***
Мэтью смутно понимал то, что происходило вокруг него. Изящная буквенная вязь тускло мерцала в темноте, но смысл прочитанных слов почему-то ускользал от сознания. Пальцы рук тряслись, во рту пересохло, а сердце колотилось в груди как бешеное. Мужчина демонстративно отвернулся к окну, стоило только Мэтью потянуть за конец ленты, обтягивающей свёрнутый лист бумаги. Видимо, определяться с выбором нужно было самостоятельно. Уильямс едва заметно перевёл дыхание и на ощупь выудил из карандашницы обычную шариковую ручку. "Если, конечно, такие вещи не нужно подписывать кровью". Интуиция упорно кричала о том, что это ошибка, разум тихо вторил ей, что с такими вещами нужно быть аккуратнее: "можно ли подписывать бумагу, двух слов из которой удержать в голове не в состоянии?" Мэтью на мгновения прикрыл глаза. "Можно". Неровные, "дерганые" инициалы легли на бумагу. Уильямс ожидал чего угодно: от языков адского пламени до дьявольского смеха, как в дешёвых фильмах ужасов. Но буквы просто погасли, словно дотлевшие угольки костра. – Ты даже сейчас думаешь не столько о себе, сколько о том, что я подумаю на этот счёт, – Мэтью вздрогнул, когда рука мужчины легла ему на плечо, – может, хватит? Уильямс пристыжено кивнул. Просто, это ведь отвратительно заставлять кого-то любить взамен на что-то, и этот "кто-то" должен такие простые истины прекрасно понимать. Додумать на эту тему подросток не успел, потому что ладонь демона скользнула под футболку – Мы же... мы... . – "... не знакомы даже толком", – задумчиво протянул демон, явно "дочитывая" мысль, - но я ведь знаю о тебе почти всё, разве этого не достаточно?.. Ах, да, меня, кстати, зовут Иваном. Подросток рассеянно кивнул, а в следующую секунду мужчина рывком развернул кресло к зеркалу. Чёрно-глянцевое полотно от пола до потолка смотрело словно из глубины комнаты, и когда Мэтью всё так же безропотно позволил себя усадить на колени, оно вдруг выявило сплошным неярким пятном его фигуру. Тени рисовали провалы вместо глаз. Свет фонаря очерчивал правую скулу, левая несимметрично проваливалась в темноту, да и всё лицо походило на восковую маску, от которой оторвали её законную половину. – Смотри, какой ты красивый, – восторженно прошептал Иван. Мэтью даже не пытался вникнуть в его извращённую логику, и просто зажмурился, позволяя стянуть с себя футболку. Воздух неприятно холодил кожу, заставляя чувствовать себя ещё более беспомощно. – Смотри же! В бархатистом голосе отчётливо прозвучал приказ. С трудом заставив себя разлепить веки, Уильямс с безразличием уставился на своё нескладное худое тело с сильно выступающими ключицами и тонкими ребрами, на которые была натянута кожа. Силясь перебороть неприязнь, он скользнул взглядом по острому плечу, дальше вниз, вдоль безвольно повисшего запястья с синими уродливыми прожилками вен. Не известно почему, но Иван начинал злиться: его пальцы с такой силой сжали руку чуть выше локтя, что у Мэтью едва не выступили слёзы. – Ты думаешь не о том, – в голосе больше не было ни намёка на прежнюю мягкость, – ...но, думаю, я смогу исправить! Рука Ивана властным жестом прошлась вдоль бедра; второй же он вцепился в волосы подростка, оттягивая его голову назад. Уильямс скорее рефлекторно, чем осмысленно сопротивляясь, ухватился за чужой рукав, но это едва ли замедлило мужчину. Пальцы левой руки обессилено соскользнули, и Мэтью вдруг на ощупь, подушечками пальцев, почувствовал то, что мог бы заметить сразу, если бы не это отупение, всегда приходящее вслед за сильными эмоциями: Иван был в перчатках. Точно такие же, чёрные, из дорогой кожи, какие сейчас лежали в ящичке возле входной двери в прихожей. Точно такие же, какие Артур надевал каждый день, уходя на работу, и снимал, возвращаясь с неё. Точно такие же, какие, по мнению Мэтью, носили все люди, брезгующие лишний раз прикоснуться к чему-нибудь недостойному; люди, не имеющие собственных слабостей и не прощающие их другим. – Вы их снимете? – Уильямс сам удивился, как спокойно прозвучал собственный вопрос, хотя все мышцы тела, казалось, вот-вот лопнут от напряжения. – Что? Демон, растерявшись, на мгновение даже ослабил хватку. – Перчатки. Вы их снимете, правда ведь? Правда?! Иван тихонько хмыкнул: – Зачем? Ты даже не заметишь разницы. Мэтью резко подался вперёд, и, наверное, даже ударился бы головой о зеркало, если бы в последней момент его не удержали. Иван недоумённо нахмурился. – Не глупи. До конца жизни будешь ото всех в бесформенных толстовках прятаться? Уильямс попытался ударить локтём, хотя и без особого результата. Тело само собой выгнулось дугой. Прикосновение кожаных перчаток, казалось, обжигало: он готов был поклясться, что чувствует, как слезает и обугливается кожа. – Пустите! В очередной раз, безуспешно пытаясь рвануться вперёд, Мэтью почувствовал, как его схватили за горло. Перед глазами заплясали красные пятна, свет фонаря стал вдруг нестерпимо ярок, и тело, последний раз слабо дёрнувшись, вдруг потеряло всякую способность к сопротивлению.***
Артуру приснился на редкость дурной сон. Снилась вода. Она была повсюду: лилась из всех щелей, лизала кромкой верхние ступени на второй этаж и главное, продолжала неуклонно прибывать. Артур не умел плавать, и во сне этот страх перед водной стихией достиг просто небывалых масштабов. Но самое омерзительное заключалось в том, что когда он проснулся, за окном вовсю хлестал дождь. Тонкие ручейки торопливо стекали по поверхности стекла, размывая до неузнаваемости привычный ночной пейзаж. Циферблат электронных часов в темноте отсвечивал начало первого. Это было странно: казалось, голова только-только коснулась подушки, и он задремал, а перед глазами как будто бы вся жизнь пронеслась. Кёркленд поднялся с кровати и принялся на ощупь искать штаны с рубашкой (дом уже успел остыть, и в нём было откровенно холодно). В прошлый раз у них так затопило подвал: Мэтью забыл закрыть окно, и, начавшийся дождь, залил пол и размочил днища коробок с вещами. Часть никому ненужного хлама пришлось выкинуть. Не то, чтобы Артуру было его жалко, но вот мальчишка весь извёлся и, кажется, даже плакал по этому поводу. Ошибок прошлого повторять не хотелось. В подвал не проводили электричество, и пробираться к окну пришлось, опираясь на смутные воспоминания о том, что где стояло. Помимо беспроглядного мрака было чертовски холодно, и в результате же, сама рама оказалась плотно закрытой. Артур устало зевнул. Он уже собирался уходить, когда вспышка молнии на мгновение осветила бетонные стены, нелепые нагромождения коробок и кособокий, неровно вычерченный рисунок у самых ног. По нервам словно плеснули кислотой. Какое-то иррациональное чувство неправильности всего происходящего сбило все мысли с толку. Этого просто не могло быть! Оцепенение разорвал удар грома, последовавший за вспышкой. Артур буквально влетел вверх по лестнице, рискуя расшибиться в темноте, но ни на секунду не сбавляя темпа. В кабинете в закрытом ящике стола лежал револьвер. Скорее историческая реликвия, чем оружие, он, тем ни менее, ещё хранил запах пороха и при необходимости мог стрелять. Моля всех богов, чтобы обошлось, и одновременно проклиная всё, на чём стоит свет, Артур дрожавшими руками нашарил ключ, спрятанный между книгами. Свет лампы резал не успевшие привыкнуть к нему глаза, и попасть в замочную скважину получилось раза, должно быть, с пятого. Холодная тяжесть металла немного успокоила. Вероятность того, что детская шалость так и останется незамеченной для существа нижнего мира, была просто огромной, но… но оставалось это самое «но»! Был и другой вариант, и в этом случае, во всём произошедшем окажется виноват он, Артур. Не уследил, не доглядел; по сути, сам вложил опасные знания в руки ребёнка, понадеявшись на его рационализм. Да чем он только думал?! На ватных ногах Кёркленд поднялся на второй этаж. Всё так же на ощупь сумев зажечь свет, он ещё в течение нескольких ударов сердца непонятно зачем стоял у двери, прежде чем толкнуть её. В чёрный провал комнаты лёг светлый прямоугольник проёма, заключивший в себе тень самого Кёркленда. Первое, что бросилось в глаза – длинный широкий шарф, небрежно брошенный на пол и случайно пересёкший по диагонали границу света-тени. – Ох, мы, кажется, тебя разбудили, да? Мягкий насмешливый голос резанул по ушам. Профиль монолитной тени, сидящей на кресле, кажется, чуть склонил голову, и теперь уже Артур разглядел безвольно откинутую на подлокотник голову подростка со светлыми слегка вьющимися волосами. Мысли в голове ворочались с трудом; как будто бы, были ещё какие-то варианты, и эта комната не принадлежала его ребёнку. А затем, наконец, пришло понимание, что самое страшное всё-таки случилось.***
Всё было как в тумане: Мэтью вроде бы понимал, что его целуют, гладят по волосам и иногда даже, кажется, что негромко говорят, но всё это было сквозь пелену беспамятства. Какое-то слабое подобие сознания вернулось в то мгновение, когда дверь распахнулась, и в комнату ворвался свет из коридора, но сил не было даже на то, чтобы повернуть голову. Он не слышал шагов, не слышал Ивана и только спустя несколько секунд невероятный по силе звук, казалось, взорвавший мозг, пробился сквозь искусственную тишину. По щеке потекло что вязкое и горячее. Мэтью почувствовал, как дёрнулся, зашипев, Иван, а в следующее мгновение подростка буквально отшвырнуло в сторону, приложив головой о зеркальную поверхность дверцы шкафа. В ушах зазвенело, хотя зеркало, кажется, всё-таки выдержало, и Уильямс тряпочной куклой сполз на пол. Перед глазами всё плясало. Мэтью не знал толком, сколько прошло времени, когда хоровод пятен чуть сбавил темп. Минута? Две? Пять?.. Руки дрожали, и ему с трудом удалось приподняться. Артур оказался прижат к противоположной стенке. Он уже даже почти не сопротивлялся; ладонь, которая ещё недавно ласкала Мэтью, теперь сжимала горло его отцу. – От-тпустите... – слова с трудом протолкнулись из онемевшей глотки. Иван обернулся. – Ты действительно этого хочешь? – К-конечно, - подросток отчаянно закивал. Вид приёмного отца, не подающего признаки жизни, приводил его в исступление. – Он ранил меня, – сквозь слабый полумрак было видно, как мужчина гневно поджал губы, – ...но целился в тебя. Я повторю вопрос: ты правда этого хочешь? Мэтью замер. Внутри до противного пусто и холодно. «Он не смог мне простить того, что я связался с демоном?.. Даже не попытался». – Отпустите! - голос вдруг как будто бы окреп, – я вас очень прошу, он же умрёт! – Либо он – либо ты! – Пустите! Не нужно никакого желания, заберите Её так, только отпустите... Уильямсу казалось, что он опоздал, что человек не может так долго держаться без воздуха. И когда тело Артура с глухим стуком упало на пол, прошло несколько бесконечно долгих секунд, прежде чем он зашёлся в хриплом кашле. Мэтью даже успел испытать некое подобие облегчения, а затем Иван оказался рядом с ним, и сильная размашистая пощёчина обожгла лицо. – Не смей разбрасываться, – мужчина едва не шипел, – ...такими словами. Перед глазами снова всё поплыло. Зеркало за спиной как будто бы вдруг покрылось корочкой льда, намёртво сцепившей обнажённую кожу со стеклом, но это ощущение практически сразу же прошло. Комната постепенно приобрела чёткость: теперь они остались вдвоём, демон исчез. Дождь за окном почти прекратился и только слабо покрапывал. Артур тяжело дышал, лёжа всё в той же позе, в которой его бросил Иван, и не шевелился. Мэтью подполз ближе. – Прости меня, – захотелось дотронуться, чтобы убедиться, что он в порядке, но Уильямс не решился, – я… я не хотел тебя подводить. Артур открыл глаза, с трудом пытаясь сфокусировать взгляд. Мэтью испытал новый приступ стыда: хорошо, что на нём из одежды хотя бы штаны остались (подросток подозревал, что заниматься сексом с человеком, потерявшем сознание, демону было просто не интересно). – Скажи мне, ты подписал… ту бумагу, которую он тебе дал? – Нет. Уильямс никогда прежде не лгал родителям, но сейчас ложь далась на удивление легко. Его труп в собственной комнате Артуру нужно будет ещё как-то объяснить следователям, а Мэтью всё-таки слишком любил своего отца, чтобы так ломать ему жизнь. Он сам расплатится за все свои поступки. Артур ещё несколько мгновений смотрел своему ребёнку в глаза, а потом заплакал. Это было настолько неожиданно, настолько… неестественно для него, что Мэтью просто растерялся. Он не знал ни что сказать, ни куда себя деть, и, когда чужие руки обхватили его за плечи, ему всё ещё казалось, что это какое-то недоразумение. Обладатели чёрных кожаных перчаток крайне брезгливы и очень разборчиво относятся к тому, к чему прикасаются.***
Шарф сожгли на утро. Положили поверх собранных в кучу жухлых листьев (Мэтью сам смёл их с площадки перед домом), облили бензином и подожгли. Живое напоминание об Иване неохотно обуглилось, а затем вспыхнуло как-то одновременно со всех сторон, и спустя пару минут от него ничего не осталось. Увы, кожа горела куда хуже. Уильямс с ужасом наблюдал, как прогоревшая листва обнажает изъеденные огнём перчатки (после всего того, что он натворил, новое преступление далось относительно легко). Наверное, нужно было их зарыть поглубже… Впрочем, Артур, обнаружив утрату, против ожидания даже не разозлился. Снисходительно улыбнулся, бросив: «подарок Франциска» и снова уткнулся рассеянным взглядом в костёр, а Мэтью впервые подумал об отце, как о человеке, который не умеет выбирать подарки. Наверное, нельзя во всём быть идеальным. Артур занавесил все зеркала, словно у них кто-то умер. Наверно, раньше такая атмосфера в доме давила бы на Мэтью, но сейчас всё вдруг кардинально поменялось, и то, что казалось страшным прежде, уже не пугало. Отец, впервые на его памяти, оба выходных провёл дома, и это были, пожалуй, одни из самых счастливых для Мэтью дней: Артур постоянно был рядом, как будто бы даже испытывая в этом какую-то странную потребность. Вечером, когда после ужина, они перешли в гостиную, Кёркленд принялся рассказывать об Аде и о его обитателях. Негромкий проникновенный голос растекался живым теплом по жилам, и чем страшнее была участь угнетённых там душ, тем спокойнее становилось на душе у Мэтью. Артур не собирался его наказывать – смерть была поводом, чтобы избежать расплаты. Ночью же, Уильямс сдирал простыню с зеркала и садился в кресло напротив него. Он ждал. Иван не пришёл ни в первую, ни во вторую ночь, словно намеренно наказывая ожиданием. Из зеркала только виновато смотрело собственное отражение. Мэтью, однако, чувствовал, что ждать осталось недолго. Так и случилось. На третий день поздно вечером, когда он уже приготовился к изнуряющему ночному ожиданию, в комнату зашёл Артур. Он не сказал, успевшего стать за два дня столь привычным, «спокойной ночи» и просто тяжело облокотился на дверной косяк. Под взглядом проницательных глаз Уильямс невольно поёжился. – Сегодня ко мне приходил Иван. Вы всё-таки заключили Контракт, – сказано это было абсолютно бесцветным голосом, словно внутри у отца что-то перегорело. Мэтью беспокойно облизнул пересохшие губы. «Ябеда», – мелькнуло в голове, хотя образ жестокого хладнокровного демона не особо вязался с этим словом. – Там было прописано, что он отдаст тебе своё сердце, так? Мэтью вспыхнул. Как унизительно было слышать это вслух… он клянчил чью-то любовь, пытался её обменять на душу… Даже слёзы на глаза навернулись. «Ябеда, ябеда, ябеда!» – Я спрашиваю, так? Мэтью обречённо кивнул. – Покажи мне Его. Уильямс послушно достал из-под подушки аккуратно сложенный лист и протянул его отцу. Ему казалось, что руки Артура чуть подрагивали, пока он разворачивал бумагу, впрочем, возможно, что только казалось. Пробежавшись взглядом, Кёркленд облегчённо вздохнул. Застывшая маска волнения сошла с его лица, и двумя резкими движениями лист оказался разорван на несколько частей. – Вообще-то Договор нельзя отменить без согласия обеих сторон, – спокойно пояснил Артур ошарашенному Мэтью, – а демон отказываться от души, как ты догадываешься, не станет. Но наш с тобой «исполнитель» за два дня пребывания в Аду успел своё сердце где-то посеять. Так что не судьба. Растерянно округлив глаза, Мэтью непонимающе продолжал смотреть на Кёркленда. Тот только устало вздохнул: – Не знаю, что он тебе там пообещал, но демоны, запомни, всегда(!) обманывают. И даже, когда задание проще простого – тоже. Без сердца он бы не умер: не самая важная составляющая часть его естества. Тебе повезло, мальчик мой, просто повезло… Под конец его голос совсем стих, и Уильямс блаженно закрыл глаза. «Мальчик мой». Мэтью казалось, что никто, кроме папы не сможет это так произнести. И правильно. Артур говорил совсем по-другому, потому что он был совсем другим. Но всё равно: это не было подменой и не звучало фальшиво. И это было замечательно. Уильямс перевёл взгляд на зеркало. Отражение выглядело счастливым, и если грустным, то совсем чуть-чуть. Любви в обмен не бывает, и то, что его пытались обмануть странной формулировкой – правильно. Только вот от правильности легче не становилось. Даже самая светлая печаль остаётся печалью. Отражение в зеркале сочувствующе улыбнулось.***
– У нас вино кончилось, – разочарованно протянул красноглазый демон, старательно встряхивая перевёрнутый кувшин над столом. При виде алых вкраплений, расцветших на белой скатерти, его брат вымученно закатил глаза. Из всех добродетелей он почитал превыше всего чистоту и порядок (хотя, говорят, некоторые священники божились, будто у демонов добродетелей не бывает). – Что с тобой случилось? Третий день не просыхаешь! Беловолосый встрепенулся: – Горе у меня, – серьёзно начал он, пряча нетрезвый взгляд в стол, – я три дня назад друга встретил, он как раз из мира людей возвращался. Дай, думаю, обниму его, приглашу выпить, обмыть, значит, новую душонку. А он меня матом, матом… да как запульнёт! Была бы душа, сказал бы, что прямо… прямо в душу наплевали! Брат скептически поджал губы. Старший его славился дебошами, задиристостью и умением приврать с поводом и без (собственно, именно из-за последних двух пунктов в распростертые объятия и не верилось; поди, цеплялся, вот и получил!) – Может, друг твой на нервах был, а тут ты под руку лезешь… – Младший удивлённо уставился на узелок, извлечённый братом из своего безразмерного кармана, – Что это? – Орудие преступления, – хмуро буркнул Старший, потянув за кончик носового платка, – будет ещё умолять вернуть обратно. Меньше, чем за две бутылки дорогого коньяка не отдам! При виде содержимого Младший презрительно сощурился: кидаться внутренними органами – не эстетично! – Слушай… – осторожно начал красноглазый, бережно удерживая в ладонях предмет, – а оно, кажется, бьётся… – Вот и белочка, – печально протянул брат, – не долго ждали... Сердца у демонов мёртвые, это известно каждому идиоту. И только проводив Старшего спать и принявшись укутывать чужое сокровище обратно в платок, Людвиг заметил. Действительно. Бьётся.