Sauron, Sauron, darkest of all, The nine are abroad, you can hear them call. Sauron, Sauron, the war you will win, When you have reclaimed the ruling ring.
Открыв глаза и потянувшись на широком ложе в своих покоях на самом верху темной башни, Саурон увидел рядом не лицо обожаемого темного вала, как вы могли бы подумать (тем более что тот никогда не спал), а безобразную морду начальника стражи орков. От одного только вида застывшей в умильно-почтительном выражении бородавчатой серо-зеленой рожи орка, похожего на влюбленную жабу, хотелось закрыть глаза обратно и никогда, никогда больше не открывать. А уж когда тот приблизил морду к господину, открыв рот, и, прокашлявшись, начал читать утренний доклад о состоянии дел в Ангбанде и окрестностях, попутно обдав господина запахом тухлятины изо рта, Гортхауру осталось только поблагодарить Эру за то, что он вполне мог обойтись без того, чтобы дышать и обонять это амбре. Не желая это терпеть, наша золотоволосая бестия перевернулся на другой бок, царственно махнул на мерзкую жабью рожу рукой, повелевая скрыться с глаз и принести утренний аперитив. — Крови нолдор мне, да побыстрее! Орк почтительно поклонился и, кланяясь и пятясь, как японец, вышел. Саурон улегся поудобнее и зарылся в одеяло, надеясь поспать ещё денёк-другой, — я не уверен, спят ли майар как обычные люди, но тем не менее, — сон к нему не шёл. "До чего же всё-таки мерзопакостные твари эти орки, — думалось ему, а перед глазами так и стояла жирная бородавчатая морда орка. — Неужели повелитель Моргот не мог оставить в них чуть побольше от эльфов? Хм. Пожалуй, спрошу у него об этом за завтраком!" И он вскочил, повинуясь внезапному приливу сил и энергии. Надел своё черный шелковый халат с эмблемой Всевидящего Ока, подвязал его тёмно-красным, как кровь невинно убитых эльфов, кушаком, набросил на плечи мантию, нацепил собственноручно выкованный венец, повертелся перед серебряным зеркалом так и эдак, разглядывая свою стройную точёную фигуру со всех ракурсов. Затем взгляд его по чистой случайности скользнул влево, к двери в покои, которая так и осталась незакрытой. В образовавшуюся тёмную щель просовывалась широкая морда недавнего орка — по-видимому, тот уже давненько наблюдал за господином, так как уродливая пасть его была полуоткрыта, а по двойному подбородку стекали слюни. В целом тот очень напоминал верную собаку, мопса или бульдога, жаждущего, чтобы хозяин его погладил. Или, ещё вернее, гигантскую дрессированную рогатую жабу. Саурон взвизгнул от неожиданности и возмущения, как подловленная папарацци в гримерке известная актриса, и швырнул в орка-вуайериста первой попавшейся под руку вещью — ею оказался подаренный истерлингами кинжал, который, к счастью орка, решившего в этот момент поклониться, пролетел ровно над его макушкой. Тупое творение Моргота истолковало возмущенный крик как приветственный. — Вот, принёс вам выпить, господин Саурон! — Я Майрон! — отозвался тот, по привычке споря и не желая примириться с данным нелестным прозвищем. — Как пожелаете, господин. Орк снова поклонился, протягивая поднос, на котором стоял высокий бокал загустевшей, но всё ещё светлой эльфийской крови. К нему влюблённый в повелителя начальник стражи нарвал мордорских ядовитых колючек и выращенных в подвалах пленными роз, поскольку не был уверен, что именно более придется по сердцу его жестокому властителю. Саурон брезгливо посмотрел на эту незатейливую икебану, осторожно протянул мимо колючек узкую бледную кисть, ухватил бокал за ножку и выпил. Сразу же стало веселее, небо Мордора перестало быть черным и мрачно нависшим над землей, а стало, ну, на крайняк, темно-серым и родственно-близким, и даже крики истязаемых внизу нолдор превратились в сладкую для его ушей музыку. — Я давно хотел сказать вам кое-что, господин Майрон... Но рядом с вами почему-то тупею и не могу связать и двух слов! — Да тебе это и не нужно, дорогая моя жаба, — покровительственно захохотал Саурон, потягивая кровь из бокала и искоса смотря на влюбленного монстра. — Всё, что тебе стоит помнить — это пару боевых приказов на черном наречии, а больше в твоей башке просто не уместится! — И всё же, хочу, чтобы вы знали, господин: я люблю вас! Горячо, страстно! Пусть вы никогда не говорили, что я тоже дорог вам, никогда не просили остаться... — произнес он дрожащим голосом. По круглой морде потекли слезы, второй подбородок тоже мелко затрясся, как желе. "Он в меня влюбился, — захохотал мысленно золотоволосый объект орковых чувств. — Ха-ха, вы слышали?" А вслух сказал: — Принеси-ка тазик, любезнейший! Меня сейчас стошнит! — Но я верю, что все эти знаки внимания, этот кинжал, кинутый вами сегодня... Они дают мне надежду на взаимность! — продолжило влюблённое создание. Саурон тем временем, отхлебнув ещё нолдорскую кровь, облизнулся, растянул рот в злодейски милой улыбке, вылил за шиворот орку остатки и торопливо выбежал из своих покоев, не дожидаясь, пока толстомордый страж не перейдет к активной части ухаживаний (тем более, что у него не было уверенности, что тот не задавит его живой массой, если что). Вслед ему неслись опечаленные возгласы очарованного обаянием темного майа, умоляющие остаться и принять орка таким, каков он есть. "Тьфу ты, гадость какая! — думал брезгливо Саурон. — И ведь это уже двадцатый по счету за всё время!" Правда, мысли о влюбленном орке не задержались надолго в его памяти. Он снова захохотал, вспоминая морду орка, вскочил на перила и, скатившись по ним вниз, вскоре быстрым шагом входил в обеденный зал, где уже восседал на троне Моргот, с жадностью чем-то закусывая. Должно быть, нежным эльфийским мясом или другой изысканной дичью. — Присоединяйся, золотце, — прочавкал он ему, указывая на свободный стул. Саурон принял обыкновенный пафосно-надменный вид, как бы говоря "Я выше низменных побуждений и этой вашей жратвы", но наткнувшись на горячий взгляд хозяина, послушно опустил глаза и сел рядом. Стол был пышно сервирован. Там была тухлятина под кровавым соусом, тухлятина под пауками, холодец из отрезанных эльфийских ушей, а коронным блюдом была голова одного из нолдорских военачальников, которому накануне сделали трепанацию черепа. Лицо его даже после смерти сохраняло презрительное выражение. Саурон выцарапал из холодца острое эльфийское ухо и брезгливо покрутил его перед носом. Впрочем, под водку оно пошло неплохо. Завтрак шел мирно, но голова казненного нолдо все же не давала нашей золотоволосой бестии покоя. "Что такое, в конце концов? Как он смеет соревноваться со мной в пафосе?!" — размышлял гордый майа. Постепенно мысли его вернулись к событиям предыдущих дней и битве у Тангородрима. Вспомнил он и о пленниках, что заставило его рот вновь растянуться в кровожадной ухмылке. Он потер руки, предвкушая пытки. — У меня появилась идея насчет орков, хозяин, — обратился он к жадно обгладывающему чью-то берцовую кость Морготу. — В cамом деле? — прошамкал тот. — Да. Почему они так уродливы? Неужели хотя бы тех, кто будет прислуживать непосредственно моей прелести, нельзя было сделать чуть эстетичней на вид? Утром один из них заявился ко мне в спальню, — Моргот, меня чуть не стошнило! — Это не от того, прелесть моя, — ехидно ответил ему хозяин. — Неужели их нельзя было оставить хоть чуть более похожими на эльфов? — раздраженно протянул Саурон, капризно изогнув губы. — Как будто ты не знаешь эльфов, золотце. Они же необучаемы! — хохотнул Мелькор. — И всё же я попытаюсь! И Саурон, опасаясь опоздать к пыткам пленников, выбежал из зала, подхватив полы одеяния, чтоб не путались в ногах. — Давай, давай. Кто ещё кого укротит, это мы посмотрим, — донеслось ему вслед, но он уже ничего не слышал.***
В подвалах было сыро и холодно. Крысы разбегались из-под его ног с матерками... А, это уже где-то было, простите. Вязкую тьму разгонял дрожащий свет смоляных факелов. Его отблески заставляли переливаться волосы Майрона золотом, выделяя его среди сотен поверженных и закованных в темницах тёмноволосых нолдор. И только у одного из эльфов-пленных они горели огнем, переливаясь оттенками рыжего и медного. — А, вот ты где, Маэдрос, — прошипел Саурон, приказав оркам-стражникам отпереть пленника и провести его в камеру пыток, где лично приковал цепями к пыточному станку, чтобы тот не вырывался. — Что тебе нужно от меня, Саурон? — вопросил его пленник глухим голосом. — Я Майрон! — снова раздраженно взвизгнула наша бестия. — В крайнем случае, для тебя — Гортхаур Жестокий, наместник Ангбанда! При слове "жестокий" Маэдрос горько усмехнулся. Саурон воспринял этот как возглас недоверия. — Да, да, — кивнул он ему. — Здравствуйте, с вами вновь Гортхаур Жестокий, и сегодня мы попытаемся перевоспитать вот этого нолдорского принца! Он потянулся руками к набору пыточных инструментов, готовый изводить и укрощать до последнего. До последнего оставшегося в живых эльфа, разумеется. — Смерть мне не страшна! — гордо бросил ему Маэдрос. — В самом деле? — вкрадчиво протянул наш падший Люцифер. — А что ты скажешь насчет твоей эльфийской чести, а, медноголовый мой? Тот, насколько позволяли путы, гордо вскинул подбородок и поджал губы. — Ни. За. Что. — Раздеть его! — повелел Саурон. Пленника тотчас окружила толпа визжащих омерзительных на вид орков, которые сорвали с него остатки одежд. Глазам Саурона предстала бледно-розовая, как и у всех рыжих, кожа. Багровели на ней несколько шрамов, неверный свет факелов бросал золотистые отблески. Жёлтым горели глаза Гортхаура, пожирающего его взглядом. — Как насчет того, чтобы признать величие Мелькора? — он схватил его длинные медные волосы, наматывая на руки и принуждая откинуть голову, чтобы Маэдрос смотрел прямо ему в глаза. — Никогда, тюремная ты крыса! Кошачьи зрачки сузились, Саурон зашипел сквозь зубы. — Соглашайся, Маэдрос. Станешь моим слугой, бросишь свою войну, освободишься от клятвы... Саурон умел очаровывать голосом, но пленник закрыл глаза и старался не слушать его, не желая видеть врага и боясь поддаться колдовству. Он жадно облизнулся и схватился за огненный хлыст, отобранный у кого-то из младших балрогов. Размахнулся, опустил на обнаженный торс. Затем обошел его и начал охаживать обжигающим хлыстом сзади, раз за разом рассекая спину. Летели искры. Пленник напрягся, выгибаясь и силясь освободиться от сковывающих цепей. — Разведи ноги. Тот сжался, предвидя самое дурное. И точно, вскоре почувствовал, как оцарапала поясницу, спускаясь ниже, холодная когтистая лапка тёмного майа. — Какие же вы все-таки вредные создания, эльфы. Орки все в вас. Саурону пришлось применить силу, чтобы развести бедра пленника и заставить его выгнуться навстречу себе. Тот чуть было не задохнулся от боли и напрягся, рискуя порвать путы и сухожилия, пытаясь вырваться из объятий Саурона, ощутив, что тот вошел в него одним резким движением, после чего принялся остервенело насиловать. Маэдрос всячески сдерживал стоны и вздохи, но дрожал всем телом, не то от страха, не то от отвращения. Острые когти царапали его тело, Саурон обвил его шею его же волосами, сжимал её руками, норовя задушить, но каждый раз ненадолго отпускал, чтобы дать глотнуть воздуха. Принц нолдор то проваливался темное забытье, то возвращался назад, к миру раскаленной боли. В эти моменты прижавшееся к нему тело Саурона казалось приятно мягким и прохладным, уравновешивая жгущую боль от ударов хлыстом. Но пытка насилием казалась бесконечной. Иногда его трясло, а конечности сводило судорогой; иногда он бессильно повисал на цепях и на руках у мучителя, безвольно роняя голову набок, но тот не давал ему висеть в беспамятстве слишком долго, каждый раз пощечиной или ударом возвращая к жизни. Наконец эльф ощутил, что прижавшийся к нему Гортхаур тоже начал дрожать: он приближался к моменту разрядки. Через несколько секунд острые когти процарапали глубокие полосы на его коже, а внутри словно разлилась раскаленная лава огнедышащей горы. Раздался тихий низкий рык; Саурон кончил. По внутренним сторонам бедер Маэдроса стекала кровь. Обессиленно повис. Саурон впился в него, как гигантская летучая мышь, не желающая отпустить жертву. Через несколько секунд он все же оторвался от пленника. Затем встал напротив него, надежно закрепленного на пыточном станке, с удовольствием разглядывая дело рук своих. Как вы понимаете, даже избитый и израненный, этот обнаженный эльф представлял куда более приятное глазу зрелище, чем полчища орков, пусть даже и закованных в доспехи. — Ну? Что предпочтешь теперь, рыжеволосое ты недоразумение? Остаться служить мне? Или чтобы все верные тебе нолдо узнали о твоем бесчестье? — Сдохнуть, — процедил сквозь остатки выбитых зубов пленник. — Ну нет. Это было бы слишком легко для тебя. Пожалуй, я вывешу твою тушку на скалах Тангородрима, чтобы твои братцы-соплеменники поняли, что их ждет, если они не уберутся отсюда поскорее! — злобно крикнул он, выбегая из камеры пыток. Громко хлопнула дверь, посыпались с потолка разбуженные летучие мыши... Послышались шаги быстро удаляющегося Саурона.***
— Как я раздосадован, Мелькор! Зловредный нолдо никак не хочет сдаться! — пожаловался он Морготу, стремительно войдя в тронный зал и плюхнувшись рядом с хозяином. — В самом деле? Ну-ну. Иди к папочке. Он тебя утешит... И он обнял свою золотоволосую прелесть. И утешил. Прямо тут, на троне. А потом, ближе к ночи, ещё раз утешил. Так что тот засыпал утихомиренным и почти счастливым, забыв о непокоренном эльфе и влюбившемся в него мерзопакостном орке.