Инкуб и оборотень - хроники семейной жизни

К нам в отдел пришла проверка. В принципе, ничего экстраординарного. Не знаю уж кто именно и зачем копал под нашего Майка, но гордое звание «руководителя элитного спецподразделения по борьбе с (далее следует долгий перечень, который я лично оттарабанить могу только перед этим перечитав раз пять — не вижу смысла запоминать бюрократическую ерунду)» явно не давало покоя этому кому-то. Как шутил Валера, вся наша «ылитность» заключалась в работе от рассвета до заката (а у некоторых, сидящих в засаде или следящих за подозреваемыми — наоборот) без дополнительных компенсаций и других плюшек, но — некто явно нацелился на лакомый кусок. Среди сотрудников бродили мыслишки, что хотят не лакомый кусок, который на самом деле не сахар, а просто-напросто развалить работу отдела, однако они, подобные мысли, являлись слишком неприятными, мерзенькими даже, как подтухшая колбаса, попахивали как минимум коррупцией в вышних эмпиреях, и веяли тоской. Так что я предпочитала думать о некоем начальственном дураке, не упуская, однако, возможности пособирать приходящие сверху сплетни. Крупиц истины в них оказывалось до обидного мало, так что я периодически алчно посматривала на супруга с целью послать его охмурить секретаршу биг-босса, явно неравнодушную к моему Валере. Охмурить только для выведывания нужных сведений, ни для чего больше. Инкуб же, сотворить подобное — раз плюнуть. Однако муж с ужасом отмахивался от подобных предложений, мотивируя отказ нелюбовью общения с живыми и тем, что он и так анализирует для меня все, что только возможно. Инкуб, не любящий живых — воистину, мне достался по-настоящему бракованный экземпляр, особенно если учесть, что мало кто из его племени желал установить постоянную связь с партнером, а уж устанавливал — по пальцам пересчитать можно. И, честно признаваясь в глубине души, я была счастлива такому «бракованному» мужу. Что не отменяло тяжелых вздохов от невозможности провести разведку и выявить умника, желающего опустить свое сидалище в кресло Майка. Привлекать Анджея, нашего штатного инкуба, к подобным розыскным мероприятиям посредством обольщения секретарши мне казалось некорректным и непрофессиональным. Оставалось печалиться. Ну так вот, проверка. Вестники вышележащих структур с различными поручениями, зачастую нелицеприятного характера, припархивали аки «голуби любви» к нам уже года два как, с регулярной, поначалу даже пугающей периодичностью. Правда иногда эти «голуби» вели себя так, словно до этого сидели не в мирных и сытых кормушках, а на проводах, и их хорошенечко долбануло током перед самым прилетом. Однако, как ни странно, с подобными экземплярами получалось разобраться быстрее, чем с вальяжными, царственными и пушащими хвост. Ведь, в отличие от последних, «долбанутые» хоть что-то понимали в нашей работе. Цели, для которых прислали последнего проверяющего, похожего на гладкую, лощеную крысу, облаченную в серый строгий костюм, тонули во мраке, ибо нам ничего не сообщили. Только приказали всячески содействовать, и, выдавливая эту фразу, Майк страдальчески морщился, вызвав лавину подозрений и нелицеприятных мыслей. Но делать ничего не оставалось, приходилось содействовать. Проверяющий совал свой любопытный, длинный (и это не метафора) нос куда только можно, возникал незримой тенью то там, то тут, заставляя нервно вздрагивать и отмахиваться автоматическим жестом. Большинство выдавало какую-нибудь «охранку» и на этом успокаивалось, но однажды проверяющему не повезло наткнуться на Аниту, находящуюся в не самом лучшем состоянии духа. Так что мы обрели на полдня свободу — пока ведьма снимала свое проклятие в виде немоты, слепоты и обездвиживания. Хвала богам, мы только-только уговорили ведьму сменить прошлое проклятие на более мирное, так что проверяющий оказался первым боевым тестированием личной разработки Аниты, что самое главное — довольно-таки мирной и безобидной. А вот если бы попался ведьме под горячую руку несколько дней назад, то обрел бы уши, копыта, хвост и в добавок к ним — нежно-зеленую окраску из весенних, зеленых листочков, среди которых стыдливо проклевывались крохотные цветочки пуансетии. Оставаясь при этом в антропоморфной форме. На все попытки вызнать причины появления столь оригинального заклинания Анита лишь кривила тонкие губы, поводила черной бровью и предлагала счастливчику опробовать все прелести метаморфозы на себе. После инцидента появление проверяющего вызывало уже не охранный круг и мысленный вопль «Изыди!», а сдавленные смешки — никто не избежал участи хоть раз представить его красавчиком под изначальным вариантом заклинания. Так что посланник высших сфер в атмосфере радости и смеха долго не выдержал, не находя подпитки в виде опасений и страха, и довольно скоро сбежал. Как мы думали. Через несколько дней Валера вернулся домой в мрачном настроении. Подобное являлось из ряда вон выходящим и совершенно не свойственным моему мужу. Как и мгновенная реакция на мое вопросительное выражение лица. — Ты представляешь, — сообщил прошествовавший в зал смурной супруг, устроившись в любимом кресле, — нашему отделу выставили претензию. Несколько секунд тяжелого молчания разожгли мой интерес йольским костром до небес — мало того, что претензия, так еще и муж, всегда философски-наплевательски относившийся к подобном закидонам проверяющих и умеющий тоном занудного педанта довести их до белого каления, ведет себя крайне интригующе. — И? — поторопила я его, усаживаясь на банкетку перед креслом. Нравилось мне его так обозревать — снизу вверх, крайне красивое и эстетичное зрелище получалось. Даже когда рожки отливали недобрым матово-черным ониксом, как сейчас. — В чем она заключается? Валера хмуро посмотрел на меня и выдал ответ, заставивший меня сдавленно закашляться: — Неправильные имена инкубов, работающих в отделе. — Ты серьезно?! — вопль получился тоже сдавленным по одной простой причине — я старалась не смеяться. По меньшей мере, в открытую, чтобы не обидеть. — Нет, ты представляешь! — Валеру как прорвало. — Да, я получал замечания к моей работе, но чтобы такое! Я сочувственно глянула на мужа. Если уж мой перфекционист признал, что его работа не идеальна и могут быть выставлены претензии, то дело швах. Действительно задело. — И что дальше было? — поинтересовалась я, наблюдая за мечущимся по комнате супругом. — Что-что… — тот остановился и вперился в меня темным, давящим взглядом. Я аж поежилась — от мурашек, бодро промаршивавшим по всему телу, похоже, даже с плакатами и выкрикивающими лозунги «Идиотизм не пройдет!», потому как ничем подобным претензию признать было нельзя. Следом за первыми побежали совершенно другие мурашки, явно надушенные афродизиаком, так что пришлось побыстрее сжать сложенные ладони между коленей — успокоиться немножко. — Майк меня вызвал, там был этот… — Валера проглотил прилипшее к проверяющему прозвище «крыса», — и попросил объяснить причины «неправильного имени в ведомости и всех документах, не соответствующих персональным данным». Ой, что сейчас бууудет… — Он в школе не учился, что ли? — со скепсисом поинтересовалась я у супруга. — Все же знают, что настоящее имя инкуба не озвучивается ни при каких обстоятельствах, кроме единственного. А в школе всяким недоу…мевающим разъясняют причину. — Ага, — Валера, наконец, ослабил узел галстука — хороший признак. — Но, как оказалось, недавно приняли циркуляр, согласно которому полное имя не только должно вписываться в формуляры, но и произноситься при представлении в официальных ситуациях. Вот к этому и выставили претензию. — Ой, мамочки… — ошарашенно пробормотала я в попытках представить весь объем последствий и готовая подхватить плакатики и лозунг у прошедших первыми мурашек.  — Угу, — согласно кивнул муж. — Я не знаю, кто, как и при каких обстоятельствах принял подобный документ, и как Комитет его пропустил. Не иначе как все находились в состоянии временного помешательства. Комитетом по-простому называли организацию, назначение которой было присматривать за соблюдением прав всех рас и отсутствии межрасового ущемления. Ну и во избежание таких вот законодательных актов. — И что дальше было? — опасливо поинтересовалась я. — Что-что… — буркнул Валера. — Этот… не слишком умный человек заявил, что я должен выполнять все предписания циркуляра, иначе проверка не будет считаться пройденной, и попросил представиться. Я уткнулась в колени и начала хихикать. — Тебе смешно! — обиженный супруг, скорбно взирающий на меня, вызывал только одно чувство — умиление. — До какого слога дошел? — я подняла голову, с трудом давя смех. Рожки все еще оставались темными, но уже не переливались тьмой, словно отражение предвечного, с плавающими в изначальном океане хтоническими чудовищами — муж начал успокаиваться. — До двадцать пятого. — Ничего себе! — поразилась я стойкости крысоподобного посланца самых страшных и ужасных сил во вселенной — глупости и ограниченности. И добавила с сочувствием: — Майка хоть попросил выйти? — Он сам уши заткнул. Я взвыла, представив картинку, до которой далеко всяким алисовским сумасшедшим чаепитиям, и вновь уткнулась в колени. Полное имя инкуба включает в себя имена предков. Не всех, иначе бы его просто невозможно было выговорить. Только самых уважаемых — в их среде, конечно. Но как-то так исторически сложилось, что все уважаемые инкубы и суккубы заключали между собой браки или временные союзы с целью рождения детей с такими же или усиленными способностями. Что логично — все хотят, чтобы их дети получали самое лучшее. А Валера происходил из очень, очень уважаемой семьи. Так что имя у него состояло из пятидесяти одного слога. Сокращенный вариант имени. Все бы ничего, но… Но каждый произнесенный слог истинного имени усиливал способности (потому во времена старых войн инкубам в обязательном порядке затыкали рты, а то и резали языки). Так что после двадцать пятого слога наш проверяющий должен был постичь как минимум дзен, возникающий после пика наслаждения, как изящно выражаются в любовных романах. Даже с учетом, что основная сила инкуба заточена на воздействие на женщин. — Тебе весело… — еще больше разобиделся супруг. — Да! — я подскочила с места и обняла его за шею, ласково целуя. — Сейчас и тебе будет.