уйти? В общем, мы поняли, что заблудились. Ага. И смартфоны оставили в машине. — И телефон-то у меня с собой только кнопочный, то есть не посмотришь, где мы на карте находимся! Ну конечно. Иначе и быть не может. — Это был леший, мам, — я стараюсь улыбнуться и показать голосом, что всего лишь не слишком смешно шучу, хотя шутки в этом утверждении нет ни на гран. — Специально все подстроил — и телефон в машине, и опята мелкие. Скучно ему стало, поиграть захотел. Что неожиданно — мать соглашается. — Да вот я тоже об этом подумала! — абсолютно серьезно поддерживает мою не-шутку она, подкрепляя свои слова глубоким кивком. — И что получилось? Кружили-кружили мы, наверное, с час — и все никак выхода найти не могли. Уже совсем заблудились, и я говорю: «Ну давай вот если мы через полчаса не выйдем — я буду в МЧС звонить. Все лучше, если нас по светлышке искать будут!» Телефон-то кнопочный у меня с собой, и сеть вроде была. Папа твой согласился, мы поплутали еще немного — и представляешь?! — голос матери воодушевленно виляет, как будто она не об опасных блужданиях в осеннем лесу рассказывает, а о прогулке по парку, на которой звезду советской эстрады встретила. — Мы нашли грибы! Увидели — и обомлели! Два пенька — и все опятами усыпаны, как дедок и говорил! А у нас же с собой ведро было, ну мы и давай набирать! Картошка почистилась и отправилась в кастрюлю, чтобы залиться водой и оказаться на плите, так что я принимаюсь за разделку мяса — и не могу перестать думать, как родителей могло так угораздить. Сколько помню, мать никогда не рассказывала мне подобных вещей, что давало повод полагать, будто с ней ничего необычного в жизни никогда и не происходило. Хотя странно, конечно — не сразу же она отринула положенный ей от бабушки по наследству дар. Может, просто всерьез не воспринимала? И вот теперь… После стольких лет самой обычной жизни — нормальной жизни, к которой она, вероятно, так стремилась (если ее жизнь с моим отцом можно считать нормальной) — с ней происходит подобный случай. Мог ли леший прийти к ней случайно? Или он почуял в ней отказавшуюся от дара ведьму? Или… он почуял в ней родство со мной?.. Встретить лесного хозяина, последовать его совету — и при этом легко вернуться назад. Редко когда лешаки так играют, чтобы люди через несколько часов уже выпутались из их ловушки. Обычно на поиски выхода уходят дни, месяцы, иногда — годы. И ведь наши лешие, русские, так сказать, только играются, а попадись мои родители шурале — тот бы защекотал до смерти. Сатир же и вовсе мог позариться на материны прелести да с собою в чащу ее утащить. Но рассказывать о таком, конечно, не стоит. — Смотри-ка, — говорю я вместо того, чтобы ляпнуть какую-нибудь опасную глупость, — хорошо, что вы другое ведро не взяли и не попытались на то место вернуться! — мясо не поддается, не разморозившееся до конца, и приходится буквально его пилить. — Хозяин-то лесной жадин не любит. Так-то он поиграл с вами да отпустил, еще и наградил за то, что вы его малость повеселили. А если бы вы принялись второй раз то же место искать — заблудились бы окончательно! Мама только языком цокает. — Что-то ты, Аська, стала совсем как твоя прабабушка-упокойница, — говорит она вдруг. — Шутки у тебя мрачные какие-то… Ничего не случилось? Моя мать всего лишь рассказала мне про лешего, который поигрался с ней да отпустил, как будто какое предупреждение мне передал. Нет, совершенно ничего не случилось, все определенно в порядке. — Да нормально, — говорю я со вздохом. — Просто как-то ты очень легко воспринимаешь ваше неожиданное блуждание. Могло ведь и правда все не так хорошо закончиться. Но мать только смеется. Улыбка у нее широкая, мягкая и понимающая — как будто она пытается сказать ею, что знает гораздо больше, чем я говорю — или отмалчиваюсь. Забавно. — Нормально, — копируя мой тон, насмешливо говорит она. — Я думала, ты со мной вместе посмеешься — и впрямь же забавный случай, а ты сегодня прямо бука какая-то. — Это потому что ты с постели меня подняла, — я снова пытаюсь улыбнуться и чуть качаю головой. Может, я все-таки немного по ней скучаю. Мать снова смеется и шутливо закатывает глаза. — Да сама же знаешь, почему так. Ну ладно, — милостиво соглашается она. — Отпущу уж тебя, куда деваться. Ты же там вся в делах. Небось еще дом свой огромный не прибирала. Это больная тема. За это она любит меня кусать — про переезд я ничего не говорила, и выяснилось все случайно. Да и как сказать — выяснилось… Семья не знает, откуда дом. Может, молодая бабушка только подозревает что-то — она все-таки в дела прабабки Настасьи какой-никакой доступ имела. Но так она же и не скажет ничего. Она — понимает. — Не прибирала еще, — говорю я не особо охотно, но довольно нейтрально. Мать еще то задевает, что я в гости не приглашаю. Соберется — конечно, не выставлю за порог, но по сути… Не хочу я, чтоб она была в этом доме. Тем более — не хочу, чтоб тут был отец. Тут и вир большой на чердаке стоит, и духи кошачьи как дома себя ощущают. Все по другим законам живет здесь, по законам Царства. Да и к тому же… Только-только Лавандица стала и впрямь моею ощущаться, только что прошло новоселье. Ко мне даже девицы пока в гости не захаживают — дают пообвыкнуться. А мать… Хорошо — узналось все недавно, и у меня вышло сказать, что новоселье было только вот-вот. И ведь надо же было опростоволоситься так! — они с отцом другой цвет у стен заприметили и спросили, чего так, а я растерялась и ляпнула, что — вот, в доме, а не в квартире теперь живу. Мол, оформила ипотеку, а в квартиру людей пустила. Слишком я все-таки отдалилась от своей прежней жизни. От того, что раньше считала правильным и нормальным. Теперь-то границы сдвинулись уж совсем — и назад их не вернуть. Они стали шире, и в прежние рамки втиснуться у меня уже не получится. Да и не хочется, по совести говоря. Я незаметно глажу кончиками пальцев теплую отметину ожога на своем запястье и улыбаюсь немного мягче. Хорошо, есть к кому с этой историей про лешего прийти, у кого испросить совета. Ибо пусть у каждого девичьего рода свой символ, все равно все они — колесо. Нет, не так даже. Все они — хоровод. Солнце и снег, вьюга и вир, капля и колесо. Символ каждой стихи в частности — и всех их в совокупности, ибо одно без другого не может существовать. — Ладно, — говорю я в итоге, мыслями совсем уже не в исчерпавшей себя беседе. — Пойду я действительно делами заниматься. Спасибо, что подняла пораньше, — улыбаюсь, — может, побольше успею сделать. Мама смеется. — Давай-давай, — говорит, — готовь свое гнездышко, однажды я в гости-то все равно приеду. Я в ответ только фыркаю и киваю. Надеюсь, к тому моменту я уже со всеми этими странными знаками разберусь. Или, по крайней мере, подлечу свою паранойю. Мы прощаемся, и я кладу телефон на столешницу вниз экраном. Да, мне определенно нужно с кем-то поговорить. И лучше всего, наверное, с Ладой — она перестраховщица почище меня, так что уж точно не засмеет. А то знамений этих полная пазуха накопилась — и тот странный сон с Таймыром, и этот непрекращающийся вой собачий, и пугающая промозглость в теле (ведь новоселье прошло — и она вернулась!), и теперь еще мамина встреча с лешим. Вдруг и правда что-то вокруг меня происходит? Пусть уж сведущая девица поможет во всем разобраться.