Красавчик

Мир сузился до двух янтарных точек на жуткой волосатой морде. Господи… Неужели это конец? — Крикну — беги, — почти не разжимая губ, шепнул Ятен, но слова эхом раздались в мозгу; его ладонь крепко сжала мою. — Давай! — его отчаянный возглас, и мои ноги сами несут меня вдоль берега, с ловкостью олимпийца преодолевая валуны и коряги. Перед глазами — калейдоскоп из зелени и белого хвоста Ятена, в голове — пустой лист А4. Я лопатками ощущаю еще не сомкнувшиеся на моей спине зубастые челюсти и несусь, что есть силы, не задумываясь ни о чем. Ятен ныряет в чащу, я — за ним, мы петляем, но не останавливаемся. Кажется, я слышу, как «морда» рычит позади, я слышу ее дыхание, мягкий удар лап по земле… Неожиданно хвост Ятена пропадает из видимости, и я лечу на землю, жалобно вскрикнув. Ладони больно проезжаются по корням деревьев, и колени горят, но я даже не осознаю, что упала, и рвусь дальше, но Коу перехватывает меня: — Стой, — он задыхается и откидывается на спину. — Зверь… куда-то делся… Я оглядываюсь, но везде только ветки — бесконечные, однотонно-зеленые, жуткие. Неожиданно страх и усталость одной волной накрыли меня: — Где мы? — я даже повертела головой, будто ожидала увидеть табличку с указателем. — Я… не знаю, — Ятен сел, вытягивая вперед ноги. — Никогда здесь не был. — Но мы ведь не могли убежать далеко, правда? — честное слово, хочется разрыдаться в голос в бесконечной жалости к себе. — Правда, Ятен? — я дрожу. Коу молчит, устало и нервно оглядываясь по сторонам. — Надо идти, — тяжело произнес он, игнорируя мой вопрос, и встает на ноги. А я все продолжаю тупо сидеть, прижимая ладони к груди. Коу поворачивает в обратную сторону, откуда мы бежали, и раздраженно оборачивается ко мне: — Ну и что сидим? Минако, мы заблудились, и если будем просиживать на одном месте, то так тут и останемся. Ты этого ждешь? У меня шок, я ничего не могу разобрать, но отчаянно мотаю головой из стороны в сторону, поднимаясь на ноги, зудящие от усталости. Мы плутали час, два, вечность — дикий лес оставался диким лесом, таящим в себе множество опасностей, и я окончательно свыклась с мыслью, что умру. От голода, холода, а может, достанусь на ужин какому-нибудь хищнику. Сначала было жутко думать про смерть, потом — почти приятно, когда целая туча комаров, отобедав моей кровушкой, сменилась следующими посетителями. Вдруг смерть — это не так уж и плохо? По крайней мере, я уже не буду испытывать зуд… а это тоже ничего себе… Если я под действием безнадеги и усталости совсем превратилась в куклу, апатично сносящую все проблемы, то Ятен чем дальше, тем больше злился и с остервенением раздвигал попадающиеся на пути ветки и коряги. Лично мне было непонятно такое его поведение. Не легче ли просто сдаться? Лечь вот тут под валуном и тихо умереть?.. — Ятен, я больше не могу, давай остановимся, — вяло взмолилась я, обнимая себя за плечи — над лесом легла холодная влажная ночь, а на мне только маечка и шорты. — Мы должны идти, — упрямо рыкнул Коу, ломясь сквозь валежник. — Но мы ничего не добьемся этим, — не знаю, откуда в моем голосе появилась решимость. — Ночь, ты понимаешь? Нам надо где-то укрыться, иначе та «морда» вернется за нами. — Минако… — угрожающе прошипел он, не останавливаясь. — Я никуда не пойду! — заявила я, выдергивая закоченевшую ладонь из его пальцев. — Я сейчас скончаюсь от усталости, меня обглодали комары, а самой мне есть нечего! — я даже возмущенно уперла руки в боки, глядя в растерянные глаза Ятена. — Нам просто необходим отдых и убежище. Возьми себя уже в руки, Ятен! Еще с минуту он упрямо и зло глядел на меня, потом вздохнул и устало оперся спиной о дерево. — Не могу поверить, что мы заблудились, — прошептал он. — Ты понимаешь, Минако, что нас не будут искать? Я сам отправил слуг в город, а отец так привык к моим выходкам, что не скоро хватится. Нет, не хочу я умирать. Не сейчас, не здесь. — Не говори так, нас найдут. Мы принялись сваливать ветви в кучу наподобие шалаша — совсем не просто в темноте ползать по лесу, да и заледеневшие пальцы отказывались слушаться, словно я их зимой в проруби полоскала. Нас окружал глухой, но не очень густой лес, и это в каком-то плане помогало: валежника было достаточно, но не до такой степени, чтобы тонуть в нем. — Давай, залезай, — когда все было готово, сказал Ятен, и я проползла внутрь, больно цепляясь за ветви. Ятен — следом, места катастрофически не хватало. — Минако, может, тебе похудеть? — прокряхтел Коу, копошась рядом со мной. — ЧТО?! Что этот смертник тут городит? С ума, что ли, с горя сошел? — Тут… совсем… нет места… Ой! — я ткнула его локтем наугад. — Ты меня потомства лишишь! — Прости! — пискнула я, краснея. Я что, и вправду попала «туда»? — Так, давай ляжем по-другому, — принялась распоряжаться я. — Где там твоя голова? Давай в одну сторону с моей. — Полезай уж ты лучше ко мне, — отдуваясь, сказал зеленоглазый. — Я и так уже не могу понять, где у меня нога, а где рука. Я полезла на голос (наверное, отдавив маленькому боссу все печенки с селезенками). — Эй… Минако, если так и дальше будешь двигаться, потомству все-таки быть. — Ятен! — Все, шучу, — хихикнул наглец. — Это на нервной почве. Но папа бы обрадовался. — Губу закатай, — буркнула я, вторично заливаясь краской. Нащупала хвост (Эврика!) и, как могла, легла рядом, наконец, замирая. — Эй! — я чуть не задохнулась от возмущения, когда чьи-то наглые да притом холодные руки сомкнулись на мне. — Тихо ты! — циркнул Ятен, не давая мне вырваться. — Это метод пингвинов. — Я тебе сейчас такой метод покажу… — Ой, Мина, я стесняюсь, — нарочито смущенным тоном пролепетал засранец (ну слов на него уже нет!). — Да ты… ты! — я дышала, как рыба на берегу, но слова протеста птичками разлетелись в разные стороны. — Вот и славно, нет ничего лучше молчаливой женщины, — тихо рассмеялся Коу; его и вправду плющит. — А пингвины тоже за грудь лапают? — Какую еще грудь? — наивно спросил зеленоглазый. — Мою! — Нет. — Тогда что твоя рука делает в районе моего декольте? — А я откуда знал, что это твое декольте? Мне, мать вашу, нихрена не видно! — А теперь знаешь. Вопрос повторить? Он завозился, но в целом положение его пошлой клешни мало изменилось. — Все? Может вам, мадам Айно, еще книгу жалоб и предложений принести? — иронично спросил он. — Если она имеется в этом гребаном лесу, то не помешало бы, — в тон ответила я. — Претензий по горло. — Например? — Например? Хм! Мой желудок ест меня изнутри, мошки — снаружи, а одна толстая белобрысая «претензия» посягает на мои многострадальные нервы! — Мои бы кто жалобы выслушал. — Я вся внимание. — Я грязный, мокрый и голодный. У меня все дико болит. Рядом со мной лежит противная язва, тоже грязная, мокрая и злая, как собака. — Если что-то не устраивает — лес большой, — я ущипнула Коу, искренне надеясь, что хоть на этот раз избежала всех провокационных частей тела. — Ты тоже, знаешь ли, не Джонни Депп, и пахнешь далеко не розами. И у тебя ледяной нос! — Я не говорил, что ты страшная! — возмутился мой маленький босс. — И про запах ни слова не сказал. — Еще бы сказал… — А что? Ты пахнешь неплохо. Деревом и прелой листвой. Я отчего-то смутилась: — Прости. — Ничего, — буркнул он. — А нос я сейчас о тебя согрею, и он совсем не будет холодным, — и Ятен уткнул свой нос куда-то мне в шею. Я совсем растерялась. Неожиданно вся эта ситуация показалась мне такой интимной, несмотря на то, что положение наше с Ятеном совсем не завидное. Мы заблудились в лесу, при себе — ничего, хватятся нас, похоже, не скоро, но… Что-то не так. Во мне не так. В нас. — Давай уже спать, — примирительно вздохнул Ятен, опаляя шею горячим дыханием. — Надеюсь, завтра проснемся. — Буду оптимисткой до конца. Мы замолчали. Я вслушивалась в звуки леса, которые жутким ознобом отдавались по спине, но я изо всех сил пыталась отрешиться от них и, наконец, заснуть. Буквально сразу я стала замечать пользу чудесного пингвиньего метода — тепло возвращалось ко мне. Жаль только, что в желудке мучительно пусто. Но ничего, мы выберемся, я верю, нас найдут… Я покрепче обхватила Ятена руками, забираясь ладонями под футболку, чтобы согреть пальцы. — Ты что, передумала на счет потомства? — игриво хохотнул он. — Дурак, — фыркнула я. — Метод пингвинов. — Ну ты толкни, если что, — зевнул Коу. — Пингвины… они отзывчивые.