Механизмы

– Курамори-сама! Мы нашли его! – девушка быстро поклонилась, пряча испуганное лицо за растрепанной челкой. – Мадара-сан был в подвале. Строгий мужчина преклонного возраста зло сузил глаза. Поймав суровый взгляд, до краев наполненный яростью и отвращением, служанка невольно отступила на шаг назад. – Что он там делал? – голос хозяина особняка громом прокатился по залу. Ледяные пальцы страха снова сжали горло Мичикато. – Мадара-сан сказал, что играл с тенью. Курамори медленно поднялся, откинув назад полы расшитого мелким узором длинного халата. Золотые цветы и плетеные листья мерцали в полумраке библиотеки и растекались по ткани живыми каплями. – С тенью? – прошипел Учиха, тяжелым шагом пересекая комнату. На этот раз Мичикато побоялась даже шевельнуться – застыла, широко открыв глаза. От старика пахло травами и жженой бумагой. Неужели он снова уничтожал старые фолианты? – Д-да. Сказал… что она за ним следила. И привела его к старому хранилищу. Под лабораторией… – Замолчи, – Курамори бахнул в стену за спиной девушки. – Этого маленького ублюдка надо было убить еще в утробе матери! Мичикато вздрогнула. Выражение удивления застыло на её совсем юном, бледном лице. Голова, стукнувшись о хрупкое плечико, мягко упала к ногам Курамори. На ноги и халат хозяина попала кровь, от чего тот неприязненно сморщился. Тень рассмеялась и спряталась за шкаф. *** – Курамори Учиха, – диктовал Джирайя. – Отец Теяки, Мадары и Фугаку. Брат Таджина Учихи. Дядя Аширо, дед Шисуи. Старший сын Курамори, Теяки, уехал из особняка, когда родились близнецы – Инаки и Яширо. Причиной разлада в семье, по словам Мадары, стал спор о наследстве. Ты записываешь? Орочимару серьезно покивал и разгладил листок с набросанной схемой семейного древа семьи Учиха. – Дальше. – От брака Фугаку и Микото родились два сына – Итачи и Саске. И вот… с рождения Итачи всё пошло наперекосяк. – Что не так? – Орочимару оторвал взгляд от листа и внимательно посмотрел на следователя, нарезающего пятый круг по кабинету. – Часть семьи покинула особняк. Я не смог найти следов, они просто исчезли, оставив все добро Мадаре по праву наследования. Теперь, его берут по подозрению в убийстве – возможно, нескольких человек. Он сам наводит экспертов на обыск своего дома, а те натыкаются на странное устройство в подвале… – Я не улавливаю ход твоих мыслей, – прохладно отрезал Орочимару. – Зря я отправил туда Наруто, – вместо внятного ответа, пробормотал Джирайя и упал в кресло. – Неспокойно на душе. Он обещал, что позвонит, как только узнает что-нибудь полезное. Теперь с ним вообще пропала всякая связь. – Может быть, занят, – пожал плечами Орочимару, с самым невозмутимым видом возвращаясь к схеме. – У тебя есть еще что-нибудь полезное для меня? – Попробуй найти что-нибудь о родителях Курамори. Откуда он приехал, где семья жила раньше? Найди хоть что-нибудь. Ладно? Орочимару кивнул и, изящно поднявшись на ноги, покинул кабинет. Растерянно глядя ему в след, Джирайя растрепал волосы на затылке. И все-таки, зря он отправил туда Наруто. *** Звонкие щелчки часового механизма отдавались в висках, сливаясь с лихорадочным движением крови по венам в единый, зудящий вой. Наруто чувствовал, что страх постепенно уходит, растворяется в тихом смирении и безразличии. Всё, что удерживало его сознание восприимчивым, постепенно таяло и стекало по позвоночнику, вниз, смешиваясь под ногами с вязкими темными, маслянисто-красными лужами. Узумаки рассмотрел что-то похожее на заднюю стенку саркофага по центру помещения, неподалеку от рояля с буквами. Несмотря на то что вокруг царила почти непроглядная тьма, он замечал мельчайшие детали, будто видел при ярком дневном свете. И зрение… Глаза не нуждались в корректирующих стеклах. Зрение было четким, угловато-резким, даже чересчур въедливым – иногда казалось, что он видит сквозь. Наруто выдохнул и, пропустив огромный ржавый маятник, уверенно двинулся по направлению к часам. Алый сгусток, напоминающий человеческое сердце, отчаянно бился за полупрозрачным стеклом – стоило нежданному гостю подойти поближе, сокращения стали чаще и пульс ускорился. Узумаки заметил тонкие черные нити, маленькими змейками проскальзывающие в артерии, и осторожно протянул руку. Он уже знал, что прикоснуться ему не дадут. – Не смей! – громыхнул голос. – Не прикасайся. Мысли плавали, как кувшинки на гладкой поверхности воды. Спокойно, красиво и бесполезно. Как теперь выбираться отсюда? Где он находится, внутри Механизма? За саркофагом? Под ним? – Это твое сердце? – шепотом спросил Наруто. Ответ ему не требовался – он и сам всё понимал. Микото говорила, что на алтаре лежит другое сердце. Не Мадары. Если душа Саске принадлежит Механизму, значит, скорее всего… – Так она может управлять, – скрипуче согласился голос. Интонации сменились на печально-серьезные, и по мышцам Наруто побежали мелкие колючие спазмы. С другой стороны напротив рояля стоял стеллаж с маленькими расписными урнами. Узумаки заметил его только сейчас. Крышки горшочков засветились белым, приветствуя неожиданно-живого гостя. Их было шестнадцать. – Управлять чем? – Телом. – Но зачем? Голос затих, и Узумаки тоже замолчал. Биение действовало на психику не хуже щелчков, давило, выкручивало нервы. – Теперь ты слышишь, – шепотом заявил Механизм. – Видишь. Осталось лишь научиться говорить. Наруто не понимал, о чем идет речь. Но и не хотел понимать, а потому сразу же заблокировал в голове цепочку анализа, захлопнул коробку с идеями. Потом. Он сможет обдумать всё позже. Найти взаимосвязь, набросать схемы. Схемы непонятного назначения, в которых наконец-то будет присутствовать недостающее звено – самосознательная Тьма. – Тебе пора, – еще тише звякнули шестеренки. – Ты должен уйти, иначе можешь погибнуть. Если начнется Переработка, я уже не смогу её остановить. Кивнув, Наруто помчался туда, где видел часть саркофага. В след прозвучала незамысловатая мелодия рояля и далекий скрип ремней, больше похожий на человеческий стон… Ноги скользили по маслянистым пятнам и грязи, размазанной по поверхности грубой каменной кладки. Узумаки боялся дать себе возможность хоть на секунду задуматься о том, что увидел и услышал. Он уже не мог сомневаться в том, что столкнулся с потусторонним. И если потеряет способность думать, то быстро утратит всё остальное – и тело, и душу, и жизнь. Стоило инженеру оказаться на платформе, саркофаг понятливо заскрипел, загудел, защелкиваясь. В маленький проем между двумя «ножками» Наруто успел бросить последний взгляд. Маятник угрожающе качнулся, а затем маленькое человеческое сердце погрязло в черных пятнах. Он едва не забыл об опасности и зажмурился лишь в самый последний момент, перед тем, как печать Соломона засияла в полную силу. Ждал боли – но на этот раз ничего не случилось. Лишь рядом, за грязноватой сегментарной дверью жадно скрипело и жужжало, клацало. Наруто чувствовал, что перемещался, однако даже примерно не мог сказать в каком направлении. Через несколько минут всё замерло, застыло. Даже Механизм затих, словно задержал дыхание. Послышались уже знакомые звуки работы двери. Наруто с усилием разлепил припухшие веки. По ту сторону, в Четвертом Подвале его поджидал Итачи. Темные глаза зло мерцали сквозь ткань – Узумаки рефлекторно вскинул руку, закрываясь от удара, но Учиха лишь вытянул его из нутра саркофага и затащил под накидку. И прижал, словно бы в объятии, к себе. – Как ты смог войти? – с непонятной эмоцией поинтересовался Итачи, не давая Наруто пошевелиться. – Хотя нет, потом. Молчи. Он уже здесь. Где-то рядом, очень близко зашипела, забулькала тьма. Сунулась к ткани и отшатнулась, ужаленная белыми надписями. – Это Саске, да? – Узумаки проигнорировал просьбу, и хватка Учихи стала болезненной. – Это Саске-душа, под контролем... Перехватив Наруто за челюсть, Итачи коротко впился в приоткрытые губы. Было больно, но Узумаки сопротивлялся лишь первые несколько секунд. Игла кольнула язык, онемение моментально растеклось от глотки – по груди, животу и ногам… Дальше подвал поплыл и замерцал каплями света. Итачи вел инженера сам, почти полностью удерживая на плечах чужой вес. Не торопясь, позволяя Узумаки самому переставлять ноги. И что-то шептал сквозь зубы. Можно было уловить отдельные слова – связать их по смыслу у Наруто не получалось. «Почему… не отстаешь? Не… нравится? Тварь… у меня больше… власти, чем тебе… хотелось бы, да?» Наруто окончательно пришел в сознание на кровати. Вопреки ожиданиям, он чувствовал себя не так уж и плохо, только почти не мог двигаться. Нигде не болело, ничего не беспокоило. Комната была незнакомой. На всех стенах слабо сияли надписи – всё тот же неизвестный язык, останавливающий существо. Если это помогает, почему бы не нанести надписи по всему дому? Наруто пытался найти ответ, но не видел никаких причин. Кроме одной… а это предстояло еще проверить. Балдахин отсутствовал, над головой белел чистый, ровный, как бумажный лист, потолок. Повсюду стояли причудливые цветы в глиняных горшках: на подставках, на подоконнике, на столе. Несколько старинных ламп освещали всю комнату целиком, не оставляя ни одного темного угла. Итачи осторожно ощупывал одно из ядовитых соцветий кончиками пальцев – бережно, со знанием дела. – Болиголов, – спокойно сказал он, видимо, спиной почувствовав взгляд. – «Волчок». Смерть Сократа. Как видишь, не опасен в малых дозах. – Это твоя комната? – правильно догадался Наруто. – Сейчас ночь… – Ночь. – Тень? – Отстала, – Итачи оставил цветок в покое, подошел поближе и сел на край постели. Наруто внезапно обнаружил, что уже заботливо отмыт от масла и грязи, приведен в порядок, облачен в бордовый халат. – Почему ты пришел за мной?.. – Ты и то, что с тобой происходит, зовет душу Саске. Он… пытается вырваться. На твой зов. Это значит, я не могу позволить тебе погибнуть. – Откуда ты это знаешь? – Саске начал проявлять эмоции несвойственные расщепленному. Это значит, что связь тела и души постепенно восстанавливается, – Итачи говорил дежурно и спокойно, принимая то, что Узумаки знает правду, как данность. Ничему не удивлялся и казался совершенно невозмутимым – это была данность и для него самого. Единственная существующая реальность. – И ты? Ты тоже расщепленный? – Нет, – Учиха поджал губы. – Саске спас меня. Итачи посмотрел прямо Наруто в глаза – в его взгляде не было мрачной густоты, как у хозяина особняка. Только застарелая боль и усталость. – Он отдал за меня свое сердце. Стало тихо. Учиха наклонился вперед и уперся руками по обе стороны от шеи Узумаки. – Ты забудешь сегодняшнюю ночь. – Ты поэтому так спокоен? – Нет. Взяв руку Наруто в свою, Итачи положил ее себе на грудь – пальцы вжались в теплые складки бархатистой серой ткани. Под ладонью билось живое, лихорадочное. Билось отчаянно и быстро. – Я не спокоен, – пряди растрепанных длинных волос соскользнули вперед и мазнули Узумаки по лицу. – Прости меня, Наруто. Я должен их разозлить. И тебя тоже. Ты наша последняя надежда… Недоумение, отразившееся на лице инженера, стерлось ласковой ладонью – одной рукой Итачи огладил теплую щеку Наруто, другой обвил пальцами шею. И снова поцеловал, только на этот раз совсем не так, как в подвале. Требовательно, отчаянно. По-настоящему. – Итачи? – беспомощно застонал Узумаки. Из глубин сознания поднималась смутная тревога. – Прости, – еще раз извинился Учиха. Почти нежная хватка превратилась в стальную. А Наруто вспомнил: последовательность букв-клавиш была простой и повторялась циклично. Восстановить ее в памяти не составило никакого труда: «Б-е-р-е-г-и-с-ь И-т-а-ч-и».