Не отрекаются, любя

      Наутро, едва забрезжил рассвет, весь замок стоял на ушах. Собственно, приказ о сборах был отдан еще накануне, но сегодня суета была более ощутимой, ибо господин непременно желал выехать после полудня. Горничные укладывали одежду и личные вещи, конюхи спешно чистили и заранее седлали лошадей, а начальник гарнизона отчитывался перед графом, подавая тому на подпись последние бумаги. Остальные слуги, не желая прослыть лентяями, тоже создавали видимость кипучей деятельности.       Когда приготовления были окончены, я прошла по комнатам, мысленно прощаясь с крепостью. Несмотря на все волнения и неприятные эмоции, которые доставило пребывание в ней, было немного жаль покидать эти угрюмые древние стены. Ведь Ноттингемский замок подарил мне неслыханный подарок: именно здесь два непримиримых врага нашли в себе силы опустить клинки и сделать шаг навстречу друг другу ради общей возлюбленной. Я не питала напрасных иллюзий относительно их дальнейших отношений, но надеялась, что при следующей встрече они не забудут, как сражались бок о бок.       Последний раз заскрипели огромные колеса — шестерни, разматывающие чугунные цепи, и откидной мост, вздрогнув, лег надо рвом. Граф подал мне руку, предлагая войти в карету, и приказал отправляться. Плавно качаясь на рессорах, коляска покатилась по размытой дождем дороге, и одинокая крепость еще долго виднелась на фоне сумрачного неба, пока окончательно не скрылась за холмом.       Спустя два дня мы прибыли в Лондон, но граф велел не останавливаться и направляться сразу в порт.       — Разве ты не нанесешь прощальный визит английскому королю? — полюбопытствовала я.       — Я уже попрощался с ним, — коротко ответил супруг. — Дальнейшие сантименты не доставят удовольствие ни ему, ни мне.       Проезжая через главную столичную площадь, я заметила строящийся эшафот. Георг с размахом подошел к делу, видимо, намереваясь превратить казнь в показательное шоу, дабы все недовольные его правлением устрашились и более никогда не смели перечить воле короля. Интересно, получится ли у брата освободить атамана? Тихо, чтобы не услышал муж, я пожелала обоим удачи.       Русский корабль действительно ждал нас у причала, но в этот раз плавание проходило не столь спокойно. Октябрь — месяц бурь, и дважды мы попадали в самый настоящий шторм. Судно бросало с боку на бок, захлестывало огромными волнами, смывая с палубы непридраенные предметы, в клочья разрывая паруса и ломая оснастку. Однако благодаря мастерству матросов мы достигли берегов Российской Империи без человеческих жертв.       Теперь можно было расслабиться. Мягкий климат русских земель до боли напоминал родной, румынский и, как бы сильно ни хотелось домой, иногда я просила остановить карету и прогуляться, чтобы размять ноги и дать передохнуть уставшим лошадям. Березовые рощи полыхали золотом, на вспаханных озимых полях зеленели всходы, а небо казалось бескрайним и чистым, наполняя душу необъяснимой радостью и ощущением свободы. На ночь мы останавливались в гостиницах, именуемых в России постоялым двором. Небольшие деревянные строения щедро топили, и я уже забыла о постоянном холоде Ноттингемского замка, навек въевшемся в древние камни.       Однажды ночью мне не спалось. Близилось полнолуние, и яркое ночное светило беззастенчиво заглядывало в окно, освещая все уголки комнаты и наполняя ее густой белесой дымкой. Было душно и жарко. Стараясь не потревожить спящего мужа, я поднялась с кровати. Надела теплую накидку из соболей, на днях по случаю купленную графом, и вышла на балкон.       Прохладный сырой ветер ударил в лицо, раскидывая распущенные волосы. Облокотившись о резные перила, я вдохнула полной грудью, наслаждаясь изумительными запахами осени. Влажная земля, прелые листья, мокрая кора деревьев — все это сплеталось в неповторимый и волнующий аромат. Тихо шелестели ветви, засыпая листвой садовые дорожки, старательно подметенные накануне местной прислугой. Вся природа дышала покоем и умиротворением, она не умирала, а лишь медленно засыпала, освобождаясь от лишней ноши, готовя себе золотую постель, которая впоследствии покроется снежным одеялом…       На мои плечи мягко легли изящные холеные пальцы.       — Графине не спится?       — Графиня вышла подышать свежим воздухом, — откликнулась я, полуоборачиваясь. — Наверное, в этой гостинице бесконечные запасы дров, раз они так жарко натапливают комнаты.       — Таковы обычаи русских, — усмехнулся граф, — у них все от души. Но быть может, — словно опомнился он, — ты хотела побыть одна, а я нарушаю планы?       — Конечно, нет, — я ласково улыбнулась. — Твое общество всегда желанно для меня!       Супруг не спеша порылся в кармане и протянул мне раскрытую ладонь:       — Кажется, ты где-то его потеряла, — негромко сказал он.       Лунный свет заиграл на гранях крупного рубина, окруженного серебряным орнаментом, складывающимся в затейливый вензель. Ахнув, я протянула руку к своему обручальному кольцу, но граф мягко перехватил ее.       — Я сам.       Медленно надев кольцо мне на палец, он некоторое время рассматривал его, а потом поднес мою руку к губам.       — Вспоминаешь, как делал это первый раз? — спросила я.       Граф качнул головой:       — С тобой не нужны воспоминания. Каждый день несет новые впечатления, которые напрочь затмевают предыдущие.       — Следует воспринимать это как комплимент?       — Несомненно!       Граф плотнее запахнул на мне накидку и обнял со спины. Коснувшись губами моего виска, легко поцеловал.       — Знаешь, — задумчиво произнес он, — а ведь я не собирался жениться до сорока лет, да и потом — только ради возможности иметь законных наследников.       — Зачем тогда женился в двадцать шесть?       — Потому что встретил тебя, — вздохнул он, смыкая руки на моей талии и прижимаясь крепче. — Ты покорила меня своей искренностью, заставив вновь пережить давно забытые чувства. Я не мог тебя потерять, не мог допустить, чтобы однажды кто-то другой повел тебя к алтарю.       Ветер замер на мгновение, словно удивившись словам любви, так странно звучащим в устах гордого графа, привыкшего получать желаемое по щелчку пальца и обычно не обременявшего себя заботой о моральной стороне вопроса.       — Ты отказался от свободы, — проговорила я, слегка растерявшись, — от других женщин, чтобы обладать только одной из них.       — Иногда мужчине достаточно одной женщины. Если она та, которую давно искал.       Оживший ветер зашумел в ветвях, обдал холодным порывом, срывая с ресниц невольно навернувшуюся слезу…       …Если я скажу, что та ночь была волшебной, я солгу. Она была лучшей в моей жизни.       Как и предсказывал граф, по возвращении в Румынию нас ожидал торжественный прием. Чрезвычайно обрадованный привезенными из Англии бумагами король устроил званый обед, на который собрал всю придворную знать. Прежде чем приступить к трапезе, он произнес хвалебную речь в адрес своего фаворита, и я в который раз поразилась сложности и патетике придворного этикета. Мой супруг был гордо назван одним из достойнейших сынов страны, не жалеющим живота своего ради ее блага и процветания, искусным послом и тонким дипломатом. В красках перечислив имеющиеся таланты графа, король не постеснялся приписать ему новые, которыми тот отродясь не обладал. После чего, упомянув необыкновенно важную миссию в Лондоне, торжественно пообещал, что после следующего подобного подвига он с радостью пожалует Владиславу Дракуле титул князя.       — Ну все, — скептически прошептал граф мне на ухо, со скромной улыбкой выслушивая королевские дифирамбы, — теперь количество моих почитателей увеличится вдвое, а число завистников удесятерится. Однако, зная характер своей супруги, — он бросил на меня быстрый взгляд, — я бы поостерегся с получением нового титула.       Не успели утихнуть торжества по поводу возвращения графа, как в высшем обществе поползли тревожные слухи: в консервативной Англии вспыхнуло невиданное доселе крестьянское восстание, вынудившее правящего короля Георга пойти на уступки и пожаловать народу конституцию, а также согласиться на созыв парламента, существенно ограничившего абсолютную королевскую власть. Целую неделю столичная аристократия обсуждала это событие, гадая, как оно отразится на европейской монархии и на Румынии в частности.       А потом вернулся Гэбриел, необыкновенно довольный и гордый собой. Посетив дом отца, в котором он остановился, я пыталась расспросить брата о событиях в Англии и его непосредственном в них участии, но на все вопросы тот отвечал лишь загадочной улыбкой. «Ричард Грей просил передать привет моей прекрасной сестре. Он надеется, что ты сохранишь его лук в качестве памятного подарка» — вот и все, что мне удалось от него добиться.       В декабре, на мой девятнадцатый день рождения граф устроил шикарный бал, пригласив на него чуть ли не всю столицу. Брат прислал подарок и пространную записку, в которой извинялся за невозможность явиться лично. И хотя он ссылался на сложности со службой, на которую вновь поступил по своем прибытии, я понимала, что причина на самом деле в нежелании посещать дом моего супруга. Однако через три дня, когда мы с мужем навестили отца с ответным визитом, брат сильно меня удивил. Он не только не покинул общую гостиную, в которой старый граф Ван Хельсинг принимал гостей, но и поздоровался с бывшим союзником сдержанным кивком головы. Бедный папа, ничего не знающий о событиях в Ноттингеме, в страшном волнении созерцал присутствие под одной крышей двух давних врагов, которые пока вроде не собирались бросаться друг на друга с оружием в руках. Заботливо обхаживая зятя, непринужденно устроившегося в кресле, он то и дело бросал тревожные взгляды на сына, облюбовавшего диванчик у дальней стены. Но Гэбриел, прихватив себе бутылку вина, был невозмутим и старательно делал вид, будто кроме него в этой комнате никого нет.       Я сидела чуть поодаль и, сложив на коленях руки, наблюдала за тремя дорогими моему сердцу людьми. «Нет, — думала я, — брату и мужу никогда не стать друзьями, но первый шаг к примирению уже сделан».