***
Психологическая травма – своего рода отравление. Если вовремя прочистить желудок и посидеть на паре оздоровительных диет, можно снова чувствовать себя хорошо, как будто и не травился. Но некоторые вредные вещества успевают врасти в организм, сколько бы активированного угля ты ни принял. Даже если ты проглотил три литра марганцовки или доктора неотложки выкачали из тебя дерьмо так, что желудок и кишки слиплись, все равно дрянь уже всосалась в твою кровь. Так вот, в случае с психотравмой эта дрянь не уходит. Стайлз садится в машину, и сухой мужик лет сорока, на вид страдающий анорексией, без словесных вступлений лезет к нему в штаны. Нервно расстегивает ширинку, едва не отрывая язычок молнии, лезет костлявыми пальцами под ткань боксеров. Стайлз старается расслабиться и смотрит поверх его головы в окно; скоро полдень, солнце в самом зените, поодаль от переулка снуют по делам разные незнакомые люди. Некоторые врачи уверяют, что в состоянии комы человек остается в сознании. Этот худой мужик сосет увлеченно, как будто у него пару лет все чесалось во рту от желания облизать член. Не выпускать ни на секунду и заглатывать так, что горло будет издавать рвотные звуки, из глаз покатятся слезы, но он не остановится. С таким остервенением, как будто думает, что этот член сделан из камня. Стайлз вцепляется одной рукой в бок водительского кресла, другой в собственное бедро. Хочется отстраниться, хотя бы не дать изувечить себя, но этот дрищ так за него схватился, что не выходит даже привстать. Эти некоторые врачи пишут научные работы о том, как в состоянии комы больной регулярно просыпается, понимает, что кругом происходит, слышит эхо голосов вокруг себя, но не может ни шевельнуться, ни как-то еще дать понять, что он в сознании. Это все равно что захоронение живьем. Гроб - собственное тело. В салоне душно и тесно, пахнет кожей и избытком дешевого одеколона. Стайлз подавляет ощущения, как может. Кровь приливает к голове, немеют пальцы ног. Стайлз выдыхает «боже» и сразу «блять». Мужик принимает это за комплимент, он вертит головой, не прекращая имитировать пылесос, его худые длинные пальцы натирают Стайлзу основание члена, узкая глотка обхватывает всю длину. Стайлз пытается отодвинуться, и мужик крепко прижимает к креслу его ногу. Если верить исследованиям состояния коматозных больных, их мозг способен реагировать на чужую речь. Выдает определенные сигналы, когда кто-то говорит об их родных рядом с больничной койкой. Способен понимать «я люблю тебя», «поправляйся», и если какая-нибудь жена говорит с любовником по телефону, находясь в палате, муж-коматозник вынужден молча слушать. Если верить этим исследованиям, отец Стайлза мог быть в сознании и чувствовать каждый раз, как сын сжимает его руку и бормочет одно и то же, перемежая осмысленные фразы с сопливыми всхлипами. Мужик пару раз глотает, и Стайлз не выдерживает, сгребает его полуседые волосы на затылке и жмурится, его накрывает. Он не может ни вдохнуть, ни выдохнуть, сгибается с открытым ртом и закрытыми глазами, мужик выдаивает его досуха, это остро до звезд на обратной стороне век, и это больше больно, чем хорошо. «Прости меня. Господи, блять, прости меня. Пожалуйста. Я не хотел ничего из этого. Пожалуйста, папа, проснись». - Хватит, хватит, - говорит Стайлз и тянет мужика за волосы вверх. Тот смотрит на него мутным взглядом, у него красный мокрый рот, который он облизывает, как обожравшаяся кошка. – Спасибо, - Стайлз дает ему то, чего он хочет. – Я могу вернуть услугу? Мужик откидывается на сиденье, еще раз обводит языком верхнюю и нижнюю губы и говорит: - Потрогай меня. Стайлз переводит взгляд на бугор под его джинсами. Мужик полулежит с закрытыми глазами и ждет, его острый покрытый щетиной кадык подергивается от мелких глотков. В течение секунды Стайлз думает, что может просто выйти из машины. Потом протягивает левую руку и расстегивает ширинку клиента. Он даже не смотрит, когда, плюнув на ладонь, начинает дрочить стоящий член, длинный и неровный на ощупь. - О, детка, да, - стонет мужик. Стайлз пытается прогнать мысли об отце, но никак. Мужик называет его «деткой» и говорит сделать так еще, а он думает о капельницах, закрытых глазах и холодных руках бывшего шерифа. Ему все сильнее хочется блевать. Двенадцать тысяч до конца недели – это либо по десятку-другому обычных клиентов в день, либо по паре тех, у кого особые запросы. Стайлз понимает, что на первый вариант его не хватит. Поэтому спустя два часа он трахает парня, связанного так, что его ноги и руки не ломаются только благодаря постоянной практике, размявшей кости. Перед процессом Стайлзу велели закинуться херней, от которой у него в глазах все пульсирует лиловыми и оранжевыми пятнами, а сердце гоняет кровь так, что немеют ноги. Он потерял счет времени. У его клиента яйца обмотаны резинкой. Рядом со столом, на котором он лежит, стоит его «госпожа» и контролирует происходящее. Парень хнычет и исходит слюной, «госпожа» просит Стайлза двигаться грубее. Стол резко покачивается от каждого толчка. «Госпожа» кивает Стайлзу, что означает, что он может кончить, если желает, и, обойдя стол, она присасывается ко рту своего «раба». Стайлз закрывает глаза, но лиловые и оранжевые пятна не уходят. Нужна развязка, чтобы приблизить ее, Стайлз пытается подумать о чем-то приятном. Ни с того ни с сего память вышвыривает образ Дерека. Стайлз не представляет Дерека на месте этого парня. Просто вспоминает его, обычного, сидящего на краю кровати. Слегка сутулясь, глядя зелеными глазами куда-то вниз. Длинные ресницы. Расслабленные руки. Взгляд – спокойный, долгий, еле ощутимо теплый, прочищающий голову от грязи и разбавляющий невыносимую духоту. Стайлзу с его разморенным дурью рассудком вдруг хочется увидеть Дерека так, как никогда ничего не хотелось. Он не замечает, как начинает спускать. Парень под ним заходится жалобными стонами. Его темный тяжелый член лежит на животе. «Госпожа» не собирается снимать с него резинку; отлепившись от его губ, она отходит рассчитаться со Стайлзом. «Раб» так и продолжает выть и содрогаться в конвульсиях, пока Стайлз смотрит, как она неторопливо перебирает бумажки. - Тысяча. Выход там, - бросает «госпожа» и спешит обратно к своим извращениям. Стайлз прячет деньги в рюкзак и не задерживается ни на минуту. Его пошатывает, когда он выходит на улицу. В ушах шумит. Жаль, не спросил, как долго дурь будет выводиться из организма. Стайлз запахивает толстовку на осеннем ветру и достает сигареты. Он чувствует голод, но пропихивать еду в желудок не хочется, поэтому он пьет много воды. Вспоминает последние полчаса. Ему кажется, что Дерек, этот парень, решивший помочь черт знает, зачем - единственное в мире, что не вызывает омерзения. Стайлз думает о нем, и это не вызывает никаких плохих чувств. Ему хочется снова увидеть Дерека. Встретиться взглядом и почувствовать иллюзию, будто сегодня, сейчас, в эту минуту и не больше, не меньше - все в порядке. Мир не перевернется вверх дном еще десять, девять. Восемь. Пока какое-то дерьмо не затмит воспоминание. Семь. Пока наркота не выветрится из головы. Стайлз находит другого особого клиента, он попытается, но не может вспомнить Дерека. То, что казалось более ярким, чем мир перед глазами, вдруг оказывается размытым акварельным рисунком, на который пролили воду. Новый клиент – отставной военный, которого поперли из части за проваленную операцию. Он представился полным именем, которое Стайлз пробил в гугле, пока ехал к нему коттедж. Полковник Брэдли Крамер, сорок три года, подорвался в Сирии на мине вместе с отрядом, выжил один, осколками ему покромсало лицо и руки до плеч, волосы как сгорели, так больше и не выросли. Нет жены, детей, друзей, не работает, проблемы с алкоголем. Эрика учила Стайлза никогда не связываться с такими ребятами. Рассказывала, такие могут ударить по голове, зарезать нахрен и выбросить в реку, перечисляла известные ей случаи. Даже если не убьют, говорила Эрика, тебе придется проглотить столько дерьма из жизни этого несчастного ублюдка, что никаких денег это не будет стоить. По телефону Крамер сказал: - Я нянчиться не стану. Ножей, ремней или еще чего не возьму, инвалидом не сделаю, но никакого стоп-слова или другой хуйни у тебя не будет. Даю две тысячи. Стайлз ответил: - Окей. Когда он заходит и говорит «привет», Крамер отвешивает ему затрещину. - Если я не задаю вопрос, - его голос бьет по слуху, как чертова кувалда, - то ты не открываешь рот. Никаких попыток действовать без приказа. Стайлз медлит, прежде чем выпрямиться. Касается скулы. Воздух кажется слишком тяжелым. Расправив плечи, Стайлз поднимает на полковника взгляд и ждет. - Раздевайся и иди туда, - Крамер показывает обглоданной пламенем рукой на продавленный диван, стоящий напротив плазмы. В комнате оглушительно звенящая тишина и дымовая завеса. Когда Стайлз снимает футболку, Крамер обходит его и хватает за локоть, отводя руку от живота. - Это что? - он рассматривает синяки и царапины. - Какого хрена? - Не поверите. У вас распространенное хобби. Полковник кидает ему в глаза взгляд разозленного пса и толкает Стайлза на диван. Заваливает лицом вниз, заламывает руки за спину и давит, свободной рукой грубо, торопливо раздвигает его ноги и приказывает: - Оставайся в этом положении. Все происходит так быстро, что Стайлз даже пугается. Он чувствует, как с него сдирают штаны, как диван позади него прогибается под тяжелым весом, слышит возню и хриплое, частое дыхание, и еле успевает заставить себя расслабиться, когда в него загоняют член. - Подготовился, - выдыхает Крамер, входя легко и прижимаясь пахом к его заднице. - Молодец. Когда ты успел? - Перед тем, как идти сюда. - Молодец, - повторяет Крамер, - сообразительный. Пока он трахает Стайлз - следующие двадцать минут, или тридцать, или два часа, - Стайлз не может вспомнить ни черты лица, ни цвет глаз, ни тембр голоса того парня. Ни имени. Ничего. Мир перевернут. Стайлзу в голову лезут мысли исключительно об отце. О матери. Поехавший с катушек полковник материт его, разворачивая на спину и затаскивая его бедра на подлокотник дивана, вколачивается в его тело с мокрыми шлепками и бьет по лицу раскрытой ладонью, а Стайлз думает о том, как сидел над трупом и пытался вспомнить номер неотложки. Ему больно, страшно от того, что будет происходить дальше, но больше всего его тошнит. Изнасилование по согласию - это уже не изнасилование. То, что здесь происходит, противозаконно, но закон нарушает, в основном, Стайлз. Мир перевернут и вывернут нахрен. Крамер сгибается, придавив Стайлза всем весом и уткнувшись мокрой мордой в его шею, запустив обе руки под спину. Он давит так, что Стайлз еле дышит, но даже не корчится от боли, просто ждет. Плечи полковника нервно дергаются, когда он кончает. Затем Стайлз ждет, пока Крамер прорыдается и выпустит его из медвежьей хватки. Он думает, что все закончилось, но Крамер приказывает ему оставаться на месте в этой же позе, уходит на десять минут, а затем возвращается: Стайлз видит в дверях его силуэт, размытый в дымовой завесе и полумраке; Крамер пьет виски с горла полуторалитровой бутылки, шатаясь, затем дважды занюхивает что-то из маленького колпачка, встряхивает головой и медленно идет к дивану. Стайлз подавляет в себе желание броситься бежать, прекрасно понимая, что за попытку бегства этот псих может его убить, и мысленно повторяя его слова: "Никаких попыток действовать без приказа", "Инвалидом не сделаю". Крамер становится между его ног, мрачно рассматривает, оглаживает тяжелыми, шершавыми руками его бедра, и начинает себе дрочить. - Ты любишь меня? - спрашивает Крамер. И говорит: - Отвечай: "Да, сэр". - Да, сэр, - голос Стайлза немного хрипит. - Тебе нравится со мной? Стайлз повторяет. Уголок губ Крамера вдруг дергается, и он рявкает: - Скажи еще что-нибудь! Стайлз говорит быстрее, чем думает, и это первое, что приходит ему в голову, что, если повезет, может успокоить этого накачанного бухлом и наркотой психа: - Мне с вами хорошо, сэр, пожалуйста, продолжайте. Разъяренный взгляд Крамера медленно превращается в удовлетворенный, и он велит не моргать. Ему требуется несколько минут, чтобы его прибор снова встал, и он еще раз трахает Стайлза. Это продолжается до тех пор, пока за завешенными пыльными шторами не встает тусклое белое солнце. Стайлз получает свои две тысячи, стоя в дверях. Остается достать всего семь триста. Он слегка пошатывается и молчит, когда Крамер сильно сдавливает его плечо. - У нас нет проблем, парень? Стайлз качает головой, выходит на раннее осеннее утро, идет несколько минут. Он сворачивает с дороги к парку и ускоряет шаг. Доходит до сметенных дворниками куч сухой красной листвы, его сгибает пополам и рвет остатками вчерашней воды и желудочным соком.***
- Все, что мне нужно знать – где его найти. Должен быть номер, по которому с ним связываются люди твоего отца. Должно быть место, где он ночует. Завтракает. Он же не торчит на улице сутками. - По правде говоря, именно так и есть, скорее всего. Он должен перебиваться по мотелям, чтобы за ним не могли следить круглосуточно. Джерард серьезно за него взялся. Думаю, раз уж парень сменил телефон, как только на горизонте замаячил человек, которому не насрать на него – это значит, что своих друзей и семью он защищает втрое серьезнее. Найти его будет сложно. Дерек отходит к окну и достает сигареты. Крис сидит за своим столом, положив на него руки – одну ладонь на другую. Дерек прикуривает, опираясь на подоконник. - Офис твоего отца. Где все это находится? - Слушай, Хейл, - не выдерживает Крис, - на твоем месте я бы нашел другой способ проводить свободное время. Там серьезные люди. Если тебе просто понравился пацан… - Не настолько, чтобы идти туда с гранатой, если ты об этом, - хмыкает Дерек, - но я помогу ему вылезти из долгов. - Его это не спасет, - Крис откидывается на спинку кресла. - Посуди сам. Они с подругой стащили из кармана Джерарда чертову сотню. Девчонка после этого не прожила и дня. Пацан уже сколько? Год?.. выплачивает долг. Джерард оставил его себе, чтобы не скучать. Как только надоест, или что-то пойдет не так, он пристрелит его. Я знаю его методы, и скажу тебе, что этот... - Стайлз. - Стайлз - не жилец, даже если выплатит все до цента, и если Джерард на нем заработает себе на сраный остров в Тихом океане. Как только ему надоест эта возня с выплатами, Стайлз покойник. В этот момент Дерек чувствует легкое покалывание на уровне груди. Он понимает, что Крис прав, кому-то вроде Джерарда Арджента, у которого сети закинуты по всей Калифорнии и приносят немалый куш, выплата долгов от восемнадцатилетнего пацана на хрен не сдалась. В старости, наверное, у него мало развлечений. Интернет не освоил, смотреть программы телепередач для домохозяек мафиози не к лицу. Развлекается, как может. Дерек понимает, что, оплатив долги Стайлза, может просто сократить ему жизнь. - На твоем месте, - повторяет Крис, - я бы забыл об этом. У тебя все на мази, Дерек, ты не привык к проблемам, прости за откровенность. Ввязавшись вот так, по велению бог знает каких чувств, ты начнешь огребать, а дороги назад не будет. Дерек молчит и стряхивает пепел в открытое окно. Слабый ветер раздувает его, относит к нижним этажам. На мгновение Дерек задумывается о проблемах, к которым он не привык. Которых нет в его жизни много лет. Вся эта херня о том, что человек, однажды научившийся читать, никогда не растеряет навык. Про то, как, один раз выстрелив кому-то в голову, ты никогда не перестанешь быть убийцей, даже если не пропустишь ни одной мессы в ближайшей церкви. Дерек не уверен, что правило работает. - Я говорю это, чтобы ты знал, что я это говорил, - поясняет Крис. Он имеет в виду: на меня не рассчитывай. Наступишь в дерьмо - готовься в одиночку оттирать ботинки. Дерек оглядывается через плечо и усмехается. - Ты рановато взялся меня хоронить. Суть я понял. - Просто ввожу в курс дела, - Крис достает смартфон и быстро водит по экрану большим пальцем. - Если тебе все еще интересно. Джерард вечера проводит в своем пабе на Томпсон-авеню. "Старина Джек". По выходным у них там, на этаже минус один, можно снять кого-нибудь из его девочек и парней. К вечеру постараюсь выяснить, будет ли среди них Стайлз. Это маловероятно, скажу сразу. - Собираешься связаться с отцом? - Дерек приподнимает брови. Крис бросает на него мрачный, но беззлобный взгляд и фыркает. - За целый год не видел, чтобы Дереку Хейлу было дело до какого-то смертного. Да, я собираюсь связаться с отцом.***
Мотель на Элвин-стрит настолько плох, что в нем уже закрепился список постояльцев из девяноста процентов бомжей ближайших кварталов. Некоторые умирают в своих комнатах, и их выносят только спустя неделю или две, когда прохожие на улицах начинают жаловаться на запах. Старайся или нет идти тихо, паркет в коридоре скрипит, как чертова сигнализация. Ключи звенят в разболтанном замке так громко, что в соседнем номере просыпается и вяло лает чья-то псина. Стайлз заходит, тяжело выдыхает, во вздохе тонет вялое ругательство. Он врубает свет. И застывает на месте. - Добрый вечер, - здоровается скрипучий голос. Джерард поворачивается, его руки - в карманах серых брюк, пиджак расстегнут. Кажется, Стайлз отвлек его от разглядывания чего-то сдохшего в холодильнике. - У тебя тут уютно. Стайлз расслабляет ладонь, рюкзак шлепается на пол. - Я думал, это уже не ваш уровень - вламываться через окно, - говорит он, закрывая дверь. - Где тусовка? Он имеет в виду вышибал, которые сопровождают Джерарда, надо полагать, даже когда он отходит в сортир. Джерард разводит руками и улыбается, показывая, что он здесь совершенно один. Стайлз идет в ванную и снимает толстовку. Ему хочется помыться, почистить зубы, прополоскать рот, сдать свое тело в химчистку. Джерард останавливается в дверях ванной. - И тебе не интересно, зачем я здесь? Стайлз не отвечает. Ему действительно безразлично. Он плещет в лицо водой, ледяные капли текут по его шее и груди, холодят уши. Стайлз стаскивает намокшую футболку, стягивает носки и берется за джинсы. Джерард стоит в проеме, ни к чему не прикасаясь, не вытаскивая из карманов рук, на его холеной роже выражение вежливого любопытства. - Как продвигаются дела, Стайлз? - как будто они сидят на веранде за светским чаепитием, спрашивает Джерард. Стайлз молчит - по нему прекрасно видно, как продвигаются дела. Синяков и отметин нет разве что на его лице и кистях рук. - Уже набралось тысяч пять? - отсутствие ответов не мешает Джерарду. - Примерно, - отвечает Стайлз, - мне нужно еще два дня. - У тебя есть один, мы же договорились. Стайлз заходит в душевую кабинку и думает, что неплохо было бы, будь тут нормальная дверь. Та, что есть - из непрозрачного мутного стекла толщиной сантиметров в десять - не поддается, как бы Стайлз ни старался сдвинуть ее с проржавелых петель. Поэтому Джерард отступает на полшага, чтобы брызнувшие во все стороны капли горячей воды не намочили его выглаженный синий костюм. Постояв с полминуты, Джерард отворачивается и идет дожидаться Стайлза в комнату. Стайлз мысленно желает ему наебнуться и уронить на себя шкаф. В последние дни мытье доставляет много неудобств. Потоки теплой воды открывают подсохшие царапины, из которых, как из пробоин, начинает сочиться кровь. Стайлз прислоняется к стенке душевой, кривясь и осматривая себя. Два дня - минимум, необходимый, чтобы добрать оставшиеся деньги и не загреметь в "скорую" с печенью, убитой всеми обезболивающими, какие продают в аптеках. Закончив, он надевает чистое белье и джинсы, идет в комнату. Джерард сидит в кресле, постукивая по подлокотнику, и внимательно на него смотрит. Стайлз достает из рюкзака таблетки, набирает в горсть три белых кружка и закидывает в рот. - Ты неплохо справляешься, - хвалит Джерард. Когда молчание затягивается, он добавляет: - Я удивляюсь, что при твоей работоспособности и похвальной напористости ты приносишь такую... посредственную прибыль. Стайлз открывает холодильник, достает бургер и пиво, отворачивается к окну и сперва выпивает четверть бутылки, потом ест. - Я не думаю, что переоцениваю тебя, - продолжает Джерард. - Думаю, это больше похоже на то, как будто часть денег куда-то пропадает. Может быть, ты тратишь их на какие-то другие нужды. Я знаю, ты юный парень, тебе нужна хорошая жизнь, но посмотри вокруг, мы находимся в самой грязной клоаке, какую можно нарыть в Калифорнии. Ты ешь отвратительную пищу и соседствуешь с вонючими маргиналами, но пашешь, как чертов раб в трюме галеры. Единственное разумное объяснение этой дилемме: ты тратишь заработок на что-то крупное. Скрывая это от меня. Стайлзу кажется, что, стоит проглотить очередной кусок багета с говядиной, и он застрянет в глотке. Намертво забьет дыхательные пути. Пустит корни, салатный лист прорастет сквозь его задохнувшееся тело. Стайлз думает, что однажды, в один момент, у любого - абсолютно любого человека заканчивается терпение. Ни одна машина не вырабатывает топливо сама себе. Рано или поздно оно заканчивается. Стайлз перестает жевать, а Джерард наблюдает и говорит: - Иногда мои ребята рассказывают, как ты пропадаешь из их поля зрения. Просто исчезаешь со всех радаров. Тебя нет пару часов, потом ты появляешься совсем в другом месте, далеком от того, где тебя видели в последний раз. Стайлз думает с оглушительной ясностью, что хочет сдохнуть прямо здесь, сейчас, от сердечного приступа, хочет, чтобы консьерж нашел его тело, провонявшее трехневдным разложением и застарелым пятном мочи на джинсах, и приказал бомжам из соседних номеров выбросить его на свалку. Стайлз медленно начинает жевать и кусает еще раз, прежде чем выбросить бургер в мусорный ящик. Ему удается совладать с собой и избежать панической атаки всего за несколько секунд. Джерард говорит: - Может быть, есть что-то, что ты скрываешь от меня. Я уверен, это именно так. Скажи мне. Сейчас. Стайлз садится на край кровати и устало проводит рукой по лицу. Дуло старомодного револьвера смотрит ему в грудь. На среднем пальце Джерарда кольцо с крупным черным камнем: опал или нефрит. - Серьезно думаете, что я недостаточно усираюсь, когда вы сюда приходите? - спрашивает Стайлз. Джерард с улыбкой кивает на свой револьвер. - Я приверженец классического подхода. Классика никогда не проигрывает. Итак, Стайлз. - Мистер Арджент. - Где ты пропадаешь по понедельникам, средам и субботам? Куда деваются все деньги, которые ты зарабатываешь? - Хожу в стрип-клуб натуралов смотреть на голых женщин. У них занебесные цены. - Стайлз. - Я, - говорит Стайлз, - не понимаю, чего вы хотите. Все деньги, что есть, я отдаю вам. - Не ври мне, Стайлз. - Посмотрите на меня. Мне не платят, как Рокко Сифреди. Я, блять, ненавижу то, чем занимаюсь. Никто не хочет платить много за то, что не делается с, мать ее, любовью. Джерард медленно передергивает курок. - Стреляйте, - говорит Стайлз. - Все равно заебало все. - Ролевые игры, не так ли, Стайлз? - Если вы хотите. - Давай поиграем, - с улыбкой предлагает Джерард, - в русскую рулетку. Здесь пять холостых и один заряженный патрон. Я даю тебе шесть попыток. Джерард дергает пальцем барабан, прокручивая несколько раз. - Классика хороша тем, - повторяет он, поднимаясь и наставляя дуло в грудь Стайлза, - что всегда работает. На любых людях. Итак, попытка номер один. - Я ничего не знаю, не понимаю, отъебитесь. Джерард жмет на спуск, звучит короткий глухой щелчок. Джерард продолжает неспешно подходить к постели. - Попытка номер два. - Хоть двадцать два, - огрызается Стайлз. Его голос дрожит, но это, может, и от холода - на его плечах все еще блестят капли остывшей воды. - Что вы хотите, чтобы я сказал? Что коплю на "Гольфстрим"? Изменяю вам с другим ебанутым наркобароном? Не переживайте, мистер Арджент, вы у меня единственный. Джерард прокручивает барабан в третий раз. Ему нравится все, что происходит. Все, что Стайлз говорит. Даже то, как Стайлз шлет его нахуй после третьего холостого щелчка. Он опирается на руки позади себя, потому что Джерард давит ему на грудь револьвером. Отверстие дула упирается в тот участок бледной покрытой синяками кожи, под которым сердце. У Стайлза нет ни единой мысли в голове. Ни единой мысли о том, чтобы сказать - у него есть отец, лежащий в коме. Деньги уходят на его содержание. Пока Джерард допрашивает его, Стайлз всерьез практически забывает об этом. Его психика вовсю гоняет новые условные рефлексы. - Пожалуйста, - хрипло бормочет Стайлз, - отъебитесь от меня. Уберите револьвер. Я сейчас просто обоссусь. - Не смей наебывать меня, мелкий сукин сын. - Я очень, очень серьезно. Можно мне выйти в туалет? Джерард давит сильнее, и Стайлз вцепляется в его запястье обеими руками. Он уже почти лежит, так сильно Джерард ненавидит его. Так старается завалить, нависнуть, показать свое сраное превосходство даже в рамках физического пространства. Стайлз чувствует влагу в своих глазах. Если бы киноакадемия слышала, как тяжело прерывисто Стайлз дышит, он получил бы миллионы. Джерард видит под собой измотанного, перепуганного подростка. Джерард видит человека, который не понимает, чего от него хотят, но готов отдать, что угодно. - Уберите револьвер, - сквозь зубы шепчет Стайлз, и по его щеке скатывается капля влаги. Что-то замыкается глубоко внутри него, и Джерард убирает. Стайлз не меняет положение. Он все еще мелко хрипло дышит. В его глазах - вся боль и отчаяние этого грязного мира. Джерард отворачивается. Он двигает челюстями, зубы поскрипывают. Джерард восхищен. Он, мать его, в восторге. В любой момент своей жизни он посмотрел бы в лицо этого сосунка и поверил любому его слову. Эта идеальная слеза, скатившаяся в идеальный момент, по этой идеальной блядской коже. Джерард вне себя от бешенства и восторга, потому что он знает. Он все знает. Имя деятеля, в чью честь названа больница. Номер палаты. Он знает все подробности диагноза. Этот мелкий сучонок пиздит как дышит. Блестящий талант. Маленький ублюдок смог углядеть, что на этот раз патрон холостым не будет, но так и не рассказал про своего папашу. Он, мать его, лег под Джерарда и сделал вид, будто Джерард поимел его, чтобы расслабить Джерарду нервы и обезопасить свою жизнь. Мистер Арджент не выдерживает, у него внутри все свербит от восторга и напряжения. Он перехватывает револьвер, сжав ладонью дуло, разворачивается и бьет Стайлза тяжелой рукояткой прямо по белому, как эта чертова простыня, лицу. Стайлз не издает ни звука. Этот маленький лживый говнюк принимает удар без всякого страха и соплей. Джерард убирает револьвер за ремень брюк, оправляет свой синий пиджак. Он склоняет голову и оставляет плевок под ногами Стайлза, который так и не поменял позу, опираясь локтями, не глядя в глаза, лживый сукин сын. Джерарду хочется задержаться, чтобы покрутить другие гайки в Стайлзе, но сегодня его ждут менее увлекательные дела. Уходя, Джерард говорит: - Похоже, я напрасно потревожил тебя, но я рад, что мы пообщались. Ты ведь знаешь, ты мой фаворит. Сегодня хороший день. Я дам тебе два дня, Стайлз. - Вы чуть челюсть мне не выбили. - Хотя мог и застрелить, верно? Не благодари. Я дам тебе твои два дня. Ты этого стоишь. Джерард не трудится прикрыть дверь. Он чувствует себя великолепно. Стайлз никогда не надоест ему.***
До определенного момента Питер кажется абсолютно незаинтересованным в делах Дерека. Нет ни шанса, что он чего-то не знает, но идут дни, а Дерек не слышит ни одного вопроса о Стайлзе. Питер занят своими проблемами. В среду какой-то придурок на серебристом "БМВ" подбил переднюю правую фару его зализанному "Альфа Ромео". Питер вышел из машины и, по словам очевидцев, едва не вырвал дверь "БМВ". В салоне сидела маленькая блондинка с четвертым размером груди. Дерек не спрашивал, но Питер рассказал: с четвертым. Питер определил на глаз. И в остальном она была хороша. Он, пока стоял там и гремел насчет покупки левых прав и судебных разборок, так перевозбудился, что вечером они с блондинкой закрылись в его квартире и не выходили до обеда следующего дня. До субботы Питер не интересовался ничем, кроме замены фары и мест, в которых они с Кайлин еще не трахались. Субботним вечером Дерек надевает куртку, во внутренний карман которой спрятан конверт, набитый деньгами. Питер, видимо, чует что-то особое в запахе бабла, потому что его внимание мгновенно переключается на него с любой херни, какой бы он ни занимался. Вот и сейчас он бесшумно вываливается из гостиной и подходит с одним из своих самых хитрожопых выражений. Дереку приходится объяснять свои планы относительно паба Джерарда Арджента. Питер перебивает его: - Как ты сказал? - Арджент. Джерард. Ты что-то о нем знаешь? - Дерек прикрывает дверь. Питер стоит в проеме коридора, держась одной рукой за косяк. Он странно неподвижен. Вряд ли Кайлин, Моника, Роза, Джоанна и остальные друзья Питера смогли бы заметить то секундное выражение на его лице, которое всякий раз улавливает Дерек. Этот двадцать пятый кадр. Мгновение войны, пожара и душок мертвечины посреди клоунады и дорогой туалетной воды. Мгновение «сдохну, выгорю до костей, но не скажу вслух». Это началось спустя пару месяцев после пожара, когда Питер окончательно успокоился. Или убедил всех, что нормален. Только бог знает, как Дерек ненавидит это. Мгновение-икс заканчивается в ту же секунду, в которую началось, Питер протяжно вздыхает. Брови сходятся на переносице. Он поднимает взгляд к потолку и складывает руки на груди. - Думаю, я слышал когда-то это имя. Может, даже бывал в одном из его пабов. Этот Арджент, должно быть, серьезный тип. Дерек разминает шею и делает шаг навстречу. Это не выглядит так, как будто он собирается врезать Питеру, но Питер не питает иллюзий. Дерек считает, что они не способны найти общий язык, но если в этом поможет хук в челюсть - он не преминет попробовать. - Не держи меня за идиота, - мягко говорит Дерек. - Ты что-то знаешь. Расскажи. - Два умножить на два, - Питер наклоняется к лицу Дерека, - будет четыре. Я не держу тебя за идиота, а ты не держи меня за яйца. Иди, куда шел, и будь осторожен, - просит Питер, - ты же знаешь, я без раздумий за тебя убью. Дерек молчит. Слова Питера - это сундук, внутри которого другой сундук, набитый другими сундуками. Можно примерно представлять, что находится в последнем, самом мелком сундуке, но раскапывать его будет слишком долго. Питер дожидается, пока Дерек закроет за собой дверь, напоследок приказав убраться из его лофта до девяти вечера. Питер стоит на том же месте, смазанная улыбка прикипела к его лицу, но, на самом деле, он не улыбается. Нет ничего милого или приятного в том, что у Питера в голове. На несколько минут воспоминания полностью проглатывают его рассудок. Питер моргает, приходя в себя, обнаруживая вокруг лофт Дерека, который, наверное, Дерек разрешил построить каким-нибудь парижским дизайнерам-миллионерам. Бедняга никогда не знал, что делать с баблом, сыплющимся на него, как из рога изобилия. Питер сглатывает вязкую слюну, кашляет и набирает Кайлин. Кайлин говорит, что ждет его у себя дома, и из одежды на ней только пиджак, который Питер вчера забыл в ее прихожей. Он переодевается, забирает коробку с новой фарой и уходит.***
По субботам и воскресеньям «Старина Джек» предлагает клиентам особые услуги. Под закуренным помещением бара располагается что-то похожее на клуб, только действительно элитный. Когда спускаетесь на лифте - вас встречает разодетый выдрессированный паренек. Вы попадаете в длинный коридор, стены обиты красным деревом, красное ковровое покрытие на полу, ни единого окна - только в конце коридора арка, ведущая в помещение клуба. Картины на стенах выглядят добротно, будто в отеле на пять звезд, хотя это лишь чуть более плохие подделки. Вы в красном подземелье с картинами, и паренек делает жест в сторону единственного предмета мебели: дубового стола, за которым сидит красивая женщина в строгом платье. Как будто без его указания вы бы не поняли, где здесь чертов ресепшн. Вдоль коридора по стенам - запертые двери. Звукоизоляция. Пять дней в неделю нельзя узнать, происходит что-то в этих комнатах или нет. По субботам и воскресеньям женщина на ресепшне может предложить вам альбом с фотографиями пяти парней и пяти девушек, по одному на каждую дверь. Дерек просматривает альбом. Фотография Стайлза та же, что была на сайте. Женщина обаятельно улыбается и советует пройти в третью дверь. Он открывает - и полную тишину красного коридора рушит приглушенная рок-музыка. Комната просторная, с какой-то идиотской фиолетово-голубой светомузыкой, круглой кроватью, дутыми диванчиками у стен, баром и холодильником. Стайлз лежит, свесив ноги, на кровати в куче атласных одеял, отражающих сияние всех оттенков синего. Он болтает правой ногой и курит косяк, выдувая вверх ленивые, тяжелые клубы дыма. Одежды на Стайлзе нет. Первая мысль: Стайлз красивый. Высокий, широкоплечий, по-юношески угловатый и очень худой, но жилистый. Красивые руки с выступающими косточками широких запястий и длинными узловатыми пальцами. Красивый профиль, бледный, с острыми скулами и жесткими губами, с намечающейся морщинкой между бровей и созвездием темных родинок на белой коже. Длинные ресницы подрагивают от попадающего в глаза дыма. Дерек понимает, что Стайлз был таким и в день их знакомства, но тогда Дерек будто смотрел на него сквозь темные очки с мутными стеклами. Он подходит к постели, чувствуя ком в глотке. Хочется сгрести Стайлза в охапку и увезти - плевать, куда. - О, господи, - говорит Стайлз, скосив на него взгляд. Кашляет. - Иисус Христос. Матерь божья. Ебануться, - говорит Стайлз, обращаясь к своему косяку, - наконец-то эта херня начала действовать. Дерек закатывает глаза. Стайлз жмурится и смачно затягивается. - Я вижу призрака, - говорит Стайлз огрызку, пускающему дым, - прикинь. Это очень горячий призрак. - Стайлз, - зовет Дерек. - Тот парень. Как его. Наверное, я перебрал, Джерард ввалит мне пизды и даст выебать всему своему персональному полку гейской сраной армии. Потому, что у того парня нет моего номера, - говорит Стайлз косяку, - и адреса тоже нет. И если я вижу его здесь, - сообщает Стайлз, - то либо он сексоголик, зашедший по случайности, либо маньяк, либо любовь моей жизни. Либо мне пора бросать дурь. Дерек садится на кровать, отбирает огрызок и тушит о белый атлас. Дым, которым успела провонять комната, начинает затуманивать ему мозги, потому что, повинуясь воле божьей, Дерек наклоняется, поворачивает лицо Стайлза к себе и целует. - О, боже, - стонет Стайлз, - скажи ему, пусть валит отсюда. И целуется, обняв Дерека за шею, но быстро теряет пыл и съезжает губами по его подбородку. Щетина колется, Стайлз говорит: - Оуч. Дерек пытается высвободиться, но Стайлз взялся одной рукой за другую, накрыв его шею, зажав в тисках объятий. - Эй, упоротый, - говорит Дерек, похлопывая его по бледной щеке, - пусти меня. Стайлз убирает руки и тяжело вздыхает. Его глаза закрыты. - Вставай и одевайся, - говорит Дерек, помогая ему подняться. Стайлз с трудом принимает вертикальное положение, слабо цепляясь за Дерека, открывает глаза и пытается проморгаться. Наверное, это дым, наполняющий воздух - Дерек чувствует странный, необъяснимый приступ тепла к этому парню, похожего на побитого падшего ангела, не держащегося на ногах. Это выбивается из любого понятия нормы. Если бы реальность соответствовала норме, Дерек бы не чувствовал ничего подобного. - Это одна из немногих доступных мне форм протеста, - бормочет Стайлз, - упарываться в говно на работе. Клиенты начинают жаловаться, что я ржу или засыпаю в ответственные моменты. Джерарду скоро надоест, хотя, наверное, не скоро. Да и нельзя, чтобы ему надоело. В общем, я немного психанул. - Где твоя одежда? - Дерек, это ты? - Да, твою мать, Стайлз, это я. - О, блядские копыта, реально - ты, - произносит Стайлз и лезет обниматься. Дерек подавляет в себе ярость и обнимает в ответ. Сейчас, в эту минуту, он не в состоянии трезво мыслить. Дурь - что бы там Стайлз ни распылил по комнате - берет его и довольно быстро. Дерек чувствует под ладонями выпирающие ребра. Дерек чувствует слишком много всего. Он дожидается, пока Стайлз оденется и разберется, как застегивать молнию в своей серой толстовке, кажущейся синей под пятнами света. Стайлз невнятно подпевает колонкам, проигрывающим что-то из «Radiohead». Прислушавшись, Дерек понимает, что Стайлз поет совсем не это, а "Blue" Eiffel 65. Тихим, приятным на слух голосом, мимо нот. Он действительно весь синий. - Пошли, - говорит Стайлз, взвалив рюкзак на плечо и тут же шатнувшись в сторону под его весом. Дерек забирает рюкзак, свободной рукой обнимает Стайлза за плечи и выводит в красный коридор. Тишина снова бьет по мозгам. Женщина на ресепшне вежливо, приветливо улыбается. - Смените обстановку? Дерек кивает. Женщина говорит, что с него - пятьдесят долларов. Это базовая цена за лифт, разодетого парня-указателя и за ее дрессированную улыбку. Словом, просто спуститься в красный коридор и подняться обратно стоило бы вам пятьдесят долларов. - Эй, Тина, - заговорщицки склонившись к женщине, шепчет Стайлз. Женщина тут же склоняется к нему. - Скажи дедуле, что я пошел с целой компанией. Скажи, что они все были черные. В наколках. Футбольные фанаты. Только, ну, скажи так, чтобы он поверил. Короче, про черных можешь не говорить. Стайлз прижимает пальцами к столу стодолларовую купюру и тащит к женщине. Она забирает и говорит Дереку: - Извините. Приятного вечера. Разодетый, как новогоднее дерево, паренек вежливо указывает на раскрывшиеся дверцы лифта. Не иначе, на случай, если гости заблудились. В дверях лифта они сталкиваются с каким-то интеллигентного вида мужиком в тройке и лакированных туфлях. Дверцы закрываются, скрывая то, как интеллигент подходит к ресепшну. В лифте Стайлз говорит заплетающимся языком, но абсолютно связно: - Наверху камеры. Я выйду один, ты нажмешь на «стоп», пробудешь тут пару минут, потом выйдешь. Иди в главный выход, я выйду через служебный, подойду к главному через пять минут. Там камер нет. Дерек кивает. Когда они встречаются у главного входа, и когда Дерек приводит Стайлза к машине, усаживает на переднее и пристегивает, и когда он обходит внедорожник и садится за руль, Стайлз медленно формулирует: - Я правда сейчас взял и съебался с парнем, с которым обещал себе никуда не съебываться, потому что иначе его нахер порежут на рождественский серпантин? А Дерек спрашивает: - Пить хочешь? - Стайлз кивает, и Дерек указывает на бардачок. Стайлз достает бутылку минералки и присасывается к ней. Допив, он убирает ее на место, закрывает ящик, низко сползает на сиденье. Дерек еще только выруливает с парковки, а Стайлз уже не подает признаков сознания. Дерек думает, что Стайлз мог не спать всю ночь. Впервые за несколько дней после того, как Стайлз свалил из его лофта, Дерек чувствует себя действительно спокойно.