У кого восемь щупалец и кому нельзя пирог?

В обратном процессе боль очень похожа на ту, что была в первый раз. Дин старательно пытается отвлечься от неё, в отчаянии начав размышлять об интересных философских вопросах, которые подняло его маленькое приключение; например, вернувшееся тело будет точно таким же, как и прежнее? Языческая магия, конечно, сильная, но он же буквально заново отращивает кости, мышцы и прочие отсутствовавшие части тела, а значит, к нему снова может вернуться девственность. Хех. В конце концов боль начинает растворяться, её устойчивая пульсация в мозгу отпускает разум Дина; наконец всё заканчивается, и он снова может открыть глаза. К несчастью, он обнаруживает себя замотанным в нечто волнистое, мягкое и пахнущее как забытый на солнце пластик. Дин толкает это, после чего осознаёт, что он толкает пальцами, и тратит пару секунд, разминая пальцы и любуясь ими. Ему всё ещё мало чего видно, кроме савана, но где-то над головой предположительно источник света. — Твою мать, — ругается Дин. Благоприятный способ окрестить свежевоссозданный рот. — Да что за нахер. — Ты очнулся! — слышится восклицание Сэма где-то поблизости. — Ты в... в каком-то коконе, мы не были уверен, можно ли его трогать, вдруг это повлияет на восстановление твоего... — Да-да, просто вырежи меня отсюда, — перебивает Дин. — Что если ты ещё не закончил превращение? Ты уверен, что все твои... — Сейчас, Сэм! — Он слышит тяжёлый вздох, а затем щелчок открытого ножа. — Меня им не тыкни. Начни с угла. Скорей всего Сэм прорезает выход не более десяти минут, но после всех этих беспалых дней Дину кажется, словно проходит несколько часов. Но наконец-то Дину удаётся просунуть голову в прорезь сквозь слои неважно-что-это-он-не-будет-об-этом-думать, и он через рот делает глубокий вдох, прогоняет воздух через лёгкие и обратно выдыхает. То, что нужно. Сэм присаживается рядом. — Дин, ты как прекрасная бабочка. — Прекрасная бабочка очень благодарна,— объявляет Дин и стискивает брата в объятиях. Он снова правильного размера и роста, а значит, Сэм лишь чуть больший гигантор, чем он сам, и у Дина есть нос, рот, руки и — он замирает и оглядывает себя — всё остальное, просто фантастика. — Как долго я был в отключке? Сэм, стряхивая с рубашки кусочки после Дина, отвечает: — Дня два. — В этот раз тебя не выворачивает. — Дин хмурится. — Ты сделал фотки? — Нет, конечно нет, — отвечает Сэм. — Кевин сделал. В научных целях. Если не считать отвратительного кокона, из которого выполз Дин, то его спальня выглядит как прежде. Дин садится и вытягивает руки, и испытывает лёгкое разочарование, почувствовав, что стон в правом боку никуда не делся после перерождения номер... какое по счёту? Боже. — Ладно, это было весело, а сейчас я пойду в душ, — говорит Дин. — Где Кас? Сэм запихивает кокон Дина в чистый пластиковый мешок. — Где-то. В груди на секунду колет. Кас был здесь, когда Дин очнулся восьмиконечным, и был с ним всё это время. И было логично, чтобы он и сейчас был здесь, желая убедиться, что превращение прошло успешно и Дин в порядке, потому что всегда есть вероятность, что что-то может пойти неправильно, и если Кас это пропустит, то потом будет дико жалеть. — О, — говорит Дин. — Он пошёл гулять? — Хм-м? Не знаю, может быть. — Он пошёл с Кевином? Или с Элли? Он вернётся? Сэм останавливается и окидывает Дина странным взглядом. — О чём ты говоришь? — Я не знаю, — отвечает Дин. — Это отвратительно, мне нужно в душ. Дай полотенце. — Я заставил Каса пойти что-нибудь съесть, — медленно произносит Сэм. — Он иногда про это забывает, ты же знаешь его. Он не бросил тебя, ничего подобного. — О, — расслабляется Дин. — Парень слишком много беспокоится. Я знал, что всё пройдёт благополучно. — Ага, ладно. — И что это должно означать? — Это должно означать: «Ага, ладно», — нейтральным тоном повторяет Сэм. — И ты правда отвратительно выглядишь, тебе действительно пора в душ. Дин заверяет себя, что это эффект осьминога. Близость, что была между ним-осьминогом и Касом, сохранилась после превращения и теперь ощущается, как фантомные руки, которыми он пытается схватить что-нибудь, но больше не может. Просто он привык, что Кас всё время был под боком, как живой костыль, а теперь ему надо самому встать на слегка трясущиеся ноги и бегом метнуться в душ отдраить себя, вновь став независимым человеком. Дин задерживается в душе дольше необходимого, в основном желая перепроверить чудо, коим является живое человеческое тело. Он старательно смывает последние пару дней, всю клаустрофобию, беспомощность и вкус морепродуктов, которые он теперь минимум пару месяцев будет избегать. А чистить зубы это почти оргазм. Кас уже ждёт его в коридоре — должно быть, его позвал Сэм, — и его лицо при виде Дина освещает радость. — Хорошо, — говорит Кас. Когда он медленно оглядывает его сверху вниз, Дин чувствует покалывания от смущения. Кас просто проверяет, что всё в порядке, вот и всё, это очень даже понятно. — Ты лучше себя чувствуешь? — Да, замечательно, — Дин улыбается ему, радуясь возможности растянуть мышцы лица, которые теперь двигаются так, как им положено. Он разминает челюсть, хихикнув от того, как охренеть приятно это ощущается, и Кас улыбается вместе с ним. — Теперь всю эту странную хрень можно оставить в прошлом. — Возможно, тебе стоит не перенапрягаться следующие пару дней. Пока ты обратно не освоишься. — Да, как будто это получится, — хмурится Дин. Кас начинает идти, и Дин быстро нагоняет его. — Есть какое дело, требующее внимания? — Даже если бы было, я бы тебе не сказал, — сухо говорит Кас. — Но у нас есть для тебя еда, так что это будет твоим заданием. — О, слава богу, — стонет Дин. — Что-нибудь без... — Никаких морепродуктов, да. — Когда Кас смотрит на Дина, взгляд у него тёплый. — Еда на кухне. Кас составляет ему компанию. Еда просто потрясающая — не только по вкусу и текстуре, но и по тому, как она движется у него во рту, между зубами и вниз по горлу — всё это удивительно. Кас рассказывает, что как только стало известно, что Дин прошёл опасную стадию, то они съездили в город, и признаёт, что еда не так хороша, как её умеет готовить Дин, но они пока довольствуются тем, что есть. — Там есть ещё, — обещает Кас. — Не обязательно сразу всё в себя запихивать. Кас относит их тарелки в раковину, а Дин слегка хмурится. Еда отличная и иметь противостоящие пальцы отлично, но он всё равно чувствует себя чего-то лишённым. Неполным. Не испытывает должного облегчения. Дин всё ещё чувствует себя разъединённым, словно он всё ещё не настоящий, и это крайне глупое чувство, учитывая, что он стоит на земле обеими ногами. Не то чтобы Дин неблагодарен. Он невероятно благодарен; теперь, вернув свой прежний рост и возможность кататься на американских горках для больших мальчиков, он может оглянуться на прошедшие дни и осознать, как сильно ему помогло присутствие Каса, на которого он мог положиться. Что забавно, ведь обычно манеры Каса оставляют желать лучшего, но в последние пару дней он был, ну, он был великолепен. Если существует в мире способ выразить признательность, не выглядя при этом придурком, то Дин бы очень хотел его знать. Он вернул свой грёбаный голос, но всё, что он может сделать, это просто сидеть и наблюдать за движением плеч и рук Каса, вспоминая ощущения, когда он взбирался по этим самым рукам и плечам, чувствуя под щупальцами сокращения и твёрдость мышц. Дин беспокойно сжимает пальцами пустой воздух. — Пирог в духовке, — говорит Кас через плечо. — Он должен быть ещё тёплым. — Эй, Кас. Кас поворачивается: — Да? Дин встаёт. — Просто, эм. Ну, эм. Последние дни, они были. Эм. — Пожалуйста, — легко произносит Кас. Он улыбается, и эта улыбка замечательная, одна из лучших улыбок Каса. Но затем он отворачивается и берёт мочалку вытереть руки, а у Дина в руках всё так же пусто. Кас больше не будет его касаться. Не так, как он касался Дина последние пару дней и позволял тому касаться себя. Больше не будет потягивания его за щупальце, ощущения руки у него на затылке и того, как Кас почти рассеянно рисовал круги пальцем, неосознанно касаясь нужных точек. Щупальца по-своему были клёвые, но это — его родное тело, которое Дин знает, понимает и ценит. А Кас обычно не проявляет в открытую эмоции. Вернее, Дин думал, что Кас не из таких, пока не оказалось, что он как раз из таких, любящих прикосновения, но только при крайне особых обстоятельствах, которые, как Дин очень надеется, никогда не повторятся. Есть в этом нечто жалкое. — Эй, — говорит он снова. Это, можно сказать, предупреждение, потому что Дин сейчас направляется к Касу, медленно шаг за шагом, пока у Каса в глазах не вспыхивает понимание, и Дин скользит руками под его руки и притягивает к себе. Кас предсказуемо напряжён, но Дину нужно это — это огромное многослойное спасибо. Спасибо за всё, что Дин не сказал вслух и не дал сказать Касу, и за всё, что Дин пропустил и теперь постарается больше не пропускать. Затем Кас отвечает. Он смещается в объятиях Дина и прижимает одну руку к его спине, а другую к его плечу. Дин облегчённо выдыхает, не зная, когда успел задержать дыхание. Кас поддерживал Дина, когда тот был озадачен и испуган, так что, возможно, он поймёт, что это не только для Дина — это для них обоих. Дину нужно перебороть себя и на самом деле сказать что-нибудь. — Что за кошмары тебе снятся? — спрашивает он. Кас напрягается, это едва заметно, и если бы Дин стоял на другом конце комнаты, то скорей всего не заметил бы. (Дин многое пропускал.) — Ничего важного, — говорит Кас. — Просто какие-то формы. Неразличимые не геометрические формы. Тени и... давление. Трудно объяснить. — Должно быть, ты испугался, когда это случилось в первый раз, — предполагает Дин. Он ожидает, что Кас с лёгким пренебрежением рассмеётся, но вместо этого тот чуть опускает голову, утыкаясь подбородком в плечо Дину. Это ответ «да». Конечно, Дину понадобилось много времени заметить то, что должно было быть очевидным: Кас осьминог. Не в буквальном смысле, но за пару дней Дин понял, каково это оказаться в чужом теле, с неправильными частями тела, неправильного размера и без голоса, и, боже правый, именно это теперь жизнь Каса. Дин ведь даже не представляет, как Кас по-настоящему выглядел, каким у него был голос или сколько конечностей у него было. Всё, что Дин знает, это осьминога. Конечно, вслух Кас не жалуется. Кас часто бывает сварливым, но только из-за мелочей; Дин никогда не слышал, чтобы Кас говорил, как сильно ненавидит быть в теле человека, как сильно сожалеет, что истратил благодать на исцеление Сэма после фиаско с Испытаниями, или что вся эта мирская забота о себе — пустая трата времени. Кас признался однажды, когда Дину в первый раз удалось по-настоящему напоить его, что, будь у него возможность, он бы всё равно ничего не поменял, и Дин успокаивает себя этим. Дин хотел бы верить, что именно он причина того, почему Каса устраивает, как повернулась его жизнь. И всё же... Кас считает себя гостем в бункере. Кас не всегда просит, когда чего-то хочет. Дин жил с парнем под одной крышей и всё же понятия не имел, что у Каса завелись привычки и пристрастия, что он изолировал у себя в комнате небольшую кучку конфет, потому что считает, что Сэм таскал его заначку. Возможно, скоро Элли научит Каса водить, и это вложит ему в руку метафорические ключи свалить из жизни Дина. Очень глупо и эгоистично оценивать так чьи-либо выборы в жизни, но так уж получилось, что Дин глупый и эгоистичный. Они до сих пор обнимаются. Будь на месте Каса кто-то другой, то он бы заметил, что это не нормально, но Кас не кто-то другой. Он просто Кас, и это самый долгий срок, на который он задерживался, не упархивая. Возможно, Дину понадобилось столько времени на осознание, потому что он всё ждал завершения, ведь всё хорошее рано или поздно заканчивается, а значит, несомненно однажды Кас проснётся и поймёт, что в мире есть гораздо более интересные и стоящие вещи, которыми он мог бы заняться, вместо того чтобы торчать рядом с ходячей катастрофой по имени Винчестеры. Но Дин и не представлял, что Кас воспринимает себя как гостя в бункере. (В жизни Дина.) Но ведь и Дин не давал ему особых причин начать думать иначе, верно? Когда Дин, наконец, двигается, то планирует просто разделиться. Но плечи запутаны, у локтей смехотворно ограниченное пространство для манёвра, и когда Кас чуть отклоняет голову, нахмурившись, пытаясь понять, что Дин делает, то по какой-то причине Дин опускает взгляд прямо на полные губы, которые так часто поджимают, когда ими следует улыбаться. И они целуются. Это было совсем не запланировано, но внезапно на кухню обрушивается эпидемия поцелуев, и именно Дин ею заражается. Самое странное то, что он помнит, как двинулся к губам Каса, но без понятия, почему его тело сочло это хорошей идеей. Потому что идею нельзя назвать хорошей. Дин отодвигается, готовый сказать, что это была плохая идея, но язык не слушается, поэтому всё, что он выдаёт, это бесполезное: «Э». Но Кас же — нихрена себе. У него широко раскрыты глаза и потрясённый взгляд. Более того, Кас выглядит, блядь, в полном восторге. Дин никогда не видел его таким счастливым — и вот что ему теперь делать? Дин ведь даже не представлял, что Кас может так выглядеть, он никогда не был таким восхитительным, и с каких это пор он стал восхитительным? Кас — это просто Кас; все годы их дружбы, товарищества и предательства бросают вызов всему, что Дин знал о себе и о том, чего хочет, а Дин ведь даже не собирался целовать его. Дин осознаёт, что паникует. Осознав, что паникует, он также осознаёт, что улыбка Каса погасла в нечто более вежливое, более нормальное, и Кас медленно распутывает их руки. Да, это пугает. Но ещё больше пугает то, что Кас отстраняется. — Только две руки, — слабо оправдывается Дин. Он вцепляется в рубашку Каса, удерживая его на месте. — Нужно к этому привыкнуть. — Хорошо, — тихо произносит Кас. Он всё ещё смотрит Дину прямо в глаза, но Дин буквально может увидеть, как тот мысленно отступает за стену, и понимание того, как сильно Дин этого не хочет, как обухом по голове ударяет. Может быть, всё это время он видел эту стену и не понимал, что это такое или как это преодолеть. Теперь он знает. Следующий поцелуй случается уже намеренно. Дин обхватывает ладонью Каса за подбородок, просто чтобы тот понял, что Дин серьёзен. Кас — недостающий паззл в жизни Дина, и после всей случившейся в его жизни хрени Дин заслуживает чего-то хорошего. И у этого хорошего есть потенциал быть таким хорошим, что просто фантастика, и, возможно, именно поэтому Дин так долго этого боялся. — Ты осознаешь? — выдыхает Дин Касу в губы, прижавшись виском к виску. — Ты понимаешь? Кас медленно кивает. Возможно, он тоже путешествует по реке памяти, возвращаясь по пути их побед и поражений и той необъяснимой связи, которая продолжала сводить их вместе, даже когда они готовы были рычать друг на друга. Они пережили всё это и смогли выбраться, а это должно что-то значить. Это точно что-то значит. Наконец Кас произносит: — Я никуда не собираюсь. — Хорошо, — отвечает Дин. — Ты, — Кас замолкает облизать губы, жест почти нервный, — ты тоже нужен мне. — Чертовски верно, — быстро говорит Дин, хотя его отвлекает барабанное соло в грудной клетке. А ещё отвлекает то, как Кас снова улыбается, неуверенно и с надеждой, и до Дина запоздало доходит, что Кас, вероятно, боится так же сильно, как и он. Но вместе они во всём разберутся. И, если желаете, вините во всём осьминожье проклятье.