To build a home

Шейн раздвигает её двумя пальцами, приникает, и одним широким, упругим движением вылизывает её снизу доверху. Вылизывает так, что Андреа чувствует моментальную судорожную дрожь. Непроизвольно подаётся наверх, следом за его языком, чтобы уловить исчезающее прикосновение, и откидывается обратно на подушки с колотящимся сердцем. Шейн ложится рядом, нетерпеливо обхватывает её руками, и снова можно дышать, растворяясь в его настойчивости. Он овладевает ей грубо, нагибая, как ему хочется, входит и двигается в ней с хищническим остервенением. А она агрессивно поддаётся ему, и трудно сказать, кто из них более груб. Их руки оставляют синяки друг на друге, а когда его член упирается в ней, Андреа кусает Шейна так, что могла бы оторвать кусок мяса с его предплечья. Потом они лежат рядом, полностью опустошённые, расслабленные, пестрящие неощутимыми уже на фоне прошедших буйств синяками и кровоподтёками. Оставшимися следами их безумной вспышки. Горечь всегда присутствует в их отношениях. По правде сказать, у них горечи больше, чем отношений. В это дикое время ты прибиваешься к другому человеку, гонимый совершенно какими-то иными чувствами, чем это было в мирное время. Никаких эмоций, никакого человеческого осмысления. Одни голые инстинкты. Они всегда думают каждый о своём. Каждым движением они загоняют какие-то свои мысли вглубь себя, выколачивают то, о чём не хотели бы думать, о чём устали думать. Раз-два-три-четыре, толчок за толчком, выбить образ Лори из своей головы, стоящий кровавым пятном перед глазами всегда, стоит только закрыть их. Толчок, толчок, следующий толчок, грубее, жёстче, и Лори начинает растворяться, таять среди шума бьющегося сердца, горящей кожи, капающего с ресниц пота, пока в какой-то момент перед глазами Шейна не остаётся узкая белоснежная спина Андреа, подающаяся в такт его движениям. - Андреа, я… - после секса Шейн поворачивает голову, смотрит на девушку, лежащую в сгибе его локтя. На её бёдрах темнеют синяки. Он может различить каждый палец, впивавшийся в неё несколько минут назад. Он не может найти слов, чтобы как-то всё это объяснить, потому что он сам себе не может объяснить, что только что происходило. Потому что Лори, стоявшую перед глазами, он помнит лучше, чем реальность. – Я... Сам не знаю, что на меня находит. - Не надо, - прерывает его Андреа. Молчит, неподвижно глядя в его глаза. Потом договаривает: - Всё нормально. Правая щека её блестит подозрительной узкой полоской в солнечном свете, и Шейн отворачивается. Кривятся его чётко очерченные губы. Он не касается её, вытереть влажный след, не подаёт вида, что заметил его, но пододвигает локоть под её шеей так, чтобы ей было удобно лежать. Между ними можно вместить третьего человека, они вроде бы рядом, а вроде бы и нет. Но тем не менее они лежат и вместе смотрят на колышущуюся зелёную листву в окне палатки. В следующий раз Шейн касается её осознанно. Не дожидается, пока она подойдёт и возьмёт его за член первая. Он смотрит на неё, он следит за её лицом, за её движениями. Он по привычке резко срывает сначала с себя футболку, потом с неё, потом смотрит, как она садится на него. И впервые видит, с каким ожесточением она двигается, как она стискивает губы, как она сжимает пальцы на его плечах. Она думает о чём-то своём. Она вся как сжатая пружина, которая разжимается на его глазах. Она как прут, занесённый над огнём. Становится всё раскалённей, всё опаснее. Пусть этот мир горит в огне. К чёрту счастливые воспоминания. К чёрту выживших. К чёрту всех и вся. Раз уж она выжила, она проживёт остаток своей жизни по максимуму. Пусть этот мир горит в огне! И каждым толчком она выбивает из своей памяти нежное лицо сестры, по-прежнему встающее перед ней, стоит только закрыть глаза. Её безмятежную улыбку, взгляд голубых глаз, так похожих на её собственные, прядь светлых волос, падающую на лицо. Она поджарит каждого грёбанного ходячего. Вышибет мозги, размажет по всему миру. Смерть, смерть, смерть! Пусть этот мир горит в огне! - …Андреа! Андреа… Андреа… Тише, тише, тише… - и она вдруг осознаёт, что плачет в объятиях Шейна. Плачет, остановленная посреди движения, прижатая к его груди. Плачет навзрыд, так что по его плечу стекают чёрные водяные дорожки, подкрашенные тушью. – Тише, тише, маленькая, - Шейн осторожно прикасается горячими губами к её шее и начинает укачивать её как ребёнка. Осторожно, плавно, туда-сюда убаюкивающими движениями. Он понятия не имеет, что делать. Он не мастак говорить утешительные речи, но он готов сделать всё, что угодно, лишь бы утешить её. Андреа плачет, и не может остановиться. В ней скопилось так много слёз, которым до сих пор не было дано никакого выхода. Шейн чувствует влагу в собственных глазах, и поэтому говорит, вжимаясь лицом в её волосы: - Прекрати, пожалуйста, а не то я… сам… Да, в самом деле пора взять себя в руки. Андреа затихает, глядя на дорожки слёз на коже Шейна. Судорожно вздыхает, вцепившись в его спину. Её тело дрожит в его руках. Он всё ещё в ней и более странного секса не было в жизни ни у кого из них. Криво улыбнувшись, Андреа соскальзывает и отодвигается. Начинает натягивать штаны, застёгивает пуговицы рубашки непослушными пальцами. Шейн резко притягивает её к себе и снова просительно прижимается к ней. - Всё хорошо, Андреа, всё будет хорошо. Просто потому, что надо что-то сказать. - Всё равно мы все уже мертвы, - глухо отвечает Андреа.