Любовь без планов на будущее

      В ночь после концерта Пертту никак не мог уснуть. Сидя в гостиной большого номера, предназначенного для группы, он бездумно крутил в руке пачку сигарет. Хотелось курить, но в номере было нельзя, а вставать с удобного дивана и идти в специально отведенное для этого место не было никакого желания. Он понимал, что нужно уже давно лечь в постель и, хотя бы попытаться уснуть, но все продолжал сидеть.       Дверь с шумом отворилась, и Пертту, невольно вздрогнув, обернулся. Это был Эйкка.       — Ты чего не спишь? — спросил тот, подходя к Пертту и опускаясь рядом на диван.       — Думаю, пойти покурить или забить и попытаться уснуть, — задумчиво протянул тот.       — Забей, — махнул рукой друг, устало прикрывая глаза.       — Где был? — Пертту перевел взгляд на не менее, чем он сам, уставшего согруппника.       — Надо было проверить оборудование перед отправкой. Завтра после автограф-сессии улетаем, — зачем-то уточнил он, глядя на Пертту, как будто тот мог забыть или не знать.       Но Пертту знал и прекрасно помнил, что уже вечером следующего дня будет коротать время в Берлине. Он встал, подошел к окну, глядя на ночную Москву, и в сердце отчего-то защемило. Он сам не понимал, что происходит, но точно чувствовал, как ему не хочется уезжать из этого города. Стараясь не заострять на этом внимание, он снова обратился к Эйкке.       — И как оборудование? Ничего не забыли?       — Нет, — Топпинен потянулся, зевнул и встал с дивана. — Наш новый тур-менеджер за всем проследила, мне даже не пришлось ничего улаживать.       — Тур-менеджер?       — Да, Марго.       При упоминании девушки Пертту заметно напрягся, что не могло укрыться от внимательного друга. Он обошел Пертту и сел на подоконник прямо перед ним, заглядывая в глаза, но поймать взгляд Кивилааксо ему так и не удалось. Тот все так же смотрел вдаль на темнеющее небо.       — А тебе, я смотрю, она понравилась? — Эйкка прищурился, а Пертту лишь поморщился в ответ.       — Тебе показалось, — как можно небрежнее бросил он. — Просто отвык работать с девушками. Обычно нас окружают одни мужчины.       — Можно подумать, тебя это смущает, — хохотнул Топпинен. — Смотри, Анне-Мари узнает, отвинтит голову и скажет, что так оно и было.       Он встал и уже направился в сторону своей комнаты, когда Пертту окликнул его. Обернувшись, Эйкка внимательно посмотрел на друга, ожидая, что же тот хочет сказать. Но Пертту снова отвернулся.       — Нет, ничего, — пробормотал он. — Все же пойду, покурю.       Он сильнее сжал в руке пачку сигарет и, не глядя, прошел мимо Эйкки, который так и остался стоять у двери, провожая глазами силуэт, пока он не скрылся из глаз в длинном коридоре отеля.       

***

      — Мама, прошу тебя, не начинай, — как можно мягче протянула я, прижимая к уху телефон, в котором уже несколько минут подряд слушала излияния о том, какая у моей матери непутная дочь. — Я уже извинилась, что не смогла приехать. Ты же знаешь мою работу, меня бы никто не отпустил.       Я стояла в холле отеля, глядя сквозь высокое окно на опустевшую улицу. Было уже почти двенадцать, когда я вдруг вспомнила, что за весь день не нашла времени позвонить маме и поздравить ее с днем рождения. Мало того, что я не смогла приехать, хотя обещала еще за несколько недель отпроситься с работы, так даже не позвонила, и теперь с лихвой получала за грехи всех поколений. Казалось, моим родным это доставляло какое-то особое извращенное удовольствие попрекать меня в том, какой неправильной по их меркам жизнью я живу, и ставить в пример мою же сестру, которая хоть и младше меня на три года, а уже вышла замуж и успела родить детей.       — Мама, прошу, успокойся, я приеду, как только смогу. — в который раз решила призвать к спокойствию, но напрасно.       Высказав еще несколько фраз на тему "Первый ребенок всегда бестолковый", мама наконец-то попрощалась и повесила трубку, бросив напоследок, что я могу вообще не торопиться с визитом в отчий дом. Как будто я и без того не знала, как жаждут там встречи со мной.       Выключив телефон, я не выдержала, оперлась руками на низкий подоконник и прислонилась лбом к прохладному стеклу. Как-то резко навалилась усталость от событий этого долгого и насыщенного дня. Слишком много разных мыслей витало в голове, и хотелось привести их в порядок. Меня безусловно огорчало непонимание со стороны родителей, но сейчас куда больше удручало не это, а тот факт, что добраться до дома и нормально лечь спать не получится. Время было позднее, ехать далеко, а вставать и возвращаться в отель слишком рано. Вариантов у меня оставалось немного, а проще говоря, всего один. Решив для себя, что домой точно не поеду и останусь ночевать в отеле, где для тур-менеджеров всегда был забронирован номер на случай такой вот, как сейчас, я поймала себя на мысли, что перед сном не отказалась бы выкурить сигарету. Вообще-то я уже пару лет, как бросила, но иногда в особенно трудные будни сил бороться с этой сомнительной, но такой расслабляющей тягой, не было. Тогда я стреляла сигарету у Андрея, и мы весте устраивали перекур. К сожалению, сейчас Андрей вместо того, чтобы быть рядом, валялся дома с пневмонией и, надеюсь, не курил.       Желая все-таки успокоить нервы, я оторвалась от подоконника и медленно побрела к курилке, которая располагалась тут же неподалеку. Естественно, что курить в номерах было запрещено, но на каждом этаже отеля находилось специально оборудованное для этой вредной привычки место. Небольшая комната, в которой из мебели стоял лишь кожаный не прожигаемый диван и столик, встретила меня тишиной и темнотой. Включив свет, я прошлась по небольшому помещению и поежилась. Окно было приоткрыто, дабы пустить в курилку больше свежего воздуха, что для холодной мартовской ночи было не лучшей идеей. Я уже поняла, что стрельнуть сигарету здесь не у кого, но все же внимательно осмотрела столик и диван, надеясь, что кто-то по невнимательности выронил или забыл пачку. Увы, но и в этом мне не повезло. Вздохнув и еще раз поежившись от резкого порыва ветра от окна, я выключила свет и вышла из курилки. Прикрыв за собой дверь и убедившись, что та не распахнется сквозняком, я повернулась и уже хотела сделать шаг, но застыла на месте, столкнувшись с кем-то и ткнувшись головой куда-то в район чьего-то плеча.       — Ой, простите, — рефлекторно бросила я, поднимая глаза. — Я хотела...       Я осеклась, разглядев, наконец, кого именно чуть не сбила с ног. Передо мной стоял Пингвин, вернее Пертту, вернее тот, от кого у меня тут же перехватило дыхание, и я почувствовала, как теряю нить любой мало-мальски разумной мысли, как по телу бегут мурашки, и от разыгравшихся нервов просто невозможно взять себя в руки и успокоиться.       Он несколько секунд просто смотрел на меня, а потом улыбнулся и, не разрывая зрительного контакта, тихо спросил:       — Так что же ты хотела?       Я моргнула, потом еще раз и еще, силясь привести мысли в порядок и нащупать так резко оборвавшуюся нить разговора. Наконец, разум обуздал эмоции, и я почти спокойно, хотя и не слишком уверенно, произнесла:       — Я хотела найти кого-нибудь с сигаретами и покурить, но здесь никого нет, — наверное, впервые в жизни мой английский изменил мне. Я никак не могла нормально подобрать слова, чтобы объясниться, и в итоге просто замолчала, опустив глаза.       Пертту продолжал смотреть на меня, и я буквально физически ощущала его взгляд на себе. Мы стояли слишком близко, так что при желании можно было рассмотреть даже мельчайшие морщинки на лице друг друга, но я почему-то не могла себе этого позволить. Я думала только о том, что надо скорее уйти и спрятаться где-нибудь подальше от его глаз. И, хотя его взгляд не был тяжелым, рядом с ним я чувствовала себя неуютно.       — У меня есть сигареты, — вдруг сказал он и, будто в подтверждении своих же слов, поднял руку, пальцы которой действительно сжимали пачку и зажигалку. — Покурим?       Отказаться сейчас, когда только что сама рассказала, что хотела стрельнуть покурить, было нелепо. Я, как никогда, понимала это. И хоть разум кричал, что мне нужно бежать от этого человека, в душе я чувствовала совсем другое. Невзирая на нерешительность, с которой я посмотрела на сигареты, а потом опять на его лицо, я вдруг ясно почувствовала, что сейчас не смогу отказаться, что бы мне не предложил этот проклятый Пингвин. Он же, в свою очередь, не торопился и спокойно ждал, словно бы видел, как я принимаю решения, быстро взвешивая про себя какие-то "за" и "против". И, когда я, наконец, кивнула, он толкнул дверь в курилку, пропуская меня вперед, и зашел следом.       Рука по привычке потянулась к выключателю, но вдруг мои пальцы накрыли чужие. От неожиданности я вздрогнула, но прикосновение длилось не дольше секунды, и Пертту уже убрал руку и только лишь произнес:       — Не включай, — он прошел к окну, остановился и посмотрел куда-то вдаль на огни города. — Из моего номера такой же вид. Мне очень нравится.       Я подошла к нему, становясь рядом и тоже глядя в окно. Тем временем Пертту достал из пачки две сигареты. Одну протянул мне и дал прикурить, затем со своей сделал то же самое. Пара затяжек прошли в тишине, и когда действие никотина волной разлилось по организму, я вдруг сама неожиданно для себя расслабилась и успокоилась. Даже странная аура Пертту больше не действовала на меня так подавляюще. Или я просто решила не обращать на это особого внимания.       — Я тоже люблю этот вид, — проговорила я, все еще глядя на город. — Сегодня из моего номера будет такой же.       Пертту повернулся и посмотрел на меня, удивленно подняв брови.       — Из номера? Ты не поедешь домой?       — Нет, — вздохнула я. — Уже не успею. Ехать долго, а завтра очень рано нужно снова быть здесь.       Пертту лишь кивнул и опять отвернулся, не говоря больше ни слова. Так в полном молчании я докурила сигарету и подумала вдруг, что одной мне мало. В голове снова и снова крутился недавний разговор с мамой, а это никак не способствовало приведению мыслей в порядок.       — Можно мне еще? — спросила я, глядя на лежащую на подоконнике пачку.       — Конечно, — Пертту протянул мне сигарету и снова дал прикурить. — Трудный день?       Я кивнула, а он улыбнулся, словно разделяя мои ощущения. И мне вдруг почему-то захотелось поделиться с ним. Может быть, не всеми чувствами, но хотя бы частью того, что сейчас не давало покоя. Что-то мне подсказывало, что Пертту выслушает и поймет.       — Я обещала родителям, что приеду сегодня. Они меня ждали, а я не смогла отпроситься. Но даже не это самое плохое, — я посмотрела на Пертту, который все так же смотрел на проезжающие за окном редкие машины. — Я забыла поздравить маму с днем рождения, и теперь она жутко злится.       — Действительно, неприятно, — Пертту усмехнулся и перевел взгляд на меня. В его глазах не было и намека на ехидство. Взгляд излучал лишь понимание и тепло.       Несколько секунд мы смотрели друг на друга, а потом снова повернулись к окну.       — Мои родители не принимают мой образ жизни, — я поморщилась. — Твои, должно быть, гордятся тобой.       Пертту фыркнул и рассмеялся, так искренне и заразительно, что я и сама не смогла сдержать улыбки.       — Что? — я удивленно посмотрела на него. — Что смешного? Ты всемирно известный виолончелист, твои родители должны тобой гордиться!       Я искренне не понимала, что в моих словах так развеселило этот странного мужчину, но он уже пытался объяснить.       — Понимаешь, мои родители оба классические музыканты, — он сделал акценты на последних двух словах и хитро сощурился. — Я тоже, как ты могла заметить, классический музыкант.       Он обвел рукой свой образ, и я обратила внимание на его лохматую голову, татуированные руки, драные джинсы. Мне тут же вспомнился Пертту на концерте несколькими часами ранее, и весь этот образ можно было назвать каким угодно, но только не классическим.       — А так сразу и не скажешь... — улыбнулась я.       — В том и дело, — Пертту сделал еще одну затяжку и, выпустив дым, продолжил. — Когда я заканчивал учиться, то был гордостью выпуска, одним из лучших среди молодых виолончелистов. Отец играл в Хельсинкском филармоническом оркестре, и мне прочили большое будущее по его стопам. Но я уже тогда знал, что не смогу быть одним из десятка лиц в оркестре, хоть даже и в одном из лучших. В то время я уже играл в группе с Эйккой и Пааво. Там было еще несколько парней, которые позже ушли, а я, единожды попробовав, уже не смог отказаться от тех ощущений, что испытывал, выступая с нашей музыкой перед зрителями. Мы играли метал в ночных клубах. Только представь, виолончелисты из музыкальной академии, и вдруг металлисты. Никто не мог поверить, да мы и сами не могли. Я закончил учебу, послал все к черту и свалил из дома прямо в тур с Апокалиптикой, за Эйккой. Он, кстати, так и не получил диплом. А родители меня просто прокляли. Если мать еще как-то смирилась с моим выбором, то отец не разговаривал со мной несколько лет. Потом, когда мы уже заработали некоторую известность, он сменил гнев на милость. Но окончательно перестал злиться только пару лет назад, когда я снова вернулся к истокам и начал участвовать в классических фестивалях. В общем-то, не самая позитивная история на ночь, но это правда.       Пертту затушил сигарету и посмотрел на меня. Сказать, что я была удивлена такой его откровенности, как и самой истории, это ничего не сказать. Я опустила руку с почти до фильтра истлевшей сигаретой к пепельнице и затушила ее. Потом посмотрела на своего собеседника, который так и не перестал улыбаться.       — Даже не знаю, что сказать, — честно ответила я.       — Да что тут скажешь, — махнул рукой мужчина. — Лучше расскажи еще о себе. Родители тебя не понимают, это я уже понял. А вот неужели никто не хватится, если ты не придешь сегодня домой ночевать?       Я только усмехнулась, но не сказать, чтобы от великой радости, а потом ответила:       — Нет, я живу одна.       — Совсем одна? И даже нету котов? — мой собеседник прищурился, будто бы выпытывал у меня вселенскую тайну мироздания.       — Нет, — я не переставала улыбаться, глядя на этого снова ставшим немного нелепым, но каким-то особенно милым, Пингвина. — Ни котов, ни собак, ни даже рыбок в аквариуме.       — Эх, — Пертту, будто раздосадовано, махнул рукой и отвернулся, тихо добавив. — А у меня есть коты, целых два.       Ненадолго воцарилось молчание. Я уже не курила, да и Пертту больше не тянулся к пачке сигарет. Мы просто стояли и молчали, а я понимала, что, и правда, успокоилась. Ненужные мысли, которые терзали меня последние несколько часов, не исчезли совсем, но отошли куда-то на задний план. Сейчас впервые за долгое время мне было очень спокойно. Вдруг на фоне чувства умиротворения появилось еще одно стойкое ощущение. Я буквально кожей чувствовала на себе чей-то взгляд. Кроме Пертту в помещении никого не было, так что бессмысленно было бы гадать, кто так внимательно смотрел на меня. Понадеявшись, что это не продлится долго, некоторое время я просто не обращала внимание, но после не выдержала и повернулась к нему.       — Что? — не нашла ничего лучше, чем задать такой простой вопрос.       — Что ты скажешь, если я хочу поцеловать тебя? — спросил Пертту.       Я еще внимательнее всмотрелась в его лицо. Теперь он стоял ровно напротив меня и уже не смотрел в окно. Между нами было всего около метра, которые он легко мог бы преодолеть, имея такое желание. Но он не подходил, а только все так же выжидающе и серьезно смотрел мне в глаза, а я все так же всем существом чувствовала его взгляд.       — Скажу, что это не самая хорошая идея, — я лишь пожала плечами, стараясь выглядеть как можно спокойнее, хотя, конечно, такой неожиданный вопрос, как и все откровения этого вечера, не могли оставить меня равнодушной.       — Почему? — он был все так же спокоен, только лишь приподнял бровь.       Я подумала пару секунд, а потом уверенно проговорила:       — Потому что по контракту, подписанному нашим агентством и группой Apocalyptica, сотрудники не имеют права вступать в близкие отношения с теми, с кем работают, — я помолчала, давай Пертту время понять, что имела ввиду. — Я хочу сказать, что пока ты мой клиент, не советую подходить ко мне ближе, чем на метр.       Пертту быстро окинул взглядом разделявшее нас расстояние, а потом отодвинулся немного назад и кивнул, словно подтверждая правильность своих же действий. Глядя на это, я не смогла сдержать смех.       — Не вижу ничего смешного, — как мог серьезно, проговорил тот, но его глаза тоже смеялись.       — Спасибо тебе, что скрасил этот вечер, — уже серьезнее произнесла я, и повернулась, давая понять, что мне пора.       — И тебе спасибо, — вслед мне сказал Пертту, но не пошел за мной, а остался стоять у окна.       Я уже дотронулась до ручки двери, когда до меня долетела еще одна фраза:       — Спокойной ночи, Марго, — негромко, но так, чтобы я точно слышала, произнес он.       — Спокойной ночи, Пертту, — не оборачиваясь ответила я и вышла.       Мелькнула мысль, что сейчас мы впервые назвали друг друга по имени.