Демон во мне

      Белый плащ с языками пламени по нижнему краю и надписью кандзи[1] «Тень огня четвертого поколения». Традиционная красная шляпа, на белом участке головного убора иероглиф «Хо» - огонь. Йондайме Хокаге во всем своем великолепии стоял у окна в больничной палате, ожидая пробуждения джинчурики. Синие глаза Минато оглядывали тучи, что скрывали синее небо над Конохой, обещая дождь. Мужчина смотрел куда угодно, лишь бы не видеть хрупкое тело малыша, что лежало неподвижно на больничной постели.       Все мелкие ссадины на теле Наруто исчезли на второй день лечения, переломанные кости начали срастаться уже на третий. Чудовищная регенерация джинчурики просто пугает. Лис старался побыстрее восстановить тело своего носителя, но вот вопрос: почему? Ответа никто не знал, а неизвестное пугает. Но все же, не смотря на скорость восстановления, Наруто не просыпался уже вторую неделю, и с каждым часом это беспокоило Минато все больше. Все ирьенины нервно передергивали плечами и старались скрыться, как только видели ребенка.       Это была забота каге[2] о главном оружии деревни. Минато беспокоился о Наруто потому, что малыш был джинчурики Конохи. Но все же Йондайме было жаль ребенка. По-человечески жаль, как котенка, выброшенного на улицу, которого нельзя взять домой, но можно подлечить и покормить. Странное сравнение не правда ли? Но как сына принять его Намикадзе не мог. Слишком свежи раны на сердце, не в его силах заставить себя полюбить того, кто отнял у него самую любимую и дорогую — Кушину.       Дыхание Наруто изменилось, умеренный глубокий ритм сна сменился, говоря о пробуждение оного. Это изменение Минато сразу заметил, все-таки он не за "пожалуйста" стал каге, но еще пару минут не решался взглянуть на паренька. Вдох — собрать всю ненависть и горе, выдох — запечатать чувства глубоко. Четвертый стянул шляпу на спину и обернулся к малышу, который сел на край постели, спеша убежать до того, как его заметят. Их взгляды встретились: спокойный, за которым скрывалось волнение, и напуганный, полный страха в сапфировых глубинах. Наруто боялся снова быть побитым, взрослые не внушали ему доверия. Чего стоит одна Китсу. Ребенок поспешно перевел взгляд на свои руки, склонив голову, он ожидал своей участи. Привык уже, что во всем виноват сам и должен отвечать за свои провинности, даже если и обвинен без вины.       — Ты как? Ничего не болит? — нарушил тишину мягкий голос Минато. Хокаге не знал, как начать разговор, он даже не мог вообразить, что скажет. Этот диалог, как бы Четвертый не пытался придумать, совершенно не клеился даже в его мыслях. Но в тот момент эти вопросы казались ему наиболее уместными.       Уловив заботу в голосе, Наруто совершенно растерялся. В помещении на долгих три минуты воцарилась тишина. Никто никогда так не беспокоился за него, и он даже не понимал, как на это реагировать.       — Спасибо, все нормально, — осторожно ответил блондинчик, вспомнив уроки "няни", он наклонил голову и весь сжался в комочек, ожидая удара за то, что слишком долго не отвечал. Но вместо боли он почувствовал легкое поглаживание по голове.       — Да не бойся ты, я тебя не обижу, — обратился Минато к ребенку с самой теплой улыбкой, пытаясь успокоить малыша, видя как тот съежился. Дети очень чутко чувствуют мир, как детекторы лжи, верят только правдивым словам. Наруто украдкой поглядывал на мужчину и поняв, что улыбка вполне искренняя и доверять незнакомцу можно, позволил себе немного расслабится.       — Можно спросить? — тихо и нерешительно спросил ребенок, зная как ненавидит вопросы Китсу и помня удары, которые получал за любопытство.       — Спрашивай, Наруто, — великодушно разрешил Хокаге, даря блондинчику еще одну, такую редкую на лице Минато, улыбку. Фальшивую улыбку. Ребенок запнулся и вместо «Кто вы?» удивленно вырвалось:       — Почему вы зовете меня по имени, я же демон?       Такой сложный вопрос ввел в ступор Намикадзе. Пусть снаружи он казался эталоном спокойствия и расслабленности, но в его душе поднялась буря. В голове мелькала тысяча слов, которые никак не хотели складываться в предложения. Эмоции перемешались с обрывками мыслей. «Как надо обращаться с ребенком, чтобы он задавал ТАКИЕ вопросы?» — более-менее прояснился в его голове вразумительный вопрос.       — Что хочу, то и делаю, — с импровизировал Хокаге. Он очень быстро понял весь идиотизм своего ответа. «Ну и, что за ересь я несу?» — кривая ухмылка скользнула на губы и скрылась в глазах, утаившись в их синеве.       — Кто вы? — дерзость незнакомца зацепила душу Наруто и нырнула вглубь сознания. Уверенность в словах — вот, что почувствовал трехлетний малыш. Уверенность, которой так не хватало ему самому.       — Я Йондайме Хокаге, Минато Намикадзе... — еще один вопрос, что заставил главу деревни задуматься. «И правда кто я?» Глава маленького клана. Хокаге скрытой деревни. Сильный воин. Плохой отец. Мысли о сыне затронули крохи воспоминаний. Кушина... Наверх всплыло болезненное — смерть жены, одиночество, которое в последнее время полюбилось. «По правде настоящая Желтая Молния Конохи затерялась, с горя заблудилась в бумагах, работе», — печаль спряталась там же, где и ухмылка, в глазах. Хокаге тряхнул головой, откидывая невеселые мысли.       — Пора домой Наруто-кун, — устало произнес Минато.       — К Китсу-сан? — в глазах, в голосе, в движениях парня снова проявились черты страха. Ребенок понимал, как только окажется один на один с «няней» получит профилактику идиотизма. Будет банально избит за то, что заставил тетку «волноваться». «Домой» — самое страшное, что он мог себе представить. — Я не хочу домой... Пожалуйста, я не хочу возвращаться к Китсу-сан, — бормотал Наруто, в синих глазах ребенка застыли слезы. — Китсу-сан плохая, — влага побежала по щекам.        — Тише, — Четвертый неуклюже прижал к себе Наруто, — у тебя новый дом. А няню ты больше никогда не увидишь, — губы Минато сложились в линию, светлые брови на переносице сомкнулись. Йондайме выгнал Китсу из селения, и есть за что. Из-за этой Мико ребенок попал в больницу. Непростительное отношение к джинчурики. За те деньги, что ей платили за содержание малыша, можно и получше относиться к сосуду девятихвостого.       Наруто вытер ладошками слезы и лучезарно улыбнулся на столь прекрасную новость. Есть все-таки справедливость в этом мире. Ох, знал бы он, что его ожидает впереди, тумаки няни не казались бы ему самым страшным. Ведь в стенах няниного дома ребенок получал лишь от одной жительницы селения, а что будет когда вся деревня ополчится на тебя? Но блондинчик не смотрел так далеко вперед, радуясь освобождению.       Минато направился к выходу с палаты, и ребенок поспешил за ним. Двое блондинов не спеша, в полном молчании, топали по коридору. Хокаге снова погрузился в свои мысли, витая в облаках где-то в соседнем измерении, а Наруто просто грелся в лучах безопасности находясь рядом с Намикадзе, чувствуя силу и уверенность, чувствуя невероятною мощь, океан горечи и тонны одиночества. Все эти неожиданные чувства привели в смятение маленького Наруто.       Как только эти двое ступили за ворота больницы, начался дождь. Серые тучи больше не могли копить в себе всю влагу, отдавая ее земле. Холодные капли вернули Йондайме в реальность. Прогулка под дождем может грозить простудой малышу, который только вышел с больницы и не горел желанием туда возвращаться, Минато это понимал. Намикадзе бережно усадил Наруто на свою спину и накинул на его голову шляпу Хокаге, укрывая того от холодных капель.       — Держись крепче, — услышал блондинчик сквозь песню дождя. Ребенок что есть силы схватился за шею Хокаге. — Только не задуши, — усмехнулся Четвертый на столь сильные «объятия».       Наруто молча расслабил хватку и они умчались вверх. Прыжок на крышу здания, невероятной скорости бег по верхушкам домов. Захватывающий путь по крышам занял не более пяти минут, Хокаге мягко спустился к самой двери нового жилища джинчурики. Дверь бесшумно открылась, и дом поприветствовал блондинов своей чистотой.       — Заходи, смелее. Это теперь твой дом, — стянув свою шляпу, он немного подпихнул Наруто в сторону дома и, развернувшись, уже хотел покинуть ребенка, дав время на изучения квартиры. Сам Узумаки видя, что добрый Йондайме, по существу единственный человек, у которого можно спросить ответы на давно мучающие вопросы, хочет уйти, схватил его за подол плаща. Эмоции быстро сменялись на лице джинчурики, за восторгом пришла решимость. Малыш понимал, другого шанса спросить о родителях может и не быть. Китсу никогда не отвечала на его вопросы, а другие даже не говорили с ним.       — Где мои мама и папа? — скороговоркой задал вопрос Наруто, боясь не успеть. Он с надеждой смотрел на Минато, моля об ответе, хотя тот и стоял к нему спиной.       Хокаге замер так и не завершив шаг. Дождь только набирал обороты, обещая перерасти в настоящую грозу. Намикадзе молчал, даже не повернувшись лицом к джинчурики. Маленькая печать, сдерживающая ненависть и боль, рассыпалась под давлением воспоминаний. Утрата Кушины сильно изменила Минато. В этот момент он ненавидел весь мир за то, что выжил в той схватке, а не умер вместе с любимой. Но больше всего он ненавидел Кьюби, который убил ее, ненавидел сына. Сына, в котором прячется монстр, убивший жену. Сына, за которого отдала жизнь Кушина.       Узумаки медленно отпустил край плаща, понимая, что не получит ответ на мучающий его вопрос. А эмоциональное поле вокруг заставило Наруто сделать шаг к двери. Напряжение, повисшее в воздухе, можно было почувствовать наощупь. Ледяная ненависть будто замораживала пространство. Ребенок, глупый малыш, ничего не понимал и не мог понимать, но все же джинчурики пожалел о заданном вопросе.       — Три года назад, — неожиданно начал Четвертый, — демон напал на деревню. Во время битвы с этим демоном многие погибли, и твои родители тоже, — сухо произнес Минато. — Все остальное неважно, кем они были, их имена. Они умерли и все. Большего тебе не надо знать.       Четвертый спрыгнул вниз и умчался, скрывшись в лесу капель, созданным грозой. Люди — существа, которые боятся боли. Некоторые из нас привыкают к физическим страданиям и избавляются от эмоций, чтобы убежать от того, что заставляет страдать. Мы убегаем от всего, что хоть как-то может напомнить нам о горе. И Минато не исключение. Наивно полагая, что от душевных терзаний можно скрыться, он потерял себя.