Костанътинъ (старослав.)

По тенту сделанной ими магической палатки с наведенными на ней защитными заклинаниями и чарами барабанил сильный дождь — Константин с девушкой решили уходить из отеля только прочитав пару магических газет. Конец августа оказался очень дождливым, и они оба отсиживались в палатке.  Шла вторая ночь с их прилета на территорию Англии. Только что они оба вернулись с разведки здания, где воспитывался Том Реддл, и, поняв, что крестражей там быть не может, ушли.  Надо было смотреть следующее воспоминание, но они дружно решили отдохнуть.  Юноша зажег плиту; Гармония вместе с ним приготовила нехитрый ужин и заварила чай. Чтобы подросткам было немного повеселее, Константин включил обычный маггловский радиоприемник, который тихо пел им песни.  Стук дождевых капель навевал меланхолию и скуку, было видно, что он не прекратится до самого утра.  — Давай потанцуем? — предложил юноша, откладывая сторону книгу о черной магии, разъяснявшей создание крестражей и их (это было самое главное!) уничтожение. Музыка играла медленная, но довольно танцевальная. Он встал с кресла, разминая все конечности.  Девушка колебалась недолго.  *** Они оба долго кружили в танце, иногда смеясь и громко друг друга перебивая. Но скоро музыка затихла, а сам приемник выключился.   — Ты удивительная, правда, — юноша остановился и поправил ей воротник рубашки: она сейчас была в его вещах, так как ее одежда промокла и высыхала. — Потрясающая.  — Спасибо, — тихо сказала она, и они начали целоваться.  Юноша расстегнул свою рубашку, и коснулся пуговиц на ее. Она перехватила его руку и взглянула прямо ему в глаза. В них была написана решимость.   — Я… я… — как-то слабо отозвалась Гармония.  — Я все понимаю, — коротко и спокойно говорит Константин, и дергается из ее рук, пытаясь разжать пальцы.   — Нет, подожди… Ты не так понял. Я сама, — улыбнулась девушка, и сама начала расстегивать пуговицы. Константин жадно привлек девушку в объятия и поцеловал в губы. Он ощутил, что ее губы открылись его губам навстречу, как их языки боролись и ласкали друг друга, усиливая чувства. По телу Гармонии пошли мурашки, а юноша почувствовал, что дико хочет ее. Хочет стянуть с нее одежду, целовать и ласкать ее руками бесконечно долго… Они завалились в постель Константина уже без одежды. Юноша (Иван как отец давал ему необходимые разъяснения как вести себя наедине с женщиной; Яо был знатоком «этих дел» побольше всех остальных — как-никак возраст, и он также проконсультировал парня, рассказывая о вояжах как к женскому, так и к мужскому полу) действовал довольно уверенно, лаская бархатную кожу, пахнущую чем-то нежным, едва уловимым. Только потом до него дошло — то был запах розы. Он накрыл девушку своим телом. От нее исходил жар, казалось, сам воздух между ними накалился. Константин долго целовал ее соски, она постанывала от нахлынувшего на нее чувства удовольствия и блаженства. Сам он едва удерживался — член уже стоял, и все его естество требовало продолжения. Он развел ей ноги в стороны еще больше, и устроился между бедер. Она была очень влажна, закусывала губы и стонала почти в голос — ее телу тоже хотелось большего.   — Подожди, — прошептала она и с трудом нашарила волшебную палочку под подушкой, — вот так… Голубоватое свечение — и пущенное заклятие угодило прямо к ней в живот (Константин слов не разобрал). Ее палочка выскользнула и со звуком упала на пол.   — Противозачаточное, — выдыхает она, а юноша мысленно бьет себя по голове — как он мог про это забыть! Но на раздумье у него остается все меньше времени, так как Гармония касается своими тонкими пальцами его естества.   — Давай. Он не сдерживает стона. И одним движением входит в нее.  Она вскрикивает от нахлынувшей на нее боли внизу, но юноша не дает ей дернуться или отстраниться. Он просто не двигается у нее внутри, помогает ей привыкнуть к новым ощущениям — ощущениям его внутри ее. Но и сам едва не теряет голову от теплоты и тесноты ее влагалища.  На простыню льется кровь. Барьер ее девственности преодолен.  Она тяжело дышит, но справляется с болью. Константин начинает медленно двигаться у нее внутри. Боль Гармонии от разрыва девственной плевры притупляется, юноша увеличивает темп — она хватается за его поясницу, а он обхватывает ее ноги руками, проникая от этого все глубже и делая глубокие фрикции внутри нее.  Вскоре оба стонут, хрипло дыша. Стоны повторяются снова и снова — он входит так глубоко, что задевает что-то внутри нее, и ощущение с каждым разом все увеличивается, словно не расцветший цветок с каждым разом раскрывает свой бутон все сильнее.  Вскоре он откидывает голову назад, и кричит ее имя, входя так глубоко, как это возможно, сжимая ее плечи до синяков. Она кончает с ним одновременно, выгнувшись в спине, с его именем на губах. Ее руки царапают ему спину, но это все сейчас казалось неважным…  Оба достигли своего пика блаженства.  *** Она устало улеглась к нему на грудь и слушала стук его быстро бьющегося сердца. Он обнял ее за плечи и поцеловал. Слова обоим в этот момент были не нужны.   — Ты замерзнешь, — очень тихо сказал Константин накрывая ее и себя одеялом. — Нам не стоит здесь заболевать…  — Ты прав. Они еще раз поцеловались. Но сейчас поцелуй был лишен всякой страсти — они оба очень устали, и нуждались в обыкновенном сне.  Но Константин думал не о том, что девушка сейчас буквально подарила ему саму себя, а о том, что во время их соития не чувствовал, как и сейчас, связи с подконтрольным городом. Словно он… … еще может стать обычным человеком.  *** Иван раскупорил бутылку хорошего французского вина и уселся с бокалом у камина, в котором горел огонь. По лицу его блуждала довольная улыбка, а рука, сжимавшая бокал, изредка водила по тонкой ножке самого бокала.   — За что пьем? — спросил плюхнувшийся, и даже не сказавший ему приветственного слова Гилберт, вернувшийся с ночной смены.   — Ну как же! Как во Франции, — кивнул Брагинский-старший на бутылку, — там юноши мужиками становятся?   — Ааа, понятно… — Калининград рывком пододвинул себе бокал, — Константин с этой… Гармонией, значит.   — Угу… — Россия кивнул. — Глубоко надеюсь, что он кое о чем не позабыл, и я не стану дедом так поспешно. Великий громко хохотнул.