Правило для исключения

Уже практически стемнело, когда Мэтью закончил возиться с чертежом. Последние лучи, заглядывающие в окошко под самым потолком, скупо освещали зачехлённую мебель и коробки со старыми вещами, которые кто-то когда-то сложил до лучших времён и так благополучно позабыл о них. Тени выбрались из-за своих пыльных углов и подползи вплотную к рисунку, не решаясь, впрочем, перейти меловой круг – тонкие хрупкие язычки пламени их явно нервировали. Момент со свечами Уильямсу особенно нравился: холодные прикосновения сквозняка, казалось, пробирались под кожу, заставляя невольно ёжится, а огонь, пусть и такой слабый, всё равно ассоциировался с теплом. Мэтью прекрасно понимал, что ведёт себя глупо, что магии на самом деле не существует, но странное волнение в душе никак не отпускало. Он испытывал подобное чувство только несколько раз за всю свою жизнь: в груди всё замирало, как перед прыжком с огромной высоты, дышать становилось вдруг невообразимо трудно. Последний раз он ощущал подобное полгода назад, и, помнится, тогда он даже не нашёл в себе сил досидеть до конца занятий и сбежал домой. А вечером того же дня папа сказал, что они с Артуром расстаются. Мэтью вдруг отвлёкся от начертания схемы рисунка и поднял взгляд к потолку. Снаружи ощутимо потемнело, и это особенно остро чувствовалось здесь, в подвале. Вместе с наступившими сумерками похолодало. Перед глазами почему-то встало лицо Артура в те минуты, когда отец объяснялся, что они должны разойтись; кривая, чуть снисходительная улыбка, спокойный, но по-прежнему цепкий взгляд, от которого у Мэтью внутри всё сворачивалось в тугой узел. Он смутно помнил, о чём говорил отец, только его интонацию – спокойную, размеренную, как будто бы немного виноватую, но абсолютно бессильную против всепоглощающего презрения в зелёных глазах. Уильямс тряхнул головой, отгоняя нахлынувшие воспоминания. Что-то случится, но ведь не обязательно это будет что-то плохое. Когда-то, ещё до того, как отец ушёл, а Альфред уехал учиться в другой город, Артур коллекционировал всякие магические "цацки". Ритуальные кинжалы, старые трактаты о магии, крошечные фигурки языческих божков... и главное, скептиком-то он был каких поискать, но ведь всё равно тянуло на мистику. Сейчас это увлечение сошло на нет, и Мэтью залезал протирать пыль в эти коробки просто для того, чтобы лишний раз насладиться воспоминаниями из детства. Как результат: мел, свечи, пентаграмма... Эта запись отличалась от всех прочих: никакой латыни и непонятных иероглифов, обычный набросок, сделанный на засаленном клочке бумаги, и одна короткая запись: "Желание его узреть, куда надёжней заклинаний..." Уильямс осторожно опустился на колени. Этот жест не носил в себе какого-то особого сокровенного смысла, просто ноги затекли сидеть на корточках. Сквозь неплотную ткань штанов ощущалось холодное прикосновение бетона. Наверное, нужно было что-то сказать или что-то сделать, но интуиция упорно молчала. – Кто бы вы ни были, отзовитесь, пожалуйста… – Мэтью вдруг смутился и осторожно добавил, – если вы, конечно, не заняты. Язычки пламени насмешливо дрогнули. Уильямс рассеянно улыбнулся: действительно смешно… а ещё немного унизительно. Что подумали бы о семнадцатилетнем парне, застукав его за призывом демона? Стыдно-то как. Мэтью ещё раз внимательно посмотрел на рисунок, жалея, что такой труд придётся смывать, как вдруг резкий звук заставил насторожиться. Зашуршала галька под колёсами заезжающей во двор машины. Сердце испугано сжалось, и руки, словно на рефлексах, принялись торопливо гасить свечи; прибрать за собой Уильямс всё равно не успевал, оставалось надеяться, что до завтра не заметят. Когда, тихо щёлкнув замком, отворилась входная дверь, Мэтью уже был в прихожей. – С возвращением. Как прошёл день? Артур в знак приветствия только сухо кивнул, мол, «как всегда». Небрежно бросив на столешницу жалобно звякнувшие ключи, он принялся стягивать чёрные кожаные перчатки, словно бы даже не замечая, что от него всё ещё ждут ответа. И только когда пальто оказалось повешенным, а идеально вычищенные ботинки были уложены в шкафчик для обуви, Артур всё-таки соизволил заметить Мэтью; правда, как показалось тому, не без видимого удивления, будто задаваясь вопросом «почему ты ещё не ушёл?» – Третий день каникул, а уже выглядишь уставшим от них, – наконец, проговорил он, неодобрительно покачав головой. Это можно было бы счесть за обычную английскую манеру ворчать по пустякам, но Мэтью вдруг отчётливо ощутил повисшее в воздухе: "...Альфред бы не стал сутками напролёт сидеть дома". – Есть немного, – с большим трудом удалось проглотить образовавшийся в горле ком. – А я на ужин приготовил фаршированного кролика. – Здорово. "Любимое блюдо Франциска, и почему я не удивлён?.." – Ты извини... – Мэтью замялся, – я что-то успел устать... поужинаешь без меня, ладно? – Что-то случилось? – Нет, просто поздно уже... Приятных сновидений.

***

На самом деле спать ещё не хотелось, и Артур это, наверное, почувствовал, потому что человеком он был до той степени проницательным, что у Мэтью иногда возникала какая-то глупая ассоциация с рентгеном: ему было невозможно врать. Насмешливый, холодный, резкий во всём, кажется, даже в собственной апатичности. Артур был тем, кем нельзя было не восхищаться, и Уильямс даже не пытался подавлять в себе это чувство. Другое дело, что от того ещё больнее было ощущать его презрение, его чуткий взгляд, иногда словно бы случайно застывающий на лице и вопрошающий «а есть ли граница твоей ограниченности?» Заперевшись в собственной комнате, Мэтью не стал включать свет и просто рухнул, не раздеваясь, на кровать. В голове было как-то до противного пусто. Если бы у него хватило смелости, он бы непременно попытался заговорить за ужином о какой-нибудь из книг, состоявших в личной библиотеке Кёркленда, просто потому что до ужаса интересно было узнать его мнение. Но смелость, откуда бы ей взяться? Уильямс повернулся на бок и упёрся бессмысленным взглядом в яркий плакат на противоположной стене. В темноте он казался каким-то зловещим, и незнакомый мужчина в ковбойской шляпе чем-то отдалённо напоминал Фредди Крюгера, разве что когтей не хватало, но при большой фантазии, много ли надо? По ночам Мэтью обещал себе снять этот плакат, и каждый раз засыпая с этой мыслью, на утро он этого не делал. Просто потому что от Альфреда в доме ничего больше не осталось. В том месте, где раньше стояла кровать брата, в конце концов, оказалось громоздкое кресло, которое едва-едва смогли пропихнуть в дверной проём. Сейчас вещи на нем были столь причудливо разбросаны, что в темноте казалось, будто бы на нём сидел человек. Мэтью едва улыбнулся сам себе: будь он помладше, непременно бы испугался. Отсвет уличного фонаря рисовал изгиб локтя, широкий рукав, запястье и кисть, лениво свисающую с подлокотника. Уильямс ощутил, как по спине прошлась волна мурашек: длинные, как у пианиста, пальцы выглядели слишком правдоподобно, чтобы их можно было списать на игру воображения. К самому основанию профиль дивана изменял своим привычным формам: носок ботинка, начищенный так, что ловил на себе слабый блик уличного света при всём желании нельзя было перепутать с собственной потёртой кроссовкой. Первая мысль была выскочить за дверь и стремглав броситься вниз по лестнице. Плевать на то, что подумает Артур, когда окажется при свете, что кресло на самом деле пустое: сейчас нужно было выбраться из комнаты, но тело от ужаса перестало слушаться. Если предположить, что какой-то посторонний человек забрался в дом, когда он, Мэтью, возился с этим глупым ритуалом в подвале? Уильямс зажмурил глаза: это всё бред. Если бы кто-то проник во двор и принялся вскрывать дверной замок, то из подвала его было бы слышно: подвальное окошко выходило на ту же сторону, что и крыльцо. Окна на первом этаже все были закрыты, потому что Артур ненавидел просыпаться под утро от сквозняка, а Уильямс их не открывал, соответственно – через окно тоже сомнительный вариант. Немного успокоившись, Мэтью осторожно приоткрыл глаза: кресло стояло пустое, и свет фонаря мягко окутывал его привычный профиль. «Хорошо, что я не побежал к Артуру. Смеяться бы он надо мной не стал, но вот подумать, что я ко всему прочему ещё и идиот – запросто!» Устало переведя глаза к потолку, Уильямс внезапно столкнулся с чужим взглядом. Возвышающийся силуэт выглядел до непроглядности чёрным, только зрачки холодно блестели в темноте, отражая мутный свет. Не было слышно ни его дыхания, ни того, как он подошёл и сел на кровать. Половица не скрипнула, не зашуршало придавленное покрывало. Мэтью хотел закричать, но лёгкие почему-то свело судорогой. Не то, чтобы закричать – сделать вдох не получилось, и из горла вырвался только какой-то невнятный всхлип. Оставалось зажмуриться и как мантру повторять про себя: «я сплю, я сплю, я сплю!..» Человек наклонился чуть ниже. Дыхания его по-прежнему не было слышно, но теперь Мэтью ощущал, как колышется воздух возле его лица. – Вы кто? Получилось совсем тихо и едва разборчиво, но, судя по тому, как разочарованно вздохнула темнота, его услышали. Это был первый звук, по которому Уильямс мог бы определить чужое присутствие, и от того он напугал ещё больше, словно до конца доводя черту между реальностью и кошмаром. – Ты же хотел меня увидеть, тогда зачем спрашиваешь? Человек поднялся. В эту секунду он был более чем реальным: пружины кровати, расправляясь, жалобно заскрипели. Голос его холодный и немного простуженный заставил Мэтью зябко поёжиться. – Ты призвал меня вечером минувших суток, я не прав? Уильямс заворожено кивнул. Сознание с трудом пробивалось к мысли, что, может быть… возможно, ну, то есть, существует определённая вероятность… что этот мужчина как-то связан с ритуалом. – Правила знаешь? Не дождавшись ответа, мужчина тихонько хмыкнул и скучающим голосом пояснил: – Заключаешь контракт на абсолютно любое желание, осуществимое в рамках этой вселенной. В обмен на него ты отдаёшь мне свою душу на ближайшую вечность. – Приблизившись к креслу, он вновь расслабленно опустился в него. – Вопросы? – «Ближайшая вечность» это сколько? – осторожно полюбопытствовал Мэтью. – «Вечность» означает «навсегда». Но слово «ближайшая», как правило, неплохо утешает клиентов. Странным образом Уильямс поверил всему и сразу. Было как-то неловко и несвоевременно думать, что будь на его месте отец или Артур, Альфред или, например, любой другой мальчик с улицы, этот мужчина говорил бы им то же самое, ничуть не изменяя себе в голосе и с тем же непоколебимым спокойствием. – А вы сильно рассердитесь, если окажется, что я побеспокоил вас напрасно, и у меня на самом деле нет никакого заветного желания? Против ожидания, гость отрицательно покачал головой, и Мэтью, хотя и с трудом, но уловил в темноте это движение. – Ничуть. Но лучше всё-таки подумай. Если бы тебе на самом деле ничего не требовалось, я бы и не откликнулся на твой призыв. – Нет, правда… у меня в этой жизни абсолютно всё есть! Мужчина рассмеялся. Совсем негромко, словно подозревая, что они в доме не одни, но от того ничуть не менее сдержанно. Будто бы в том, что он услышал, была действительно стоящая шутка. Поднявшись, он подошёл к окну. Уильямс невольно поразился, как странно сочетаются в этой фигуре плавность движений и их стремительность, а в голосе – спокойная уверенность с насмешкой. Сплошное ходячее противоречие. – Сколько писем за этот год прислал тебе брат? – Простите?.. – Два. В следующем не будет и их. В лучшем случае, он позвонит на рождество, будучи уже крепко за пределами трезвости и в компании галдящих друзей, которые своими воплями будут не давать тебе расслышать его сбивчивые неискренние пожелания. – Но… – Но это можно исправить! – мужчина развернулся, позволив фонарю на мгновение осветить мягкий контур его лица. – Совсем крошечный пакетик героина, стечением обстоятельств оказавшийся в нужное время в его вещах, разрешит твоё одиночество. Твоего брата исключат, и ему ничего другого не останется, как вернуться домой, к тебе. – Нет, – слова почему-то давались с трудом, – я не хочу ломать ему жизнь. – Не ломать… просто чуть-чуть отредактировать. Хотя… впрочем, ладно. Что этот Альфред? Он всё время отвлекал на себя внимание. Именно поэтому ты даже в собственной семье чувствуешь себя таким одиноким. И этот мужчина, укладывающийся сейчас спать на первом этаже, даже он видит тебя только лишь как жалкую копию твоего брата. Если бы Альфреда вдруг не стало, если бы, например, у чёрного джипа, который каждый день паркуется напротив его университета, вдруг отказали тормоза… – Прекратите, пожалуйста, – Мэтью почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы. – Артур был бы, конечно, ужасно подавлен в первое время, – тихо продолжил гость, как будто бы разговаривая сам с собой, – но потом он бы заметил, что вам нравятся одни и те же книги, что ты, хотя и тише, зато умнее своего брата, и разбираешься в английской музыке… – Хватит! – Ладно-ладно, – демон примирительно поднял ладони вверх, словно они играли, и он только что сдался, – не будем об Артуре. Поговорим о втором твоём родителе, ты ведь не против? Знал бы ты, как он сейчас несчастен… должно быть, уже проклинает тот момент, когда связался с этой женщиной. Да, он совершенно не желал рождения этого ребёнка, и если бы не его порядочность, никогда бы не женился на ней… Мэтью подавленно молчал. Сил протестовать уже не было. – Она отняла его у тебя, – сухо проинформировал гость, словно перечёркивая всю ту мечтательность, с которой рассуждал до этого, – а ещё эта стерва считает себя самым несчастным существом на планете. Когда Франциск уходит на работу, она по несколько часов ненавидящим взглядом смотрит в кроватку собственного ребёнка, который своим рождением поставил крест на её карьере фотомодели. И если бы только не антидепрессанты… о, если бы только таблетки закончились на день раньше, то бедной Молли страданий минут на пять, не больше. Я, между прочим, уверяю тебя, всегда считал смерть от утопления в ванной одной из самых безболезненных, тем более что в шесть месяцев у ребёнка ещё нет страха перед смертью… – И папа бы вернулся? – Мэтью облизал пересохшие губы. Демон ничего не ответил. Наверное, это было очевидно: папу держит только ребёнок и если ребёнка не станет… Если только ребёнка не станет, то единственный человек, который действительно мог понимать его, Мэтью, снова окажется рядом. Уже не будет так одиноко и так пусто дома по вечерам. Артур перестанет возвращаться затемно, потому что его снова будет ждать Франциск, и брат приедет к ним на следующие каникулы... – Вы правы, – Уильямс резко поднялся со своего места. Мир перед глазами почему-то покачнулся, и Мэтью, наверное, упал бы, если бы его вдруг не подхватили. – Вы правы… я настолько зациклен на собственном одиночестве, что на секунду… хах, действительно подумал, будто бы способен на убийство… Это, наверное, было не совсем то, что от него ожидали, потому что хватка рук на мгновение ослабла. Мэтью же, не заметив этого, обессилено уткнулся лицом в чужой шарф. – Я отдам вам душу, правда… если это только возможно в этой вселенной, вы полюбите меня, пожалуйста.