Теплые руки

Ожидали хэппи-энда, да? В жизни не бывает хэппи-эндов! Для героев, на самом деле, все сказки заканчиваются их собственной смертью, а не тем моментом, когда вы закрыли книгу. После того момента обычно случается еще много-много разного дерьма… Данил... Это был самый странный роман в моей жизни. Да, мы тогда начали встречаться. Он сносил мне крышу, этот тип. Был такой весь спокойный и занудный снаружи, с безумными искорками где-то в глубине глаз. Как будто всю жизнь потратил на то, чтобы запрятать их подальше и мимикрировать под нормального. А сейчас решил, что выполнил свой необходимый минимум жизненного плана, требуемого социумом, и вдруг вспомнил о том, кто он есть на самом деле. Мне-то что? Вся моя жизнь – это были сплошные пляшущие огни безумия. Яркий свет рамп во время выступлений, мельтешение прожекторов ночных клубов, игра бликов в плескавшемся на дне бокала пойле. Нам, очевидно, просто необходимо было тогда найти друг друга и намертво уцепиться, чтобы не сдохнуть от отвращения к самим себе. Любовь? Жизненная необходимость. Вы любите воздух? Обожаете. Мы убегали от своих привычных жизней, чтобы встретиться и сплестись один с другим. Курили траву и читали Кастанеду, вырывались к океану, чтобы искупаться ночью, когда море штормит и выбрасывает на берег черт знает какую дрянь, плавать, пока суставы не начнет ломить от холода, а после до рассвета греться в объятиях друг друга. Играли на заброшенном пустыре в футбол, чтобы потом насладиться правом победителя и там же, на колющейся траве, смачно отыметь противника, целуя и кусая соленую кожу. Взбирались на крышу попить пива и опять банально потрахаться, не сдерживаясь, с громкими стонами и рычанием – пугая летучих мышей, да и черт с ними! Данил приходил на наши концерты, стоял, подпирая стену, и не сводил с меня плотоядного взора: куда там этим скачущим фанаткам. Я был его. Целиком. Со временем я и вовсе обнаглел и стал заваливаться к нему домой. Знаете, у него дом, он такой… домашний-домашний. Кухня, дайте припомнить точную формулировку, “приглушенного оттенка цвета зеленого яблока”, с бело-желтоватой мебелью, навевающей воспоминания о деревенском молоке, и с огромной фреской во всю стену, на которой было нарисовано поле одуванчиков. Я только входил в эту кухню – и сразу зависал. Может, для кого-то такая жизнь – это норма, но не для меня. Утренняя пушистая обволакивающая тишина, с тиканьем механических часов и щебетом желтой канарейки. “Милый” делает тебе омлетик с колбаской, зеленью и посыпает его сверху крошечкой тертого пармезана. А в шкафу у него припасена десятилитровая бутыль легчайшего белого вина с ненавязчивым ароматом, как раз для таких субботних завтраков – гурман, сукин сын. Это сон. Так не бывает. Этот сон длился бесконечно, и я постепенно обнаглел и стал частью их семьи. Но где-то в том месте я и просчитался: я познакомился с Лизой, его дочерью. И влюбился. Как сумасшедший, на всю голову. Думаете, нельзя влюбиться дважды? Хрен вам! Она была такая же, как Данил, разве что без тормозов и многолетних наслоений “опыта”. Чистое солнце, какая-то невероятная магнетическая харизма. Я тогда еще подумал, что она – это лучшее, что есть в нем. Я… много чего думал. А потом я рассорил их. Нет, я не строил коварных планов и не стравливал их специально. Хватило и того, что случилось само собой. Помню лицо Данила, когда он узнал о том, что мы хотим быть вместе – казалось, он поседел на глазах. О, он был против, очень против, и я даже не знаю, за что он сражался больше: за меня или за нее. Боролся до последнего, пока она в пылу ссоры не указала ему на дверь. Тогда он сдался и уехал, оставив нам всё, что у него было. Мы были счастливыми новобрачными. Лиза была реально крутая. Красавица, умница, талантливая во всем, за что ни бралась. Все мужчины, с которыми она общалась, сходили по ней с ума. И при этом она очень старалась быть идеальной женой. И у нее все получалось. И она была, по праву, очень горда собой. Например, она была горда тем, что спасла меня от “позорных отношений” с ее отцом и другими мужчинами. Вообще, она была очень увлечена этой идеей меня спасать. До такой степени, что через пару лет меня начало тошнить от ее правильности. Стать таким же идеальным, как она, у меня не получилось, а свою “пропащую” жизнь бас-гитариста я поменял на прозябание на унылой, но денежной работе, ради нее. Мне осталась одна пустота, которую я постепенно заполнял случайными связями и разным бухлом. Да, я вел себя как последний мудак. Но все же я не был мудаком настолько, чтобы слишком долго мучить ее своим существованием. Я ушел первым. У нее сейчас все хорошо: она ведущая популярной телепередачи, у нее есть новый муж и даже сын. А я… где-то работаю, чем-то занимаюсь. Немного пишу, немного путешествую, смотрю на эту жизнь, как из-за стекла. Хотя, с годами меня постепенно отпустила моя безумная жажда свободы и приключений, и я вижу, насколько люди скучны и одинаковы везде, куда бы я ни поехал. ******************************* А много-много времени спустя, я опять встретил Данила, в кафе около ее дома. Он изменился, но я был рад отметить про себя, что он не опустился и не стал похож на несчастного и отчаявшегося человека. Молодец, его силы духа хватит на десятерых! – Знаешь, – сказал я ему между прочим, – ты зря себя винил. Помнишь, еще тогда, давно? В нее невозможно не влюбиться, это какая-то магия, в смысле, химия. Феромоны. Сам проверял. Данил только мягко улыбнулся в ответ и пригубил своего светлого нефильтрованного. – Ты меня ненавидишь? – неслышно спросил я, чувствуя, как невидимая лапа сжимает грудь в ожидании ответа. – Нет. От его спокойного ответа я вдруг понял, почему существуют выражения “разрывать одежду” и “заламывать руки”. Бессмысленно потраченные годы. – А мы могли бы… встретиться еще? – Нет. Я горько усмехнулся, махнул бармену налить еще пива. Мы посидели еще некоторое время, болтая о разной ерунде. Потом я вышел и поймал такси. А он подал мне куртку и молча кивнул на прощание головой. В бессильной досаде я неслышно касался кулаком переднего сидения – хотелось долбануть по нему изо всех сил, выпуская накопившуюся злобу к самому себе. Надо же, когда-то давно я чувствовал себя таким героем, что смог обойти его. Такой идиот! Выбить бы себе челюсть, чтобы ею укусить себя за локти. Выпустив пар, я почувствовал себя таким маленьким и беспомощным, что даже замерз. Я поежился и натянул на себя куртку, засунул руки в карманы, пытаясь согреться. В кармане оказался подстаканник для пива, из бара. Я достал его и прочитал – ручкой, до боли знакомым почерком, были наскоро написаны десять цифр его номера, и подпись: Данил. В тот момент я вполне четко ощутил, в каком именно месте моей анатомии находится сердце. ************ Мы снова встретились, он опять привел меня в свой дом, в свою жизнь. У нас был самый сумасшедший секс в моей жизни. Как будто бы мы хотели выпить друг друга до дна. Как будто бы это был последний раз. ************ Люди не приходят второй раз к таким, как я. Это какое-то безумие. Я стою сейчас на этом ночном мосту и понимаю, что остатков моей совести еще как раз хватит, чтобы не разрушить его жизнь снова. Ведь каждый раз, когда я появляюсь, то разрушаю все. “Это ты из зависти” – сказал Данил мне тогда давно. Теперь я с ним согласен. Я завидовал их размеренной жизни и счастью. А еще я завидовал самой Лизе, с того момента, как он рассказал о том, как сходит по ней с ума и на какие жертвы готов ради ее счастья. Я завидовал и не понимал, чего же хочу: то ли быть рядом с ней, то ли быть самой ею, купаться в полагающейся ей по праву восхитительной любви, на которую был способен только он. Я – ржавчина в этом мироздании, заставляю рассыпаться все, где появляюсь. А он... Он, наверное, как дерево, черное дерево его глаз: будет жить, прощать, любить и радоваться этой жизни, что бы ни случилось. Я выпью за то, чтобы в его жизни не случалось больше таких, как я. Выпью речной воды.