Песнь Волхва

      - Мря-а-ау! - громко завопил Глотик, что по-кошачьи означало «дай пожрать, раб». И курица к нему присоединилась. Свят открыл глаза. Проклятые животные! Корм. Где корм? - Где корм? - крикнул он в пустоту, через секунду дверца кухонного шкафа медленно отворилась. - Спасибо, Домовуша! Парень достал корм и кинул его коту, теперь предстояло выйти на улицу и нарвать свежей травы для этой проклятой птицы. А настроение такое прямо праздничное какое-то. Еще бы, такое вытерпеть! Да после вчерашнего хоть в адскую лощину! В честь хорошего расположения духа парень даже музыку негромко включил. Заиграло «Another one bites the dust», и Свят, слегка пританцовывая, вывалился на улицу. И тут он увидел Милена и вчерашнюю роженицу. Сидели они на траве, поедали яблоки с его, Святовых, яблонь и препирались. С ночи они сидят, что ли? - Кто тебя надоумил? - со вчерашним упрямством спрашивал Мил. - Не скажу! -Вот пойду к мамке твоей... - И пошлет она тебя к гомору! Да для нее корова Мурка важнее собственной дочери! - К отцу... - И скажет вам наша семья спасибо, ибо сгинул он в лесах! А сама сидит, да юбку свою длинную теребит. Вообще, по наблюдениям врача из города, одевались местные барышни не то что бы по-деревенски, а скорее в стиле 50-60 годов: неяркие платья с какими-нибудь узорами и, что чаще, неброскими мелкими цветочками, длинные до щиколотки и с короткими рукавами. Естественно, никакого вам декольте, хотя девчонки здесь и правда симпатичные есть. Обидно даже. - Растудыть твою в коромысло! Точно ведь. Сгинул! А все потому что, некоторые элементращину не знают, да дурость в голове зияет! - Да бес меня попутал! Дядя! - начала она опять оправдываться. - Беда и горе в людях живут! За свои проступки сама отвечай! Надулась девица, отвернулась, распустила спутанные волосы и давай косу заплетать. Красивая, Свят не мог с этим спорить, но глупая... - Бесстыжая рожа, а не краснеет! - вроде как выругался Мил, встал да пошел к врачу. - Лови яблочко. Свят поймал. - Молчит? - Как рыба, поганка этакая! Одно ясно, тварь эта, которая дуреху нашу подговорила, из нашего поселения, - задумчиво произнес знахарь. - Из деревни в смысле? - Ты не просто городской, ты еще и тупой. Несколько деревень образуют поселения, поселения образуют... - Понял-понял, административное деление и прочее. А какие тут еще деревни? - Ну, ближе всех Конюсята будут, а так еще три есть. Кстати, готовься, как про тебя и там прознают, так и запрягут на себя работать. - А дорога? - Всего одна. - А через поле нельзя, ну, или через лес? - На поле нынче борщевик разросся... - Еще одна мистическая хрень? - Дурак, растение это. Опасное. Ожоги остаются... Городской, ты меня удивляешь все больше с каждым днем. Ладно у вас в городах чудь не распространена, и твое незнание в этой области объяснимо... Но борщевик-то растет почти на всей территории России! И не только, между прочим. Злой сонный Мил был хуже голодного Глотика. Свят отказался от контрнаступления и, подняв руки в качестве защиты, отступил в дом. - Я схожу к своему знакомому одному в соседнюю деревню. Он точно знает, у кого у нас тут мысли плохие. Из людей в смысле, - напоследок сказал Мил уходя.       Дома курица, все так же истошно кудахтая, сидела и ждала своего завтрака. Свят сел перед ней на корточки и серьезным тоном начал: - Смотри, курица... Не придумал я еще тебе имя, поэтому будешь по-прежнему курицей. Так вот, курица, я тебя в клетку не садил, пространство тебе не ограничивал, ты можешь самостоятельно встать и выйти на улицу, где каждый куст — твой! Просто надо оторвать свой зад. Да я из-за вас двоих, - парень глянул и на кота, все еще уничтожавшего свой завтрак, - даже дверь приоткрытой держу. Выходи — не хочу! - Ах ты дрянь! - услышал он снаружи и тут же выбежал. - Ну, мам! - кричала упрямая девчонка, пока какая-то старуха, держа за косу, тащила ее за собой. - Да кто тебя теперь такую возьмет! Да как я после этого людям в глаза смотреть должна! Дочь с Самим спуталась! Женщина - полная такая, но при этом не облезшая как старуха, а даже привлекательная в чем-то - увидела Свята и потащилась к нему: - Спасибо, - она поклонилась почти до земли, такой растяжкой даже парень похвастаться не мог, - за непутевую дочь. - Пожалуйста! - машинально ответил Свят. - А что это за адские вопли, будто режут кого? Парень прислушался, уже играла "Hard Rock Hallelujah". - Это, тетя, - рассмеялся Свят, - называется Lordi, группа такая. - Чушь какая! Нет, «рюмка водки» тоже была в репертуаре его проигрывателя, но он не решался пока ее включать. Хотя так, наверное, даже за своего примут. - Да кто тебя теперь такую возьмет замуж? - женщина опять крикнула на девчушку, когда та попыталась освободить волосы из захвата. - Кто-нибудь... - машинально ответила та. И тут женщина опять к Святу: - Возьмешь замуж? - Н-нет... - с легким шоком ответил парень; тут как раз под ногами курица вертелась, Свят взял ее на руки, - мне и этой барышни хватает. Старуха тяжело вздохнула с горечью в глазах да и пошла к себе, все так же держа за косу девчушку.       До вечера о них ничего не было слышно, но потом, словно ошпаренная, прибежала мать уже известной всей деревне дурехе. - Убежала! - вместо приветствия начала эта баба. - Кто? Куда? - Доча! В лес! К болоту! Топиться! Без лишних слов Свят схватил куртку и побежал в сторону, куда женщина указала. - Я бы Мила позвала, так нет его! - кричала она напоследок. - И без него управимся! - Ох, и получит же он нагоняя от знахаря, что на ночь глядя в лес поперся...       Побежал он что есть духу. И тут видит, Аленка из-за забора со двора своей бабки выглядывает. - Ты куда? - В лес, Аленка, за одной дурехой. - Ой, как страшно! - она закрыла лицо руками. - То-то! Спать иди! - Свят! Миленький, ты только с тропы не сходи да на голоса подозрительные не отзывайся! А то уведут тебя! Многих так уводили, мне бабушка рассказывала! - Да я вообще музыку слушать буду! - он демонстративно одел наушники. - А как до болота добраться? - Прямо по тропинке, что возле ульев дяди Кузьмича начинается, потом до березовой рощи, а там через нее до дерева, что на много-много стволов делится и направо. А там прямо до болота. - Все-то ты знаешь! - Ага! - довольно улыбнулась маленькая егоза и убежала в дом. "Не слушать," - повторил Свят и врубил музыку.       Шел по точно указанному направлению. А Аленка весьма точно все объяснила. Дочь военного она вроде, поэтому что ли? А в ушах так и играла разная, как сказали ему соседи, «заморская хрень». Но стоило дойти до какого-то странного дерева, ствол которого действительно где-то на уровне метра стал делиться и разрастаться - жуткое такое это дерево - стало страшно. Парень решил перевести дыхание, остановился, вынул наушники со все еще играющей музыкой, и попытался услышать хоть что-то. Тут и вкусил он всю прелесть ночной жизни: птицы (что ж они не спят-то?) редкие кричат, шорохи повсюду, рычание какое-то и смех... Смех?! А смех дикий такой, звонкий. Было жутко, но врач с упорством продолжил идти. - Уголек... Уголек я тут... Свят аж подпрыгнул, так его звала только одна девушка, и ее точно здесь быть не может. Вдруг он почувствовал, что кто-то будто дотронулся до локтя. А холодный ветерок по спине прогулялся, хотя рядом не одна травинка не шелохнулась. - Уголек... Уголек, ну что же ты, не рад... иди ко мне. А голос как будто приблизился, по спине пошли мурашки. Не может быть этого! Янка на другом конце страны сейчас. Но так хотелось поверить, обернуться и посмотреть в ее зеленые глаза, в которых всегда были искорки смеха. И так велико было желание, но вдруг вспомнились другие глаза и слова. "Дурень городской, и когда же ты головой думать будешь?" Очень обидно стало, что опять Милен над ним потешаться станет. Вспомнил Свят, что надо говорить, когда мерещится: - Чур меня, пращуры, от беды и от печали, от нежити и от тьмы непроглядной. Чур меня, пращуры, от лихих людей и от несчастий. Чур, меня, пращуры… Выпалив на одном дыхании все слова, он вздохнул с облегчением. Хоть что-то запомнил из разговоров со знахарем. И решил для себя, что завтра пригласит его к себе и запишет все, что надо знать. Голоса он больше не слышал, но и стоять столбом посреди поля тоже не хотелось.       Свят побежал еще быстрее, но не сразу понял, что не направо, как говорила Аленка, а налево. Возвращаясь к странному дереву, он споткнулся о корень и упал. Даже телефон с наушниками выронил. А сам при этом носом землю прокопал. Больно было жутко, но еще больше было страшно. Повторения не хотелось и, наплевав на все, бросился обратно в деревню тем же путем, что и пришел. Только пятки и сверкали, да телефон надрывался. Забежав домой, закрылся в комнате и улегся спать. Но, видно, не суждено ему было сегодня выспаться, дышать стало тяжело, вспомнив, что с утра не налил молока домовому, подскочил и побежал исправлять свое упущение. К молоку с конфетами еще рюмку водки налил, чтоб не серчал домовой на него. Шишек больше не хотелось, да и жить проще стало, когда домовой добрый, только вот обидно стало Святу, что домовой не показывается, видно, не совсем он ему еще нравится. - Домовуша, за что же ты серчаешь-то на меня, знаю, городской я, не все законы ваши мне известны и уж тем более понятны, но ведь если мне никто рассказывать не будет, откуда же я буду их знать? От Милена не допросишься, он только поучает, а на вопросы ответов не дождешься. Будь мне другом, соратником и братом, помоги мне, научи, как жить тут?       Посидев немного, и не получив ответа, направился в комнату. А войдя, замер - на кровати сидел маленький старичок с длинной бородой, в белой рубашке, красных штанишках и лаптях. Свят с интересом рассматривал своего домового, а то, что это именно он, было очевидно. - Ну шо замер-то, сам же просил, аль не рад? - Голос у домового был низкий и немного грубоватый для такого маленького существа, но приятный. Сев рядом на кровать, врач протянул ладонь своему домовому. - А имя у тебя есть? - Ему было жутко интересно. - С вопросами ты горазд! Чтобы с сим, есть мое, толковать, надо хлеб-соль предложить да чашечку. Невоспитанный ты! Но что поделалось - не переделалось. Есть имя, но тебе не скажу, выбери, как меня называть будешь сам, так и откликаться буду. Было обидно от его слов, значит не доверяет. Наверное, обида была написана у него на лице, потому что домовой стукнул со всей силы по его ладони: - Да, дурной ты хозяин, как есть дурной, имя мое настоящее тебе знать не положено. Ишь клад какой захотел! А вот, если ты мне дашь новое имя сам, то силы у меня будет больше, да и помогать мне тебе легче станет, поскольку имя - это связь. И не каждый хозяин отваживается давать имя домовому, потому что и у меня власть будет над тобой. Ты не боися, дурного я тебе ничего не сделаю. Ты волхв, сила хоть и спящая у тебя, но большая. Скоро вся нечисть будет появляться да говорить с тобой только по одному твоему желанию, и противиться не смогут тебе. Так что, не боись, аль струсил уже? - Нет, будешь Степаном, и не косись на меня, знаю, ничего оригинального, но вот уж извини, ночью ничего в голову не идет. - Я вообще молчу, все мне нравится. Степан? Быть мне хоть Добромилом или Ершом. Воля твоя. - Слушай, я вот сегодня в поле слышал голос, которого там быть не может, да и звал он меня так, как звала только она, и больше никто не знал, что это было? - Дураку десять раз объяснишь - не поймет, а вот умному слов не надо! Воть и гадай, кем ты приходишься, - достаточно сварливо проговорил домовой. - Вот скажи мне на милость, какого лешего ты поперся один ночью через поле? Тебе Милен что сказал? После заката, носа из дома не высовывать, было такое? - Ну было, но девчонка топиться пошла, надо было спасти. - Спас-не спас да сам чуть там не остался, а это Ырка была. Слушай, а еще лучше запиши. Буду тебя уму разуму учить, раз такой не путевый. - Опять "запиши"... Надо вас на диктофон записывать, а после и книгу выпустить... - пробурчал едва слышно парень, во многом очень недовольно. Но уже подготовленный блокнот из кармана джинс все же достал. Домовой поудобнее сел на кровать и начал свой небольшой рассказ: - Ырка – ночной злой дух, леший его в лес не пускает, поэтому он бродит по полю. Ырками становятся духи самоубийц. Оно, знать, теперь и на тебя свои мерзкие лапы потянуло. Как правило, есть три способа избавиться от него. Первый - заговор... пиши-пиши, может умнее станешь. "Чур меня, пращуры, от беды и от печали, от нежити и от тьмы непроглядной. Чур меня, пращуры, от лихих людей и от несчастий. Чур, меня, пращуры..." - Этот я знаю! - с гордостью сказал Свят. - Им и отогнал там на поле. - Ну хоть что-то да запомнил, но еще не все, пиши остальные, не всегда в страхе вспомнишь столько слов. А у тебя явно вылетает все из уха правого, не достигая левого... Второй: "Деде, Прадеде, Пращуре, слышишь?" И если из далеко донесется "Слышу", то Ырка уйдет. А вообще самое универсальное средство, когда не знаешь, что делать с нечистью, читай «Отче наш» три раза, почти вся нечисть уберется. И, самое главное, нельзя поворачиваться и откликаться, иначе замотает и убьет. Все записав себе в ежедневник, Свят погладил домовика по голове: - Спасибо тебе, домовуша. - Э, нет, хозяин, называй теперь по имени, как есть так лучше, с каждым разом связь крепче будет. - Спокойной ночи, Степан. Домовой исчез с довольной улыбкой, он теперь настоящий домовой, а не бесплотный дух. Очень редко выпадает на долю домового такой шанс - расплатиться по счетам и заслужить шанс на новую жизнь. А уж он собирался им воспользоваться и помочь новому хозяину всем, чем сможет, и, глядишь, после войдет его душа в круг перерождений, и воплотится он на земле как человек. Тяжело ему столько лет быть духом бестелесным, но он понимал, за его грехи и это наказание было мягким.