Два письма

Вот уже неделю я просыпаюсь от собственного мучительного стона. Это, в общем, не сон даже, а тяжёлая алкогольная кома. Голова по утрам — особая совершенно пытка, и она утопает, сплющивая нос, чугунным шаром в подушке, оторвать её от подушки тяжко, и я не делаю даже попыток, покорно вдыхая отработанный воздух удушливый. Тело кажется отёкшим, распухшим, толстым, невозможным ни для моего возраста, ни для роста. С трудом заставляю себя сесть, наконец, на постели. За окном серо так, что не ясно, какое сейчас время дня или день недели. Этим летом белые ночи особенно надоели. Кстати, меня зовут Бернард, мне двадцать семь, и я пью запойно, бессовестно, уже седьмой день. И если ты, тот кто читает моё письмо, морщишь нос презрительно, послушай-ка лучше, чему я тебе не желаю быть зрителем. Неделю назад я похоронил своего трёхлетнего сына. А вернее то, что выловила из реки поисковая группа. Я шел в пяти метрах за ним, и как-то всё вышло внезапно и глупо: на мосту какой-то пьяный ублюдок снёс на своей машине его, девочку лет восьми, ограждение между дорогой и тротуаром и парапет моста. Я оцепенел. Голова (и жизнь) стала в тот же момент пуста. Ублюдок не выжил. Дети, конечно, тоже. В мире, где бог — есть, такого случиться не может. В следующие полтора часа я стал совершенно сед, ответил на сотни вопросов полиции, старался прервать череду бесед с врачами, психологами, друзьями, а в квартиру пришёл и так и остался стоять в дверях: там, за этими трижды проклятыми дверями тишина глухая и одиночество ждут меня. Каждый следующий день в квартиру меня заносили в беспамятстве случайные со-бутыльники, со-кружники, со-стаканники. А стоило мне придти после мучительной ночи в сознание, я устремлялся в бар, размешивал в алкоголе воспоминания. Ты просто представь меня там, за столом в углу, в полуночной тишине, которую ночь подряд ищущим справедливость и истину в виски даже, а не в вине. Мне казалось, мир вокруг должен бы рухнуть или застыть, словно в янтаре. В пустом совершенно зале, в спасительной полутьме, эти двое странных ребят подсели ко мне. Сначала мы трое сидели, наверное, с час, молчали. Я-то — понятно, но и эти вопросов не задавали. На меня не косились, ни единым движением не раздражали, впрочем, и не сказать, что совсем меня не замечали. Просто сидели, ждали. И вдруг — я и сам удивился немного — вполголоса говорю: «Сына похоронил вот. Пью. Утром хотел на галстуке удавиться. Я правда не знаю, что делать: молиться? смириться? Я, кстати, Бернард. Похоже, живой мертвец. Ребята, честное слово, мне полный пиздец.» Они на меня глаза свои поднимают чистые и прозрачные, а мне кажется, словно бог на меня глядит. Старший говорит: «Я Рой, а это — мой друг, приносящий удачу. Ты, Бернард, я вижу, чертовски устал,» — говорит. И тут меня прорвало, я не умолкал часа, наверное, три, я всё говорил и плакал, плакал и говорил, из меня слова били, как подземный ключ, я словами захлёбывался, я даже не знал, что вот столько в себе их храню. А иссяк — и почувствовал, что перестал быть тугой струной, отключил себя от сети, перестал пропускать этот ток через мозг спинной, словно выдохнул воздух отравленный и дрянной, словно стал вдруг здоровый, а был смертельно больной. «Бернард, послушай, сына уже не вернуть. А всё же довольно жалеть себя и страдать. Хочешь достойно память его почтить — найди в себе силы каждый день жить, а не умирать. Бернард, ты славный парень, хоть и повыбит мех. Ты не старик ещё, и, тем более, не мертвец. Гулкую тишь квартиры твоей разобьёт ещё детский смех. Веришь?» — спрашивает, и смотрит, словно и есть Творец. — «Воспоминания, Бернард, — вот, что старит не по годам, память — дьявольский бюрократ, на каждом оставит печать. Секрет вечной юности очень прост, я тебе его передам: секрет вечной юности, Бернард, в умении забывать.» «Так что ж, — говорю, — как мне весь этот ужас забыть?» «Сложи его весь по коробкам и убери. У тебя перед смертью, в старости, найдётся ещё дня три, чтобы его до последней капли в себя вместить. И вот ещё что, едва не забыл сказать, с утра вот на этот адрес письмо напиши, отправь лучше сразу, кстати.» Глянул на адрес — Питер. На этот квест меня, думаю, хватит. «Ладно, отправлю. Только о чём писать?» — но двое исчезли. И всё, поминай, как их звать. Кто бы ты ни был, случайный мой адресат, мне остаётся сказать тебе очень мало. Даже если та странная пара была моим бредом — я рад. Если так — это лучшее, что сознание моё порождало. Потому что сегодня я встретил новый рассвет в непривычно пустой и тихой, но уже не страшной квартире. Потому что вчера я проснулся в до основ разрушенном мире, а сегодня у видеоплёнки жизни есть звук и цвет. Вот и всё, мне пора упаковывать память, и, может, я ещё получу от тебя ответ. И если тебе после этого есть, что ответить, что же... Меня зовут Бернард. Доброго дня. Привет.