The Service of the Demon

      — Устройство нашего мира сильно напоминает работу иммунной системы: практически на каждое действие найдётся противодействие. Я убедился в этом и на собственном примере, — он искривил губы в вымученной улыбке, — приступы астмы давно не беспокоят меня. Безумие нашей жизни стало залогом моего физического здоровья. И, как это обычно бывает, когда одно приобретёшь, другое потеряешь. Моё ментальное состояние, Себастьян, близится к катастрофе. Я бы покончил с собой, если бы ты не пришёл.       Громко звякнула посуда. Себастьян, зажмурив глаза, резко поставил чайник на поднос, и Сиэль вздрогнул; он сидел на кровати у окна, по-прежнему относясь к любому шороху с настороженностью. Себастьян пытался взять под контроль эмоции, которые жаждали выплеснуться из нутра новыми сгустками протуберанцев, но выходило, как стрелять патронами вхолостую.       — Что ты чувствовал тогда? — спросил Сиэль. Себастьян цепко посмотрел на него взглядом, в котором читалось, что чувствовал он много чего, а судьба щедро снабжала его ситуациями для многочисленных «тогда», поэтому пришлось пояснить: — Когда падал в Тартар. Для меня это важно.       Себастьян сделал глубокий вдох, убрав руки с подноса. Его желание заварить чай было настолько же опрометчиво, как намерения нетронутой девы сцедить из своих юных чрев молоко. Сам Себастьян считал это полунуждой-полуформальностью в стремлении ощутить себя дворецким из прошлого. Эти воспоминания превратились в его личное обезболивающее особого сорта.       — Словно меня дробили на атомы, — ответил Себастьян. — Но это совершенно не имеет значения. В течение последних недель моё физическое тело уже находится в своеобразном состоянии полураспада.       В ту же секунду неясный импульс заставил Сиэля едва ли не вспорхнуть с кровати, чтобы оказаться рядом, опровергнуть последние прозвучавшие слова. Но тут же заметил, что Себастьян, замолчав, принялся нетерпеливо постукивать пальцами по стене, как будто пытаясь напряженно с чем-то справиться, и поёжился, остановившись на полпути, стоя на середине комнаты.       — Сиэль, — Себастьян пристально смотрел напротив себя, тараня взглядом неровную трещину в полу. — Расскажи всё. Прошу. Я должен знать.       Сиэль спрятал лицо в ладонях. Раздался выдох, заглушаемый дрожью, делавшей его прерывистым, дребезжащим, но практически не издававшим звука, как поддетая пальцем четвёртая струна скрипки — соль малой октавы.       Себастьян не смотрел на него, но его глаза были переполнены тяжестью — боковым зрением он видел, насколько трудно Сиэлю было даже в мыслях формулировать слова, не говоря уже о том, что их требовалось сказать вслух. И сказать немедленно.       — Сиэль, ты меня слышишь?       Сиэль рассеянно покачнулся, но не ответил.       — Сиэль. Прошу, не молчи, — он закрыл глаза и немного пожевал губу — это незначительное действие помогало контролировать эмоции. — Это я, Себастьян. Я хочу услышать тебя.       Тишина.       — Оно всё ещё внутри тебя? Ты ещё чувствуешь его?       Себастьян не отступал. Он провёл ногтями по иссушенным обоям, слегка повернув голову в сторону Сиэля. Ему хотелось сорваться с места, хотелось сорваться и обнять его, но Сиэль — как он сам — был человеком, который регулярно нуждался в покое и отдыхе от реального мира, так как слишком сильно цеплялся за него виной парадокса. Его личные границы нарушать не стоило, однако их требовалось отличать от возведённой стены.       — Тебе не стоит пытаться делать вид, что этого нет. Я не сомневаюсь, что ты силён и в состоянии сам справиться с тяжелейшими испытаниями, но пойми, там не только ты. Там и я, только не тот, кто я есть на самом деле, а каким Фаустус захотел, чтобы ты меня увидел. Всё вокруг нас — одна большая война, сражаться мы в ней должны бок о бок.       Сиэль как замер на середине комнаты, так и не изменил своего положения, пригвожденный к месту, не в силах пошевельнуться. Руки были чуть отведены от тела, а пальцы напряженно согнуты, будто в попытке ухватиться за пустоту. В его замирании было стремление не допустить ни единого сокращения мускула, так как он чувствовал, что, появись хоть одна микроскопическая трещинка в этом барьере, и тут же рухнут все заслоны.       А хрупкие стены этих заслонов, внутри, вылизывал озлобленно бушующий океан боли.       Себастьян, осторожно сойдя со своего места, начал медленно приближаться к Сиэлю. Каждую секунду он надеялся, что произойдёт хоть что-то: шорох вздоха, незначительная дрожь, которую нельзя даже увидеть, только ощутить от неё вибрацию в воздухе. Он надеялся, что ему не придётся делать то, к чему взывало источающее аромат ужаса перед прикосновением искажение. Но ничего не было. Фигура напротив безмолвно выдерживала оборону.       — Прошу, — постепенное крушение сдерживающего эмоции барьера, словно медленное, но уверенно нарастающее нажатие на спусковой крючок, — я знаю, насколько это больно, но впусти меня. Иначе со временем это разберёт тебя изнутри.       Тело в чёрном резко прильнуло к белой хлопковой рубашке. Руки с затрепетавшими пальцами взметнулись в воздух.       Сиэль будто лишился твёрдой опоры, чувствуя себя полностью потерявшимся в пространстве, и стал падать назад, но Себастьян удержал, ещё крепче вжав его в себя. Синие глаза стали закатываться, расставаясь с угасающим сознанием.       И жалобно сузились — раскаленная рука Себастьяна коснулась прохладной кожи у основания шеи; зафиксировала её так, чтобы нельзя было разорвать зрительного контакта. Кончиками пальцев он забрался под край костюма, где, дотронувшись до нужной области, установил с Сиэлем связь также и сквозь нервы, расположенные по позвоночному столбу.       Так демон получает доступ к сознанию смертного, так делал Фаустус. Себастьян понимал, что переносит Сиэля в те кошмарные моменты, но также знал, что это была совсем не его специализация — при всём желании он не смог бы сделать то же самое.       Он не проникнет в сознание, нет.       Он просто будет рядом.       — Нам нужно вернуться туда, понимаешь? — негромко, но твёрдо проговорил Себастьян Сиэлю на ухо. — Мы должны это исправить. Прошу, помоги мне, я не вижу. Будь моими глазами. Опиши то, что видел там.       — Х-х-хр… хр-р-р… — громкий всхлип и учащённое дыхание. — Р-р-разрывается… всё внутри… больно… всё исчезло, мне уже не убежать… Он что-то сделал со мной, не могу пошевелиться… — инстинктивно впивается руками в спину Себастьяна, — я ищу руками что-то, мне надо удержаться, но везде всё мягкое и жгучее, липнет, скользит по мне. Чую, ко мне приближение, — дрожь, — и я вижу тебя, Себастьян, я вижу именно тебя! Это ты, я так тебя ждал, я даже воздаю хвалу Всевышнему, ты вернулся ко мне! Не важно как, главное, ты со мной!       Сиэль заметался в его руках, забарахтался, держа глаза с силой закрытыми, а вот Себастьян напротив — смотрел перед собой, гипнотизируя пустошь в пространстве. Он крепко удерживал Сиэля, так как в противном случае была бы не только сорвана попытка реабилитации, но и переломаны кости, учитывая, что тот ещё не отошёл после операции, и любая чрезмерная сила была бы чревата травмами.       — Ты смотришь на меня, смотришь… но лицо как будто нарисовано. Оно даже не двигается. Наверное, от счастья я потерял счёт времени. Два пальца ты вставляешь мне в рот, открываешь его как можно шире, высовываешь свой язык. Он почему-то заострен у тебя обратным зигзагом, как крюк, — надрывный шёпот. — Ты приближаешься лицом, но не касаешься, твой язык проникает мне в рот. Сразу в горло. И дальше. Твоё лицо так и остается неподвижным, я лишь чувствую, как язык движется всё дальше, дальше и дальше, удлиняясь.       Красная вспышка из глаз, резко всё схватило внутри, в середине, в солнечном сплетении всё нанизано на крюк, и он там извивается. Кажется, что внутри меня что-то сейчас оторвется.       Рвотный позыв, но ты полностью заткнул мне глотку. Один твой рог, потом другой, они удлиняются, заползают внутрь меня, в мои уши, и водят там, как лезвием, барахтаются, разрывают барабанные перепонки.       Голова раскалывается. Руки… Боже, спасите меня, никого нет, все давно умерли, но всё равно придите ко мне… Руки, у тебя бесчисленное множество рук, и они везде, они покрыты загнутыми шипами, они скользят везде, сдирают с меня кожу кусками. И теперь я вижу, мне все открылось… это липкое, жгучее — то кровь моя, я весь в крови. Вижу огромный рог внизу твоего туловища. Или шип. Или жало…       Ты раскрываешь меня. Точным коротким взмахом ослепляешь во второй раз, красная вспышка уже в моих глазах. Всё во мне дергается, толкается, становится склизким, разлагается. Я не могу сжаться и вытолкнуть, я как безвольный рукав, в меня влезает всё больше. Боль возрастает с каждым толчком, с каждой секундой твоё лицо растягивается в гниющем удовольствии, я вижу насколько тебе хорошо. Чем мне невыносимее, тем тебе приятнее. Так не должно быть! Не должно! Очнись, Себастьян!       Себастьян! Себастьян!       Андрас!..       Сиэль мелко дрожал, как натянутая струна, выгнувшись, на остатках всех своих сил зажмуривая глаза, из которых лились слезы. Совсем обезумев, пальцы царапали воздух.       Себастьян тихо повел крыльями вперед, заключая в них себя с Сиэлем, и кончиками коснулся его пальцев, заставив их замереть. Чуть согнул колени, чтобы оказаться на одном уровне, и прижался сзади щекой к его щеке. Их обоих колотило. Сиэля от ужаса, а Себастьяна — от гнева.       — Сиэль, — всхлипы в мгновение затихли. — Я слышу тебя. Но, Сиэль, я далеко. Меня не существует в мире, залитом твоей кровью, — долгожданное объятие, настоящее, осязаемое, ещё более крепкое, чем раньше. — Я слышу твой голос, он вырывает меня из тьмы. Я изгоняю из тебя Ад своим пламенем. Тот, кто причинил тебе боль, будет сожжен. Я разношу его мозги острием каблука, превращая их в подобие супа. Я тянусь к тебе, — он резко сдавил лицо Сиэля ладонями. — И вот, я нашёл тебя, даже если силы покинули тебя. Нам осталась только дорога прочь.       Питающее ядом жало было вырвано вместе с выплеском отравленной, уже ни на что не годной крови, и сейчас на открытую рану проливался животворящий эфир. Накал проходил, оставляя нежный оттенок, словно кровь, в которую вливают молоко. Сиэль глубоко вздохнул и понял что плачет, но так тихо, будто бы даже это не он сам, а это слезы решили омыть разгоряченное лицо.       Себастьян, сжав зубы, принялся быстро гладить его по спине, покачивая, поглаживая, прижимаясь к его волосам плотно сжатыми губами.       — То был другой. Он хотел сломить тебя, но ты выдержал. Ты вырвался сам из делирия, без чьей-либо помощи. Узрев твою силу, Фаустус, будучи не в силах это понять, сам потерял себя в злобе, стал уязвим, и к моему появлению вовсе оказался в недееспособном состоянии.       Проглотив ком в горле, Сиэль слегка затих, продолжая прижиматься к Себастьяну. Костюм того был достаточно скользким, руки сползали, но он всё равно упрямо вцеплялся в его спину, в край лопаток, дотрагивался до основания крыльев. Обвив ими и себя, и Сиэля, Себастьян понимал, что пачкает его одежду — на белой рубашке появились кровавые мазки; не очень сильные, так как раны слегка подсохли. Сиэль своим отчаянием чуть не сбивал его с ног, буквально повиснув на нём, так как был босым, на цыпочках, едва дотрагиваясь пальцами до пола, а Себастьян стоял на каблуках.       Вскоре это затишье превратилось в длинный, протяжный хрип, и Себастьян, прикусив губу, позволил себе обнять Сиэля чуть сильнее допустимого, хотя продолжал сохранять осторожность, чтобы не слишком давить на его рёбра.       Они простояли в таком положении не меньше десяти минут. Сиэль пытался привести разум и чувства в подконтрольное состояние, а Себастьян — глушил скорбь.       — У меня что-то… — Сиэль вздрогнул, слегка отстранившись от Себастьяна, и тот ослабил хватку, с вопросом посмотрев на него. Сиэль, ступив на пол во всю ступню, держал перед глазами свою руку, кончики пальцев которой были вымазаны в пепле, крови и ещё чем-то, напоминающим уголь. — Ты ранен?       — Это старое, — слегка улыбнулся Себастьян, дотронувшись до его подбородка. Сиэль, сглотнув слюну, поднял на него взгляд, и тот прищурился. В их нынешнем положении он был гораздо ниже Себастьяна, выглядел ещё более хрупким, чем обычно, но в его внешнем виде, как и раньше, осталось нечто такое, что особенно притягивало, хотя, кроме блеска в глазах, этому не было никаких подтверждений. Остановив пальцы под серой радужкой, Себастьян потяжелел. — Всё стало ещё хуже?       — Я не вижу им больше, — вздохнул Сиэль, и с этими словами, несмотря на их смысл, он начинал ощущать странную правильность. К нему возвращалось ощущение реального мира. Их с Себастьяном мира, разделённого на двоих. — Но это не плохо. Мне приятно видеть его в отражении, это тоже часть нашей истории. Да и я успел привыкнуть к повязке, почти то же самое.       Себастьян улыбнулся немного шире, погладив его по голове.       — Что ты чувствуешь сейчас, Сиэль? — по складочке между его бровей тот понял, что вопрос относился к предыдущему выплеску воспоминаний. И, несмотря на то, что он говорил до ужаса наболевшее с закрытыми глазами, возвращаясь к этой же теме сейчас, Сиэль нуждался в твёрдом зрительном контакте с Себастьяном, как в холодном компрессе на горящий в лихорадке лоб.       — Что надо мной надругались, похоронили в гниющей земле, но вытащили из неё уверенным жёстким рывком и погрузили в пламя, которое обеззаразило и прижгло мои раны, вдохнув в меня жизнь заново, — Сиэль улыбнулся Себастьяну в ответ, совсем слегка, почти невыразительно, но этого было достаточно, чтобы продемонстрировать, что он действительно немного оклемался. Неожиданно его колени сильно задрожали, а ноги подкосились.       — Ты ужасно измотан, — Себастьян резко схватил его, взяв на руки, и Сиэль бросил тоскливый взгляд на свои перебинтованные ступни. — Давай переместимся на кровать.       — Побудь со мной, не уходи, — присев, Сиэль пододвинулся на её край, освобождая Себастьяну место. — Тут твои раскрытые крылья тоже поместятся, а мне много места не надо.       — Я никуда не собираюсь уходить, Сиэль, — тот остановил на нём долгий и серьёзный взгляд, — я с тобой. Мы здесь оба.       Когда Себастьян присел рядом — на это потребовалась минута, так как крыло постоянно ворочалось, но Сиэль послушно и терпеливо подстраивался, меняя положение тела — они просто взялись за руки, прислонившись друг к другу плечами, и сидели в таком положении, держа глаза открытыми, вслушиваясь в дыхание друг друга.       Абсолютной тишины не было. Оконные рамы были достаточно ветхими и сильно пропускали звук, несмотря на обильное количество ткани и газет, которыми Себастьян постарался заткнуть щели, пока Сиэль спал, чтобы хоть как-то приостановить поступление холодного воздуха в помещение. Поэтому постоянно до них доносились либо голоса горожан, либо ржание лошадей и топот копыт.       Вынужденное пристанище даже близко не могло предложить то уединение, что сопутствовало их предыдущим спальням, каждая из которых находилась в руинах виной обстоятельств, равно как и представление о комфорте здесь было весьма относительным, однако по пробуждению Сиэль, даже будучи избалованным, ни к чему не придрался.       Похоронное бюро, разумеется, с трудом могло сойти за место, которое можно было бы назвать их маленьким миром, да и обилие забальзамированных тех на первом этаже, готической атрибутики и нечисти в лице представителей Баатора не способствовало этому, но это было действительно лучшее, на что они могли рассчитывать.       Раум охранял комнату снаружи, но их всё равно не тревожили. Этому имелось простое объяснение: до них не было дела.       — Что сейчас с Фаустусом? — спросил Сиэль, не скрывая интереса.       — Почти мёртв. Почти, — прошипел Себастьян. — Их кооперация — явление более чем ожидаемое. Оба первосортные отбросы-отщепенцы, — он устало скривился лицом. — Когда ты призвал меня, я расправился со всей его армией. Его самого я практически испепелил, но он опытен в умении трансформировать материю, живую или неживую, в том числе, собственное тело. Это его и спасло. Очень трудно сжечь то, чего номинально не существует. Однако клянусь всем, на чём свет стоит, он испытал и испытывает боль. Колоссальную.       Сиэль не стал маскировать свою мрачную улыбку. Незачем было.       — Так понимаю, цель нашего с тобой разорванного контракта должна была привести к нему?       — Да. Ко всей их организации. Смерть твоей семьи на его руках.       — Я даже не удивлён, — хмыкнул Сиэль. — Не скрою, я уже говорил тебе, найти преступника и отомстить было желанием моего самолюбия, а не глубинной скорби. Как впоследствии выяснилось, я даже смертью родителей не так травмирован, как тем, что произошло после. А после этого произошло… многое.       — Да, — Себастьян отвёл взгляд. — За мной было немало грехов.       — Все их совершают, Себастьян. Невинных нет, — спокойно ответил Сиэль. — Отчасти, это мнение закрепил во мне Фаустус. Знаешь, он всегда был прав во всём ровно на пятьдесят процентов, не больше и не меньше. Видел гниль, которая действительно существует, но так концентрировался на ней, что продемонстрировать ему остальную, не менее важную картину бытия, стало невозможно.       — Другой картины бытия демоны и не видят, Сиэль, — вздохнул Себастьян. — Точнее, не хотят видеть, так как на поклонении Злу, возвышению его, возвышению всех ваших слабостей, построена наша специализация. Некоторые, разумеется, видят, осведомлены о существовании добродетели, но лишь с позиции «врага надо знать в лицо», чтобы затем уничтожить её. Я знаю на собственном примере.       — А ангелы? — спросил Сиэль.       — То же самое, — ответил Себастьян. — То же самое, только как в зеркальном отражении. Они относятся ко злу, как к тому, что подлежит немедленному уничтожению. И они бы превратили мир в Элизиум, если бы не их драгоценное табу. Всевышний создал всех нас с определённой установкой в голове и, если перевернуть её, значит, перевернуть себя.       — Но ты всё-таки перевернул.       — И расплачиваюсь за это.       Сиэль закрыл глаза, зажмуривая их с силой, и с этим же выражением мягко погладил Себастьяна по спине, стараясь хоть немного продемонстрировать поддержку. Тот стал тереться навстречу. Это переросло в движения всем телом, которые подхватил и Сиэль, и спустя считанные секунды они оба потеряли выдержку, принявшись целоваться, настолько сильно, что впечатывались друг в друга носами.       Когда Сиэль перекатился на подушку, а Себастьян порвался нависнуть над ним, его крылья распахнулись, задели шторы, сорвав их с окна, а также смахнули с тумбы медикаменты с чайным сервизом с прелестным готическим орнаментом, который, разумеется, разбился. Сиэль, целуя Себастьяна, стал чувствовать, что постепенно к нему подступает смех, а когда он вскользь увидел повисшую на одном из вытянутых крепких перьев чашку, его прорвало окончательно.       — Стой, Себастьян, стой, хороший мой, стой, — он рассмеялся, ощутив принявшие стекать из глаз слёзы — сказался недавний эмоциональный надрыв, организм использовал первую подвернувшуюся попытку выплеснуть осадок — и попытался мягко отстранить Себастьяна от себя, который явно разошёлся. — Тш-ш-ш, — он прижал палец к его губам; Себастьян, бьющийся от эмоций и старавшийся поцеловать всё, что было в зоне доступности губ, с трудом замер. На его сконфуженный взгляд Сиэль прояснил. — Ты посмотри… — он прислонил ладонь к губам, стараясь как продемонстрировать ужас, так и немного закрыть их от Себастьяна, — это же такой красивый сервиз. Наверняка он у Гробовщика любимый. А ты… всё разбил. Давай, чини.       — Магию не использовать, — ответил Себастьян, пытаясь отдышаться, — тут блок стоит, помнишь? Недаром тут так безопасно.       — Точно. Ну, тогда… — Сиэль притянул Себастьяна обратно, мягко взяв его лицо в ладонь. — Тогда мы точно покойники.       — Не сейчас, — тот опустил голову ему на грудь. — Не сегодня.       Сиэль прикрыл глаза, став мягко поглаживать его спину и оперение. Себастьян расслабился, но его взгляд был направлен в пустоту, а лицо застыло неподвижной маской. Увидев это, Сиэль прикусил губу и замотал головой, постаравшись отогнать ужаснейшую ассоциацию.       — Сигарет бы, — он причмокнул губами. — Не разбираюсь в марках, но хочется. Настолько, что прямо в горле зачесалось.       Себастьян, нахмурившись, приподнялся на локтях и посмотрел на Сиэля.       — Вредно ведь, — между его бровей была складочка, но глаза мерцали не столь категорично.       — Да брось, — Сиэль вздохнул, погладив его лицо, и вид Себастьяна смягчился. — Я… мне хочется.       — Я попрошу у Фаэлена. У него должны будут найтись.       Сиэль, поёжившись, обнял Себастьяна, и тот переместился выше, успев поддеть его подбородок носом, пока обратно клал голову ему на плечо. Настолько неравнодушная забота трогала: Себастьян был против, настойчиво против того, чтобы Сиэль курил, однако всё равно смирился с его желанием, причём, не потому, что изменил мнение, а потому что поставил его маленькую прихоть выше собственных принципов, один из которых — защита.       — Пошёл в отца… за ним отмечались подобные пристрастия, равно как и к виски, — тихо усмехнулся Себастьян, поцеловав его в мочку уха, и Сиэль внезапно встрепенулся, услышав, в какое неожиданное русло переменился разговор. — Внешность и повадки ты точно перенял у него. Частично мимику и характер. А вот такая преданная и безвозмездная способность любить — это от матери.       — Ты помнишь? Разве тебе было не всё равно? — Сиэль со слегка печальной усмешкой потрепал его по голове, однако Себастьян неожиданно замер, словно осознав что-то важное. — Что? — нахмурился Сиэль.       — Я действительно помню, Сиэль, я действительно помню их, твоих родителей, — Себастьян продолжал лежать на груди Сиэля, но его глаза были широко распахнуты. — Хотя у меня… — он резко затих, — не важно.       — Что не важно? Что, чёрт возьми, не важно? — раздражённо посмотрел на него Сиэль. — Сейчас важно всё! Неизвестно, сколько мы ещё сможем себе позволить эти разговоры.       — Я стал забывать свою прошлую жизнь в Бааторе, — Себастьян проговорил это тихо и членораздельно, растерянно причмокнув губами. — Из битв могу вспомнить только самые крупномасштабные, из событий — разве что, смены правителей, и как пропускал уроки по человековедению в Академии, где нас учили заключать контракты. А также избегал массы других предметов, связанных с… у вас это называется «гуманитарные» науки. Ненавижу работать с текстом, — он внутренне содрогнулся, вспомнив адскую проверку отчётов «Фантом» и сочинений первокурсников.       Сиэль замер, начиная резко понимать. Он был не глуп, он прекрасно помнил, кем являлся Себастьян, потому это звучало, как медленно наступающий апокалипсис.       — Это началось с моего возвращения, — продолжил Себастьян. — Хотя, нет. Отрывочные факты я забывал и до этого. Не знаю. Но после возвращения сюда из Тартара мне как будто отшибло почти все воспоминания, их было так много, а теперь… я помню всё редкими обрывками, кусками, словно пересказ краткого сценария. Сам понимаешь, об этом не стоит распространяться.       — Но ты помнишь моих родителей, — медленно проговорил Сиэль.       — Но я помню твоих родителей, — повторил Себастьян.       Они затихли, вытянувшись вдоль кровати. Омерзительная звуковая изоляция их комнатушки не могла избавить от шумов с первого этажа и с улицы, однако всё, что звучало вокруг, воспринималось ими приглушённо, не громче шелеста. Вокруг, как в тумане, стоял тяжёлый, металлический гул.       — К-как, — Сиэль прикусил губу, коря себя за запинку, и прокашлялся, — как так получилось?       — Не знаю, — ответил Себастьян. — Но предполагаю, что это из-за тебя. Ты рядом со мной, словно их живое напоминание. Словно память о возложенном на меня обещании, хотя я никогда не считал это своим долгом и даже не пытался искать тебя, чтобы защитить. Мне тогда дела не было. Но ты сам пришёл. Наша первая встреча… — Себастьян довольно улыбнулся, отмечая про себя, что помнит тот его визит в абсолютной чёткости, — ты вошёл в мой особняк, твой плащ был ужасно мокрым, а на ботинки даже смотреть было жалко — они сверкали, ты явно чистил их перед выходом, но из них выливалась вода. И, тем не менее, ты всё равно изучал ненаигранную уверенность во взгляде. Ты будто хотел найти там того, кем я сейчас стал. И, несмотря на то, как ужасно я вёл себя в начале нашего знакомства, ты будто с самого начала узнал и нашёл.       — Мне кажется, ты всегда был таким, как сейчас, но лишь бежал от этого, — спокойно ответил Сиэль, со слегка с поучительной интонацией. — Ты ведь сам сказал мне сегодня: «демоны не хотят видеть иную картину бытия».       — Я плохой пример демона, Сиэль, не ориентируйся на меня, — Себастьян хмуро откинулся на другую половину кровати, и Сиэль устроился на его крыле. — Я теперь не понимаю, кто я. Я как запутавшаяся ошибка природы.       — Ты мой Себастьян, остальное — нюансы, не требующие пристального внимания, — тот не отреагировал на его слова, и Сиэль настойчиво обхватил его лицо, заставив смотреть себе в глаза. — Ты мой. Ты Себастьян Михаэлис. Не смей сомневаться в себе, даже наедине со мной. Ты своими руками сотворил такое, что полностью обезоружило Фаустуса с его подчинёнными. Ты говоришь, что живое воплощение хаоса и что смертельно болен, но как по мне… ты жив, как никогда раньше. Ты пылаешь. Горишь, как самый яркий в мире факел.       Себастьян робко — крайне редкой для себя эмоцией — ухмыльнулся, и Сиэль ткнулся в него носом, не отводя уверенного взгляда. Его пальцы, поглаживающие самые трепетные участки лица, чуть дальше скул, рядом с ушами, заставляли Себастьяна расслабляться и буквально уходить в мир иной. Туда, где не было войны, не было его коллег, не было служебного долга по вине интриг правительства; туда, где они с Сиэлем были двумя простыми, счастливыми парнями.       — Такое случается только с тобой, — поджал губы Себастьян. — Я не властен над этим. Но когда я чувствую, как тебе угрожает опасность, у меня будто уходит почва из-под ног, я вихрем взмываю в воздух.       — Поэтому я и с тобой, — Сиэль кивнул в сторону стоящего у стены оружия. — Кстати, откуда оно здесь? Фаустус выбил его у меня из рук. Я полагал, что потерял его ещё на поле боя.       — Ага, как же, — закатил глаза Себастьян. — Мы с Альбертом на это львиную долю сил отдали. Сначала его нашёл мой фамильяр, вместе с моим мечом, а потом уже оно вернулось к нам.       — Нас, кстати, не зовут вниз? — изогнул бровь Сиэль. — Я не слишком сильно хочу их видеть, но это правила этикета. Да и мне стоит поздороваться хотя бы с Гробовщиком, как с хозяином дома.       Себастьян устало потёр виски, понимая, что Сиэль прав. Но как же не хотелось спускаться туда. Ни сейчас, ни когда-либо ещё. Все нутро буквально молило не разрушать по крупицам воссозданное, хрупкое равновесие их мира. Этот безмолвный вопль был хуже головной боли.       Заметив обреченный вид Себастьяна, который мысленно пытался заставить себя встать с кровати, однако продолжал лежать на ней, как прикованный цепями к колодке заключённый, Сиэль мягко поцеловал его в губы. Тот томно застонал, подавшись вперёд, однако это длилось слишком недолго, чтобы вдоволь насладиться этим. Почувствовав, как Себастьян пытается просунуть в его рот язык, Сиэль резко отстранился. Начал шагать по комнате он таким призывным шагом, что Себастьян, нахмурившись, продолжал следить за ним заинтригованным взглядом.       — В общем… — Сиэль, продолжая стоять к нему спиной, расстегнул с себя длинную рубашку и слегка приспустил её, обнажив только плечи — не слишком много, чтобы в очередной раз не показать увечья. — Мне надо надеть костюм. Поможешь?

***

      — Всё точно так, как надо, Ваше Сиятельство? — Раум озадаченно смотрел, как Себастьян неловко пытается натянуть на руку рукав, сервируя стол. — Я ничего не перепутал? Индейка достаточно сочная для господина Сиэля?       — Точно. Ты со всем справился, — Себастьян разложил салфетки. Увидев, что Сиэль спускается по лестнице и направляется к столу, он быстро махнул рукой Рауму, и тот скрылся.       — Обжёгся? Это из-за битвы? — Сиэль, присев, кивнул в сторону продолговатого покраснения на руке Себастьяна; тот быстро одёрнул её, поёжившись. — Можешь не говорить, конечно, но ты сам знаешь, как это важно — доверять друг другу и говорить правду. Последнему я, к слову, научился только от тебя, — Сиэль, невесело усмехнувшись, подцепил вилкой пюре. — Вкусно, кстати. Оно ужасно пресное, но… вкусно.       — Тебе сейчас многое нельзя, включая соль, — Себастьян, сев напротив, положил руки на стол, и Сиэль окинул его одобрительным взглядом. — А по поводу ожога. Нет, я ведь ношу костюм на поле боя, он защищает, хотя и не от всего. Это случилось, когда я готовил. Специально перед этим снимал защитные перчатки, негигиенично ведь. Проблема в том, что… — он вздохнул. Сиэль сочувствующе посмотрел на него, уже успев увидеть корень проблемы, той самой, — не важно. Обсуждать это бесполезно. Ты всё понимаешь сам.       — Я думал об этом, с момента нашего последнего разговора с Гробовщиком, — Сиэль поджал губы, продолжая поедать пюре. — Ты говорил, что причина, скорее всего, в голоде, так?       — Так.       — Но ведь, по сути, три месяца с момента происшествия на лайнере — поистине малосущественный срок для таких изменений, если ты находишься здесь уже пятьсот сорок третий год. В тот раз тебя ранил Гробовщик своей Косой Смерти, и ты восстановился… за день, насколько я помню. Как на это состояние мог повлиять голод, если даже тогда, перед самым нашим контрактом, у тебя был настолько неплохой уровень регенерации? Мне кажется, ты что-то утаиваешь от меня, Себастьян.       Сиэль посмотрел на него изучающим и невероятно проницательным взглядом — таковой часто наблюдался у Винсента, Себастьян до сих пор помнил его. Ему стало настолько не по себе, что он слегка сильнее сжал кулаки, но постарался скрыть это за показным самоконтролем, слегка приподняв подбородок.       — Так ты скажешь, в чём дело? Катастрофа не на пороге. Она уже здесь, послезавтра наш выход, — Сиэль резко шаркнул вилкой по тарелке, пытаясь есть медленнее и спокойнее, но в таком настроении пища попадала в пищевод с тяжестью, словно кто-то специально пытался завалить его желудок камнями, — я не хочу… — он резко сжал зубы, — умереть и не узнать правды. Я не хочу.       — Не умрёшь, — холодно посмотрел на него Себастьян. — Не в мою смену. Я позабочусь.       — Да плевать мне! — Сиэль резко ударил кулаком по столу и приподнялся со стула; Аббадон с Небиросом, находившиеся чуть позади, недовольно посмотрели на них. Себастьян смерил их ответным взглядом такого же характера. Сиэль, закрыв глаза, сделал глубокий вдох и сел обратно. Во всем его облике столь явно читались смирение наравне с противостоянием и отвагой перед лицом трагедии, разыгравшейся в их хрупком мире, что Себастьян, возвращая ему своё внимание, горестно скривился. — Мне… плевать. На свою жизнь… — тихо продолжил Сиэль под тяжёлым взглядом Себастьяна, пытаясь сохранять самоконтроль. — Как и тебе на свою. Единственное, что нам не безразлично — это лишь судьбы друг друга. Будь добр, поставь себя на моё место. Это совсем не сложно, я в таком же положении.       — Со мной всё хорошо, — спокойно ответил Себастьян.       — Ты врёшь, — остро посмотрел на него Сиэль. — Ты врёшь! Я знаю, ты можешь!       — Не вру.       — Не верю.       Себастьян посмотрел на Сиэля так, словно тот только что совершил что-то невообразимо ужасное, и тот, осознав, что сказал, резко прикусил губу, замолкнув. Его взгляд побелел вместе с костяшками пальцев, когда он поднёс кулак к сжатым губам. Вилка с недоеденным пюре валялась на столе, некрасиво измазав скатерть, но внимание обоих было сконцентрировано только друг на друге. Сиэль, правда, не мог смотреть Себастьяну в глаза, так как стыдился, но всеми мыслями находился рядом с ним и, очевидно, глубоко раскаивался.       — Прости, — проглотив ком в горле, Сиэль положил руки на стол. — Я… не хотел. Я переволновался. Ты ведь всё понимаешь. Прости меня. Прости.       — Прощаю, — Себастьян взял его за руку, слегка улыбнувшись, когда увидел, как глаза Сиэля заслезились, стоило ему почувствовать это прикосновение. — И не кори себя за сказанное сгоряча. Это эмоциональный вид агрессии, под которым большая часть высказываемого — ложна. А лгал ты часто.       — Опять это твоё «запутать жертву сладкими речами», — нервно усмехнулся Сиэль, сдавив его руку в ответ. — Со мной не выйдет. Наш первый раз был прививкой от постоянного искушения. Итак, ещё раз.       — Я же сказал, что со мной всё хорошо.       — Не заставляй меня снова выходить из себя. Если твоё тело реагирует так, то…       — Сиэль.       — То…       — Сиэль.       Он резко замолчал, подняв взгляд на Себастьяна. Тот, к неожиданности, улыбался. Сиэль сглотнул слюну, желая подавить смущение, вызванное собственным упрямством, и попытался отвернуться, но Себастьян не позволил, придержав его лицо ладонями. Как это выглядело посреди наполненной представителей Баатора комнаты — хотя сидели они в самом отдалении — их не волновало. Впрочем, предыдущих тоже не сильно. Их отношения теперь воспринимались скорее как выступление цирковых уродцев, в большей или меньшей степени.       — Со мной всё хорошо, потому что я чувствую свою природу единой с тобой. С тобой, понимаешь? — он говорил, смотря ему в глаза, и Сиэль начал дрожать. — Я становлюсь похожим на тебя, на такого же человека. Эта оболочка стала мне нравиться, очень.       Заметив, что Сиэль немного успокоился, Себастьян отпустил его и опёрся спиной о спинку стула. До него постепенно начинало доходить, в чём он признался. На Сиэля это тоже оказало серьёзное впечатление — он крайне нервными движениями наливал себе травяной чай. Он сначала задумчиво кусал губы, а потом решился посмотреть на Себастьяна и намекающе кивнуть ему в сторону чайника. Тот, однако, многоговоряще кивнул в сторону остальных.       — Не здесь, Сиэль, — он устало усмехнулся. — Мы, может, теперь не так сильно скрываемся, но если я позволю себе и это, возникнут проблемы.       — Не патриотично? — тот изогнул бровь.       — Можно и так сказать. У нас в принципе не приветствуются многие человеческие привычки, тогда мгновенно возникает предвзятое отношение. Фаэлен, к слову, из-за своего курения отнюдь не пользуется популярностью. Хотя это меньшая из его проблем.       Сиэль широко улыбнулся, издав смешок, и неожиданно налил дополнительную порцию чая себе в блюдце. Заметив, с каким наслаждением тот стал пить из этой практически плоской посудины, взгляд Себастьяна стал напоминать две натёртые до блеска двадцатипенсовики*.       — Всегда было интересно сделать это, — прояснил ему Сиэль. — Хотя, если честно, это совсем неудобно, — вздохнув, он снова продолжил пить из чашки. — А, если возвращаться к недавней теме, меня кое-что зацепило.       — Что именно?       Сиэль вздохнул, по какой-то причине задумавшись, и его взгляд стал совершенно мрачным, тёмным, однако не лишённым сосредоточенности. Будто он вспоминал нечто по-особому омерзительное, но сохранял контроль. Себастьян не тревожил его и, спустя небольшое время спустя, когда чай практически был допит, а оставшаяся горстка пюре окончательно остыла, Сиэль наконец-то смог мысленно сформулировать.       — Фаустус сказал мне, что носит подобную оболочку, так как она идеально подходит ему — человек есть совокупность всех известных грехов, по его мнению, зло в чистом воплощении, — хмыкнул Сиэль. Сумрачность его взгляда преобразилась в задумчивость, и он принялся анализировать Себастьяна, изучать его буквально с ног до головы, концентрируя своё внимание на всём, на каждой детали, начиная с его слегка подсохшей кожи лица с отдалённо мелькающим зачатком щетины и заканчивая болезненно-неопрятными кутикулами вокруг ногтей.       Сиэль вдруг осознал, что после всех этих событий они с Себастьяном заметно постарели. Возможно, внешне это отображалось лишь в деталях, однако результат изменений был заметен невооруженным глазом. И если раньше, во время их первого знакомства, Себастьян выглядел невероятно свежим, выхоленным, словно его кожа принадлежала ребёнку, а не взрослому мужчине, то сейчас его лицо посерело, иссушилось, на лбу образовались две продолговатые морщины. Пока ещё почти незаметные, но они наиболее красноречиво выражали его усталость. Впрочем, Себастьяна такой вид совсем не портил. Даже наоборот: придавал благородства.       Себастьян в ответ на этот взгляд прищурился, гадая над тем, что его напрягло больше: возвращение к теме о Фаустусе или попытка детального анализа. Сиэль всегда был умён, слишком умён, и со временем, когда они вышли на столь высокий уровень отношений, их интеллектуальные и физические способности стали не так важны, как процесс духовного взаимодействия; многие факты картины минувшего времени стали размываться.       Честно говоря, Себастьян уже и сам забыл, когда в последний раз ему приходилось поучать Сиэля за что-либо или указывать ему на какие-то недостатки, невзирая на то, что в прошлом любил придираться к каждой мелочи. Однако всё это время, что они были вместе, Сиэль был и оставался Фантомхайвом, с наследством или без, и при желании всегда мог поставить его на место. Однако не стремился делать это, уступив Себастьяну моральное главенство вовсе не из нужды, а так, из услуги, потому что чувствовал, что это — его зона комфорта.       — И? — цепко спросил Себастьян.       — Да так, — Сиэль дёрнул плечом, хотя характер его взгляда не изменился. — Вы, можно сказать, нетривиально контрастируете друг на фоне друга, нагло вводя в заблуждение непосвященного наблюдателя своим, на первый взгляд, имеющим единый источник сходством. Однако Фаустус предпочитает личину человека, повинуясь склонностям своего мировоззрения, возводящего Извращение на пьедестал почета, и, следовательно, видит в ней подлинное воплощение зла. Ты же… — он нахмурился, пытаясь подобрать слова, — не знаю. Это явно что-то экстраординарное. Я не могу, в свою очередь, назвать тебя и воплощением добра, но тобой словно двигает некая другая сила. Не менее мощная, если не более. Не скажешь, какая именно?       Себастьян опустил взгляд, не сдержав улыбки, но постаравшись замаскировать её, прикусив губы изнутри. Это было своеобразное смущение, смешанное с паникой из-за крайне неудобного вопроса.       — Назовём это фениксом, — он дотянулся до прядей волос Сиэля, заправив их ему за ухо, и тот смутился, помня, что это было одной из излюбленных Себастьяном привычек, — новообретённая огненная сила. Обретённая вместе с тобой, получившая свой зачаток ещё при твоём первом появлении.       Вид Сиэля первые секунды был достаточно сдержан, однако это была лишь попытка усиленной концентрации своих чувств. Тщетная попытка придания приемлемой формы выражения и контроля над всколыхнувшейся в нем бурей. Но буря оказалась сильнее, взрычав звоном тарелок и свистом по скатерти, охватила Сиэля — и вот он хватает Себастьяна за лицо и буквально вдавливается в него губами, с силой и решительностью, щедро сдобренной привкусом отчаяния.       Ощутив это, Себастьян мгновенно закрыл глаза и расслабился, позволяя своему мальчику делать со своим лицом всё, что душе угодно, охотно отвечая на каждое действие. Поцелуй не длился долго — обстановка не слишком располагала — но, разорвавшись, оба смотрели друг на друга с истинным проникновением и чувством.       — Пойдём, нам тут не рады, — тихо шепнул Себастьян, чувствуя устало-яростный взгляд Аббадона спиной. — Нам обоим нужно отоспаться. Как следует.       Сиэль отвёл тяжёлый взгляд в сторону тарелки с пюре и, вздохнув, взял её в руку, хотя оставалось там, от силы, пару ложек.       — Не оставлять же на тарелке то, что ты готовил специально для меня, — он улыбнулся. — Пойдём.       Прильнув друг к другу в полуобъятии, бок о бок, тихо шурша тканями одежд, то и дело взглядом передавая из уст в уста почти незаметную улыбку, они направились к лестнице на второй этаж.

***

      Сиэль элегантно подкуривал сигарету марки «Benson & Hedges», используя любезно выставленный Себастьяном указательный палец, на котором сиял яркий сгусток пламени. Пусть они находились в спальне, не слишком приспособленной под место для курения из-за маленького пространства, отсутствия вентиляции и совершенно неширокого окна, это не заставило их воздержаться. Сигареты были родом из Северной Ирландии. Их марка была достаточно молода, но даже так, Сиэль, не будучи сильным гурманом от мира табака, не мог не отметить благородство британского привкуса в этих сигаретах, а также слегка пикантный аромат.       Затянувшись, он с меланхолией выпустил струю дыма в окно, смотря на простирающийся перед глазами горизонт Лондона.       — Будешь? — он протянул одну Себастьяну.       — Давай, — он подкурил свою аналогичным образом, подцепив её чёрными пальцами в костюме, и сел на кровать, широко расставив ноги в стороны, упёршись каблуками в потрёпанный серый ковёр. — Кажется, я начинаю понимать, почему ты куришь время от времени.       Сиэль посмотрел на Себастьяна и, мимолётно улыбнувшись, стряхнул пепел в окно и сел рядям; тот приобнял его за талию.       — Это действительно помогает, когда настроение отвратительное, — продолжил Сиэль. Тлеющая сигарета прекрасно сочеталась с его серебряным костюмом, и он прижался к плечу Себастьяна головой. — Я… мне нельзя, на самом деле. У меня слабые лёгкие и, продолжив курить, я непременно заработаю тонну всевозможных заболеваний. Но сейчас… так наплевать.       Себастьян печально закивал головой, так как не мог не согласиться с Сиэлем.       — Видел заголовок? — он выудил новый выпуск «The Times», где на главной странице красовалась фотография спальни методиста дортуара Сапфирного Филина, когда он ещё владел ей, а также жилетка Сиэля, многозначительно висящая на кресле у камина. — Было опрометчиво считать, что если от распространения информации подобного рода, к примеру, воздержалась мисс Мидфорд, то остальные решат молчать. Клод прокомментировал ситуацию, как директор колледжа.       — И он не боится, что за слишком большую просвещённость в деталях нашей интимной жизни на него самого могут пасть подозрения? — иронически отозвался Сиэль, положив голову Себастьяну на колени. У того до сих пор были видны шрамы. Они были на подбородке, оставшись, судя по всему, от перевоплощения. Сиэль, заметив их, с болью закрыл глаза и прижался щекой к его животу.       Себастьян вздохнул, затеребив его волосы свободной рукой, вторая же держала газету.       — Он поступил в обход. Прокомментировал разгром в библиотеке, скрыл исчезновение Алоиса, помог выйти на учеников, которые замечали наше с тобой странное поведение… много деталей. Префекты тоже высказываются. Дориан выглядит самым недовольным из них, судя по всему, он действительно к тебе привязался. Знаешь, даже если в теории мы выиграем войну, а я каким-то образом смогу протянуть ещё немного времени, нормальной жизни у нас не будет, — он снова затянулся, смотря на Сиэля со странной меланхолией.       — К чёрту всех, — Сиэль усмехнулся. После всех злоключений даже общественный резонанс вокруг их личностей, никоим образом не суливший тихую и размеренную жизнь, казался чем-то незначительным. Потёршись о руку Себастьяна щекой, он продолжил разглядывать совершенство линий его лица, на котором, если слегка прищуриться, можно было разглядеть небольшие морщинки, особенно в уголках глаз.       Себастьян склонил голову на бок, разделив с ним взгляд. Недолго думая, он приблизился к Сиэлю, предварительно отшвырнув сигарету в противоположный угол комнаты. Сиэль сглотнул слюну и упал на кровать спиной. Нависнув над ним, Себастьян быстро поцеловал его в губы и сразу же отстранился. Он резко двигался и, присев на ковёр возле ног Сиэля, не смог проконтролировать своё состояние; тот увидел, как сильно его колотило.       Рукой Себастьян начал нервно нашаривать пачку, но Сиэль сам протянул ему сигарету.       — Это какой-то ад, — начал он дрожащим голосом, уставившись пустым взглядом в стену напротив, пока Сиэль хмурился, смотря на него, и прикасался к губам, которые после поцелуя до сих пор ощущались обожженными. — Терпеть и ждать. Неизвестно сколько и когда, это может быть либо минутой, либо часом.       — Нам не привыкать, разве нет? — пододвинулся к нему Сиэль, начиная массировать его плечи, и Себастьян чуть прикусил губу, отчётливо чувствуя его пальцы даже сквозь костюм.       — В последнее время я слишком нервный, — ответил он, выдыхая струю дыма. — Это непросто. У меня такое ощущение, что после возвращения… во мне что-то начало гореть. И теперь я с трудом сохраняю контроль, — Себастьян болезненно усмехнулся, обнажив острые зубы.       Угол зрения не позволил увидеть ему странного взгляда Сиэля, который, будто бы невзначай, потянулся к краю своего костюма, проникнув под него подушечками пальцев.       — Знаешь… — Сиэль внезапно спустил ноги с кровати, смотря на него из-под ресниц. — Наш путь подходит к концу, и я сделал один крайне важный для себя вывод, — он улыбнулся, когда Себастьян, вздрогнув, поднял взгляд на него. — Мой ответ будет довольно прозаичным. Не так важно время, как значимость вещей, который ты успел сделать за этот срок. Мы с тобой знакомы… сколько, три месяца?       — Три месяца и четыре дня, — поправил его Себастьян. — Ты пришёл ко мне на собеседование 10 ноября, хотя лично я знаю тебя намного дольше.       — Надо же, ты до сих пор помнишь, — странно посмотрел на него Сиэль. — Впрочем, ладно. Сути это не меняет. Я за все эти три месяца пережил столько… Не каждый человек всё это количество злоключений вытерпит даже за лет пятьдесят, учитывая, что я успел побывать уже в нескольких измерениях. Поэтому я не чувствую себя разочарованным. Себастьян, наше с тобой время было недолгим, но мы действительно сделали то, что многие не успевают за целую жизнь. Смирение позволяет мне получать наслаждение даже от этих мизерных мгновений.       Себастьян не сразу смог найти слова для ответа, нервно всосав в рот сигарету. А когда нашёл их, то вдруг прослезился. Причём, настолько сильно, что этого нельзя было скрыть. Под совершенно ошарашенный взгляд Сиэля он грубо и нецензурно ругнулся, принимаясь быстро тереть глаза рукой.       — Ты что… плачешь? — шёпотом спросил Сиэль. Тот промолчал. — Себастьян, — настороженно повторил он. Вместо ответа тот проглотил комок в горле и заколотился на месте, словно в него выпустили высоковольтный разряд тока. — Себастьян! — Сиэль не выдержал, бросившись к нему.       — Я в порядке, — Себастьян погладил Сиэля по спине, когда тот вжался в его тело; его глаза с силой закрылись, чувствуя, как через них снова просачиваются слёзы. Теперь они текли обильно.       Сиэль вздрогнул, ощутив влагу на шее, и медленно отстранился от Себастьяна. Зрелище его обескуражило. Себастьян теперь не просто плакал. Он рыдал.       Не зная, как оправдаться, тот отрывисто кивнул в сторону пачки сигарет, и Сиэль без возражений дал ему очередную. Закурив, Себастьян отправил сгуток дума блуждать по их тесной комнатушке — она была меньше даже главных дверей его апартаментов в Малагарде, но он не жаловался. Сиэль молчал, однако в его глазах была отчётливая жажда услышать от него хоть что-нибудь.       — В общем, это от нервов — прелесть моего состояния здоровья, — неопределённо сказал Себастьян, продолжая яростно курить. — Теперь я даже предположить не могу, сколько мне осталось. Я чувствую себя пылающим изнутри. Словно нечто горит во мне, горит в переизбытке, и я никак не способен это обуздать. Мой разум летит обратно в Тартар и я… к-ха, — он вдруг закашлялся, очевидно, от обилия дыма в лёгких.       Сиэль, немного отодвинувшись, не стал делать на этом акцент, ибо Себастьяну не нужны были лишние подтверждения в своём нынешнем физическом несовершенстве.       — Это самое до бесконечности невозможное, что со мной когда-либо случалось, — Себастьян продолжал курить, игнорируя очередной приступ кашля. — Это мучает меня, но я никогда не думал, что способен чувствовать нечто настолько удивительное. Ведь мне… я существо с крайне скупым эмоциональным диапазоном от природы. Мой навык эмпатии можно было сравнить только со способностью скорбеть у стервятников. Но сейчас я… чёрт, — он очень громко закашлялся, резко прислонив руку ко рту, — я…       Его потерянный взгляд переместился в сторону Сиэля и моментально наполнился пламенем. Тот вздрогнул. Глаза Себастьяна не мерцали малиновым блеском, но горели так, словно были способны в одночасье поджечь лес с прогнившей до основания листвой.       Сиэль, проглотив комок в горле, понял всё без слов и быстро отошёл в центр комнаты. Себастьян, пошатываясь, тоже поднялся на ноги.       — Если будем действовать быстро… то… — Сиэль стал судорожно стягивать с себя костюм, чувствуя, как лицо начинает плавиться от силы страсти того взгляда, которым Себастьян продолжал прожигать его исподтишка.       — Да, — тот отвернулся в сторону окна, продолжая курить, однако вся его концентрация была сосредоточена только на шорохе одежды за спиной.       Оставшись абсолютно нагим, Сиэль упал на кровать, с растерянной опаской посмотрев на Себастьяна. В настолько нестабильном настроении от него можно было ожидать, что угодно.       Себастьян услышал скрип кровати, но продолжил стоять к Сиэлю спиной. Он медленно провёл руками вдоль спины, задев основание крыльев. Огладил поясницу, стиснул свои ягодицы, словно проверяя их на качество. А затем резко сорвал с себя верхнюю часть костюма.       Сиэль только что понял, что Себастьян всё это время носил не легинсы, а чулки, сделанные из того же материала, что и весь костюм.       И замер. Обилие шрамов, старых и новых, оставшихся от битв, а также ожоги, которые возникли из-за мощнейшего потока магии во время полёта сквозь границы измерений, не могли не вызвать на его лице болезненно-сострадательную гримасу. Однако даже так он не мог сдержать безграничного восхищения перед мужеством и стойкостью Себастьяна.       Себастьян развернулся, обдав его невероятно пронзительным взглядом из-под ресниц. Мускулистый рельеф его живота с дорожкой густых волосков, которые вульгарно торчали из-под края чёрных подтяжек к чулкам, делали пенис Сиэля откровенно мокрым, заставляя стоять не хуже, чем фонарный столб.       Раздевшись до конца, Себастьян резко запрыгнул к нему на кровать, с жаждой стиснув между ног его бёдра.       — А-ах… Сиэль…       Себастьян был очень возбуждён, позволяя ему рассмотреть свой сырой покачивающийся пенис, пока сам окидывал взглядом его нежное, но крепкое, распростёртое под собой тело. Он не был уверен, что получит возможность ещё хоть раз разделить с Сиэлем чувства таким образом, а возвращение из Тартара до невозможности обостряло желание плотского контакта. Все физические ощущения, получив вторую жизнь, работали не просто на втором дыхании, а так, словно воскресли из золы.       И даже так Себастьян каким-то образом сдерживался, ибо плохо понимал, насколько правильно делать нечто подобное с Сиэлем после испытаний в логове Клода. Внутренне сокрушаясь, он всё не мог выбрать между длительными прелюдиями и страстным, безудержным сексом.       Сиэль сам развеял его сомнения, мягко поцеловав его в скулу.       — Я хочу. Всегда.       Резко стиснув зубы на выдохе, Себастьян глубоко поцеловал его в губы.       Руками он крепко, почти до металлического лязга, сдавил спинку кровати — она была очень узкой и дешёвой, состоя из ряда железных прутьев — а ногами упёрся по бокам от головы Сиэля, уткнувшись одной коленом в кровать; другая стояла во весь упор, будучи согнутой. Когда перед глазами Сиэля неожиданно появился не член, а слегка набухший анус Себастьяна между серых — из-за выбранной позы на них падала тень — ягодиц, он издал тихий и возбуждённый полувой-полускулёж, а его глаза наполнились дымкой.       Себастьян ещё крепче упёрся в кровать, чтобы между его анусом и лицом Сиэля почти не осталось расстояния. Тот жадно дышал. Себастьян чувствовал тепло дыхания, которое вырывалось из влажного и нежного рта, и его кожа покрывалась мурашками.       — Сейчас мне хочется вот так, — продолжая влажно дышать, Себастьян откинул со лба взмокшую чёлку. — Но в качестве компромисса… — он дотянулся одной рукой до своих ягодиц и слегка раздвинул их, приоткрыв Сиэлю больший доступ, — попробуй меня.       Сиэль любил делать ему римминг, хоть и случалось это нечасто. Себастьян даже на вкус был очень горьким и терпким, то ли из-за слегка иной физиологии, то ли из-за более зрелого возраста своей человеческой оболочки. Пищу он практически не употреблял, только жидкости, и то изредка, поэтому пах он там совершенно особенно — густой подсохшей кровью.       Широко выставив язык, Сиэль влажно провёл им по анусу Себастьяна, сразу же запустив его внутрь. Выбранная ими динамика предполагала скорость. Перейдя на быстрый темп, он стал вылизывать его с таким же остервенением, как пьют воду измученные жаждой псы.       Себастьян страстно застонал, вжавшись ему в лицо с напором и силой.       — Хороший… — он придавил его бёдрами к подушке, прикусив губу, — мой хороший…       Набухнув, анус стал сокращаться вокруг языка. Вняв жадности Себастьяна, Сиэль с силой вцепился руками в его ягодицы, принявшись спазматично стискивать их.       Себастьян взвыл.       — Да… да… да! О-ах, — он, ещё секунд двадцать посмаковав ощущения, всё же заставил себя слезть.       Сиэль, продолжая лежать на подушке с мокрым и слизким лицом, смотрел в потолок мутным взглядом. Однако когда Себастьян переместился ниже, взяв в руку его член и перекинув ногу через его бедро, то зашевелился, приподняв голову.       — Думаю, тебе пойдёт на пользу, если я буду принимающим, учитывая… — стараясь контролировать эмоции, он приставил сочащийся, гладкий, но уже окрепший пенис Сиэля к своему анусу, и с наслаждением зажмурился, — а… чёрт, да… как же хорошо…       Сиэль глухо застонал сквозь зубы. Головка проникла в Себастьяна, а вокруг неё резко сомкнулись мышцы, вызывая безудержное желание ныть. На глазах выступила испарина удовольствия — всё внутри намокло ещё сильнее, что подтверждала увеличившаяся скорость движений и возникшее мягкое скольжение. Вцепившись в железные прутья кровати руками, он завороженно смотрел, как Себастьян восторженно жмурится, прикусывает губы и стонет. На его лице отображалась вся гамма испытываемых им ощущений.       Высоко запрокинутая голова, взметающиеся чёрные пряди, капли пота, стекающие с шеи на грудь, блестящий торс и танцевавшие в закатном свете абсолютно белые, крепкие и слегка массивные бёдра. Сиэль, не удержавшись, сжал их в пальцах, прикусывая губы от силы, но вместе с тем упругости промявшейся кожи, и Себастьян опустил на него отуманенный взгляд.       — Да… да… хорошо… это так хорошо… — теперь Сиэль стонал ещё и по той причине, что Себастьян совмещал движения принимающего с поцелуями. Его веки были опущены, а зубы постоянно поддевали нижнюю губу от наслаждения — прикосновения губ, слизывающих пот, и мягкий шёпот о том, как он важен и нужен Себастьяну, превращали обычный процесс их секса в нечто куда более и важное. Неожиданно даже физические ощущения отошли на второй план, словно подыгрывая сердцебиению. И всё, что им обоим было нужно в эти моменты — просто быть рядом. — Себас… м… Себастьян… Себастьян… а!       Сиэль кончил слишком быстро, ибо его била крупная дрожь из-за как недостатка сил, так и постоянного нервного перенапряжения. С растерянностью опустив взгляд вниз, он виновато посмотрел на по-прежнему стоящий член Себастьяна, однако тот лишь улыбнулся. И, поцеловав в лоб, аккуратно перевернул, прижавшись со спины.       — Всё хорошо, Сиэль… — он прикусил губу, слыша его задушенный всхлип. Его мальчик кончил внутрь, поэтому двигаться было немного неудобного из-за скольжения между ягодиц. Приставив член к его анусу, Себастьян аккуратно поддел остатки спермы Сиэля на своей коже — они успели стечь вниз и запачкать ляжки, — вымочил в ней пальцы и использовал это в качестве смазки. Проникать стало легче. — Мне нужно совсем немного… немного… о-ох…       Сиэль с мычанием уткнулся в подушку лицом. Себастьян так давно не входил в него по-настоящему. Фаустус, воскрешая в голове будничные фантазии, по какой-то причине был уверен, что они постоянно делали это в колено-локтевой позе, но на самом деле Себастьян занимался с ним таким сексом в первый раз, если брать в расчёт моменты, когда это происходило именно ради удовольствия.       Нет. Не сексом. Любовью. То, через что они проходили сейчас, не шло в сравнение с испытанной до этого страстью; это было довольно странно, учитывая, что Себастьян двигался, как в последний раз: напористо, страстно, забыв обо всём, кроме его имени. В конце концов, Сиэль просто вновь отдался этому, закрыв глаза, как было множество раз до этого. Он знал, что их слышали, ибо в бюро не было ни магических барьеров, ни надежных стен с дверями, но не видел надобности в том, чтобы сдерживаться. Это не касалось никого, кроме Себастьяна, и было тоже только для него.       А по окончанию процесса Себастьян просто поцеловал его в лоб. Они полностью распластались по кровати, чувствуя себя в равной степени как счастливыми, так и уставшими. Пальцы их рук были сжаты в замок.

***

      — Это можно будет исправить? — Сиэль безотрывно смотрел, как над крышами домов периодически появляются части огромной змееподобной туши, скользя вдоль госпиталя Святого Томаса. Они стояли на одной из крыш дома по улице Маленького Парижа*, и Себастьян крепко удерживал его рукой за талию. — Пожары здесь как проклятие, вспомнить хоть Великий Лондонский в 1666-ом. Я никогда не жил в городе и не был привязан к этим местам, но видеть это… — Сиэль отвёл глаза от охваченных паникой прохожих, — больно.       — Можно будет, Сиэль, можешь не волноваться, ибо не вы виновники произошедшей ситуации. Тем не менее, те, кто уйдут из жизни — а уйдут многие — не смогут вернуться. Воспоминания выживших будут перезаписаны, а разрушения — восстановлены, — Себастьян сощурил глаза, плотно напрягаясь. — Да и это не так важно. Ты понимаешь, что из-за проблем с порталами группа элитных войск может опоздать? И не факт, что не специально. Мой предводитель сокрушён, а Латану слаб, большая часть его жизненной силы уничтожена, всё, что мы видим сейчас — остатки. Но даже так он способен на невероятные разрушения. Представь, какого было наблюдать за их противостоянием в древние времена, когда Латану был на пике могущества? Про него не просто так слагали легенды. Он был больше того существа, которое мы видим, в тысячу раз.       Сиэль боялся представить, что могло представлять из себя такого рода создание в своей первозданной форме, если даже эти «остатки» могли в одночасье разрушить целый город.       — К сожалению, нам придётся сражаться с ним в Вестминстере, если мы хотим уберечь как можно больше людей от бессмысленной смерти.       — В Вестминстере? — с искренним ужасом посмотрел Сиэль на Себастьяна. — Но это же культурный центр! Королева!..       — Королева такой же человек, как и все остальные люди, Сиэль, — ответил Себастьян. — Теперь ты независим от неё. Она после твоего исчезновения даже не стала распространять эту информацию, как раз в тот момент, как твоё имя опорочили спекулирующие газетные заголовки. Но, если тебя это утешит, не думаю, что политики в принципе сейчас находятся в Вестминстере. Её придворные слуги имеют нюх на катастрофы не меньший, чем жнецы, и успели уехать. Поэтому мы загоним Латану на относительно ненаселённую территорию.       Себастьян взял Сиэля на руки и стал отходить с ним на центр крыши, чтобы разогнаться. В последнее время носить его стало немного тяжелее. Нет, Сиэль не поправился, но у Себастьяна как будто резко снизился уровень физических сил и возможностей.       — А что потом? — Сиэль перезарядил оружие, продолжая наблюдать за задымленным горизонтом.       — Мы убьём его. Его и Сердце.       — И ты действительно веришь Гробовщику? — скептически посмотрел на него Сиэль. — Откуда ты знаешь, что он поможет? Откуда ты можешь это знать?       — Поверь, я знаю, — Себастьян обхватил его покрепче, прижимая Сиэля к себе за талию и ляжки. — У нас уговор. Поймёшь немного после. Я не могу об этом говорить. У нас всё получится, просто поверь мне.       — Я всегда тебе верю, — Сиэль на мгновенье прижался к его лбу щекой и тут же отстранился, собираясь с духом. — Я готов.       Пока что они находились в экономическом центре Лондона — в Сити. Взмыв вверх, Себастьян устремился прямо по следу разрушений. Сиэль склонен был верить ему, что город можно будет восстановить до прежнего состояния, но всё равно старался отводить глаза от разрушений; пусть это была и провинциальная часть, в которой он бывал крайне редко, ему было тяжело смотреть, как её разрушают чуть ли не до основания. Изначально Левиафан двигался вдоль Темзы, стараясь держаться поближе к воде, но по мере приближения к мосту Хангерфорд след размывался.       — Он может быть либо в реке, — Себастьян приземлился на крышу одного из зданий, пристально осматривая окрестности. — Или же прятаться где-то в канализации. Следы ведут к воде и прерываются. Будь осторожен, он крайне быстр и силён даже в таком состоянии. Мы выманим его на поверхность и постараемся отобрать Сердце. Потеряв его, он падёт.       — Я прикрою, как и всегда, — Сиэль приподнял ствол автомата. — Только, прошу, не слишком геройствуй. Я больше не тот мальчик, который едва может постоять за себя, если его зажать в коридоре.       Себастьян азартно и слегка саркастически рассмеялся. Примерно в похожей обстановке, когда горел офис Скотланд-Ярда, он действительно проявлял к Сиэлю неоднозначное внимание. И он бы не поверил, если бы ему тогда сказали, что они придут к чему-либо подобному. Сиэль, судя по всему, понял, о чём Себастьян думал по его немного более широкой усмешке, чем обычно.       — Как ты найдёшь его?       — Положись на меня.       Себастьян присел на одно колено и прислонил руку к земле, проверяя на ощупь звук, вибрации, земные колебания. Это был достаточно примитивный и, надо сказать, человеческий метод. В былые времена он бы использовал определённого рода заклинания, но теперь его магия не поддавалась чёткому контролю, став скорее просто стихийной. Первое время шума не было вообще. Сиэль даже нахмурился, не убавляя концентрации, однако посреди улицы, если не обращать на топот лошадей, подстрекаемых покидавшими Лондон жителями, было совершенно тихо.       Но затем всё будто завибрировало. Брусчатка под ногами распространяла по телу частые удары, отбивая ритм в горле и отзываясь скрипом стекла окон. Сиэль, сконцентрировавшись, прочнее взялся за оружие, а Себастьян мрачно прищурился, ожидающе расправив крылья.       — Он здесь.       Вибрация становилась сильнее, и Сиэль закачался, неловко ухватившись за Себастьяна и тем самым чуть не утянув его за собой на землю. Тот стоял по-прежнему прямо — каблуки каким-то немыслимым образом помогали ему сохранять равновесие на любых поверхностях.       Слева, в нескольких метрах от них, тонкие трещины испещрили стену, поднимаясь всё выше к крыше, к падающей с оглушительным звоном черепице и расширяясь у основания. Оглушительно хрупнули балки, здания провалились вниз, распространив плотную завесу мелкой крошки известки, пыли и кирпича. Затем задрожал соседний дом, и ещё один, и третий... Один за другим они словно превращались в стариков, чьи тела, испещренные глубокими морщинами, разрушались и рассыпались в труху.       Из недр раздавался мерный, тяжелый гул. Почва ворочалась; она точно пережевывала нечто в средоточии нутра, но оно было настолько омерзительным, что, не выдержав, стала извергать из себя это. Но внезапно на целых несколько секунду опустилась тишина. Земля перестала дрожать. Сиэль и Себастьян синхронно напряглись, стоя в боеготовности. Сейчас?       Брусчатка взорвалась, камни разлетелись в разные стороны. Видя надвигающуюся лавину из пыли и камней, Себастьян резко отбросил Сиэля на насыпь из образовавшихся обломков и устремился следом за ним. Земля выплюнула тварь, которая победно взревела, сотрясая город торжествующим ревом. Сиэль вскрикнул, затыкая уши. Рёв был такой силы, глубины и длительности, что, под напряжением звуковой волны, он пригибался к земле всё сильнее и сильнее, будто в надежде проникнуть сквозь кладку камней, рассыпаться в человеческую труху и слиться с почвой, кормя собой червей.       Ситуация не располагала даже к подобию малодушия, но Себастьян, также жмурясь и шипя от невыносимого рёва, всё равно крепко схватил Сиэля за руку и оглянулся назад.       Это был змей гигантских размеров — сорок метров в длину, — с двойным рядом зубов, восьмью клыками, огромными огненными глазами и блестящей в свете пламени чешуёй, словно она состояла из чистой стали. Лишённый даже намёка на присутствие разума, он был в шаге от своей смерти и испытывал агонию. Практически любые строения превращались в труху под его весом.       — Я нашёл, — прищурился Себастьян, видя зажатый между зубов Левиафана камень сапфира — благодаря бликам пламени, его можно было разглядеть с большого расстояния. — Оно между зубов.       — Я смогу выбить, — ответил Сиэль. — Я смогу выстрелить сбоку и выбить его, но для этого мне нужна будет хорошая точка обзора, а тебе придётся… чёрт! — в их сторону летел камень. Сиэль закричал, стараясь выбраться из-под Себастьяна, но тот наоборот прижал его к себе, не позволяя двигаться, и Сиэлю пришлось прислониться к его груди, потому как бежать было поздно.       Раздался грохот. В ужасе отстранившись от Себастьяна, Сиэль поначалу видел только клубы пыли и всю ту же чёрную грудь. А затем — крылья. По какой-то причине их было четыре. Откашлявшись, Сиэль увидел края статуи. Это был маленький ангел и, судя по всему, недоделанный — неподалёку находилась скульптурная мастерская. Сверху раздалось кряхтение, и зрачки тут же сжались: он переместил взгляд на Себастьяна.       — Себастьян… ты что? — Сиэль ошарашенно смотрел на него, видя небольшую струю крови из его рта, однако тот в ответ на это лишь улыбнулся и замотал головой, будто говоря: «не беспокойся». — Себастьян!       Тот, стиснув зубы, напряг крылья, и статуя свалилась с его спины. Те приняли удар на себя: кости уберегли от повреждений тела, а перья — от мелких и достаточно острых частиц, которые могли проникнуть в носоглотку и лёгкие.       — Не волнуйся за меня, Сиэль, — Себастьян откатился, мрачно оценив распростёртую напротив них, вдоль улицы, тушу Левиафана. Тот по-прежнему продолжал махать хвостом, распространяя вокруг себя куски камней и обломки зданий. И, понимая, что местонахождение здесь стало крайне небезопасным, он быстро подхватил Сиэля и взмыл. — И да, я согласен с тобой, — продолжил он, осматривая разрушения свысока. — Но только тут точку обзора найти будет практически невозможно. Здания превращаются в щепки буквально за секунду. Я могу применить магию, но мной она практически неконтролируема, словно оружие массового поражения в руках у слепого снайпера. Убьём слишком многих.       — Ты ведь хотел увести его в Вестминстер… как насчёт Вестминстерского дворца? — предложил Сиэль и, заметив, как Себастьян озадаченно поджал губы, прояснил: — я бы расположился прямо над циферблатом, в часовой башне. Она, разумеется, тоже подвержена риску быть разрушенной, но явно в разы меньше, чем другие здания в городе. Дворец строили на совесть.       — В случае обрушения тебе придётся бежать прямо вниз, по зданию, — условно согласился с ним Себастьян, выравнивая полёт в сторону вышеупомянутой часовни, и его крылья на мгновенье сверкнули в свете уходящего солнца, заслонив собой цифру VI. — Твои каблуки подготовлены к этому. Я подхвачу тебя по первой возможности. И… — он перевёл взгляд на Левиафана, — что ж.       Себастьян, притормозив в воздухе, развернулся в сторону Левиафана. Воздух вокруг накалялся. Понимая, к чему всё идёт, Сиэль теснее прижался к его груди, не переставая держать оружие, и свернулся в позе эмбриона, чтобы не задело руки и ноги. Себастьян, создав вокруг них сферу из сияющего белого огня, отправил её к Левиафану. Тот сам дышал пламенем, подобный вид атаки был бессмысленным, но её хватило ровно настолько, чтобы безумные и алые глаза переместились в их сторону, а потом, как по сигналу, тварь приподнялась над землёй, стараясь ухватить их зубами.       Реакция Себастьяна была быстрой. Ловко уклонившись, он зигзагами помчался в сторону Вестминстера, продолжая удерживать Сиэля. Левиафан пополз следом; за ним, как шлейфом, тянулся поистине смрадный запах и, разумеется, масса разрушений. Он пересёк Темзу, как перешагивают через бордюр.       — Почему он ведёт себя настолько безумно, если тоже разумное существо? — спросил Сиэль, когда они с Себастьяном пролетали над Вестминстер Бридж роуд. — Он словно и не пытается навредить нам. Он просто в глубокой ярости.       — Не совсем, — ответил Себастьян, проскользнув в одну из арок моста, и тот обрушился следом за ними с ужасающим грохотом секунд двадцать спустя. — Он обратился в то, что остаётся от любого демона, когда уровень получаемого им урона равен смертельному. Физический облик Латану сохранён исключительно благодаря Сердцу, но его разум уже повреждён, он сражался с по-настоящему мощным противником. Это лишь подготовительный этап. Основная проблема — Фаустус.       Сиэль отвёл мрачный взгляд вниз. Он меньше всего желал думать сейчас об этом и вспоминать даже крохи из того, что он уже пережил наедине с ним, потому как любое промедление стоило им с Себастьяном не просто жизней, а целой гармонии их мира. И он просто стиснул его за предплечье в качестве поддерживающего жеста, прекрасно понимая, что думать о таком даже на мгновение Себастьяну ничуть не легче.       Вскоре они оказались возле часовни. Себастьян развил достаточную скорость, чтобы успеть оставить Сиэля на одном из верхних этажах. Времени на любезности не было. Тем не менее, Себастьян всё равно уделил целую секунду на пронизывающий и трепетный взгляд в его сторону, чтобы затем, оставив его, взмыть обратно в небо.       — Держись, — прошептал ему Сиэль одними губами и стал перезаряжать оружие, но его глаза всё равно были направлены на Себастьяна. Смотреть на него, парящего в небе, с немного кровоточащим телом, со стороны — было невообразимо. Однако Левиафан появился поблизости через несколько мгновений, и Сиэль, сделав глубокий вдох, был вынужден лечь и принять снайперскую позу для стрельбы с дальнего расстояния.       Надо сказать, в реальной битве это было намного сложнее, чем он предполагал. Виски потели, но Сиэль, стараясь дышать ровно, упорно смотрел только на Левиафана и его распахнутую пасть, концентрируя всё своё внимание на блеске в его зубах. Учитывая, что видел он только одним глазом — печать не обошлась без последствий для сетчатки — и до сих пор адаптировался, это было сложно.       Себастьян усиленно отвлекал внимание Левиафана, ныряя под его мордой и под выдыхаемыми им струями огня. Ему было тяжело: пусть выдерживал даже полёт повышенной сложности, умудряясь ещё и нести на руках Сиэля, нынешнее положение предполагало высокого уровня концентрацию и ловкость. Без урона не обходилось: иногда Себастьян получал болезненные удары, не успевав увернуться, из-за чего крылья похрустывали, перья вымазывались в крови, ощущаясь тяжелыми, и полёт становился более неровным.       Сиэль сделал глубокий вдох, наметив цель. Он твёрдо решил, что будет стрелять целыми очередями, так как его опыта было недостаточно, чтобы попасть в цель, когда движения объекта настолько непредсказуемы.       Первая очередь. Мимо.       Сиэль стал быстро перезаряжать автомат, стараясь не смотреть, как Себастьян, усердно перетягивая внимание Левиафана на себя, сильно пострадал при очередном его выпаде вперёд и теперь держал рукой пришибленный бок, на коже которого расцветал крупный фиолетовый синяк размером с ладонь.       Вторая очередь. Снова мимо.       Сиэль зло заругался себе под нос, усиленно потея; Себастьян опять пострадал, взяв на себя очередной выпад и с трудом уклонившись от огня. С каждым новым промахом тварь двигалась более неконтролируемо, что усложняло возможность попадания в цель, но Сиэль старался не думать об этом, иначе всё покатится к чертям.       — Всё получится. Получится… — сделав глубокий вдох, Сиэль прикрыл глаза и на мгновенье ушёл в себя. Пространство вокруг замедлилось. Они с Себастьяном — часть одного течения.       Сиэль старался изо всех сил, но и третья очередь прошла мимо. Всё замерло. Он на мгновенье не понял, в чём дело, пока не услышал обезумевший крик Себастьяна.       — Сиэль! Сиэль! Сиэль!..       Тварь устремилась прямо к нему, вырвавшись вперёд, и Себастьян, серьёзно повредив крыло, не успевал за ней. Его маленький чёрный силуэт пропал с горизонта — всё вокруг заслонила громадная пасть с безумным оскалом. Сиэль вскочил и начал медленно отходить назад, чувствуя, как бледнеет. Голова Левиафана, застыв в проеме окна, смотрела на него зияющим огненно-красным глазом, и испускаемая им злоба была такой сильной, что Сиэлю даже пришлось опереться об одну из колонн, чувствуя подступившую к глотке тошноту.       Пасть вдруг захлопнулась, а из ноздрей повалил дым, что свидетельствовало о том, что Сиэля прямо сейчас хотели сжечь заживо. Опомнившись, Сиэль безумно бросился к колонне, наиболее широкой из всех, что была здесь, и решил использовать её как единственное вероятное препятствие пламени — до лестницы было слишком далеко и это было небезопасно — пламя бы устремилось дальше вниз.       Огонь был такой силы, словно его накрыло огненным цунами. Сиэль, шипя от невероятного жара, спрятал лицо в коленях и заслонил глаза, молясь всему, на чём свет стоит, чтобы тварь отступила. Спина уже нагревалась. Ещё секунда — и он был бы также сожжён.       — Сиэль!       Жар огня резко отступил; Левиафан отвлекся на Себастьяна, но Сиэль понимал, что это будет длиться всего несколько мгновений. Он успел быстро переметнуться к другой похожей колонне. Огонь повалил новым мощным потоком. Крыша часовни горела, а черепица превратилась в медленно растекающуюся по полу лужу.       Себастьян сходил с ума. Он понятия не имел, что с Сиэлем, но не впадать в панику и стараться всячески воспрепятствовать — было единственным, что он мог сделать в своём положении. Настолько сконцентрировавшись на новой атаке, Левиафан, казалось, забыл про его существование. Заняв нужную позицию, Себастьян взмыл в воздух и выставил руки вперёд. Вниз обрушился мощный огненный вихрь, но Себастьян метил не на часовню, а исключительно Левиафану в глаза.       Издав насквозь пропитанный болью рык, тварь отступила. Распростёршись по земле, она медленно поползла по кругу, начиная обкручивать башню часовни.       Себастьян переместил взгляд на свои руки. Перчатки были в дырах, а с ладоней слезала кожа.       Сиэль, быстро дыша, перезаряжал автомат. Пуль было крайне мало, даже меньше того, что он уже потратил.       — Чёрт! — Себастьян резко взмыл в воздух, заметив, что Левиафан практически полностью обкрутился вокруг часовни и теперь устремлялся дальше вверх, намереваясь сдавить его в своей пасти. Крылья работали не слишком исправно. Не успев развить нужную скорость, Себастьян резко закричал — ему всё же успели откусить край крыла и теперь он стремительно терял ориентацию в пространстве. — Сиэль! Сиэль же!       Сиэль с криком пустил последние порции снарядов, разом, стреляя, ориентируясь на чутьё, словно не видя ничего перед собой. Голова Левиафана замерла в раскрытом состоянии. Затишье. А затем раздался грохот — часовня затрещала, так как туша Левиафана, потеряв сознание, падала на землю. Сиэль, не веря глазам, видел, как вокруг всё охватывают клубы пыли. Сердце затерялось в них.       Замерев над зданием, Себастьян ощутил, как его крылья в момент ослабли, и он начал падать, практически скользя спиной по крыше часовни дворца. Пространство вокруг размывалось, как в тумане. Он чувствовал, что теряет сознание.       Неожиданно его талию обхватили руки.       — Даже. Не думай.       Это был Сиэль, высунувшийся из арки. Так как крылья замедляли падение Себастьяна, утянуть его в башню получилось быстро и безболезненно. Сиэль не мог позволить упасть ему снова.       Они не задерживались, но даже малейшее промедление — а Себастьяну нужна была минимум пара секунд, чтобы относительно придти в себя — было серьёзной ошибкой. Встав на край и выглянув из арки, они увидели остановившейся рядом с Сердцем тёмный силуэт. Фаустус, нарочито аккуратными, едва бережными движениями взяв в руку Сердце, тут же прижал его к собственной груди. Однако даже так, овладев им, он не смог не почувствовать направленного на себя взгляда.       То был Себастьян; его глаза были переполнены ледяным и практически равнодушным презрением. Фаустус заметил его, заметил стоящего рядом оправившегося Сиэля, и его лицо опало, так, будто из организма были высосаны все жидкости. Это был первый и единственный раз, когда, встретив их обоих, он не произнёс ни слова. Фиолетовая печать загорелась под ним, и он снова скрылся. Себастьян закрыл глаза.       — Что ж, план Б.       Раум, как и было обговорено, перенёс их на Баатор, потому как ситуация не предполагала наличия свободного доступа к порталам. Найти благоприятную точку обзора было затруднительно — из-за нескончаемого землетрясения всё рушилось за секунды — и Себастьяну пришлось выдерживать на своих крыльях, которые после схватки с Левиафаном ощущались вдвойне слабыми и тяжёлыми. Сиэля теперь нёс Раум, слегка облегчив его состояние, но из-за жара и веса он всё равно чувствовал так, будто его пристегнули цепями к платформе, заваленной углями.       Бесконечные потоки магии, сплетавшиеся в противоборствующих вихрях, сгустки пламени, тающие золотые купола и обрушающиеся здания. При учёте Бездны, где подобная обстановка была постоянной, возникший Хаос порождал неизбежный дисбаланс и, как следствие, расширение открывшейся накануне воронки за грань реальности — территорию, где не было ничего, кроме энергии.       И среди всего этого — упивающийся Фаустус. Он даже двигался так, словно исполнял торжественный танец. Его движения посреди переполненного демонами хаоса походили на безумный вальс; он простирал к небу руки, наслаждаясь падающими на пальцы пеплом и смогом, откидывался корпусом назад, впитывая в себя динамику окружающих страданий и позволял себе тонуть в криках сражающихся легионов. Это было его поле действий. Поле, посеянное и взращенное им самим, по крупицам, из века в век, из года в год. Пришла пора жатвы, и он вертелся в ней, как солнечный луч внутри калейдоскопа.       — Какова обстановка?       — Контроль над нашими легионами потерян, как и предполагалось, Ваше Сиятельство, — ответил Раум. — Группа элитных подразделений сдерживает их натиск, но надолго их не хватит. Ханна не лгала. Они действительно нашли способ добраться до источника, используя силу Сердца, под воздействием которого могущество группы искателей возросло в десятки раз. В результате воздействие на источник уже началось, и магия остальных на исходе. Маладомини вот-вот падёт.       — Найди Гробовщика, — тихо приказал Рауму мрачно смотрящий перед собой Себастьян, и Сиэль бросил на него тяжёлый взгляд, догадываясь об его чувствах: обстановка была плоха. — Любыми способами.       Раум, поклонившись, мгновенно вернулся обратно в ту же печать, и Себастьян, сделав глубокий вдох, взял Сиэля на руки. Тому было достаточно сложно не испытывать угрызения совести.       — У меня почти кончились патроны.       — Сколько осталось?       — Не более десяти.       Себастьян тяжело вздохнул, посмотрев перед собой. Себастьян просто ухватил его покрепче, демонстрируя поддержку.       — Возьми один из моих кинжалов.       Сиэль чуть улыбнулся, мимолётно посмотрев на него, достал кинжал из ножен, прикреплённых к ремню на талии Себастьяна. Однако вынужден был напрячься, почувствовав на себе знакомую тяжесть. Проследив за выражением лица Себастьяна, он увидел, что тот был нацелен только в одну сторону. Фаустус, стоя на достаточно шатком плато, грациозно удерживался на нём с помощью теней и словно изучал их издалека. Накал между ним с Себастьяном ощущался физически, словно струна, которую специально натягивали до нужного звучания; прикоснись к ней, и она затрепещет.       Фаустус приподнял руки, концентрируя на себе внимание армии, и Себастьян с Сиэлем увидели как вся несметная рать, выглядящая, как единый вихрь тьмы, вдруг обрела форму, напоминая тени сатиров, затанцевавших вокруг костра.       — Мы в шаге от новой победы, новой силы и нового совершенного порядка, — Клод с победоносным видом вознёс к небу ярко-синий камень, по форме напоминающий человеческое сердце, и тьма вокруг него взметнулась. — Во благо нового, совершенного Баатора, мы устраним любое подобие вредоносного влияния. Направьте на них всё своё жестокосердие и сотрите их в порошок.       Армия устремилась прямо на них, и Сиэль инстинктивно сжал Себастьяна, приготовившись стрелять, но понимал, что мишеней было слишком много, а патронов — мало. Их могло смыть в напоре этого вихря, но Себастьян, ведомый импульсом, устремился в воздух и понёсся дальше вперёд, не позволяя взять их в кольцо. Сиэль подумал, что потому как энергия мгновенно соткалась вокруг них в защитное поле, издалека они оба были похожи на комету, вечно летящую и вечно стремящуюся. И никакие объяснения не могли передать зрелища, когда он наблюдал за тем, что творилось позади, пока Себастьян крепко обнимал его, взмывая выше и выше.       Потоки энергии и тьмы, устремлявшиеся за ними — то были некоторые демоны, специально не принимавшие физическое воплощение — протягивали к ним бесчисленное количество рук и пастей. У Сиэля даже закружилась голова, и он крепче взялся за оружие. Себастьян ещё сильнее взмыл в воздух, унесшись глубоко в сгустки смога, и они оба закашлялись — дышать было невыносимо.       — Здесь совершенно темно, — Сиэль, пытаясь концентрироваться на скользящих в потоках пепла тенях, сильно жмурился и кашлял. — Я не смогу стрелять в таких условиях. Я ничего не вижу. Везде тьма.       — Значит, самое время зажечь огонь. Мы сожжем их, Сиэль. Мы всех их сожжём.       — Ты ведь понимаешь, что я вполне себе человек, и к путешествиям в последний пункт назначения смертных не привык? — саркастично заметил Сиэль. — У тебя ведь магия нестабильная, сам говорил. А если ты сожжёшь нас обоих?       — Ни за что, — Себастьян выглядел максимум решительно, и Сиэль дёрнул уголком губ, чувствуя прилив гордости.       — Я с тобой в любом случае, несмотря ни на что.       Себастьян коротко посмотрел на него, быстро улыбнувшись в ответ, но, понимая, что на счету было каждое мгновение, быстро помчался вперёд, стараясь как можно дальше оторваться как от сгустка смога вокруг них, так и преследующих их демонов. Горы, скалы, разваленные строения и даже прорехи в самом измерении проносились перед их глазами, как быстро листающийся альбом фотографий — Себастьян летел из последних сил, на достаточно ограниченных возможностях, и набирал скорость. Сиэль вдруг увидел позади свечение. И, обернувшись, затаил дыхание. Позади Себастьяна, точно хвост кометы, разрастались струи огня.       И чем дальше они летели, тем их становилось больше. Сглотнув слюну, Сиэль посмотрел на Себастьяна. Тот смотрел только вперёд, без оглядки, но очевидно понимал, что делал. В отличие от него, Сиэль не мог сдержать своё любопытство и смотрел на огонь.       Огонь, набрав величину, стал птицей.       Сиэль потерял дар речи.       — Феникс…       Себастьян решительно приземлился на землю, позволив себе отпустить огненный поток, который, отделившись от его тела, стал ещё сильнее увеличиваться в размерах, двигаться самостоятельно и словно оживать. Феникс распахнул крылья и затмил собой небо, принявшись уничтожать легионы вражеской армии, один за другим. Аббадон с Мефистофелем, добив Велиала, пока основная часть демонов восстанавливала магические повреждения измерения, поражённо уставились на это зрелище. На это с абсолютным ошеломлением смотрели все.       — И вот это ты собирался убить? — саркастически спросил Мефистофель, умудряясь курить даже в пылу сражения. — У него магия практически недостигаемого уровня. С ним смогут сравниться только Верховные.       — Но ведь это невозможно, — одними губами шептал Аббадон. — Он не может иметь такую силу. Не при атаке на наш источник магии!       — Возможно, он черпает её из чего-либо ещё, — заметил Ипос. — И, судя по всему, армия последовала своим первородным инстинктам — пойти за сильнейшим.       Сиэль, крепко держа Себастьяна за руку, ошарашенно Фаустус смотрел, как вся та ещё секундами назад сражавшаяся против них тьма демонов, стремительно перемещается на их сторону и принимает боеготовность. В одно мгновенье остался ни с чем. Кроме, разумеется, Сердца. Раум, вырвавшись из портала, устремился к Сиэлю, схватив его за спину. Сиэль закричал — родовое кольцо с эмблемой Фантомхайв выпало из его рук, и Себастьян устремился за ним обратно, в бурю пламени.       — Себастьян, чёрт тебя дери! Не смей! Вернись! Ты же можешь погибнуть!       Земля под ногами трескалась. Себастьян, бешено дыша, перепрыгивал с одного обломка земли на другой, но они рассыпались быстрее, чем он двигался при своей нынешней скорости. С его теперешними физическими данными тела было невозможно взмыть вверх или даже пересечь существенное расстояние, силы были на исходе, а крылья испещрены ранами. Раум, удерживая Сиэля, распахнутыми глазами смотрел, как Себастьян отчаянно старается добраться до них, но не мог предпринять ничего — его собственные магические ресурсы были исчерпаны, в то время как исполняемый приказ касаемо защиты Сиэля — первостепенен.       — Себастьян, беги! — орал Сиэль, едва ли не выпрыгивая из хватки Раума, протягивая вперёд руки и даже ствол оружия. — Умоляю, не останавливайся, беги!       И Себастьян бежал. Бежал изо всех сил, хотя глаза слипались от пота — было ужасно жарко, а тело испытывало ужасную боль. Новый островок земли имел форму небольшой возвышенности, что позволило ему разогнаться и подпрыгнуть вверх, помогая себе израненными крыльями. Сиэль стал ближе.       — Давай же! Давай! — кричал он, ещё сильнее протягиваясь к нему. — Ещё немного!       Сиэль был ближе с каждым движением.       — Ну же! Ну!       Неожиданное перемещение сзади, Себастьян скашивает обезумивший взгляд вбок. Рядом с ним, промелькнув в воздухе бесформенным сгустком теней, трансформировался Фаустус. Точнее, его остатки — верхняя часть туловища и половина лица. Всё произошло слишком быстро. Резкая хватка его оставшихся целыми трёх с половиной лап, и Себастьян начинает вырываться, сотрясаясь всем телом. Но Клод обвился вокруг него тисками, начиная утягивать вниз.       Сиэль кричал. Себастьян слышал это, рвался вперёд, но всё вокруг внезапно потемнело от нехватки воздуха — Клод стиснул одну из лап вокруг его шеи.       — Нет, Михаэлис. Если я окончательно падаю во тьму, то утяну тебя следом за собой.       Клод схватил его крылья, начиная тянуть их вниз, выворачивая, и Себастьян зарычал, чувствуя просочившиеся в уголках глаз слёзы. Его руки хаотично хватались за всё, не чувствуя сдиравшихся к чертям ногтей; отчаянно-безумным взглядом он искал Сиэля, стараясь не концентрироваться на боли.       Но Сиэля нигде не было. Себастьян панически осмотрелся перед собой ещё раз, осмотрелся ещё раз и ещё, осмотрел каждый уголок горизонта в течение одной-единственной секунды, но тщетно. Клод, следя за его паникой, рассмеялся позади задушенным злобно-злорадным смехом. Оставшимися частями лап он ухватился за его крылья.       — Жалкое завершение, — слова звучали приглушённо, так как Клод захлёбывался своей же кровью. — Он или бросил тебя, Михаэлис, или позволил себя увести. Как бы он за тебя ни боролся, он делал это лишь по той причине, что у него не было другого выбора — от этого зависела его никчёмная жизнь. Предоставляю тебе сакральную привилегию прожить эти последние мгновения единолично, извиваясь и танцуя в своём ужасе, как перевернутое на спинку насекомое.       — Т-ты… — Себастьян стискивал зубы. — Ублюдок…       Земля вокруг них стала расходиться ещё большими разломами. Тот небольшой выступ, за который Себастьян удерживался из последних сил, раздирая кожу ладоней в клочья и терпя повисшего на себе Фаустуса, затрещал и задребезжал. Клод, чувствуя, что времени оставалось всё меньше и меньше, не мог упустить возможности напоследок доставить Себастьяну мучения. Невыносимые мучения. Оставшимися зубами он вцепился в крылья, дико улыбнувшись, почувствовав, что клыки вонзились до основания костей.       Себастьян забился в конвульсиях.       — Ты умрёшь вместе со мной, Михаэлис, — приглушённо порычал он прямо в его лопатки, не отпуская изо рта мяса — слова раздавались из той части лица, где челюсть отсутствовала. — Умрёшь в мучениях.       Резкий хруст. Вцепившись в одно крыло зубами, а в другое — лапами, Клод принялся буквально выкручивать их из Себастьяна, разрывая кожу, сминая перья, ломая кости; сощурившись в мрачном удовлетворении, он наслаждался, ощущая и слыша, как Себастьян стал биться в агонии.       Себастьян ещё не испытывал большей боли. Когда Клод в прошлый раз прибил его гвоздями к кресту, наслаждаясь фактом, что у него в тот момент были почти-человеческие ощущения, в этих страданиях можно было существовать; купаться в них, взывая к заложенному внутри природному мазохизму. Теперь всё изменилось ещё сильнее. Вместе с открывшимися эмоциональными возможностями, и физическое состояние Себастьяна, и его болевой порог стали истинно человеческими.       Одно крыло — устремилось в засасывающую их червоточину, а второе повисло на остатках кожи и сосудов, противно трепыхаясь.       Фаустус, ощутив вкус его крови, по какой-то причине потерял самоконтроль, принимаясь не просто медленно отрывать Себастьяну крылья, а вцепляться в их основание зубами, рвать, жадно причмокивая, когда остатки языка проходились по кровоподтёкам. Неожиданно из хладнокровного убийцы он превратился просто в помешанного на усладах своего чревоугодия маньяка. Кровь Себастьяна по какой-то странной причине вызвала в нём безумный аппетит.       Себастьян орал. Истошно, искренне. Его спину заливало кровью, лицо бледнело, всей сущностью он чувствовал приближение смерти.       Выстрел.       Фаустус приоткрыл оставшийся целым глаз, продолжая причмокивать — кровь Себастьяна оказала на него неожиданно наркотическое воздействие, словно он прямо сейчас поедал труп человека — и увидел Сиэля. Он держался на руках у Раума, который, в свою очередь, сумел раздобыть крайне длинную и прочную цепь для опоры, тянувшуюся сюда прямо из Центральной Тюрьмы.       Сиэль смотрел прямо на него, на расстоянии трёх метров, выглядя ледяным, опустошённым, словно из него только что высосали душу. Его взгляд переместился с Фаустуса на Себастьяна и обратно. Выражение его лица было гробовым, и он снова поднял автомат, не говоря ни слова. Три новых выстрела.       Клод заканчивал своё существование в абсолютном молчании — одна из пуль выбила ему язык, а остальными Сиэль попал по лапам. Вероятно, для того, кто имел страсть к посвящению в свою мрачную философию путём длительных демагогий и манипуляций, это было одним из самых унизительных завершений. Сиэль полагал, что будет испытывать удовольствие, смотря на скрывающегося в небытие Клода, но вместо этого чувствовал какую-то звенящую пустоту. И, оценивая вид Себастьяна, в этом не было ничего удивительного.       Как ни странно, как только Клод утонул в бездне, та словно успокоилась, почувствовав себя напитавшейся — концентрация гравитации спала, и Раум, схватив также и Себастьяна, перенёс их обоих в относительно безопасное место.       Они остановились недалеко от ворот города Гренполи, как раз того места, где, по словам Раума, Себастьян в своё время проходил обязательное образование для любых баатезу высшего сословия, подразумевающее под собой обучение заключению контрактов с людьми. Положив их обоих на землю, он тут же поднялся, взяв на себя их охрану, а Сиэль — бросился к Себастьяну, точнее, к его спине.       Увидев открывшуюся картину, он закрыл рот ладонью.       — О господи…       Одного крыла не было, второе — висело на остатках соединительных тканей. Себастьян лежал без движения. Быстро нащупав пульс, Сиэль громко выдохнул. Тот был просто без сознания, очевидно потеряв его от боли. Но и это могло быть ненадолго.       — Он может потерять слишком много крови и… — Сиэль с силой зажмурился и прикусил губу. Боги, как же сложно было контролировать голос и эмоции. — Раны необходимо прижечь. Мы посреди океана огня. Здесь есть какая-нибудь ветка?       — Деревья не растут в Бааторе, сэр, — раздался ответ Раума.       Сиэль стал нервно жевать губы, перемещаясь взглядом по территории, но не мог найти ничего, что могло бы хоть как-то помочь им в этом, а одежда не могла подойти — конкретно их костюмы не горели. Вдруг его осенило. Он быстро достал кинжал, который получил от Себастьяна накануне, и приставил его к оставшемуся висеть крылу. Надо отметить, что подпаливать его, словно никчёмный кусок газеты, как из-за моральных убеждений, так и банально запаха было крайне мерзко. Однако цель оправдывала средства.       Когда он закончил, то услышал раздавшийся сбоку смех.       — Сколько существую, а ещё нигде не видел подобного метода лечения, — это был Гробовщик, уверенно шагавший по испещрённой разломами земле в своём длинном балахоне. — У вас нестандартное мышление, граф Фантомхайв, под стать вашим предпочтениям.       — Ты обещал помочь, — холодно посмотрел на него Сиэль, — по словам Себастьяна. Но пришёл только сейчас.       — Я обещал помочь с Сердцем, — тот стукнул по своей щеке ногтём. — К слову, тебе стоит тщательней смотреть за своим ухажёром, того гляди, пропустишь его пробуждение, — усмехнувшись, он кивнул в сторону Себастьяна.       Сиэль, мгновенно вспыхнув, резко развернулся к последнему. Себастьян не говорил ни слова и немного покачивался, очевидно, пытаясь подняться с земли, но у него это едва получалось, и он тут же вцепился руками в его плечи, начиная тянуть на себя, чтобы помочь присесть. И Себастьян присел. Его вид был потерянным.       Сиэль изо всех сил старался сдерживать эмоции, но его лицо излучало трепет.       — Мы… что?..       — Победили Фаустуса, — вырвалось. Он не смог не улыбнуться; это выглядело даже сумасшедше.       Себастьян несколько секунд пытался придти в себя. На свою боль он уже не обращал внимания. После недавно испытанного он не мог понять, что чувствует и на какие реакции способно его тело. А, подняв голову и увидев Гробовщика, он как будто прозрел.       — У нас действительно всё может получиться? — спросил он. — Иначе что тебе делать здесь, в Бааторе.       — Я полагал, что это вызовет у тебя меньше удивления, — Гробовщик усмехнулся. — Я не заключал бы с тобой договор, не видя в нём перспективы. Я всегда знаю будущее наперёд. Мои слова не бывают фальшивы. До единого.       Сиэль плохо понял, по какой причине у Себастьяна на этих словах совершенно изменился взгляд — с приободрённого на практически сокрушённый.       — Что ж, — Себастьян волевым усилием поднялся с земли. — В таком случае, приступим к основной части нашего договора.       Гробовщик, дернув губой, взмахнул полами мантии, и достал Косу, на мгновение сверкнувшую зелёным. Себастьян, Сиэль и Раум отошли на достаточно большое расстояние, а лежавшее на земле Сердце странно сверкнуло, будто осознав свою участь. Дальнейшие действия Гробовщика были похожи на танец ткани, серебра и вера — он, закружив вокруг Сердца вместе с Косой, стал наносить по нему быстрые и точные удары.       Концентрация энергии. Сиэль затаил дыхание, бросив взволнованный взгляд на Себастьяна, и тот покровительственно кивнул ему, давая понять, что всё под контролем. Вверх резко вознёсся ярко-синий луч, на контрасте с красным цветом Баатора становясь фиолетовым. И этот самый луч, преодолев границы их измерения, устремлялся к Земле, к лежащему без сознания Левиафану, чтобы сокрушить его окончательно и безвозвратно. Таким образом, престол Восьмого Круга не достался никому из двух изначальных конкурентов — оба потеряли всё в процессе этой войны.       Себастьян просто выдохнул и закрыл глаза, приобняв Сиэля за талию. У него не было сил на что-то большее. А, учитывая обстановку, их необходимо было экономить. Ведь, судя по звукам и тому, как тряслась земля, уже через несколько минут к ним должна была примчаться оставшаяся в живых часть армии, что избрала его в качестве предводителя.       Гробовщик, закончив, развернулся к нему вместе с Косой. На его губах была странная, необычайно-искренняя улыбка.       — Последнее слово за тобой, Михаэлис. Время вернуть мне должок.       Себастьян, коротко усмехнувшись, подошёл к нему и принял из рук его Косу. Далее Сиэль с Раумом могли наблюдать крайне странное и наверняка необычное представление игры времени и пространства. Себастьян выполнил свою часть договора, и всё вокруг них исказилось, исчезнув, словно погрузиться внутрь белого листа бумаги на одно мгновенье. Затем всё стало таким же, как и прежде, за исключением того, что не было как того Гробовщика, так и его Косы.       Глаза Себастьяна были широко распахнуты. Он только сейчас начинал верить, что всё кончилось именно так.       А вот Сиэль верил. Верил, потому что искренне надеялся, а после возвращения Себастьяна из Тартара и вовсе стал начинать приободряться, думая, что у них всё может получиться. И у них получилось.       Сиэль позволил себе улыбнуться, однако эта эмоция быстро покинула его губы: за ними наблюдали. Подняв голову, он увидел знакомые лица Аббадона и Аластора, которые смотрели на Себастьяна с откровенным неприятным недоумением. Среди них также были Небирос с Мефистофелем. Первый, кстати, выглядел не настолько категорично и даже окидывал Себастьяна взглядом искреннего интереса, а последний — просто курил и ухмылялся, смотря на них. Всё как всегда.       Почти.       К ним приближалась торжественная золотая колесница, и она была абсолютно пустой. Себастьян изогнул бровь и поторопился встать рядом с Сиэлем.       — Великий Маркиз, — перед ним склонился Ваалберит. — Эту колесницу вам пожаловал лично Лорд Астарот. Вас ждут в столице.

***

      В войне не бывает выигравших. Это знали и представители Баатора, потерпев колоссальный урон во время первой катастрофы, знал и Себастьян, воспринимая свои подвиги, как должностную обязанность, осознавал и Сиэль, пройдя с ним через пепел, руины и лязг железа спина к спине. Даже одолев Фаустуса и крепко сжав руку Себастьяна, которая была практически без перчаток — они сгорели минимум на половину, так как огонь превратил их в решето — он не испытывал облегчения. Напротив. Каждое движение откликалось новым сгустком пульсирующей боли, ибо, несмотря на одержанную победу, его словно пропустили через мясорубку, тщательно измельчив всю оставшуюся жизнеспособность до кашеобразной массы.       Он повернул лицо в сторону Себастьяна и с мрачным огорчением убедился, что тот испытывал то же самое, а то и в десятки раз хуже. Ему не задали вопросов о крыльях — Себастьян соврал, что пока не регенерирует их целенаправленно, испытывая логические неудобства при ношении торжественной алой мантии, некогда принадлежавшей Ваалу, в которую его нарядили сразу по окончании войны. Однако на деле он просто не мог. Силы практически покинули его. Прижатый к спине костюм придавливал раны, не позволяя ему терять слишком много крови, но он всё равно был ужасно бледным. И не в последнюю очередь — из-за невыносимого морального истощения.       Сиэль вскользь провёл носом по шее Себастьяна, услышав тихий, измотанный, но благодарный вздох, и сдавил его руку крепче, вплотную прижавшись к нему предплечьем. Это было единственным, что они могли позволить себе при настолько повышенном внимании, ведь наблюдал за ними буквально весь Баатор.       Ему толком не было ясно, как именно воспринимали его — рабом, сувениром, съедобным приложением или особой наградой, которую Себастьян собирался прикончить во время торжественного пира. Сиэль склонялся к последнему и был бы искренне рад, если бы всё так произошло на самом деле, так как это, вероятно, помогло бы Себастьяну продержаться ещё немного.       Однако Сиэль не был уверен, что это поможет. Себастьян был в том состоянии, когда даже подпитка душами не имела никакого смысла. Не потому, что их энергии было мало, чтобы восполнить пустоту, а потому, что они буквальным образом перестали им усваиваться.       — Куда мы сейчас? — спросил Сиэль, стараясь как можно меньше отвлекать Себастьяна, зная, что тот наслаждается кратковременными минутами покоя, уйдя в свой мир, хотя всё вокруг них буквально взрывалось какофонией триумфального марша.       — В храм, — Себастьян на секунду прислонился к его макушке губами и тут же отстранился.       — Зачем? — Сиэль стыдился за обилие вопросов, но не мог иначе.       — Празднование, Сиэль, — тихо ответил Себастьян. — Там мы принесём главных выживших последователей Фаустуса в жертву во имя Порядка и Зла. А потом они возжаждут услышать речь победителя.       Сиэль нахмурился, уткнувшись взглядом себе под нос, и внезапно вздрогнул, так как его осенило от неприятной догадки. Он повернулся обратно в сторону Себастьяна и встретил с его стороны горестную усмешку. Тот с самого начала всё понимал.       Баатезу следовали своему порядку тысячи лет и всегда будут ему следовать, не допуская изъянов, не делая исключений, не внося в кодекс противоречий.       Сложившаяся система на Маладомини в своё время послужила основой для многих ушедших в старину традиций Италии, ещё со времен Древнего Рима. Сиэлю, как дворянину, было необходимо знать если не всё, то крайне много, и он хорошо помнил схожие моменты истории. Во времена Римской Империи возвращавшегося с победой командира встречали практически так же, как и их сейчас. У них не было лавровых венков на голове и прочей атрибутики, однако их колесница была запряжена четырьмя лошадьми — белой, рыжей, чёрной и бледно-серой; под топот их копыт звучали фанфары.       И после того, как победоносный командир отдавал дань Юпитеру в Капитолийском храме, он также произносил речь во имя своего легиона. В случае Себастьяна — около тридцати легионов.       В конце концов, они увидели возвышавшийся на горизонте храм, сильно напоминавший увеличенный во много раз Пантеон, за исключением того, что он был чисто-чёрным и стоял у горы.       — Мессир, — так к Себастьяну обратился идущий спереди колесницы Небирос. — Вас уже ждут.       Поднявшись вслед за Себастьяном — их золотая колесница предполагала наличие общего сиденья, хвала Всевышнему, так как в противном случае тот бы не удержался — Сиэль бросил на него ироничный взгляд вскользь, расслышав обращение. Однако сам Себастьян, видимо, пусть и позабывший многое из прошлых лет, до сих пор имел и остаточные впечатления, и опыт, поэтому такая перемена отношения в его сторону, несмотря на крайне редкую для Баатора смену правителей, его не сильно впечатлила. Или же это было из-за той же усталости. Несмотря на их победу, у Себастьяна был потухший, почти обесцвеченный взгляд.       Но он всё равно уверенно приподнял подбородок и придал своему лицу как можно более хладнокровный вид, выйдя под руку с Сиэлем. Как истого триумфатора, его пропускали в Храм первым. Он не смотрел на Сиэля в этот момент, но крепко держал рядом; чем отрешённее становился его взгляд, тем громче он обращался к Сиэлю мысленно. Это были или просьбы держаться, или почти что безнадёжная молитва «всё будет хорошо».       Сиэль, в свою очередь, поднимался с ним по лестнице, шаг в шаг, ступая исключительно благодаря мышечной памяти. Учитывая, что в Бааторе все ступени лестниц были заточены и их края резали ноги, как продолговатые бритвы, на неё полагаться было опрометчиво, но Сиэль ничего не мог с этим поделать. Зная, какие усилия прилагает Себастьян для каждого шага при своих ранах, он мог лишь надеяться, что всё вокруг настолько сильно пропиталось кровью, что этого не заметят. Или же, на крайний случай, это замаскирует торжественный плащ, который также имел насыщенно-алый оттенок.       Оказавшись внутри храма, Сиэль хотел было непроизвольно замереть, но Себастьян не позволил сделать это, слегка надавив рукой ему на локоть, и они в том же темпе пошли дальше. Судя по всему, к находившемуся на самом конце алтарю.       Сиэль впервые в жизни видел нечто подобное. Даже в полуразрушенном состоянии, храм выглядел не просто величественно, а патетично в истинном смысле слова: уцелевшее правое крыло и центральная зона с грудой непонятной смеси драгоценностей слева — то было бывшее левое крыло — во много раз превосходила по масштабу даже апартаменты Себастьяна. Когда Сиэль был у него, то подолгу устремлял взгляд в высоту, под самый потолок, так как объём и величие подобных сооружений казались ему совершенно немыслимыми. Архитектура Маладомини не сильно отличалась изыском. Здесь как будто все руководствовались правилом: побольше да погуще.       В итоге он только сейчас догадался, что тот громадный чёрный Пантеон, который они видели издалека, был вовсе не храмом, а официальным входом в него. Сам же храм находился внутри горы, от которой оставалась только сравнительно тонкая верхняя поверхность, служившая куполом. Всё остальное было настолько сильно обставлено разнообразным видом драгоценной блестящей атрибутики, что, отразись от этого солнечный свет, и можно было бы ослепнуть.       До алтаря пешком они добирались более получаса. Сиэль даже боялся предположить, как выдержал эту проходку Себастьян. Его взгляд не менялся с того момента, как они покинули колесницу, словно прилипнув к нему поверх настоящего.       Себастьян ужасно страдал. Сиэль знал это, но едва ли мог ему помочь сейчас.       От этой мысли было невыносимо.       — Вывести пленных.       Себастьян с Сиэлем синхронно повернулись в сторону правого крыла, откуда в ряд, с надётыми наручниками, шла небольшая группа демонов. Некоторые из них выглядели, как люди, некоторые носили истинные формы — это зависело от их специфики. В числе их Себастьян смог узнать выживших Кентербери и Томпсона, остававшихся с Фаусусом до самого конца. Остальные были им не знакомы, но их было не более двух десятков — та небольшая группа анархистов, которые оставались верны своим принципам и не перешли на сторону врага. На их сторону.       — Разве демона можно убить? — тихо спросил Сиэль у Себастьяна, когда пленных подвели к обрыву в центре зала, где находилась глубочайшая расщелина, от которой веяло мертвенным холодом. На фоне Ваалберит стал читать речь, взывая к великой мощи единства силам Порядка и Зла, а Аббадон стал сталкивать демонов с обрыва, одного за другим.       — Можно, Сиэль, — негромко сказал Себастьян, внимательно наблюдая за процессом жертвоприношения. — Но его сущность продолжает существовать в виде пассивной энергии, имея некий зачаток сознания, но не более того. Это можно назвать совокупностью остаточных ментальных инстинктов.       — Значит, Клод тоже не мёртв абсолютно и никогда не будет? — в тихом вопросе Сиэля отчётливо сквозило разочарование.       — Никогда, — ответил Себастьян. — Однако, в отличие от остальных, он остался даже без того самого зачатка сознания. Клод, потеряв над собой контроль, слился со стихией Зла и стал её частью. Он перестал помнить, кто он и кем являлся. Теперь он — неотъемлемая частица гигантского уравнения. Он всегда будет находиться среди нас, воплощаясь в негативе, злобе и жестокости живых существ, так или иначе. Самым правильным будет — смириться. И никогда, ни в коем случае не потерять самих себя.       — То есть концепция жизни разумного существа заключает в себе наличие самосознания. Даже у демонов то же самое, — невесело усмехнулся Сиэль.       — Процесс почти завершён, — внезапно шепнул Себастьян. — Смотри.       Сиэль вернул свой взгляд пленным и заметил, что их осталось двое. Надо сказать, не сопротивлялся никто. Те, кто хотел сдаться и сменить сторону, уже давно это сделали, а те, кого сбрасывали в обрыв, оставались верны своей позиции, какой бы омерзительной она ни была.       Сиэль даже проникся эмпатией к этим абсолютно противоположным по мировоззрению и по природе себе существам, ибо они, как и он сам, тоже были из тех, кто отстаивал свои взгляды.       И платили за это.       — Ваше Превосходительство, — Ваалберит показал Себастьяну его место на престоле, перед гигантской статуей Ваала. Сиэль только сейчас понял, что это была не очередная причудливая часть внутри горы, так как она была ростом в половину всего алтаря.       Сиэль хотел остаться стоять на прежнем месте, но Себастьян неожиданно сжал его локоть, намекнув следовать за собой. В алтарной зоне на подходе к престолу Сиэля встретил Раум, выступая в качестве его телохранителя. Неподалёку, с другими важными лицами, включая Аластора, Небироса, Абигора и Ипоса, стоял Мефистофель, который на сей раз числился почётным гостем. Заприметив Сиэля, тот одарил его знакомым лукавым взглядом, однако в нём присутствовал отблеск странной задумчивости.       Оставив Сиэля у алтаря, Себастьян зашагал в сторону престола. Каждая складка кожи на его лбу покрывалась прохладной испариной усталости. Болевые ощущения в теле и спине стали настолько привычны, что он шагал практически без дискомфорта, разве что с одышкой — всё настолько болело, что сердце ощущалось застрявшим в глотке, мешая воздуху проникать в лёгкие.       Престол находился очень высоко, на уровне груди статуи, так как акустика предполагала, что голос оратора будет максимально слышен для всей немалой аудитории только с определённой точки. По условному сигналу Небироса, несколько очень крупных по габаритам баатезу начали разрушать статую молотами.       Сиэль поморщился из-за ужасного шума, однако это было мелочью. Аббадон, который всегда служил Ваалу верой и правдой, имел настолько красноречиво-тяжёлый взгляд, что Сиэль почувствовал по отношению к нему искреннее сочувствие, несмотря на имевшуюся неприязнь.       Когда Себастьян поднимался, лестница резала его ноги сквозь дыры в костюме и сапогах. Он не готовил речь и даже не мог вспомнить, что в такие моменты говорил Ваал или он сам, когда его встречали овациями после очередного должностного успеха. Его полномочия, как нового правителя, без официальной церемонии посвящения остальными восьми архидемонами пока что не вступили в силу, но добраться даже до подобного уровня — было пределом мечтаний многих. Себастьян резко осознал, что всё это время испытывал невероятную боль, поистине невероятную, но ощущения его физического тела были не так важны, как то, что творилось внутри.       Ни один пост правителя, которые верховные архидемоны занимали тысячелетиями, окутывая себя силой, роскошью и славой, не был способен затмить всё, что они прошли вместе с Сиэлем и что зародили друг в друге. По сравнению со всеми испытанными в себе чувствами, Себастьян чувствовал эту насильно впихнутую ему в руку благодать как пустышку, никчёмность; к этому и вовсе нельзя было стремиться, но когда Себастьян понял это, то был поставлен перед выбором: или умереть сразу, отказавшись, или немного после, претерпев всё.       Счастливый смех Сиэля эхом доносился до него сквозь призму воспоминаний, а мимолётное ощущение сжимающей его руку ладони почти стёрлось. В ушах стоял шум ожидавшей его речи толпы, а в глазах — бесконечное сияние драгоценностей. И, несмотря на всё это, Себастьян всё ещё был переполнен надеждой.       Это был не финал, нет. Лишь кульминация.       Добравшись, наконец, до престола, Себастьян посмотрел в зал, первым делом постаравшись выискать взглядом Сиэля. Это было во много раз сложнее, так как его зрение определённо село. Он с трудом различал гостей, но, благодаря льющему с разрушенной части потолка красному свету, серебристый костюм Сиэля немного сиял и давал понять, что всё под контролем.       Сделав глубокий вздох, Себастьян возвёл руки к потолку, призывая присутствующих к максимальному вниманию.       — Эта война была второй по объёму учинённого Баатору урона. Она была жестока, кровопролитна, понесла за собой массу потерь и завершилась тем, чего мы все так рьяно добивались — торжества сил Порядка и Зла. Бессмысленно и безрезультатно даже на миг попытаться вспомнить павших воинов, — тяжелый взгляд прошёлся по израненным легионам, поверх которых легко трепетали на ветру знамена; Сиэль, стоя среди толпы в остальных, искренне восхищался достойным началом речи Себастьяна, зная, сколько усилий ему приходится вкладывать в то, чтобы выглядеть и звучать уверенно, — однако исключительно благодаря усилиям нашего павшего правителя, чей дух унёс собой всеми презираемого противника, мы стоим здесь, на его пепле и останках. Сегодня пали многие. И пало бы ещё больше, не объединившись мы против тех, кто не чтит порядок. Предадим же их имена забвению, и да будет наш уклад восстановлен вновь. Как было все эти тысячи лет и продлится оставшуюся вечность.       Себастьян тихо выдохнул, произнеся самую банальную, очевидную и наиболее желанную всеми речь. Аплодисментов, как обычно, не последовало.       Сиэль смотрел на него с гордостью. Быть может, Себастьян не выглядел типичным правителем из-за своего не слишком ликующего вида, да и по его взгляду становилось ясно, как сильно ему претили подобные сборища, но большая часть толпы этого не замечала. Или это было из-за недостаточной проницательности, или из-за привычки к внешнему виду Ваала — тот всегда выглядел, словно безэмоциональная скала из мышц и стали.       Однако присутствующие были явно довольны. Не все, разумеется. У Аббадона и других бывших приближенных Ваала, которые были в первую очередь ответственны за успех всей операции, пока не началась атака по главному источнику магии, были крайне напряжённые взгляды.       Сиэль видел это. Хорошо видел. Он никогда не мог сказать, что хорошо понимал людей. Многие из них были ему отвратительны из-за часто встречающейся глупости, как одного из главных пороков человечества, но точку зрения демонов, если речь заходила о тех, кто был максимально приближен к высшему статусу и был выходцем из Баатора, он неожиданно для себя стал понимать слишком хорошо.       На Бааторе в принципе наличие интеллекта прямо пропорционально воздействовало на карьерный рост, так как здешние обитатели были слишком хорошо ознакомлены с каждым из пороков, чтобы быть подкупленным каким-либо из них. Это было одно из немногого, что Сиэлю действительно здесь нравилось. Однако пиши пропало, если кто-либо из баатезу высшего порядка считал тебя помехой или, что ещё хуже, записывал во враги.       Чтобы построить настолько безукоризненную империю, уклад которой был неизменным тысячелетиями с самого момента её возникновения, любая имевшая отношение к политике тварь должна была быть чрезвычайно умна и могущественна. Демоны более низшего сорта, бесы, пусть и не отличались сильными интеллектуальными способностями — Вселенная продумала этот вопрос, иначе невозможно было бы обуздать всех баатезу в рамках лишь одного измерения — но имели строго-заточенный под подчинение разум и были порядочными работягами.       Конкретно на Восьмом Круге демонов высшего слоя осталось немного. Сиэль практически каждого из них знал в лицо, даже не подозревая об их именах, исключая, разумеется, Альфреда. Однако именно их небольшая группа представляла собой смертельную опасность.       Ещё во время контракта Сиэль, к своему несчастью, стал забывать о чувстве самосохранения, так как на первых парах он в первую очередь ощутил себя человеком, в руки которого вдруг попала совершенно немыслимая, выбивающаяся из рамок его родного мира, сила.       Вместе с Себастьяном они смело бросались в любые опасности. Иногда даже создавалось впечатление, что тот тоже забывался, находясь рядом с ним. В процессе их взаимодействия открылось масса иного, и Сиэль окончательно погряз в этом водовороте. Он твёрдо понимал, что ему никогда не выбраться. Из просто умного человека он стал тем, кто знал слишком много. Это никак было не связано с наличием некой вселенской мудрости, но порой бывают вещи, знания о которых ни при каких обстоятельствах не должны доставаться людям.       — На твоём месте, я бы не разглядывал их настолько пристально, — хмыкнул Мефистофель, обдав Сиэля сгустком фиолетового дыма. — Они съедят тебя сразу, только повод дай. Ты здесь для всех персона нон грата.       — Я смотрел на них лишь несколько секунд, — вздохнул Сиэль, отвернув лицо обратно в сторону Себастьяна; тот, перестав стоять под звучание оркестра, стал спускаться по лестнице, и, учитывая её габариты, это должно было занять время. — Всё моё внимание уделено лишь ему.       Мефистофель неожиданно тихо засмеялся, прикрыв рот рукой, однако Сиэль остался к этому таким же равнодушным.       — Меня всегда поражало, насколько сильно ты к нему привязан, — Мефистофель принялся раскуривать новую сигару. — Нет, не так. Как вы оба друг к другу привязаны. То, что между вами вспыхнуло, настолько материально и животворяще, что это удивило даже меня. А уж поверь, видел я многое, так как специализируюсь на магии.       Сиэль на секунду отвёл смущённый взгляд себе под нос, а потом снова возвратился им к Себастьяну. Тот преодолел несколько десятков ступеней, но впереди их всё равно оставалось намного больше.       Сиэль очень старался не думать о том, насколько тяжело Себастьяну давался каждый шаг. В такие моменты, словно призраками, ему снова мерещился его обильно густой и тошнотворный запах крови. И он сглотнул слюну, прикрыв глаза; буквально волевыми усилиями заставлял своё сердце биться не слишком часто, взывая к внутреннему самоконтролю.       — Да, волк действительно запал на овечку, — вдруг продолжил Мефистофель, и Сиэль вздрогнул, — ваш ответ препятствиям, с которыми вам пришлось столкнуться, был крайне интересен. То, как вы справлялись с обстоятельствами извне, достойно искреннего уважения, а искренность — крайне редкое для меня чувство. Впрочем, все легендарные трагедии, так или иначе, подходили к завершению. И ваша с Себастьяном — тоже.       Сиэль предпочёл проигнорировать тревожные слова Мефистофеля, зная их чуть ли не наизусть, так как то же самое ему постоянно твердили внутренние страхи. Он, сделав глубокий вдох, постарался раствориться в беззаветности момента и продолжил наблюдать за плавными движениями ног в чёрных сапогах, медленно идущих по лестнице. После войны они практически не блестели, испачкавшись во всём, в чём только можно.       — Как думаешь, что будет дальше? — Мефистофель склонил голову к Сиэлю, вместе с ним наблюдая за Себастьяном.       — Сложно сказать. Но я буду искренне рад, если всё пройдёт удачно и Себастьян действительно получит престол, — Сиэль знал, о чём говорил, помня целебное воздействие такого объёма магии.       — Но ты ведь понимаешь, что если всё пройдёт, как ты говоришь, удачно и Себастьян получит престол, быть с ним ты больше не сможешь? — продолжил Мефистофель. Сиэль, резко нахмурившись, дёрнул голову в его сторону, но продолжил смотреть на Себастьяна. — Власть для демонов, особенно, обитающих на Бааторе, была наивысшим стремлением. Так было всегда.       — Неужели власть — единственное, что по-настоящему волнует демонов? Это так скучно, — Сиэль только иронично изогнул бровь.       — Среди демонов, особенно баатезу, ведётся постоянная и жесткая борьба за место в иерархии. Когда ты бессмертен, удовольствие размывается — мы пресыщены практически всем, по умолчанию. Однако когда у тебя впереди бесчисленное количество попыток вновь и вновь карабкаться по лестнице, это остаётся единственным, чего можно желать. Баатор — это безукоризненная империя, где не бывает исключений. Себастьян, так или иначе, захочет остаться на посту правителя, так как он до сих пор является демоном, как бы ты на него ни повлиял. А если на это воздействуют также и некие сторонние факторы… — взгляд Мефистофеля на мгновение прошёлся по вытянутой фигуре Сиэля, пронизывая насквозь, — то у тебя не останется выбора. Тебе придётся отпустить его, так или иначе.       Сиэль старался не отвлекаться до последнего, однако после этих слов что-то в нём резко, с надрывом натянулось и затрещало по швам.       Он, опустив задрожавший взгляд вниз, с трудом смог поднять его обратно на Себастьяна.       — Он, конечно, может попытаться дать тебе право неприкосновенности, но оно в любом случае будет оспорено высшими советниками ввиду абсурдности, — продолжал нагнетать Мефистофель. — Пост с ним ты разделить не сможешь, само твоё наличие на Бааторе крайне спорно, и неизвестно, как именно Себастьян будет отвечать за это перед остальными архидемонами, ведь ты — человек. Здесь масса нюансов. По итогу, либо ему придётся съесть тебя самостоятельно, чего он не сможет сделать — велика возможность, что твоя душа будет отторгнута им естественным образом из-за настолько маниакальной привязанности. И тогда, Сиэль, мы съедим тебя сами.       Сиэль неожиданно на эти слова улыбнулся. Болезненно, правда. Его взгляд отчётливо сквозил болью, однако эмоции были не фальшивы.       — И что, стоит какая-то человеческая душонка такого внимания и хаоса? У вас же, насколько помнится, душу нельзя поглотить, если контракт с ней не заключён.       — Всё так, — Мефистофель широко оскалился. — Однако в связи с военным положением потребуется несколько дней, чтобы полностью обуздать учинённый хаос. И в течение этого времени любой может сделать что угодно, оставшись при этом безнаказанным.       Сиэль не отреагировал на его слова, продолжая в упор смотреть на Себастьяна. Тот преодолёл почти всю лестницу и разделял с ним взгляд, чувствуя одновременно и облегчение, что с ним ничего не случилось за этот короткий срок, и одновременно странную назойливую тревогу.       Сиэль пытался выглядеть так, что он счастлив и всё в порядке, но его глаза не лгали. Не в этот раз.       Сиэлю было ужасно больно. Себастьян видел, чувствовал это каждой частью естества, но едва ли мог уделить ему достойное внимание.       Эта мысль сводила с ума.       — А ещё может быть так, что ты выживешь, и Себастьян найдёт способ вернуть тебя домой, — внезапно сказал Мефистофель. — И вот здесь самое интересное. Будешь ли ты готов принять тот факт, что он отказался от тебя из-за престола? Ведь люди, теряя близких, в большинстве случаев сожалеют не о том, что те покинули этот мир, а себя самих, считая себя брошенными, и упиваются лишь собственной болью. Один из главных секретов скорби — себялюбие. Себялюбив ли ты, Сиэль?       Мы оба вознесли друг друга до уровня идеала, но на деле являемся самыми простыми подонками, которых общество привыкло забрасывать камнями. Ты видишь во мне красоту внешнюю, духовную и нравственную по какой-то понятной лишь тебе причине. Тебя привлекла моя непохожесть на других, и только. А ведь от обычных людей я отличаюсь разве что самыми низменными чертами характера. Я жестокий, высокомерный, лицемерный и себялюбивый человек.       Сиэль закрыл глаза, внезапно почувствовав стремительно расползшуюся внутри себя трещину, и замер в растерянности. Он пока не мог сформулировать мысленно, но где-то глубоко, нутром он начал понимать, как сильно изменился.       Если бы Себастьян отказался от престола, то обрёк бы себя на неминуемую смерть. В том состоянии, в котором находилось его тело, он даже боялся спать, понимая, что после каждой подобной ночи мог вовсе не проснуться. Однако, как они уже обсуждали перед битвой с Фаустусом, демон, получивший престол, обретал такой объём новой энергии, которая порождала в нём дополнительный механизм — это могло бы вылечить и последствия проклятья, и его собственные, образовавшиеся на почве недостатка сил из-за длительной голодовки и… чего-то ещё. Себастьян так и не сказал точно.       Магия, попадающая в руки демона посредством имения власти, действительно могла бы помочь Себастьяну выжить.       Сиэль был готов поклясться, что эта перспектива, несмотря на боль убийственного масштаба, его искренне радовала. И да будет так.       Себастьян полностью спустился, и толпа пред ним расступилась, присев на одно колено. Поклоны здесь редко были искренними, практически каждым руководил страх, однако именно эта форма почтения, вне зависимости от отношения к правящему лицу, была давней традицией, закреплённая пролитой кровью и возложенным на архидемона уважением.       Поднимая подбородок, пока звучал исполняемый оркестром марш — на сей раз в качестве дирижера даже выступил Амдусциас, первый в Бааторе демон-музыкант — Себастьян старался контролировать свои чувства. Дело было не в ранах — о них он даже не вспоминал, хотя боль действительно была сильной.       Сиэль выглядел бледным, его лицо слегка отливало зеленью от подступавшей тошноты и нервного перенапряжения. Он старательно улыбался, не аплодируя, что было бы слишком вызывающе, но всеми фибрами души поддерживал Себастьяна, что ощущалось в воздухе, словно едва уловимым ароматом. Как же сильно хотелось взять его за руку.       Себастьян слегка прикрыл глаза, адресовывая лично ему глубинный и пронзительный взгляд, и Сиэль неожиданно резко прикусил губу. Однако это длилось лишь одно мгновение. Немного после, вместе с остальными, он, под последние аккорды марша, подошёл к Себастьяну, чтобы выразить свой персональный поклон. Как оказалось впоследствии, кроме него с Раумом этого не сделал никто — все баатезу были до невозможности эгоцентричны.       — Мессир, Верховные архидемоны ждут вас в зале, на закрытое совещание, — Небирос поклонился перед Себастьяном, — вам пора.       Закрытое совещание планировалось проводить в том же амфитеатре, где был прошлый судовой процесс — в зале Дьявольского Суда. И, так как это мероприятие могли посетить лишь избранные лица — демоны высшего порядка, не считая архидемонов — повезли их туда на более скромной карете, не сильно отличающейся от тех, на которых сюда прибыла среднего уровня знать с других кругов. Поездка должна была занять около получаса.       Когда карета тронулась, а затем резко взмыла в воздух, запряжённая крылатой квадригой, Себастьян и Сиэль едва отреагировали. У них обоих были невероятно хмурые, опечаленные лица.       — О чём ты думаешь? — Себастьян не то чтобы не хотел получить ответ, но чувствовал себя так, будто ему только что душу наизнанку вывернули.       Сиэль, к неожиданности, прислонился к нему плечом и слегка прикрыл глаза. Так как их карета была закрыта со всех сторон, они могли позволить себе некое подобие близости.       — О том, как… — он прикусил губу. — Как ты часто говорил со мной на любые отрешённые темы, и мы чувствовали себя так, будто у нас впереди ещё вся жизнь. Как мы соприкасались руками друг с другом. Как целовались. Как занимались любовью… от нашего последнего раза я едва ли рассудок не потерял.       Себастьян улыбнулся, услышав это, хотя его эмоция была вымученной.       — Я бы хотел всё вернуть назад. Повернуть время вспять, чтобы мы снова прошли через всё это заново. Я бы так хотел… — он слегка повернулся на бок, и Сиэль горько скривил лицо, увидев расползшееся по его спине кровавое пятно, которое позже должен был закрыть плащ и, тем не менее, оно было сильным. — К сожалению, моё тело красноречивей меня.       — Ты всё ещё можешь представить, что мы там, вдвоём, — Сиэль сжал его за руку. — Помнишь, как мы вместе купались в ванной? Прекрасные, божественные моменты… что ещё нужно для счастья. Если честно, я был бы рад, если бы ты представлял это, когда получишь престол, который заслуживаешь.       Себастьян посмотрел на него, как на умалишённого.       — Ты всерьёз веришь, что меня это хоть на секунду волнует? Что меня… хотя бы на малейший миг волнует слава, власть, регалии или даже колоссальная магическая сила?       Сиэль опустил потяжелевший взгляд вниз.       — Я был бы рад, если бы оно так было. Я говорил с Фаэленом, пока ты спускался по лестнице. Я знаю, что в таком случае мне придётся оставить тебя, так как на этой дороге мне с тобой не по пути и, даже не смотря на это, я лучше проживу — если, конечно, выживу — всю оставшуюся жизнь один, но буду знать, что ты в порядке. Это единственное, что может спасти твой организм. Сейчас ты умираешь. Власть — это то, к чему стремится каждый демон. Я не думаю, что на этом посту ты останешься разочарованным.       — Я больше не демон, Сиэль, — внезапно ответил Себастьян, и тот замер. Эти слова звучали, как смертный приговор. — Нутром чую. Монстр, живший во мне, умер. Однако меня тянут в могилу его же останки. Это та самая пассивная энергия остаточной сущности, о которой я тебе говорил. Её искоренить невозможно, если она живёт во мне вместо жизнеутверждающего зачатка. Ведь, Сиэль, в отличие от тебя, у меня нет души — жизнь для меня невозможна. Но это не значит, что я сяду на престол.       Сиэль предпочёл помолчать, слыша частое и прерывистое дыхание Себастьяна. И с каждым разом, когда раздавался новый вздох, ему становилось одновременно и упоительно хорошо, и до невозможности мучительно, словно его только что погрузили в бурлящие горячие источники, соскребав кожу со спины ножом.       Окинув Себастьяна пронзительным взглядом из-под ресниц, Сиэль несколько секунд анализировал его. Себастьян давно взрастил внутри себя это, уверенность в наличии чего с недавних пор стала неоспоримой. Тем не менее, он медлил. Постоянно. И сам не мог это объяснить никаким образом, кроме присутствия некого природного страха.       Вздохи Себастьяна переросли в истеричную дрожь, и он стал теребить свои волосы всей пятернёй. Его встревоженное лицо начинало потеть, потому что эмоции не поспевали за объёмом сгорающих, точно в пекле, нервных клеток. Стискиваемые им пряди начинали становиться влажными и сырыми от впитывающегося в них тошнотворного запаха — как же ещё могли пахнуть руки после войны — превращались в комки, но весь его внешний вид говорил о том, что его голова совершала усиленную мыслительную работу.       — Если откажусь, — начал он, и Сиэль вздрогнул от раздавшегося мрачного хриплого голоса, — то буду расплачиваться и без того убитым здоровьем. Регенерации у меня больше нет, эти раны не зарастут. Кожа со спины скоро начнёт отваливаться кусками.       Сиэль закрыл глаза, стараясь не вспоминать, какой ценой была спасена его жизнь в очередной раз. Даже факт того, что это было делом рук Фаустуса, не так сильно вгонял в отвращение, как врезавшийся в память тошнотворный хруст крыльев. И это без учёта факта, что состояние Себастьяна растаптывало любую потенциальную возможность почувствовать моральное облегчение.       — Возможно, два дня выдержу, а потом — смерть. Навсегда. Я действительно знаю, какова цена, мы оба знаем. Но, Сиэль, пойми меня и ты, этот пост вечен. Случай с предыдущим правителем редкое исключение, и неизвестно, когда оно повторится вновь и со мной ли, так как очень мало баатезу могут составить конкуренцию Верховным. А властью с кем-то ещё, если места рядом с ними не пустуют, они делиться не станут. Я не выдержу это, зная, что ты где-то там, в одиночестве без меня, стареешь, умираешь, вновь перерождаешься, ищешь меня без конца, а я никогда не смогу вернуться.       — Себастьян, — начал Сиэль.       — Я не выдержу. Хватит. Прекрати меня убеждать. Прекрати.       Себастьян проговорил это в лежащие поверх лица ладони, но ситуация уже вышла из-под контроля. Он морщил лицо, тёр его, сжимал волосы, стараясь успокоить бушующие нервы, но ничего не помогало — Сиэль тоже был слишком ошарашен, чтобы предпринимать какие-либо осознанные действия — и спустя несколько секунд взорвался. Слёзы стали просачиваться сквозь промежутки пальцев.       Он скрючился, пытаясь спрятать это от Сиэля с бранью и стыдом, но было уже поздно — слёзы закапали на сиденье.       Сиэль смотрел на него в гробовом молчании.       — Вся долбанная рать Баатора выдвигает меня на пост одного из Девяти, а я рыдаю как девчонка, — это был истерический смешок. — Посмотри на это, Сиэль, — он резко отвёл руку от лица, — посмотри, на это, чёрт возьми! Я рыдаю, у меня даже глаза стали карими, что со мной, твою мать, ты всё ещё думаешь, что я справлюсь?! Я не хочу этого, не хочу, не хочу! — Себастьян стал бить кулаками по противоположному сиденью кареты.       Карета приземлилась.       — Мессир, мы прибыли, — это был голос Небироса.       Себастьян, отчаянно матерясь, поднялся с сиденья, и быстро стал тереть лицо плащом. Неожиданно Сиэль перехватил его руку и принялся делать это сам — с той силой, которую Себастьян прикладывал, можно было выдавить глазницы.       — Всё будем решать на месте, — быстро приведя его лицо в порядок, Сиэль с силой поцеловал Себастьяна в губы, сдавив его голову в руках. Это длилось немного, не более двух секунд, и когда он отстранился, Себастьян смотрел на него так, словно тот только что собрал и склеил разбившуюся в порошок чашку. — Ничего не бойся. Я с тобой. И скажи спасибо, что я заранее завесил тут шторы.

***

      Воздух был переполнен сгустками песка: большая часть зданий превратилась в руины. Так как официальный вход в зал-амфитеатр был завален камнями, передвигались они через катакомбы, совмещённые с рудами, откуда добывалась большая часть драгоценностей. Однако здесь всё настолько стремилось к патетичности, что даже чёрный вход, откуда они должны были появиться, практически ничем не отличался от основного ни по убранству, ни по габаритам.       Себастьян шёл впереди всех, чувствуя динамику единого ритма с Сиэлем, который специально отставал от него на полшага. Их двигающаяся по коридору группа была относительно немногочисленна.       Будь Сиэль демоном, её можно было бы назвать чертовой дюжиной, однако если брать в расчёт тот факт, что Себастьян перестал считать демоном даже себя, то сверхъестественных лиц здесь было всего лишь одиннадцать. Раум, как первый слуга, Небирос, как председатель правления, и девять воинов элитного подразделения — Себастьян подозревал, что они присутствовали здесь вовсе не для охранных целей, а в качестве оружия против него же. Остальные ждали в зале.       В отличие от Сиэля, который был переполнен мрачной решимостью, смирившись с их судьбой, на его полностью побледневшем лице — и не в последнюю очередь из-за потерянной крови — твёрдой коркой застыло безысходное отчаяние.       Себастьян терял всё. Жизнь, за которую он боролся ценой всех возможностей и разорванного контракта, не имела здесь никакого веса — для каждого баатезу наслаждение смертными радостями было также невообразимо, как образование ржавчины на золотом слитке.       Себастьян шёл уверенно, но только благодаря строению коридора. Тот был полностью прямым, а из-за провалов в памяти Себастьян больше не мог вспомнить дороги к большей части помещений и сооружений. В конечном итоге, они добрались до многоступенчатой широкой лестницы. На её вершине стояла огромная, размером с целый корпус Михаэлис-Мэнора, дверь.       Они принялись подниматься и, даже если дорога обещала быть долгой, учитывая длину здешних лестниц, Себастьян внутренне содрогнулся, ощутив в несколько раз усилившиеся импульсы исходящей от зала ауры зла. Даже ему стало не по себе, он чувствовал в голове присутствие пока негромкого, но назойливого шума. А про Сиэля и говорить было нечего — тот мог буквально потерять сознание.       Себастьян попытался повернуться незаметно, чтобы не привлечь внимание остальных. Сиэль по-прежнему шёл рядом, не выглядел напуганным, но его физическое самочувствие ухудшалось. Его поступь была тяжелой, будто он шагал в разряжённую атмосферу; с каждым разом дышать было труднее, так как казалось, что кислорода становится всё меньше, вместе с нарастающим в ушах давлением. Все здешние силы отторгались его природой.       Сделав глубокий вдох, Сиэль постарался взять себя в руки, однако его напряжённый взгляд был направлен в пол, концентрируясь на методично стукающих по ступеням каблуках Себастьяна. Сиэль, как единственный человек, которому удалось дойти настолько далеко, чувствовал поистине тяжелую ауру за теми дверями.       Тем не менее, он смог вернуть самообладание, хоть и не понимал, каким образом. Сейчас им двигало нечто большее, чем обычная стойкость духа и сила воли. Его взгляд вновь обрёл ясность и твёрдость. Себастьян вздёрнул уголки губ вверх в подобии гордой улыбки, заметив это, но лишь на мгновенье — ситуация была слишком безрадостной.       У них не было возможности обменяться ни словом, ни взглядом, ни даже соприкоснуться пальцами. Однако Себастьян прекрасно понимал, о чём они оба сейчас думали. Сиэль был твёрдо намерен содействовать его выдвижению на роль одного из правителей, а Себастьян — любыми мыслимыми и немыслимыми способами избежать этого.       Себастьян внутренне вздрогнул, случайно коснувшись рукой ножен одного из запасных кинжалов, и вспомнил, что спрятал там золотой перстень Сиэля, который забыл отдать. Он проклинал свою память. Но каблуки упёрлись в остатки хрустких обломков, что значило их прибытие; как и в прошлый раз, холл зала был усеян человеческими костями. Сейчас Сиэль воспринимал это зрелище, как рядовой интерьер правительственного учреждения.       Тяжеловесные двери медленно разомкнулись, открывая им вид на знакомый амфитеатр. Себастьян на мгновенье позволил себе смежить веки, собираясь с духом, и шагнул вперёд.       Сиэль проследовал за ним без колебаний.       — Ваше Превосходительство Лорд Астарот, пожаловал Великий Маркиз Андрас.       Зал суда не изменился практически никак, разве что одна часть гигантской колоннады была разрушена, а сидящие на трибунах полностью отсутствовали. Вместо них, на восьми из девяти поставленных M-образной формой тронах, сидели фигуры, скрытые под алыми капюшонами. Рядом с ними, попарно, стояли их старшие слуги, которые были одеты практически также, только их одеяние было чёрным.       Внимательно осмотрев зал, Себастьян не заприметил ни клеток с иглами, ни смирительных орудий, ни чего-либо другого, что могло быть применено против Сиэля, как в прошлый раз. В отличие от демонов высшего порядка, даже если это был довольно неагрессивный сравнительно других баатезу Ваалберит, архидемоны не видели в таковом надобности даже ради забавы, хотя все демоны были прирождёнными садистами. Заняв столь высокий пост, каждый из них мало по малу расставался с привычкой интересоваться чем-либо, кроме возможностей для проявления собственного могущества, но подобные мероприятия, предваряющие появление среди них нового лица, что случалось крайне редко, были главным и почти тем единственным, что было достаточным основанием для самоличного участия.       Сиэль всеми способами глушил внутренний страх, но ожидал, что к нему подведут хотя бы конвой. Однако нет, на него просто смотрели, как на заграничную диковинку, не больше.       Что мог сделать всего лишь человек?       Себастьян подозревал о его чувствах, поэтому, не оглядываясь, сделал знак рукой, намекнув остаться стоять на месте, и Сиэль выбрал позицию справа от него, но немного позади. Раум стал рядом, держась поближе к ним обоим одновременно, в то время как Небирос, поклонившись, покинул зал и закрыл двери, а прибывшая вместе с ними группа элитных войск распределилась по пустым задним трибунам.       Надо сказать, стоять по центру поистине огромного зала — почти полностью скрытого тенями, так как никто здесь не любил яркий свет — перед ними было крайне нелегко.       Сиэль со своего расстояния не мог рассмотреть деталей внешности сидящих, однако лишь ощущая их взгляд на себе — не слишком пристальный, так как для архидемонов он был персоной отнюдь не первой важности — он чувствовал себя настолько малозначительным, насколько таковым вообще можно быть. Его движения абсолютно ничего не сковывало, но сама энергетика здесь довлела и приказывала умирать, если ты не был с ней одной природы. А Сиэль не был. И ему даже для того, чтобы дышать приходилось совершать едва ли не волевые усилия.       Себастьяну тоже было очень тяжело. Лодыжки его ног то и дело охватывала дрожь, из-за чего он был вынужден прикладывать особые старания, «впиваясь» ступнями в пол, чтобы не упасть.       Неожиданно сидящий на расположенном по центру троне встал и продемонстрировал лицо, сняв с себя алый капюшон. Одну из его рук обвивала змея, другой же он держал книгу, на обложке которой было написано «Истина».       — Как мы все хорошо знаем, история имеет столько лиц, сколько участников. Для начала новой эпохи в Бааторе — а окончание столь разрушительной войны достойно того, чтобы именоваться временной разделительной чертой — необходимо, чтобы гармония была восстановлена в самые кратчайшие сроки, — начал холодный, выверенный и громогласный голос; Себастьян львиным упорством заставлял себя продолжать сохранять концентрацию, а Сиэль прикладывал точно такие же усилия, но лишь чтобы держать глаза открытыми и не дать понять всем присутствующим, что ему, слабому чужаку, здесь не место. — Мы желаем знать, кто возглавит престол, дабы посеять среди его поданных новую веру, новую силу. Но для того мы должны быть уверены в мощи нашего будущего владыки. Мы желаем детально проанализировать персональные качества кандидата и оценить, действительно ли он достоин места среди нас. Я, Лорд Астарот, приглашаю кандидата: Великий Маркиз Андрас, подойдите.       Себастьян пошёл вперёд, изо всех сил стараясь не шататься. При столь огромной энергопотере, тело могло подвести его в любой момент, заставив упасть навзничь прямо на глазах у всех. Он понятия не имел, как при таком состоянии сможет выдать из себя нечто красноречивое, но искренне старался сохранять разум в относительной ясности.       Однако в мыслях был лишь гулкий, болезненный туман.       Встав на небольшое возвышение метров четырёх в диаметре, Себастьян оглядел присутствующих внимательным взглядом. Его лодыжки, однако, слегка дрожали, а отбрасываемая тень выглядела настолько по-человечески естественной, насколько это было возможно.       — Благодарю за оказанное расположение, Ваше Превосходительство, — начал он с хрипотцой. — Я и мои соратники шли в бой, не зная, ждет ли их хоть что-то после, или это последние минуты их жизни. Вплоть до самого решающего момента в наших рядах царил хаос неведения, иссякающие силы вселяли во многих отчаяние, которое тут же несло за собой гибель. Но вот я здесь, и присутствие на подобных условиях — честь для меня. Тем не менее, опираясь на увиденное и совершённое мною, я не считаю себя достойным этого поста.       Сразу и в лоб. Зал на мгновенье погрузился в тишину; Аббадон, стоя в качестве особого приглашённого, ошарашенно уставился на Себастьяна, равно как и Мефистофель, стоявший подле своего правителя.       «Не считаю себя достойным этого поста, так как в противном случае всю оставшуюся вечность проведу в мучениях», — закончил за него мысль Сиэль, сжав руки в кулаки и закрыв глаза.       Он бы не удивился, если бы после такой дерзости их обоих убили бы в эту же секунду. Он ценил принятое им решение, но никоим образом не мог допустить, чтобы оно достигло поставленной перед ним цели.       Остаточная сущность демона в Себастьяне умерла, по его же словам, поэтому всё, чем он являлся сейчас, едва стоя на ногах, после смерти должно было навсегда распасться на обезличенные энергетические частицы. Ни души, ни сущности, минимальное количество жизненных ресурсов. Живя с этим знанием, Сиэль боялся даже подумать о том, что было бы, если бы Себастьян умер по-настоящему.       — Вот как? По какой причине?       — Я не вправе укрывать от вас тот факт, что я сам допустил слишком много ошибок. Эта война и вовсе могла не произойти, если бы я сразу почувствовал в кольце и медальоне Фантомхайвов энергетику Сердца. А многократные фиаско в битвах с Фаустусом лишь усугубляют этот факт. Большинство моих решений были либо неправомерны, либо обречены на высокую возможность провала. И, даже несмотря на победу в войне, я поддался влиянию совершенно недопустимого для любого из нас чувства. Право занимать престол неприменимо по отношению ко мне. Аббадон, имея длительный опыт службы в качестве главного советника, проявил не меньше упорства, руководствуя операцией в моё отсутствие.       Себастьян говорил так, будто смотрел на себя со стороны. Аббадон, услышав последнее, был по-настоящему ошарашен. Независимо от факторов и обстоятельств, все демоны — исключая Верховных, которые и без того достигли пика власти — всегда голосовали только за себя.       Однако у Себастьяна в голове была лишь пустота. Иногда ему казалось, что он вот-вот упадет, поэтому вцеплялся когтями в ладони. Боль отрезвляла, удерживая его в сознании.       — Ваша правда, Великий Маркиз. Однако не следует забывать, что именно вы привлекли повышенное внимание к Зепару и производимым его последователями манипуляциям по сбору крови; именно вы разрешили конфликт между Баатором и Департаментом, именно вы в решающий момент повели армию за собой, именно вы одолели противника, который едва не поверг нашу империю в хаос. Вы сделали гораздо больше, чем любой из участвующих в этой войне вместе взятый. Именно поэтому победителем выбрали вас. И именно вы достойны стать нашим правителем. Вас выбрали.       Сиэль окинул спину Себастьяна гордым взглядом из-под ресниц, вспоминая дополнительную массу моментов, которые не оказались перечисленными, но которые ещё красноречивее говорили о том, насколько многим тот пожертвовал.       — Да, они выбрали меня. Но они выбирали и Зепара, и Левиафана. Ешь или съедят тебя самого, не мне вам рассказывать наши порядки. Всё зависит лишь от силового потенциала кандидата. Однако нет, Ваше Превосходительство, я не силён. И я не храбрец. Я просто изувеченное умирающее существо, стремительно теряющее рассудок от голода.       Сиэль с силой зажмурил глаза, чувствуя, что оторвалась последняя нить, удерживающая его на законопослушной дистанции от идеи вступить в осуждение; да и клетка с шипами, как в прошлый раз, отсутствовала.       Он по-прежнему был в мире, где ничего собой не представлял. Каждое из его действий, даже если бы оно выходило за границы допустимого, не было бы пресечено охраной ввиду незначительности человека, как индивидуума; в любой момент его ждала смерть.       Выбора перед ним вообще не стояло. Ни перед своим желанием сделать хоть что-то.       Он шагнул вперёд, игнорируя моментально приковавшиеся к себе взгляды и попытку Раума пресечь его действия, уклонившись, когда тот пытался придержать его за локоть. Астарот соизволил перевести на него свой взгляд, и Сиэль остановился неподалёку от Себастьяна, на полшага впереди, встав в низком поклоне.       Надо сказать, эмоции самого Себастьяна в этот момент, который не мог позволить себе лишние слова и телодвижения, были до невозможности живописны.       — Ваше Превосходительство, прошу, позвольте мне слово.       Внимание было тотчас переведено на Астарота, который официально руководил процессом. Остальные отмалчивались, но по едва различимому шороху их одежд было заметно, что они тоже были слегка заинтересованы происходящим. Отмалчивался даже Себастьян, ибо абсолютно не знал, что предпринять в данной ситуации. Он ожидал, что будут сложности, но не такого масштаба. Иногда Сиэль был настолько смел, что это едва ли не граничило с безрассудством.       Однако Астарот не сказал ни слова.       — Ваше Превосходительство… — Сиэль склонился ещё ниже, едва заметно стиснув зубы; не из-за нервов, а проблем изначально слабого вестибулярного аппарата — от концентрации тяжести взглядов архидемонов, впечатывавших его в землю, у него буквально начинались рвотные позывы. — Умоляю.       Себастьян позволил себе закрыть глаза, как закрывают их перед лицом неминуемого свершения обреченные.       Астарот слегка прищурился.       — Говори.       Себастьян тихо выдохнул. Напряжение буквально пронизывало его стальными прутьями. Если бы он сейчас упал, то как опрокинутый столб.       Сиэль выпрямился. Ему было трудно собраться с силами, едва надеясь, что получит право говорить на этом заседании, однако он выпрямил подбородок для внутренней уверенности и начал свою речь:       — Великий Маркиз действительно находится в непростом состоянии. Однако он всё равно выдержал бесчисленное количество испытаний. Существо с подобным уровнем выносливости априори не может быть слабым, — Сиэль сделал быстрый вдох-выдох. — Да, он совершал ошибки, это правда. Однако он учится на них. К примеру, причина его заточения в 1351 году, которую знают здесь все без исключения — обжорство. И, тем не менее, оступившись в прошлом, он не сделает этого вновь, превосходно контролируя свои желания вплоть до этого момента. Я тому доказательство.       Он старался говорить твёрдо и размеренно, мысленно выстраивая речь, но это не приносило никакого эффекта. С каждым своим словом он замечал вырисовывающиеся кривые усмешки демонов, а также ставшее звеняще тяжелым молчание Себастьяна. Тот прекрасно слышал, что он говорил, знал, как это воспринимают со стороны, и едва сдерживался — при нынешнем самоконтроле ему хотелось и рыдать, и истерически смеяться, но из-за нависшей над жизнью Сиэля угрозы просто стоял, будучи абсолютно бессильным.       Недостаточно. Все приведённые Сиэлем аргументы, пусть тот искренне считал их значительными, являлись полной чушью. Важны с точки зрения человека, но слишком несущественны по мнению демонов.       Думай. Думай. Думай!       Что может быть контрольным аргументом?       — И, разумеется, нельзя забывать про его расторжение нашего контракта. Шрам на его руке, как и моя частичная слепота тому доказательство, — Сиэль приподнял рукой чёлку, демонстрируя полностью выцветший глаз. — Он сделал это ради Баатора. Сделал ради того, чтобы применить привязанность Сердца ко мне в войне. Сделал, выбрав служебный долг перед Баатором вместо утоления голода, который мучает его уже более пятисот лет. И я стою здесь, как живое подтверждение его верности Баатору, независимо от обстоятельств.       — К слову сказать, — внезапно его прервал Аббадон без официального разрешения — перед человеком оно не требовалось — и привстал со своего места на передних трибунах. Сиэль резко повернулся в его сторону, встревожено сощурившись. — Недавний суд над Великим Маркизом ставил под вопрос нарушение им основного права, за которое он в ответе до сих пор.       — В тот момент конкретно от вас не было никаких свидетельств, — смерил его взглядом Астарот.       — Это так, — кивнул Аббадон. — Но лишь по той причине, что Фантомхайв был действительно нужен нам. До поры. Его взаимоотношения с Великим Маркизом не поддаются никакому сравнению, я лично был свидетелем причин. Я помню все до единой, достаточно проверить мои воспоминания. Это больше, чем просто зов тела. Это больше, чем простое влечение и больше, чем заинтересованность в конкретном человеке, как в личности. Последовав за этой невообразимой жаждой, Великий Маркиз перестал быть верен Баатору. Как можно допустить его на престол? Он спал с ним собственному желанию.       — То была моя инициатива, — это как-то само слетело с языка, видимо от обострившегося чувства, что терять уже нечего. Он понятия не имел, насколько хорошо здесь распознавали ложь, но зато был уверен в своем безотказном механизме подачи любого факта в нужном ему свете, как в момент произнесения любого аргумента искренне считал его правдой. — Я, один лишь я был причиной возникшей между нами связи ввиду моей природной гомосексуальности и ужасного на тот момент одиночества. Это было своеобразным забытьем, которым он воспользовался.       — Это всё ложь, — ответил Аббадон.       — Нисколько.       Себастьян, чувствуя, что ещё немного, и он вправду как стоит, так и упадет, пусто смотрел перед собой, явственно сознавая бесплодность попыток Сиэля хоть немного оспорить слова в их адрес, равно как и старания Аббадона очернить его ещё сильнее. От Верховных никогда нельзя было утаить даже крупицу правды, они бы всё равно почувствовали её, даже находясь на конце противоположного измерения. Именно по той причине он изначально решился вскрыть большую часть карт, потому что до архидемонов, в отличие от безмозглых бесов, которые сразу выбрали его в качестве лидера, можно было донести хотя бы что-то.       Всё рано или поздно должно приходить к завершению. И если Сиэль продолжит спорить с Аббадоном на основе полного отсутствия статуса и прав, это может кончиться трагично. Хотя у Себастьяна и без того не было никаких сил практически ни на что.       — Ваше Превосходительство, — резко прервал их Себастьян, чувствуя, что обстановка накалилась до крайней степени. Аббадон с Сиэлем резко затихли, переведя на него свои лица. — Если, в крайнем случае, вы не измените своего решения, я прошу о небольшом поощрении.       — Мы слушаем вас, Великий Маркиз.       — Я прошу об особом праве. Праве на позволение перевоплотить Сиэля Фантомхайва в демона. Я желаю, чтобы он стал одним из нас.       Словно получить внезапный удар камнем в висок. Сиэль, слыша гул и звон в ушах, в полнейшей дезориентации уставился на Себастьяна, который упрямо смотрел только на Астарота, глаза в глаза. Присутствующих было немного, не более тридцати лиц, но, даже так, в зале будто раздались раскаты грома. Это кричали главные советники.       — Извращение!       — Недопустимо!       — Подобного не было во веки веков!       — Его нельзя допустить к престолу!       Вскоре, после криков, всколыхнулись яростные дебаты, однако Астарот не спешил успокаивать присутствующих, молчаливо внимая какофонии возмущенных возгласов. Даже Раум был в смятении; он продолжал защищать Сиэля, но смотрел на всех слегка расширенными глазами.       Себастьян, несмотря на ужасное напряжение, ощутил какой-никакой прилив сил, так как в обоих вариантах развития событий это было наилучшим исходом того, что у них с Сиэлем в принципе могло быть. Он не озвучивал ему одно из своих самых сумасшедших желаний, но, находясь здесь прямо сейчас, понимал, что согласился бы остаться на одном условии.       Если бы они сумели бы разделись перспективу коротать вечность на двоих.       Он позволил себе обернуться на Сиэля.       Его мальчик до сих пор смотрел на него с искренне чистым ошеломлением, смешанным с настороженностью, но, тем не менее, на глубине его глаз засверкал ошалелый восторг и даже безумные аплодисменты.       И Себастьян слегка дёрнул уголком губ, показывая, что по-прежнему находится рядом.       Они справятся.       Они обязаны.       — Даже если мы сделаем настолько великодушное исключение ради Великого Маркиза, — саркастически проговорил один из советников, чья фигура была скрыта под чёрным плащом. — Это может повлиять на ход многих событий, что привлечёт ещё больше ненужного внимания к Баатору от измерений Рая и Департамента. Вы знаете эффект бабочки: люди, как и всё живое, имеют свойство влиять на судьбы многих, даже когда лишь набивают свои животы и совокупляются, подобно свиньям.       — Но люди — единственные, кто находятся на перепутье добра и зла. Их душу следует всего лишь подтолкнуть в нужном направлении, чтобы она обратилась в бесконечную энергетическую воронку, подобно звезде, что становится чёрной дырой после смерти.       — Я вас умоляю, милые мои, — вздохнул Мефистофель, сняв со своей головы капюшон. — Неужели вы не видите? У человека здесь клиническая болезнь. Он ведь влюблён. Влюблённое сердце никогда не будет обращено в одного из нас. Исключений нет, ибо демоны, — он перевёл пронзительный взгляд на Себастьяна, — не способны на любовь.       Взгляд Сиэля, впившийся в Себастьяна, невозможно было сравнить ни с чем. Тот прикусил нижнюю губу изнутри, сдерживая взметнувшийся внутри вихрь множества лезвий, но понимал, что уже себя выдал. То самое бережно хранимое и укрываемое им ото всех, печально и неприглядно предстало перед взорами, как препарируемая лягушка в ярком свете. И вот тот непостижимо удивительный связующий механизм в один момент сделался для всех настолько же прост и понятен, как закономерность наступления весны после трёх месяцев заморозков.       Вся та физическая слабость Себастьяна, все те странные «слишком человеческие» привычки, любовь к своей земной оболочке, выпадение зубов, волос на расчёске, отсутствие регенерации и колоссальный прирост магической силы — всё это и ещё уйма другого было следствием одной-единственной причины, которую Себастьян не желал открывать до самого конца. Оказалось, она была до невозможности проста.       Сиэль понял всё. В одночасье.       Спасибо Мефистофелю.       Взор Астарота, переметнувшийся от Себастьяна к Сиэлю, был подобен ослепительной, но мимолетной молнии, разрезающей напополам своей трещиной сгустившиеся облака, освещающей своей вспышкой природу, погрузившуюся в тревожное затишье перед извержением вулкана. Так обрушился его голос в зал.       — Вердикт мой будет непонятен лишь глупцам, своим умом сравнимым с низшими бесами. Было весьма занятно наблюдать за вашей дискуссией. Вам правда кажется, что я настолько слеп? Теперь, обратив внимание на первопричину, которая выражает вполне здравое сомнение в достоверности любой информации как таковой, не вызывает ли у вас вопроса поставленный в начале собрания тезис о цели этого мероприятия? Я собрал вас здесь, чтобы каждая из сторон смогла изложить видение истории от своего лица, чтобы мы услышали все точки зрения, все вариации лжи, разглядели все скрытые намерения. Это необходимо, чтобы тайное стало явным, причем в равной мере для каждого имеющего власть в Бааторе и его приближенных.       Поступок демона Андраса абсолютно преступен и необратим. И самое очевидное доказательство против него самого — это ни обличающие речи Аббадона, похожие на судорожные копошения в исподнем того, кто прямо на глазах лишился всех причин для должного уважения по отношению к себе, ни меткие уточнения Мефистофеля, который вроде как громкими фразами не бросается, но обнажает утаиваемое метко и безжалостно, снимая один слой лжи за другим. Андрас сам себе живое… или уже не совсем живое доказательство. Он держится скорее на собственной гордости, чем на ногах, силы почти покинули его, а регенерация уже давно как. Даже тем, кто пал, был принесен куда меньший урон. Каждый из вас должен знать, кого вы видите перед собой. Его попытки притворяться не стоят того, что вам сейчас предстоит понять, и что навсегда изменит картину мира в ваших глазах.       Истекающее соком чистейшей любви сердце ребёнка было добровольно принесено демону в дар, и от того, что у него этим жестом самопожертвования выбили из рук его главное оружие — инстинкт убийства, сладость насилия — роли в постановке переменились, а сценарий пошёл совсем не в ту сторону. Демон стал видеть в человеке не еду, а Человека.       То было смутное время, когда враг дышал каждую минуту нам в спину и грозился уничтожить наш мир в любую секунду. Мир был на грани, и держаться за него, надеясь его спасти, было по-настоящему опасно. Поэтому тот, кто шёл к истинному спасению, истинной победе, выбрал себе знамя сам — знамя, воплощающее саму суть противостояния. Прекратите строить иллюзии и услышьте это все! Демон сражался за человека! Но вот апогей противостояния оставлен позади, то, что должно было свершиться — свершилось. Роль человека сыграна, знамя в мирное время должно покоиться в почтенной неприкосновенности, а победитель — взойти на трон.       И в связи с этим раскладом перспектив не стоит забывать, как нам верно здесь подсказали, что самое очевидное и неизменное положение дел здесь как раз у человека — он не может быть обращён в демона, даже если я сделаю все возможное для этого. Любящая душа отторгнет подобное влияние, как бы к тому своим разумом её носитель не стремился. Даже не так важно, будет ли он убит прямо сейчас, или возвращен на землю. Ведь что такое несколько десятилетий для нашего взора? Он умрет в ближайшие двадцать-сорок лет, с учётом его изначально слабой оболочки, и многочисленных увечий, полученных в последние месяцы. Жизнь смертного неуловима и быстротечна.       То, с каким отчаянием Андрас сейчас цепляется за свою «спасительную соломинку», вызвано неведомым никому из здесь присутствующим истощением. Но та энергия, которая наполнит его в момент вступления на престол, заставит его позабыть о таких понятиях как жажда, голод, желание. Пресыщенность архидемона обратит его сознание и оболочку в сияющий мегалит силы, вместилищем всех времён, ушедших и грядущих. В нём не найдёт места ни единое диссонирующее с его огненной стихией чувство, ибо он будет заполнен до краёв властью и могуществом. Всё, что происходило с ним в последние месяцы — он если и вспомнит, то, как смертный впоследствии вспоминает бред, мучавший его в лихорадке или в предсмертной агонии, если ему удаётся после этого выжить.       Как вы успели заметить, человек всего лишь произнес имя демона в качестве призыва, что само по себе особой сноровки не требует, если тебе добровольно его сообщили. Мир ещё не дошел до такого абсурда, чтобы наделять смертного властью возвращать демонов из Бездны. Андрас вырвался из Тартара сам, выдержал калейдоскоп границ бесчисленного количества измерений, которые ему пришлось преодолеть. Несколькими часами ранее тронный зал был полон рукоплесканий в честь вырванной у врага победы, но если взять во внимание тот факт, что сил всего лишь одного из нас хватило на Возвращение, то исход войны выглядит уже просто как закономерное следствие.       Он больше чем любой из нас сделал для перевеса в противостоянии с Фаустусом, изучая его повадки, чтобы в решающий момент найти и ударить в самое слабое место, не гнушался время от времени подыгрывать его планам, заставляя поверить в собственную слабость, терпя на себе его издевательства, но подбираясь всё глубже, усыпляя его бдительность. И без его целенаправленного, финального удара Фаустус опять бы спрятался в тенях, как в прошлый раз, до поры до времени, и теперь мы знаем, к чёму бы это привело. Но теперь он уже никогда не сможет вернуться в наши ряды.       Как бы это ни было парадоксально, но единственный верный путь для возвращения в наш мир Порядка — это преступить самые непреложные наши же законы. Он отважился на это, сознавая или нет. Иначе сохранность краеугольного камня нашего мироустройства стала бы ключом к нашему же уничтожению. Он пожертвовал собой, но не безвозвратно. Он всё ещё среди нас, но он другой, он пересёк черту. И пересечь её обратно — для него уже не новый опыт. То, что нами непреложно полагалось как то, что способно уничтожить любого из нас, он принял и уцелел. Он свободен в своих модификациях. Он сильнее каждого, кто здесь присутствует.       Демон Андрас достоин того, чтобы занять престол и править Восьмым Кругом. Вот моё слово, — заключил Астарот.       Себастьян мрачно прикрыл глаза. Занавес. На этом вопрос оставался закрытым и не мог подлежать даже вероятности быть оспоренным, ибо итоговый вердикт был вынесен наимудрейшим из Девяти — тем, кем были писаны все законы Баатора и кто помнил истории всех эпох от начала времён; его решения не подвергались сомнению.       Себастьян знал, что никоим образом не мог повлиять на принятое Астаротом решение, он не собирался делать этого, однако выбор был принят им с самого начала. Чувствуя, как все до единого в этом зале смотрят на него с самого высокого накала ожиданием, он развернулся к Сиэлю, видя его абсолютно сокрушенный, но, тем не менее, минимум наполовину довольный взгляд. Сиэлю только что подарили надежду на то, что благоприятный исход в этой истории может быть у них обоих, но это было ошибкой.       Заметив, что Себастьян начинает идти к нему, его уголки губ поднимались вверх, а уголки глаз — вниз, как если бы кто-то тянул их за ниточки. То была сардоническая, несдерживаемая отчаянная улыбка жертвы ситуации, не нашедшей иного выхода; вопль потери, конвульсивное микродвижение самых основных лицевых мышц — всё, что осталось Сиэлю в резко возросшем уровне опасности окружения после вынесенного вердикта.       Взвинченные нервы наощупь нашли так удачно подброшенную крупицу облегчения, и с упоительным ожиданием готовы были на ней поскользнуться. Ведь всё кончено, он сделал всё, что мог. И он смог.       На удивление, несмотря на то, каким опасным являлось это место, после слов Астарота, публично озвучившего его чувства, ему стало хоть на каплю, но легче.       «Обнять его. Максимально близко прижать к себе. Возможно, даже поцеловать… для меня жизнь кончится в высокой вероятности через несколько мгновений, а он всё равно забудет это в скором времени», — смотрел на него Сиэль. Судя по позиции наблюдавших за ними демонов, они выбрали позицию выжидания — Астарот не мешал им прощаться, следовательно, они тоже.       «Обнять его. Максимально близко прижать к себе. Обескуражить всех внезапной правдой. Сказать это. Сиэль заслуживает услышать эти слова из моих уст, давно заслуживал… Состояние общего шока даст мне несколько секунд на то, чтобы скрыть нас с ним в буре пламени, убить Мефистофеля, отобрать у него камень врат и умчаться отсюда через портал к чёртовой матери», — разделял с ним взгляд Себастьян, стремительно сокращая расстояние.       Свершилось. Они прижались друг к другу. Им никто и ничто не помешало. Сиэль, готовясь к тому, что это последние минуты его жизни, целует его в губы и закрывает глаза. Прекрасно. Превосходно. Господи, это самые невероятные мгновения, тёплые, горячие, родные и незаменимые губы; соприкосновение с ними навсегда вырезалось в памяти этих самых лицевых мышц его лица, подобно шраму от получаемого клейма.       Себастьян, отвечая на поцелуй, свободной рукой начинает стягивать с себя плащ. Падая на пол, тот открывает взгляду публики истинную причину отсутствия крыльев на спине. Раны сочатся кровью, но жар магии обволакивает их с Сиэлем, образовав вокруг них огненную завесу, чтобы никто не посмел вторгнуться в эти краткие минуты их счастья. Не здесь. Не сейчас.       Кислород, выжигаемый огнём, кончался слишком быстро, и они оба были вынуждены отстраниться друг от друга.       Сиэль обхватил его лицо ладонями. Он рыдал и знал об этом. Но всё катилось к чёрту.       — Несмотря на всё то, что ты сейчас услышал, — начал Себастьян, и огонь вокруг него начинал концентрироваться. Остальные напряглись, однако Астарот стоял неподвижно, смотря на них с непробиваемым спокойствием, потому никто не предпринимал действий. — Я ничего этого не хочу. Я не соглашался на это тогда и не соглашаюсь сейчас, — Сиэль на этих словах расширил глаза и, понимая, куда начинает клонить Себастьян, гневно зашипел, начиная шёпотом перебивать его, прося немедленно замолчать. Но тот продолжал: — Ничьё решение не повлияет на меня. Даже твоё, Сиэль, ты должен это принять.       — Себастьян, не смей! Пожалуйста, не смей! Не надо! Ты с самого начала к этому шёл!       — Я знаю, Сиэль, я знаю, но я уже принял решение.       — Нет-нет, Себастьян, прошу, остановись! Это твоя природа, твой смысл существования, твоё новое право на жизнь, прошу, Себастьян!       — Сиэль.       — Себастьян!       Себастьян резко заключил его лицо в ладони, стирая слёзы. Тот рыдал при всех навзрыд без малейшего намёка на смущение. Его руки скользили по Себастьяну, но не могли нашарить ничего, кроме остатков грязи — костюм был по-прежнему гладким.       — Ты ведь сам знаешь причину. Ты давно догадывался и ясно понял, о чём шла речь сейчас, правда?       — Я не понимаю, что ты говоришь… Я вообще ничего не понимаю… больше ничего…       — Сиэль, послушай меня.       — Не понимаю, что происходит, не понимаю…       — Сиэль, послушай.       — Не понимаю, не понимаю, не понимаю…       — Сиэль.       Сиэль ощутил себя стиснутым в объятиях снова. Огонь, взмыв под потолок витиеватыми белыми протуберанцами, стал постепенно затихать, ощущаясь мягким, тёплым, как сгустки облаков. Себастьян, покрывая его затылок и лоб нежными поцелуями, одной рукой водил по его спине, усиленно пытаясь реанимировать и привести в чувства — хотя в данном состоянии ему самому нужна была немедленная госпитализация — другой же — поглаживал по холке, забравшись под край воротника.       Постепенно сердцебиение начало ненамного, но замедляться. Они стояли в таком положении около минуты. Наверное, остальные терпели это лишь по той причине, что их действия воспринимались как своего рода первоклассное цирковое шоу.       — Я поклялся луной… когда-то. И глаза мои потеряли свой блеск, и руки перестали получать наслаждение от животрепещущих страданий, — Себастьян добрался губами до его шеи, вжавшись ими в неё под задушенный хрип Сиэля, — я предпринимал множество попыток, чтобы запятнать твою душу своими устами, но всё это в прошлом. По итогу твоё влияние породило нечто в корне противоположное. На протяжении всех наших с тобой долгих отношений я и безрезультатно боролся с собой, и сходил с ума, и по итогу сдался. Всё, к чему мы шли всё это время, должно было прийти именно к этому. К тому, Сиэль, что я… — медленный глубокий вдох; их обоих едва не покидает рассудок, но нет, они всё ещё стоят, — я… Сиэль, — ещё один вдох; чёрт подери, как сложно!       — Скажи. Скажи… прошу.       Себастьян с силой зажмуривается и предпринимает последнюю попытку. Что-то внутри, словно это загнали в угол, отчаянно сопротивлялось, но спусковой крючок нажат. Себастьян знает, что больше не сможет остановиться, даже если будет пытаться произнести это ещё три тысячи лет.       — Да. Да…       И в конечном итоге — получается.       — Сиэль, я люблю тебя.       Сиэль измученно плачет. Свершилось. Он дождался. Это правда. Он услышал. С этим знанием он чувствует настолько небывалой силы облегчение, что готов прямо сейчас согласиться отправиться куда угодно — на тот свет, в небытие, в департамент, не важно. Важно только то, что они любят друг друга. Что они вместе. Что ничто не изменит данного факта, где бы они ни находились. Даже если на расстоянии. Даже если их разделят.       Себастьян с силой сжимает веки, чувствуя, что и сам на грани. Не позволяет рыдать только энергетический недостаток.       Но. Вдруг что-то…       Что-то не так.       Себастьян резко распахивает глаза и оглядывается по сторонам. Это не извне, это что-то совершенно странное, что-то сокрушительно неизбежное наступает. Он сам, абсолютно внезапно, чувствует странное дрожание, возникающее изнутри, из ниоткуда, из недр собственного тела. На это не влияет никто из присутствующих. Сиэль по-прежнему прижимается к его груди, по-прежнему чувствует впервые обретённую невероятной силы безмятежность. Но он, он сам чувствует…       Боль.       Его ноги подкашиваются с хрустом, так, словно их вывернули наизнанку. Нет, они всё ещё были на месте, но словно отказали. Ничего нет. Вокруг лишь расплывающиеся узоры в виде красно-чёрных плащей; кажется, некоторые из них привстали. А где Сиэль. Где Сиэль?!       Сиэль был здесь, перед ним, смотря на него с чувством абсолютного ужаса, словно на его глазах разверзлась бездна иной реальности. Себастьян, пытаясь не потерять рассудок от ниспровергающей боли — всё билось в лихорадке, в судорогах, всё изнутри хотело взорваться — выставляет вперёд руку в стремлении пошевелить кончиками пальцев, но мир плывёт перед глазами. Он видит рвущийся к нему силуэт Сиэля, пытается ухватиться за него, но ногти, неожиданно его собственные ногти начинают терять свой изначальный чёрный пигмент.       Вселенная взорвалась, целая галактика сжалась до одного незначительного пульсара. Он распростирается на земле, разрываясь неконтролируемыми конвульсиями. Везде больно. Всё, везде, кругом слишком больно, боль застилает глаза и затмевает собой небо.       Не существует ничего, кроме боли. Не существует больше ничего.       Себастьян бьётся в истерических судорогах на земле, из его рта течёт пена, лоб вспухает синюшными венами.       Агония. Она. Только она.       Все присутствующие из демонов — восемь в красных плащах и более двадцати пяти в чёрных — вместе с Сиэлем встают по кругу возле Себастьяна. Сиэль в абсолютном молчании осматривает его потерявшее признаки жизни тело.       Ногти Себастьяна — белые.       Первой реакцией единственного оставшегося в живых в этом помещении человека была сугубо автоматическая манипуляция, если не рефлекс — проверить пульс. Это заняло всего секунду. Его никто не торопил. Все присутствующие хранили неподвижность, в одно мгновение превратившись в размытый фон. Колени ударились о каменный пол, холодные пальцы метнулись к шее, по привычке ожидая обжечься знакомым теплом. Но паника выбивала все знакомые механизмы, и устрашающе затихшая после неописуемых конвульсий оболочка проминалась в точке, куда вдавливались пальцы, безвольно и безответно.       Пульса не было. Ничего, абсолютно ничего не было.       — Он мёртв?       Сиэль не знал, кто это произнёс. Все они слились в одну мутную массу.       — Остаточная энергия похороненной в недрах его тела сущности стёрлась из вселенной. Великий Маркиз не просто мёртв. Он и не существует вовсе, — ответил Астарот. — Предадим же его имя забвению.       Миновав фазу цивилизованного диалога и стерев подобия масок со своих нечеловеческих образов, они высвободили лютозверские, но торжественно убийственные взгляды, переместив их на Сиэля. Тот, почувствовав это — не мог не почувствовать, это было сравнимо с десятком погруженных на голову свинцовых пластин — поднял голову.       Себастьян, его главный заступник, был погребён под собственными останками, и, следовательно, для демонов он сам был никчёмным отходом, и в целях гигиены и почтения к порядкам и статусам от него следовало незамедлительно избавиться. Стереть в порошок.       Сиэль прижал к себе тело Себастьяна, не зная, было это желанием разделить с ним финальные мгновения или жалкой попыткой самозащиты.       — И да будет наш уклад восстановлен вновь, — отдал приказ равнодушно смотрящий на него Астарот.       — Господин Сиэль!       Раум, для которого преданность Себастьяну являлась первым и единственным смыслом существования, не мог не броситься к Сиэлю на защиту. Он сорвался со своего места с тем взглядом, с которым люди бросаются вниз с обрыва. Его ждал последний полет.       Распростёршись плотным маревом из перьев и чёрных птиц, он заслонил Сиэля. Каждая птица была каплей его жизненных сил. И абсолютно каждая стремилась исполнить свой высочайший долг. Он был подле своего господина, он охранял причину его радости. Но птицы метались в горестном отчаянии бесцельного освобождения, они кружили, сходя с ума от причиненной им свободы, они теряли перья, будто роняли слезы.       Однако разве мог выстоять обычный фамильяр против противников настолько высокого ранга? Сиэль, продолжая стискивать тело Себастьяна с абсолютно омертвевшим выражением лица, мог только и наблюдать, как полубесплотное тело защищавшего его Раума, истекая кровью, трещит по швам.       Неожиданно его подняли на ноги.       — Пошли, — это был голос Мефистофеля.       На мутное оцепенение это нисколько не повлияло — ноги вроде как зашевелились, но Сиэль не чувствовал, как они переступают. Атрофировавшиеся ко всем движениям руки твёрдо знали только одно: не отпускать. Не отпускать эту каменную тяжесть любимого тела.       Пусть где-то там Мефистофель, быстро стуча каблуками, буквально волочил его за собой, Сиэль не знал, почему тот спас его. Да и ему было наплевать. Его хватало разве что на взрывы придурковатых смешков, будто бы он наглотался веселящего газа. Агония оторванного от реальности сознания выдавала картину, которую обычно показывает разбитый калейдоскоп. Голова Себастьяна бездвижно колыхалась у него на плече. Остатки пены из его рта стекали на шею.       Вырвавшись вместе с Сиэлем из зала суда, Мефистофель резко провёл в воздухе кристаллом, открывая портал. Рокот позади возрос — Раум завершил свою службу.

***

      Шёл дождь. Вывалившись из портала, Сиэль первым делом упёрся руками в землю, начиная тошнить, как припадочный. Тело Себастьяна лежало неподалёку от его дрожащих рук; на них падали капли влаги. Его человеческий организм переполняло запредельно острыми физическими ощущениями; настолько искусно их не мог подделать ни единый бред. Ощущение того, что все это кошмар, нет, самый страшный из них, прилипло и зудело, как скользкая пиявка. Он старался не придавать значения бегущим по щекам слезам, не верить в происходящее, но этот трусливый самообман все равно брал свою цену, нанося непоправимый урон и без того подточенному здоровью.       Мефистофель, закрыв портал, отошёл от него на несколько шагов и закурил. Он был удовлетворён тем, что они переместились в одну из крайне грязных подворотней Лондона, где обычно было безлюдно.       — Лавка Гробовщика всё ещё пустует. Можешь временно остановиться там. Пойдём, нам добираться от силы полквартала. Здесь неблагополучный район, поэтому с телом не должно возникнуть вопросов. Неси его, как нёс.       Сиэль не понимал смысла слов. Сиэль не понимал вообще ничего. Даже горько-кислый привкус рвоты во рту воспринимался, как вода. Мефистофель, вздохнув, всё же соизволил поднять его на ноги, всучив ему в едва сгибающиеся руки, как побитую игрушку, тело Себастьяна. Сиэль опять передвигался в пространстве почти что волоком, но Мефистофель и не ожидал, что его состояние хоть как-то изменится. Над их головами, словно шлейфом, простирались тёмно-серые сгустки туч. Несмотря на то, что это была середина зимы, после закончившейся войны погода была удивительно тёплой.       Сегодня похоронному бюро было суждено стать вместилищем невиданного здесь доселе духа смерти и траура. Лишившись своего хозяина, ему была уготована прощальная честь стать последним пристанищем тем, чью любовь оно укрывало несколько часов назад. Сиэль не помнил, как они дошли. Сознание включилось, будто по щелчку, когда он внезапно оказался в их самой комнате, где ещё недавно занимался с Себастьяном любовью. Витавший в воздухе пот — вентиляция была крайне паршивой, несмотря на дыры в оконных рамах — давал понять, что это действительно было и было недавно.       Холодное и абсолютно безмолвное тело Себастьяна погрузили на кровать. Сиэль, застыв как изваяние, просто смотрел на него — это всё, на что его хватало.       Мефистофель присел на одиноко стоявший у комода табурет и подпалил очередную сигарету.       — Он не очнётся. Бессмысленно надеяться на это. Но, если тебя это порадует, ты ни в чём не виноват. Почти.       — Почему, — эхом прошелестел Сиэль, не пытаясь добавить в свой риторический вопрос интонации.       — Почему? — Мефистофель хмыкнул, выпустив струю дыма в потолок. — Почему я спас тебя или почему Себастьян умер? Я бы мог резко ударить тебя по лицу и подождать, когда ты поймешь все сам. Ведь мой ответ будет в духе логического парадокса, какой вы разыграли наличием своего союза, чем запустили механизм порочного круга. Но если учесть твою текущую способность к обработке данных, так уж и быть, снизойду и выражусь проще. Просто я так захотел. Слишком уж большое влияние ты оказал на многих существ нечеловеческого происхождения, да и к людям я всегда питал странную, необъяснимую для меня слабость. Осталось ещё нечто такое, что ты действительно должен сделать. Чую, твой срок ещё не истёк.       Сиэль промолчал и, пошатнувшись, осел на пол. Его пальцы без остановки тёрли руку Себастьяна, ощупывали его ногти, каждые несколько секунд порывались проверить пульс, но ничего не было.       — Он с самой первой встречи с тобой был на грани, — продолжил Мефистофель. — Скорее всего, таковые чувства пробудились в нём именно из-за голода. Недостаток энергии деформировал его естественное самоощущение и лишил возможности оказать должное сопротивление событиям извне. То, как ты зацепил его, можно сравнить с крошечной искрой, но которая будучи в опасной близости к бикфордовому шнуру молниеносно передает огневой импульс. Ты стал для него детонатором. Фитиль догорел аккурат к моменту. Демон был слишком голоден, чтобы его сущность воспрепятствовала привязанности к тебе. Позже это превратилось в своеобразную одержимость. Ещё позже — взялось за демонтаж его личности. Он отделил себя рядом с тобой от себя из прошлого. Это породило огромный диссонанс, который стал вести к катастрофе.       — Он сказал, что любит меня.       — Он не солгал. Он действительно любил тебя. А всё потому, что на тебя запала именно его человеческая, подчёркиваю, человеческая оболочка, отделившаяся от его изначальной природы демона. И каждая новая разделяемая вам на двоих эмоция была катализатором, подкрепляющим этот химический дурман и уничтожающим его истинную сущность. Он надеялся, что всё обойдётся, но на самом деле был внутренне к этому готов. А всё потому, что эти слова он пропустил сквозь каждую секунду прожитых им тысячелетий, сквозь каждый уголок сознания. Он ведь не говорил тебе их раньше. Признание в любви сработало как заклинание убийства. Всё имеет свою цену, Сиэль, в том числе и любовь. В нашем случае она стоит целого права на жизнь. От демона Андраса не осталось даже энергии.       — Дай мне ещё сигарет.       Мефистофель встал с табуретки и подошёл к нему, молча всучив ему такую же пачку, как в прошлый раз. Сиэль, взяв её с абсолютным безразличием, закурил, мёртво смотря на Себастьяна. Дым он на автоматизме выдыхал в совершенно противоположную сторону — желал как можно дольше сохранить нетронутым аромат его тела. Себастьян выглядел ужасно. Выражение его лица ни на секунду не напоминало смирение, которое обычно бывает у упокоившихся людей. Нет. Исполненный дерзкого отчаяния, застывший оскал сопротивления запечатлел в его заострившихся чертах борьбу до самого конца, пока его разум не угас, а руки — не ослабли.       Сиэль сильно втянул щеки, затягивая как можно больше дыма, и сощурил глаза, расплывшись в донельзя упоенной улыбке. Да. Это было в характере Себастьяна.       — Однако во всём есть хорошие стороны. Альфред, вот, скорее всего, займёт место Себастьяна на престоле, хотя всегда был на втором месте.       — Я не хочу слышать эту чушь. Я не хочу вообще ничего слышать. Я хочу умереть. И только.       Мефистофель изогнул бровь.       — Желаю благоприятной работы в Департаменте. Однако в этом случае ты умрешь, но лишь для того, чтобы никогда не расставаться со своей памятью. Став жнецом, ты навсегда будешь помнить историю этой жизни и будешь испытывать преимущественно именно те эмоции, коими наполнены были твои последние мгновения.       Сиэль выдал взрыв хохота, вместе с которым как будто подавился и стал заходиться в кашле, согнувшись пополам. Когда он все же поднял лицо, глаза его были опять застланы слезами и смотрели в никуда. Он пока плохо сознавал реальность, но произошедшее сейчас было несравнимо с предыдущей потерей. В прошлый раз он не видел смерть Себастьяна своими глазами и мог позволить себе жить надеждой на его возвращение хоть до конца своих дней. Здесь же, с его лежащим прямо пред глазами мёртвым телом, надежды не было. Не было вообще ничего. Ни-че-го.       — Тогда высоси мою душу. Пожалуйста.       Мефистофель осмотрел его с оценивающим видом, прикидывая открывшуюся перспективу. Действительно, временный хаос в Бааторе мог позволить ему выйти из этой ситуации сухим из воды, поглотив Сиэля вне контракта.       Тем не менее.       — Ты правда решил, что я настолько благодушен? Не думаю, что нынешний ты придёшься мне по вкусу, — он равнодушно прикусил фильтр сигареты. — Я предпочитаю поглощать пресытившихся жизнью людей, оттого и закрепил за собой статус эдакого «Джина», исполняющего любые мечты и желания. Душа должна источать аромат довольства и спокойствия, как молочный поросёнок, которых смертные почитают за деликатес. Ты же, с этой своей скорбью, оставишь послевкусие тухлой говядины. Я не стану оказывать тебе честь во второй раз. Не стоит забывать, что для меня, как и для любого представителя демонической расы, твои проблемы не важнее писка полураздавленного жука. Не строй обо мне иллюзии.       Сиэль не подозревал, что можно чувствовать себя ещё более мёртвым, чем сейчас уже. Оказывается, можно.       — Я ненавижу тебя. Я ненавижу каждого из вас. Лучше бы вообще не спасал меня — я даже не просил об этом.       — Верно, не просил, — развёл руками Мефистофель. — Однако, как ты уже заметил, многие демоны движимы жаждой услаждения своих прихотей, и не только по части голода. Я спас тебя, потому что мне было интересно, что произойдёт. Я всё время так делал. И наблюдал я за вами с Себастьяном тоже из прихоти, как за насекомыми под стеклом.       — Уходи.       Мефистофель неопределённо усмехнулся, задерживая взгляд на том, какими невероятно ласковыми, но вместе с тем болезненно нервными и сильными движениями тот стал гладить руки Себастьяна. А ещё двумя секундами спустя — лёг рядом.       — Ну и в качестве прощального подарка, — он положил на прикроватную тумбу армейскую зажигалку, но Сиэль уже не смотрел на него, уткнувшись лицом в грудь Себастьяна. — Пачку я тоже оставлю при тебе.       Мефистофель ушёл навсегда, а Сиэль — остался совершенно один.       Он не знал, что ему делать. После перенесённого всеобъемлющего страдания, будь то истерзанное тело или запредельное напряжение и последовавший за ним надрыв души, у него не было сил даже на мысли. Да и кому они здесь вообще нужны?! Война завершилась, мир был восстановлен, но он отказывался понимать, что всё ещё существует — продолжение такой жизни было бы ошибкой, подобной капитуляции в войне при поверженном противнике.       Он не желал победы. Он желал только одного — выжить. Итак, он выжил. Только и всего. И что дальше? Разве возможно жить без него?       Единственное, что Сиэль мог сделать сейчас — это просто закрыть глаза. Закрыть глаза и представить, что он просто устал, чертовски устал, что они с Себастьяном оба чертовски устали. И оба в абсолютной и такой желанной тишине спят вместе на этой узкой ветхой кровати, как ещё некоторое время назад. На удивление, тело Себастьяна даже сейчас казалось тёплым. Но Сиэль знал, что это самообман, так как сам очень замерз.       И он просто закрыл глаза. Ему хотелось заснуть и он — заснул.       Спустя несколько часов он буквально подскочил с кровати, почувствовав прикосновение к шее. Ему не показалось. Это было отчётливым именно прикосновением. Быстро став озираться по сторонам, он почувствовал прилив какой-то совершенно безумно надежды. И действительно: в комнате слышался шорох.       Он сорвался с кровати, распахнул дверь и опрометью ринулся на первый этаж, скачками покрывая сразу по нескольку ступеней, в каком-то воспалённо взбудораженном состоянии. Ворвавшись в мастерскую, он стал оглядываться по сторонам.       Однако — нет. Везде было пусто и темно до дрожи.       Безумная улыбка была вынуждена признать жестокую пустующую действительность и как-то осиротело покинула лицо, и Сиэль пошатывающейся походкой пошёл обратно. Вечерело. Света было недостаточно, чтобы различать ступени лестницы, поэтому на обратном пути он не раз спотыкался, что-то задевал, но обреченно продолжал тащиться обратно. Двигался он с таким трудом и настолько лениво после такого спонтанного выброса энергии, что не замечал ни боли, ни тех самых ступеней. И он снова вернулся к спальне, молча открыв дверь.       Себастьян как лежал, так и продолжал лежать, абсолютно в том же положении. На подушке были остатки деревянного вороха с потолка — видимо, это и было тем, что разбудило его, так как дом был ветхим и старым. После сна Сиэль чувствовал себя так, словно ему несколько раз дали пощёчину. Голова активно работала, но зрительная сфера совершенно отказывалась принимать то, что есть. Сиэль простоял ещё полчаса, смотря на Себастьяна с очередной разновидностью глупой надежды, но нет. Всё было также.       Абсолютно мёртво. По-прежнему.       Внутри что-то разломалось, как по щелчку.       Следующие часы Сиэль провёл за безостановочным курением. Он курил, его тошнило, он тошнил, вытирал рот и снова брался курить, несмотря на то, что организм не справлялся с таким количеством никотина. Сиэль не знал, считалась ли это за самоубийство, но конкретно сейчас являлось в равной степени как обезболивающим, так и превосходным средством медленного самоуничтожения. Он никогда не имел склонности к суициду и даже не понимал, какими невозможными усилиями можно довести себя до ручки. Скорее всего, это было именно по той причине, что раньше, в ранней юности, он действительно никогда и никого не любил — был для этого слишком чёрствым и в достаточной мере ограниченным эгоистом.       Как оказалось, даже доводить не нужно. Теперь он любил. И до сих пор, нисколько не жалея. Но искренне проклинал свою жизнь.       В тот самый момент, когда он думал, что ничего хуже быть не может — кончились сигареты. Он переломал несколько гробов к чёртовой матери, скрючился на полу и лишь спустя время — примерно через час — когда его мысли превратились в хаотичный и судорожно ударяющий о черепную коробку сгусток боли, он поднялся и направился на второй этаж.       Он не знал, зачем пришёл, но, после взгляда на такого Себастьяна снова, градус скорби был доведён до максимума. Сегодня Сиэль улыбался чаще, чем обычно.       Недолго думая, он снял с себя всю одежду и стянул с него штаны.       Себастьян был там таким же, как и всегда. Немного небритым и гладким, но ввиду ситуации — совершенно вялым. Это не сильно остановило Сиэля. Он не стал даже применять свою слюну в качестве смазки. Абсолютно насухую, он вставил в себя его прохладный член и мгновенно зарыдал от контраста вырвавшегося безумия с невероятной жаждой воскресить то, что ушло.       — Себас… тьян… услышь меня, прошу… — он начал двигаться, вплотную прижимаясь лицом к его лбу, — я люблю тебя… так люблю… очнись, прошу… если ты слышишь... если ты вдруг слышишь…       Кровать скрипела. Тело Себастьяна по-прежнему безвольно трепыхалось с плотно закрытыми глазами, и с каждым своим движением Сиэль понимал, насколько всё то, что он делает — противоестественно. Разумеется, он не смог кончить. Никто из них не смог. По итогу вместо яркой кульминации был только Сиэль, который лежал на прохладном теле и орал в пустоту. Орал, что есть мочи. Орал, ударяя кулаками по кровати с вялым членом внутри себя.       А затем пришла скорбь со своей вечной спутницей; той, что способна утешать только в своей безысходности. То была меланхолия.       Он полностью раздел Себастьяна к этому времени. Он не знал, сколько часов находился в этом состоянии и искренне радовался, что тело Себастьяна пока что сохраняло тот самый запах, который имело при жизни. Это создавало иллюзию, что они могли быть «рядом» ещё немного. Была и крошечная положительная сторона во всём этом. Сиэль мог позволять себе анализировать абсолютно любой пришедший ему на ум бред, просто потому что кроме этого унять себя было нечем, а в военное время являлось несоизмеримой роскошью.       И ему стало неожиданно комфортно размышлять о запахе, о характере объятий, о послевкусии слюны во рту, которое оставалось после поцелуев. Он даже размышлял вслух, но не потому, что хотел, а потому что перестал отличать собственный голос от раздававшегося в голове.       — Ты всегда пахнул так особенно. Ты пахнешь так до сих пор. Это что-то крепкое, очень насыщенное, с нотками терпкости, гвоздики, чёрного перца и цитрусов. И мне очень нравилось наблюдать за тобой, когда ты готовил. Тогда, ко всему прочему, к этим запахам добавлялся аромат используемых тобой специй. И, по какой-то причине, любой сторонний запах никогда не мог затмить твой, максимум — встать на задний план в качестве аккомпанемента.       Такого рода размышления могли тянуться долгие часы. Сиэль говорил с ним обо всём. О цвете его волос, об ионизации воздуха после грозы, о том, что прочитал в детстве в книге, как размножаются клопы, и ещё уйму других абсолютно сумасшедших бессвязных мелочей, которые в конечном итоге всё равно привели к воспоминаниям их совместной жизни. Память — единственное, что осталось у Сиэля. Ни имени — его до сих пор считали пропавшем без вести, и он мало хотел это менять — ни книг, ни фамильных драгоценностей, ни даже фотографий. Последние, разумеется, ещё можно было найти в заголовках газет прошлых лет, но Сиэль понимал, что вряд ли решится на это.       А затем он стал разбирать оружие Себастьяна. Такового было немного, всего лишь пару запасных кинжалов и тот самый длинный меч. Своё же оружие Сиэль забрать из Баатора не смог, так как оно было произведено на основе чертежей не этой эпохи и, попав не в те руки, могло бы сильно изменить естественный ход истории. Хотя он теперь даже не мог вспомнить, как оно выглядело.       В тот самый момент, когда он доставал кинжал из ножен, заметив, что тот не слишком ровно лежит, что-то золотое покатилось по полу. Подняв его, Сиэль с абсолютной ошарашенностью узнал в этой вещи собственное фамильное кольцо.       Он посмотрел на кольцо, затем на Себастьяна. На кольцо и снова на Себастьяна.       Едва сумев приглушить боль своего эмоционального состояния, он снова взорвался. Уровень новой катастрофы был подобен стремительно накрывшему лавовому цунами.       Себастьян бросился в огонь, чтобы спасти эту совершенно маленькую и бесполезную в рамках войны вещь. Пожертвовал жизнью ради этого. Пожертвовал, потому что знал, насколько Сиэлю было важно носить хоть какой-то символ о своей семье. Осознавая это, Сиэль кричал. Просто убийственно кричал, пока не сорвал голос.       Затем он, шатаясь, вернулся к Себастьяну на кровать. Ждал ли он смерти? Та могла забрать его столько раз. Если бы ей это было действительно угодно, он бы не находился здесь и не сжимал бы руку Себастьяна.       Не сжимал бы…       Едва дрогнувшую…       Руку.       Сиэль в абсолютной гробовой тишине присел на кровать, почувствовав, что тело рядом с ним неожиданно начало подавать признаки жизни. И он был абсолютно уверен в том, что видит сон, когда раздался странный, измученный и болезненный стон.       Следуя какому-то неведомому инстинкту, Сиэль нашарил на прикроватной тумбе армейскую зажигалку и, проведя по спирали турбины, зажёг огонь. Он искренне боялся, что огонь сейчас осветит лицо Себастьяна, открыв взору разложившиеся останки его тела, белёсый череп с чёрными провалами глазниц, но ничего этого не было. Сиэль поднёс зажигалку к руке и провёл над огнём. Было горячо.       Вокруг его запястья стиснулась ладонь.       — Сиэль. Какого чёрта.       Это совершенно точно был голос Себастьяна. Зажигалка выпала из ослабших пальцев и, ударившись о кровать, погасла, так как крышка закрылась, потушив огонь. Сиэль только и мог смотреть, в шокированном молчании, как ещё минутами назад мёртвый Себастьян обратно откинулся на подушку с кряхтением и стонами мучений. У Себастьяна болело всё. Спина — он лежал на ней, а раны на лопатках ощущались как две огромные горящие язвы, тело — сказались многократные увечья и общая слабость организма, желудок — нестерпимо болел неясно по какой причине, и голова. Особенно голова. Она трещала.       Сиэль не думал. Сиэль не думал ни о чём. Сиэль мог лишь следовать охватившему его помешательству. Как душевнобольной, он бросился к Себастьяну. Его собственные руки и их ощущения являлись единственным связующим канатом между той реальностью, где он даже не пытался собрать осколки своей личности, и тем, что происходило сейчас — воскрешением.       Его руки стали в совершенно неконтролируемом темпе ощупывать лицо Себастьяна, проверять пульс, касаться его лица дрожащими губами. Тот ворочался, шипя от боли. Сиэль набрасывался на него и не слышал себя. Он понятия не имел о том, что кричал, но кричал.       — Себастьян! Ты что, живой?! Ты всё это время притворялся?! Что это было, чёрт возьми?! Что это было?! Что это было, объясни! Себастьян, Себастьян, объясни!       — Сиэль, потише… умоляю, потише, прекрати, прекрати, у меня всё болит… хватит, хватит, больно… прекрати, прекрати, да прекрати же!       Себастьян буквально заорал, отрезвив этим Сиэля, как пощёчиной в железной перчатке. Резко замерев, тот сжал руками собственные колени и с таким же шоком продолжил наблюдать, как Себастьян хватается за голову, трёт виски, жмурит глаза, пытается прикрыть самые болезненные места, и лишь затем, спустя минут десять, медленно присаживается на кровати, отведя руки от лица. Его взгляд был в равной степени как растерянным, так и эмоциональным.       — Я… не понимаю. Что произошло? — говорить оказалось неожиданно труднее обычного. В глотке было так сухо, словно в нём была плотная соляная корка.       — Война кончилась. Тебя воздвигали на пост правителя. Ты умер в течение первых же минут, не дождавшись престола. Мы оба чуть не погибли. Твой фамильяр защитил меня, а Фаэлен — доставил нас обоих сюда.       — Мой фамильяр? Фаэлен? Кто это такие?       Сиэль замер, пусто смотря на Себастьяна. Он вдруг осознал, что и в собственной памяти эти персонажи стали жить лишь в качестве имён. Ни их лиц, ни характера он не мог вспомнить.       — А затем… — Сиэль сделал неровный вдох, — ты не приходил в себя ещё около дня. Я искренне был уверен в том, что ты умер.       — О… а что, разве нет?       — Нет. Мы оба здесь. В похоронном бюро. Одни.       Кажется, у Себастьяна, как и у него, тоже сломались в голове некоторые установки. Получив ответ, тот замолчал, уставившись в одну точку. У Сиэля же от этого бесконечного ожидания сердце было готово лопнуть. Он, не чувствуя ног, не чувствуя вообще ничего, решил добраться на находившейся в комоде аптечки. Единственным естественным желанием было занять руки, чтобы отвлечь от стресса свой и без того измотанный организм. Себастьяна необходимо было промыть и перебинтовать во многих местах. Сиэль принялся скручивать потными пальцами тампон из ваты; по щекам бежали слёзы.       Когда он вернулся к Себастьяну с промоченным перекисью мотком бинта, то аккуратно коснулся края его костюма, стягивая с Себастьяна оставшуюся верхнюю часть. Тот, погрузившись в себя, молчал и не препятствовал, теребя свои спутанные волосы. Избавив его от одежды полностью, Сиэль принялся механически обкручивать бинтом его спину и грудь, чтобы скрыть раны на лопатках. Он совсем позабыл, что тоже стоял голым, но был так взбудоражен, что не чувствовал холода.       Следом за этим Сиэль перебинтовал руки Себастьяна, плечи, часть локтя, где был глубокий шрам и постепенно переместился к его ступням. Себастьян наверняка бы удивился тому, что, помимо полученных ран от бааторских лестниц, натёр мозоли своими же родными сапогами. А Сиэль по-прежнему не мог перестать плакать.       Наконец, когда раны на ступнях зашипели от перекиси, Себастьян приобретающим странную осознанность взглядом посмотрел на Сиэля. Тот, стоя на корточках у его ног, до сих пор нагой, тоже поднял лицо. Это был их первый прямой зрительный контакт.       — Мы… живы? Мы правда не умерли? — спросил Себастьян.       Сиэль резко опустил глаза вниз, чувствуя, как на его губах появляется не то горький, не то счастливый, иными словами, истерический смешок.       — Правда, — его слёзы упали Себастьяну на ступню.       Когда мгновение спустя его буквально рывком подняли с пола, сдавив до хруста в рёбрах и поцеловав до боли в зубах, Сиэлю показалось, будто всё, чем он жил и всё, что ощутил в минуты опустошения, было только ради этого. Одна эта единственная секунда затмила всё.       Несколько последующих часов они были вынуждены успокаивать собственную истерику, на что никто из них не был способен. У Сиэля она выражалась в бесконечных хрипах, сумасшедших смешках, безумных возгласах и метаниях по постели, а у Себастьяна — молчаливым стенанием, так, будто он был кипящим изнутри камнем. Всё переживаемое ими воспринималось, как рождённая под влиянием введённых в кровь эндорфинов галлюцинация. Они не могли отпустить друг друга, боясь проснуться в одиночестве, в измятой постели, стискивая насквозь пропахнувшее потом одеяло. И они даже занялись любовью, чтобы этого не произошло.       О, как же сильно они стонали, как же сильно и громко они стонали! После войны их тела стали натренированными и гибкими, хоть и до ужаса болели. Они делали это в обычной миссионерской позе на той самой скрипящей кровати; делали, вжимаясь друг в друга, но едва ориентируясь в пространстве, словно лунатики. И с каждым разом, когда Себастьян двигался в нём быстрее, быстрее и быстрее, громко постанывая прямо ему в ухо и целуя в потный висок, Сиэль ещё сильнее плакал, ударяя кулаками по кровати и стене. Его зубы были плотно стиснуты, зрачки закатывались к небу, и Себастьян тоже плакал, буквально рыдал от мгновенно воскресших ощущений. Они не чувствовали времени. Их тела работали на износ, следуя единственному отточенному до блеска механизму — заниматься любовью.       После всего этого они практически беззвучно лежали в кровати, ошарашенно уставившись в пустоту впереди себя. Сиэль лежал у Себастьяна на руке неподалёку от плеча, а тот — поглаживал его по волосам. И это было подобно нырянию в пучину, где не существует ничего, кроме осязания и воздуха. Состояние буйного помешательства сменилось молчаливым, ошарашенным созерцанием. Они просто поглаживали друг друга, не останавливаясь, не переговариваясь и не думая.       Однако спустя неопределённый, но без сомнения длительный отрезок времени, Себастьян всё-таки дотронулся носом до макушки головы Сиэля и заговорил, очень тихо:       — Прости меня… прости, — его голос дрогнул. — Мне действительно жаль.       — Не стоит, — ответ Сиэля звучал крайне нервно. — Но я не могу заставить себя полностью поверить. Я даже радоваться от этого шока не могу. Как ты мог воскреснуть?       Себастьян сделал глубокий напряжённый вдох. Он по-прежнему выглядел отрешённым от реального мира, но словно чувствовал всё в разы острее, чем раньше, немного успокоившись. Совсем немного.       — Мне кажется… я словно и не умирал. Я упал во мрак, глубокий и беспросветный, и всё время, бродя по нему, словно что-то искал — выбирал сторону. Иногда мне даже казалось, что я слышу тебя, а затем твой голос снова ускользал. Возможно, это был летаргический сон. Но я твёрдо помню ощущение выбора. Если бы я свернул не туда, то не смог бы проснуться.       — Безопасный тип гробов был изобретён, всё же, не зря, — Сиэль нервно хмыкнул. — Однако это скорее редкость, чем данность. И… прости. Мне кажется, мой и без того узкий эмоциональный лимит за эти последние дни был не просто исчерпан, а выеден до язвы, словно кто-то расковырял мою грудь ножом. Я… не скоро смогу адекватно реагировать. Но я рад. Я не просто рад. Не поддаётся описанию всё то, что я испытываю сейчас.       Себастьян невесело усмехнулся, поцеловав его в макушку головы.       — У меня похожее состояние. Апатия, но вместе с тем… странный покой.       — Да, — мгновенно согласился Сиэль. — Абсолютно так, Себастьян. Покой.       Грудь Себастьяна слегка приподнялась от глубокого вдоха — как же было приятно совершать осознанные глотки воздуха — и Сиэль немного повернулся в его сторону. Они слабо улыбнулись друг другу, но, даже так, им всё равно захотелось поцеловаться. В этом жесте не было азарта или пламенной страсти; там толком даже нежности не было, лишь усталость. Тем не менее, после того, как они ещё около минуты касались лиц друг друга губами, словно изучая их заново, им полегчало. Слегка, но даже так, относясь снисходительно к абсолютной неспособности реагировать на всё также живо, как раньше — сейчас это было их общей проблемой — они понемногу лечили раны друг друга, зализывая их, как две побитые собаки.       — Почему ты жив? — это было первым, что Сиэль спросил на абсолютной серьёзности и полностью осознанно, но его расширенный взгляд до сих пор упирался, как клином, в потолок. — Я слышал, что твоя сущность демона была насовсем стёрта из вселенной. То есть в тебе нет того необходимого «зачатка» для жизни.       — Я думал об этом, — в той же интонации ответил ему Себастьян, заворачивая края одеяла Сиэлю под бока и плечи — кажется, это был тот самый инстинкт заботы, которые невозможно искоренить нигде и ни в каких ситуациях. — Мне кажется, я вырастил в себе душу. Иначе как объяснить такой объём магии — у неё должен быть источник. Это произошло лишь под влиянием… моих чувств по отношению к тебе.       Сиэль отвёл немного робкий взгляд в сторону. Но, не зная, что ответить на это, просто погладил Себастьяна по руке. Очень нежно.       — Сейчас магия осталась?       — Нет, — ответил Себастьян. — Больше не чувствую чакровых каналов. Словно как один из органов отшибло.       — А как можно вырастить душу?       — Не знаю… Но у меня есть предположения. Когда энергии слишком много, ей необходимо куда-то деваться, и в конечном итоге она концентрируется во что-то. Ведь любая душа — это такая маленькая, но до крайней степени мощная энергетическая искра. Её невозможно увидеть и ощутить тоже нельзя. По размеру она меньше атома, но когда поглощаешь её, то… — Себастьян резко остановился, нахмурившись. — Не помню. Не помню, что хотел сказать.       — Ты говорил о процессе поглощения души.       — Точно, да. Но… хм, — он поджал губы. — Нет, всё равно не помню. Но в любом случае, ты же помнишь объём моей магии в последние дни войны. Такой уровень энергии действительно способен создать эту самую единицу жизни.       Сиэль задумался, нахмурившись, и странно причмокнул губами.       — Скажи… а почему демоны не могут любить? Это слишком «добрая» сила для вашей природы?       — Не могу сказать так. Ведь и ангелы любить не могут, — вздохнул Себастьян. — Здесь дело не в силах добра или зла. Скорее, в том, что ими не является. Любовь — это не добро и не зло. Это единая комбинация всех возможных сил природы в своей наивысшей концентрации — Добра, Зла, Порядка и Хаоса. Бессмертные существа могут сочетать в себе лишь часть этих сил, но никак не все сразу. На это способен только человек. Потому и магии нет — то же самое, что смешать воедино все краски палитры. Определённого цвета ты не получишь.       — Значит, теперь ты… — Сиэль огладил руку Себастьяна, — такой же, как я?       — Видимо, да, Сиэль, — он пошевелил пальцами с белыми ногтями. — Такой же человек. Мы оба — смертные. Довольно абсурдный исход, но… как же это прекрасно.       Сиэль прикусил губу и зажмурил глаза, чувствуя новую порцию просочившихся слёз, которые в последние часы могли течь по поводу и без от стресса. Это звучало, как самая прекрасная в мире музыка. И он с силой прижался к груди Себастьяна, стиснув зубы. Изнутри распирало, и из-за недостатка энергии это приносило настоящие мучения. Себастьян обнял его голову и зашептал что-то вроде «всё хорошо, Сиэль, хорошо…». Постепенно становилось легче.       Какого же было их удивление, когда в животе Себастьяна вдруг раздался гром с отголосками землетрясения. Сиэль несколько секунд пытался проанализировать то, что услышал, а затем его словно пронзило. Подняв голову, он увидел, что тот сидел с донельзя испуганным выражением лица. Сиэль не стал успокаивать его, мгновенно сорвавшись с кровати.       — Ничего не делай, ничего не трогай и ничего не говори, — быстро протараторил он бледному Себастьяну, попутно натягивая на себя штаны. — Я скоро вернусь. Постарайся не умереть тут во второй раз, пожалуйста, буду благодарен.

***

      Много продуктов в распоряжении у Сиэля не было. Признаться, его даже радовал этот факт, так как готовил он в последний раз едва ли почти полгода назад, как раз в то время, когда жил абсолютно один, неподалёку от городской больницы, в резиденции Анджелины. Неожиданно все ниточки, даже странная загадка её смерти, действительно привели к Себастьяну, но не как к виновнику, а как к одной из центральных фигур всей совокупности обстоятельств. Себастьян заготовил еду специально для него впрок, но, учитывая, что в последние сутки Сиэль питался только сигаретами, в его распоряжении находилась целая индейка, пара луковиц и полкилограмма самой обычной, немного «глазастой» картошки.       Было крайне странно чистить её, нарезать лук и смазывать индейку маслом в помещении, где на стенах в ряд находились полки с внутренностями ныне покойных людей, но это был единственный относительно живой и пригодный для такого ремесла стол. Готовить за письменным в приёмной бюро, среди гробов и в кромешной тьме — им пришлось завесить витрины шторами, чтобы их не беспокоили клиенты Гробовщика — он бы точно не решился.       Руки тряслись. Сиэль только сейчас начал осознавать, что действительно волновался, так как Себастьян никогда не ел приготовленную им стряпню. Возможно, это было неправильно — по крайней мере, по той причине, что Себастьян в принципе человеческую еду ещё никогда не употреблял — но ничего не мог с собой поделать. За неимением специй, он десять раз проверил, что добавил нужное количество соли. И, пожалуй, стал свято верить в примету «пересолил — влюбился», так как чуть не высыпал полбанки — руки постоянно тряслись.       Запихнул индейку Сиэль в крайне страшную и явно позабытую всеми богами печь, но, к неожиданности, сработала она отлично. По готовности продукт вышел крайне сочным; с немного подгоревшими крылышками, правда, но аппетитным. К ней он также решил подать запеченный картофель и лук. Ничего другого не было, но их небольшой стол в мастерской выглядел празднично.       И затем, с безумным волнением, Сиэль стал подниматься наверх, чтобы звать вниз Себастьяна.       Тот занимался лечением некоторых своих ран, которые начинали гноить. Его вид был на удивление приободрённым: он обнаружил, что у него всё же осталась регенерация, в такой же степени, как у обычных людей — об этом свидетельствовали подсохшие в некоторых местах шрамы.       — В общем, я не знаю, насколько тебе понравится это, но… — Сиэль смущённо приоткрыл дверь. Себастьян резко повернул голову в его сторону, отложив на полку смоченный спиртом и немного желтоватый кусок бинта. — Но я предлагаю тебе отметить.       — Что отметить?       — Ну… — Сиэль замялся. — Наше возвращение. Я кое-что сделал. Это ждёт тебя внизу.       Себастьян действительно долго не понимал, о чём шла речь, вплоть до того момента, когда Сиэль вёл его по коридору, постоянно оглядываясь, словно проверяя, как он себя чувствует. Однако как только его ступни коснулись ступеней лестницы…       Запах. Запах еды.       Себастьян застыл как вкопанный.       — Так, вот давай только не сейчас, — Сиэль стал подталкивать его вперёд, и Себастьян всё-таки соизволил пойти, но его шаги были похожи на шествие жертвы фанатиков к алтарю. — Я столько труда в это вложил. А если остынет?       В результате Себастьян был подведён к столу. Убрав руки с его глаз, Сиэль с гордостью и ужасным смущением одновременно продемонстрировал ему аппетитную золотистую тушку птицы. Себастьян продолжал молчать, и Сиэль, как обученный манерам джентльмен, отодвинул перед ним стул — то была простая табуретка — предложив присесть.       — В общем, по тому звуку я понял, что тебя надо покормить. Я понятия не имею, как это переваришь, но лучше попробовать… ведь нельзя же без еды. Ты вроде употреблял жидкости и что-то ещё, поэтому твой желудок должен выдержать. Сколько ты не ел? Пятьсот сорок четыре года?       У Себастьяна был шок.       — Себастьян, не заставляй мне насильно пихать тебе это в рот.       — Извини, я… не понимаю…       Вздохнув, Сиэль понял, что таким образом ничего толком не получится и, демонстративно взяв в руку нож, отрезал на глазах у Себастьяна кусочек, наколов его на вилку. Затем, аккуратно погладив Себастьяна по подбородку, намекнул ему приоткрыть рот.       — Давай… вот так, — он прикусил губу, пристально наблюдая за тем, как Себастьян немного неуверенно причмокивает губами, но затем всё же решается попробовать. — Вот… вот! — тот начал жевать. — Ну как тебе? Вкусно? Чувствуешь что-нибудь?       Себастьян первое время медленно жевал, полностью погрузившись в этот процесс с такой сосредоточенностью, с которой обычно проверяют документы. Но с каждым разом его движения учащались, а рвение усиливалось. И когда, наконец, кусочек был им проглочен, зрачки Себастьяна расширились. С рвением прирождённого хищника он вцепился руками в немного жирную тушу птицы, начиная рвать её на части. Следующие минуты были наполнены страстным, скулящим чавканьем, жеванием, стучанием зубов, рычанием, поскуливаниями, стонами и редким кашлем.       Сиэль в полнейшей прострации смотрел, как Себастьян набивает себе рот. Это выглядело ничуть не эстетично — да и откуда там человеческим манерам взяться у выходца из Баатора, которого в мире людей процесс поедания пищи волновал меньше всего — но он всё равно был заворожен. Сам, при этом, тоже составил ему компанию, но в основном только по поеданию печёного картофеля, не желая отрывать Себастьяна от своей еды — хотя он решился аккуратно оторвать крылышко.       Когда Себастьян закончил, по его щекам текли слёзы.       — Это… — у него заплетался язык. — Было восхитительно… восхитительно…       Сиэль слегка улыбнулся, привстав, и подошёл к нему со спины. Для Себастьяна это был действительно новейший из опытов, и потому он сидел на табуретке в полной прострации, упираясь локтями в стол, так как вот-вот готов был упасть. Его рот был мокрым от слюны и жирным от индейки, но на нём это всё равно смотрелось красиво; правда, Сиэль не был уверен, что захочет это озвучивать, так как не мог понять, прозвучало бы это как комплимент или как оскорбление.       Когда Сиэль осторожно дотронулся до плеч Себастьяна, став массировать их круговыми движениями, тот позволил себе отклониться назад. Всё же его измазанное после трапезы лицо выглядело странным образом очаровательно. Смотрел он на Сиэля расфокусированно и опьянённо.       — С… Сиэль…       — Тихо… — тот обнял его, смущённо прикрыв глаза, услышав, что у Себастьяна только что произошла первая отрыжка. — Тебе нужно это переваривать. Пойдём наверх?       Наверное, будь у них силы на мысли, им было бы непременно приятно осознать, что поднимались они на второй этаж также, как и незадолго до этого: прильнув друг к другу в полуобъятии, бок о бок, но на этот раз чувствуя друг друга лишь кожей, так как одежду Себастьян надеть не успел, а штаны Сиэля были довольно тонкими.

***

      — У тебя на губах остатки соли, — Сиэль медленно облизнул нижнюю губу Себастьяна. Тот задержал дыхание. — Я рад, что ты съел это с таким аппетитом, — продолжил он, отстранившись. Себастьян сделал напряжённый выдох через нос и отвёл взгляд в сторону.       — Это был только четвёртый приём пищи. Спасибо за ту потрясающую индейку. И за луковый суп. А также за варёную картошку с маслом. Ты потрясающе готовишь.       Сиэль почувствовал, что сильно покраснел от таких слов. Себастьян попробовал совсем мало человеческой еды, а продуктов у них было не много — по-прежнему те, что остались. В результате, приходилось обходиться только тем, что находилось под рукой, однако Себастьян был неприхотлив. Совсем. Когда Сиэль просто сварил ему картошку, щедро посолив — любовь всё же сказывалась — Себастьян смотрел на неё, как на Сикстинскую капеллу. А после того, как расправился, полез с поцелуями. Вероятно, это было очередным проявлением стресса, учитывая, что их всё ещё шатало.       — Себастьян… — начал он.       — Да?       — Знаешь, что у нас теперь будет? — Сиэль принялся перебирать его волосы рукой. Себастьян лежал у него на коленях, придерживая живот так, словно процесс пищеварения приносил ему дополнительное удовольствие.       — Понятия не имею.       Дёрнув уголком губы, Сиэль уткнулся подбородком Себастьяну в макушку.       — Ну как это. Я буду учить тебя, как быть человеком. Тебе предстоит многому научиться. Например, подстригать ногти, бриться, сочетать продукты, не дышать под водой… много всего. Нам предстоит очень много работы.       — Справедливости ради, многое из всего этого я уже умею, — тот дёрнул плечом. — Это так странно, Сиэль.       — Что именно?       — Говорить об этом с такой повседневной и естественной интонацией, — Себастьян отвёл взгляд. — Я ведь… такого не происходило раньше. Это словно взломать код галактики. Но удивительно, что с каждым разом повторяя, что я смертный, что я человек, что я дышу воздухом из необходимости, а не из привычки, я испытываю необыкновенную естественность и спокойствие. Будто всё правильно. Будто всё так и должно быть.       — Так и должно быть, — кивнул Сиэль. — Если ты здесь, значит, так и никак иначе. И мне кажется, что ты просто успел внутренне свыкнуться с этой мыслью. Твой организм предчувствовал это перевоплощение раньше тебя. Поэтому ты не сильно удивлён. Ведь ты… уже знал. Всё.       Себастьян, сделав глубокий вдох, нашарил руку Сиэля позади себя, и тот, соединив их пальцы в замок, опустил подбородок на его голову в своего рода объятии. Эта приятная тяжесть поверх черепа не только успокаивала, но и помогала мыслить ясно.       — Я не хотел говорить тебе. Да и никому не хотел… но, возможно, я не пошёл против системы, а это всегда было моей судьбой, не думаешь?       — С чего у тебя такие мысли? — Сиэль стал гладить его по животу, будто стараясь помочь пище лучше усваиваться.       — Моё имя. Ты же помнишь, что при владении именем демона важно лишь правильно произносить его? Его можно написать как угодно, но если вербальное обращение звучит правильно, то контроль неоспорим. В греческом языке есть такое слово, как άνδρας — что дословно переводится как человек мужского пола, мужчина. Изначально я воспринимал это как насмешку над людьми, нося самое «человеческое» имя, которое только может иметь демон, но, как видишь, всё пришло к гораздо большему.       — И что, каждый владеющий греческим наречьем мог взять и спокойно призвать тебя? — усмехнулся Сиэль. — Довольно абсурдно.       — Разумеется, — усмехнулся в ответ Себастьян. — Но, как говорится, знание — сила. А никто из них не знал, что это имя принадлежит именно мне. Поэтому, нет, никто из них не мог.       В ответ на это Сиэль лишь обхватил Себастьяна руками, приятно зажмуриваясь и сжимая губы: его вдруг охватила головокружительная радость, похожая на то ощущение, когда по телу разливается тепло от выпитой рюмки крепкого ликёра.       — Радуешься? — Себастьян бросил лукавый взгляд на него.       — Испытываю удовольствие, — ответил тот. — Приятно чувствовать себя привилегированным. Но я больше не стану произносить это имя, потому что оно принадлежит тому, кого не существует. Ты только Себастьян. Мой родной Себастьян. На этом… всё.       Тот ласково погладил его по руке.       — Что теперь будем делать, Сиэль? У нас ничего не осталось. Ни денег, ни еды, ни дома — сюда наверняка вскоре заявится или налоговая, или Скотланд-Ярд. Гробовщик часто покидал рабочий пост, но не на такое количество времени. Здесь нельзя оставаться.       — Можно попробовать уехать куда-нибудь, — задумчиво предложил Сиэль. — Моё имя в пределах Великобритании, да и в кругах иностранной аристократии, как клеймо позора. Из-за тех слухов, про колледж. Лучше уж считаться пропавшим…       — Можешь назваться Сириусом, как при рождении, — хмыкнул Себастьян. — Не так плохо звучит. Мне по душе.       — Зато мне — нет, — категорично отрезал Сиэль. — Ты, разумеется, мог забыть, но к этому имени у меня такое же отношение, как и у тебя к своему прошлому. Уж лучше просто сменю фамилию. А таких «Сиэлей» в одной лишь Франции прудом пруди.       — На какую?       — Сиэль Михаэлис звучит вполне аристократично, — в его голосе послышалось заметное смущение, особенно после раздавшегося трепетного вздоха Себастьяна. — Назовёмся кузенами и сможем жить вместе. Документы тоже подделать можно… если накопить достаточное количество денег.       — Мне нравится.       — Да, и я думаю, что нам стоит продать моё кольцо.       Доселе лежавший в расслабленном и немного опьяненном состоянии Себастьян резко приподнялся и с тревогой посмотрел на Сиэля. Тот погладил его по плечу, призывая к смирению.       — Это будет правильно, — весь вид Сиэля внушал спокойствие. — Самое ценное, что у нас есть — это мы. Ни больше, ни меньше.       — А мне пришлось продать свой значок дворецкого — самое дорогое, что у меня было из напоминаний о нашей прошлой жизни — чтобы у нас была эта еда. Забавно, правда?       Сиэль, замерев, некоторое время похлопал глазами, а затем вздохнул.       — Не думай об этом. Воспоминания останутся. Я открою магазин игрушек, как давно хотел. А может вообще стану демонологом — тянет меня.       Себастьян прикрыл глаза, сдерживая внутреннюю усмешку. Однако переубеждать Сиэля никогда не было успешной затеей — по уровню настойчивости, стойкости и упрямства тот всегда одерживал превосходство. И он просто положил голову обратно ему на колени, уткнувшись ему в живот лицом. Там было очень тепло. А от тяжести съеденного на душе было хорошо и спокойно.       — Можно доехать до Ливерпуля, их порт специализируется на грузоперевозках — аристократии мало. Оттуда до Ирландии, а потом — куда глаза глядят.       В конечном итоге всё подошло к завершению. Остатки обмундирования, костюмы, схемы тактики боя, простыни и даже бычки от выкуренных сигарет — всё это отправилось в камин, щедро вымочившись в спирте. Никто из них не нуждался в сувенирах — хватило шрамов. Каждый из них в определённый момент жизни мог позволить себе всё, от драгоценностей до оригинального экземпляра «Избиения младенцев» Рубенса, но мир вокруг был слишком велик, чтобы сравнивать чувства, пронесённые сквозь испытания и измерения, с материальными ценностями, воспринимавшимися теперь как бесполезный ворох пыли, не ценнее кусочка брусчатки.       Они знали, что никогда не обретут свободу. Став добровольными узниками самих себя, своего единства и своей любви, они, не желая признаваться в этом друг другу, понимали, что их сущности срослись, как молекулы водорода и кислорода в одной капле дождя. На то были слова Гёте: «Душа человека воде подобна: с неба сошла, к небу взнеслась и снова с неба на землю рвется, вечно меняясь». Единственное, что им оставалось — нырнуть в эти тёмные, беспросветные воды, и попытаться раствориться в них в поиске покоя.       Разгладить волосы, собрать их в хвост, надеть новый пиджак, перчатки; набросить плащ, влезть в недорогие и слегка запылившиеся туфли, оседлать двух вороных коней, а также приобрести напоследок выпуск «Таймс» вместе с парой пачек сигарет, которых на этот раз должно было хватить на неделю. Под размеренный цокот копыт они покидали полуразрушенный Лондон, но не торопились, прощаясь с ним. Сиэль, однако, умудрялся совмещать пребывание в этом созерцательном состоянии с почитыванием газеты; он держал её вместе с уздой, пока в другой руке у него находилась сигарета.       — По Британии прошлась разрушительная серия пожаров, связанная с аномально-сильной грозой, много пострадавших, — Сиэль сделал затяжку, кивнув в сторону Себастьяна, идущего немного впереди, вдоль железной дороги. Тот, обернувшись на него в пол-оборота, улыбнулся, приспустив с головы чёрный капюшон. — Её Величество делает всё возможное, чтобы восстановить нанесённые разрушения, — он перевернул страницу, — а Элизабет выходит замуж за графа Чарльза Фиппса, дворецкого королевы.       — Воодушевлён? — Себастьян улыбнулся шире, заметив, как Сиэль даже бросает на землю сигарету, так как у него заметно приподнялось настроение, а курил он только в моменты, когда всё было по-особенному паршиво. Тот, услышав вопрос, усмехнулся и слегка пришпорил лошадь, чтобы идти с ним шаг в шаг.       — Ещё бы, — он издал вздох облегчения. — Каждый из нас в итоге получил то, что заслужил. Она — любящего мужа, королева — необходимость проявить заботу о жителях Британии, задыхавшихся под её деспотичной рукой, а мы с тобой… то, за что боролись всё это время — друг друга, — Сиэль робко отвёл глаза в сторону простиравшихся перед ними полей, почувствовав, как Себастьян взял его за руку, продолжая вести свою лошадь. — А также, разумеется, этих лошадей. Хорошо, что после хаоса в городе много заброшенных пастбищ. Мы бы отдали за них половину выручки. Ночевать придётся в гостиницах подешевле, если хотим сэкономить.       Несмотря на то, что сейчас было отнюдь не ночное время суток, а небо, обильно покрытое облаками, имело бледный сиренево-голубой оттенок, пейзаж вокруг них был невероятно красивым, скрашиваемый абсолютной пустынностью местности. Солнце также было скрыто от их глаз, позволяя наслаждаться голым, буквально сырым видом естественной природы, не омрачённым ничем, кроме редкого шелеста листвы на деревьях и запаха влажной травы.       — Хочу посетить Италию, — мечтательно вздохнул Себастьян, потеребив руку Сиэля. — Давно там не был. До сих пор помню язык. Возможно, память о нём останется. Однако меня пугают постоянные головные боли. Я до сих пор помню слишком много того, что люди знать не должны. И я не уверен, что это не коснётся других навыков — вместе с памятью о прошлом может быть утеряно много чего иного, дорогого мне.       — Я буду твоей памятью, — крепко взял его за руку Сиэль. — Просто будь рядом со мной. Не оставляй. Никогда.       — Разумеется. А обратное невозможно, — ответил Себастьян. Они находились неподалёку от железнодорожной станции, где, неожиданно, дорогу им загородила девочка.       — Купите апельсины, — та протянула им корзину, — совсем свежие, спелые, мой отец привёз их прямо из Прованса!       Себастьян, поведя бровью, бросил ей пару монет. Спустя полминуты он, продолжая удерживать поводья, чистил апельсин для Сиэля ножом, заботливо стачивая шкурку. Тот наблюдал за ним с нескрываемым интересом.       — Из человеконенавистника ты обратился в такого гуманиста.       — Всё это — твоё разрушительное влияние.       Неожиданно Себастьян не рассчитал силу и порезался. Сиэль с тяжелым видом смотрел, как тот суетливо копается в поисках бинта. Этот порез был лишь очередным. На руках Себастьяна уже было около двадцати шести.       — Представляешь, нашёл у Гробовщика в письменном столе, — решил он разрядить обстановку, выудив из седельной сумки портвейн позднего розлива. — Пей, — Сиэль резко прижал к его губам горлышко бутылки. — Холодает. Не забывай, что теперь ты такое же слабое животное, которое может подхватить простуду или даже умереть от простого заражения.       Они находились в тени деревьев, под навесом заброшенного дома, недалеко от станции Гринфорд, где, судя по разыгравшейся непогоде, им придётся остаться на ночлег. Себастьян сначала сомневался, но потом покорно приоткрыл рот, позволив Сиэлю начать поить его. Тот делал это с особой внимательностью: старался, чтобы Себастьян ничего не терял мимо рта, а также не глотал слишком много. Всё-таки с природой его теперешнего организма, Сиэлю было трудно предсказать, как именно отреагирует на алкоголь его желудок. Но это было явно лучше, чем позволить ему слечь в лихорадке, а запасной одежды у них было мало.       Впоследствии Себастьян сильно зашатался; им пришлось оставить лошадей, надёжно привязав их к толстой ветви дерева, которая росла довольно низко. Через некоторое время взгляд Себастьяна стал расфокусированным, и Сиэль отвёл от его рта бутылку с алкоголем. Затем, осторожно переместившись к полуразвалившейся стене того же дома, они сползли вниз. Себастьян опустил голову ему на плечи и затих. Некоторое время они сидели в полной прострации, передавая друг другу портвейн, и просто слушали размеренный шум только что начавшегося дождя. Сиэль очень крепко обнимал его руками.       — Тебе ещё стоит научиться быть человеком, — тихо прошептал он Себастьяну. — В том числе, регулировать свой психический и эмоциональный фон. Да, сейчас, после минувшей войны, наша психика реагирует на это вполне ожидаемым чувством опустошения, а не желаемой эйфорией. Победа не воспринимается победой, жизнь не имеет ярких красок, а эмоции не могут быть столь же искрящимися. Чтобы исправить это, нам обоим придётся серьёзно заняться своим лечением, — он стал поглаживать его голову. — Сейчас я в ответе за тебя. Ты даже боишься прикуривать… вдруг стал бояться огня.       Себастьян промолчал. Сиэль лишь в очередной раз взялся за портвейн и сделал два больших глотка. После войны они оба чувствовали себя слишком опустошёнными. Вокруг были только безмятежность, темнеющее из-за туч небо и шум дождя, ударяющего каплями по крыше. А также Себастьян в объятиях. В таком положении он готов был просидеть хоть вечность.       — Посетим кладбище твоих родителей? — погладил его по руке Себастьян. — Я подумал, что для тебя это важно. Они ведь твоя семья.       — Там ведь нет их, только эпитафии, — он сжал в ответ его руку и приблизился губами к его уху, чтобы слова были различимы даже в том случае, если говорить их на пороге слышимости. — Вся семья уже рядом со мной.       Себастьян улыбнулся, но его внезапно перекосило. Сильно зажмурив глаза, он завыл и скрючился, чувствуя новый приступ мигрени. Боль усиливалась. Сиэль осторожно прижал его голову к своему животу, принявшись заботливо покачивать её.       — Тш… тш… всё пройдёт, всё утихнет… тш-ш… — он целовал Себастьяна в лоб. И тот закрыл глаза, восприняв это как постигшее его снисхождение свыше.