* * *
— Корво... Папа, послушай меня еще раз и очень внимательно, — императрица высунулась из-за бумажных кип и, откинувшись на спинку глубокого и слишком большого для нее кресла, легонько коснулась пальцами висков, этим незатейливым жестом помогая себе привести беспокойные мысли в порядок. Корво рефлекторно отметил, что этот жест она, скорее всего, переняла от матери, на которую была сейчас очень похожа. Даже не вписывающаяся в обстановку этого кабинета, как маргаритка среди топких болот, с уставшим лицом и не меньшей усталостью в глазах, она все равно оставалась прекрасным образчиком красоты, собранности и властности в любой ситуации. Корво даже бровью не двинул на уставший с намеком на нотки жесткости голос дочери, невозмутимый, как каменная стела, продолжая стоять посреди ее кабинета. — Ты понимаешь, что это не обсуждается? На этот раз уезжаешь ты, а не я, и в Дануолле у меня за последнее время, твоими стараниями, появилось защитников больше, чем у кого бы то ни было в Империи, — Корво хотел было возразить, но Эмили жестом осекла его и продолжила: — Это один из крупнейших ежегодных приемов в Островной Империи, проводимый правителем Серконоса. То есть это идеальное место для встречи шпионов, организации заговора и приведения в исполнение заказного убийства. Корво, я не хочу, чтобы ты туда ехал – я приказываю тебе это сделать, ввиду беспокойства за жизни дипломатов Дануолла. Как я слышала, на последнем приеме потеряли двух дипломатов и одного члена совета. И да, пап, я действительно считаю, что эта поездка поможет тебе отдохнуть. Только не спорь, я же прекрасно вижу, что ты устал, — за время своего монолога девочка успела выбраться из кресла, накрутить три круга по периметру комнаты и под конец речи остановилась прямо перед Корво. Внимательно посмотрев мужчине в глаза, она тяжело вздохнула и, подступив еще на шажок ближе, крепко обняла отца, ненадолго прижимаясь к нему, после чего, отойдя, вновь заняла свое место за рабочим столом, прячась за горами бумаг. — В третий раз я объяснять ничего не буду, и не надейся, никого другого я тоже туда не отправлю. Иди, пап, собери вещи и найди самый лучший свой костюм. Отплытие корабля назначено на завтра, так что времени у тебя полно, — пробубнила она, вновь погружаясь в работу, и Корво, не найдясь что ответить, подчинившись приказу юной императрицы, бесшумно покинул кабинет – права выбора ему не предоставили, а противиться приказам он не имел права. Может, Эмили и права и три дня на родном острове действительно помогут ему отдохнуть от суеты и собственных тяжелых мыслей.* * *
Забившись едва ли не в самый дальний угол, Корво неспешно потягивал серконское вино и откровенно скучал на этом празднике тщеславия и власти. Он бы с большим удовольствием послонялся бы по темным узким улочкам Карнаки или прогулялся бы по песчаному пляжу рядом с неспокойным шумным морем, но был вынужден оставаться среди перешептывающейся и просто беседующей знати, наблюдая за дипломатами, ходящими от одной группы аристократов к другой. Корво не знал, какую миссию на них возложили, да и не горел желанием узнавать, дипломатия никогда не была его стезей. Карнакский прием сэра Веласкеса представлял собой типичный бал, только куда большего масштаба, и, тем не менее, Корво не мог отрицать того, что выглядело это действо весьма занимательно. Знатные гости съезжались сюда со всех концов Островной Империи и список их был настолько велик, что глашатаи Веласкеса зачитывали его до сих пор, хотя с начала торжества прошло уже немало времени. Некоторые фамилии были Корво знакомы, иные он слышал впервые, а некоторые из тех, которые ожидал услышать, напротив, никак не оглашали. Праздник обещал быть максимально торжественным и пышным за счет того, что проводился впервые после гиблого периода чумной смуты Берроуза. Куда ни глянь, везде дамы, увешанные украшениями, в нарядах самых разных расцветок, фасонов и фактур (в зависимости от того, откуда они прибыли), и мужчины в костюмах, не менее дорогих. Также в глаза бросалось обилие самых разных масок: от простых полумасок, неброско инкрустированных драгоценными камнями до таких, которые, не соврав, можно было назвать впечатляющими произведениями искусства. Помпезные комнаты, длинные галереи и заросшие виноградными лозами балконы, украшенные чем угодно: от дорогих тканей до ваз и пандуссийских статуй. Алкоголь, льющийся бурной рекой, ломящиеся от самых разных яств столы, запахи благовоний, лепестки серконских цветов вперемешку с цветным конфетти устилали мраморные полы разноцветным ковром, и это еще не весь список того, за что этот прием можно было бы назвать наиболее ярким и торжественным событием года. Корво отвел взгляд от этого великолепия, от которого уже начинало ощутимо рябить в глазах, одним глотком допил остатки вина и отставил бокал на ближайший столик. В звуки бесед и потаенного шепота постепенно все ощутимее начала вклиниваться трель музыки, которая до этого звучала незаметным фоном. Люди в зале принялись разбиваться на пары и, выйдя на предназначенную для танцев площадку, закручивались в танце. Подойдя к перилам, ограждающим второй ярус, Корво оперся об них и принялся наблюдать за тем, как внизу люди синхронно скользили по полированному полу, переговариваясь и время от времени меняясь партнерами. Танец – вот действительно хороший момент для сотворения заговора, когда твоего шепота не слышно за шумом музыки, а соседи и наблюдатели отвлечены либо на своего партнера, либо на зачаровывающее действо. Сухо усмехнувшись собственным параноидальным рассуждениям, Корво хотел было направиться за еще одним бокалом вина, но почувствовал легшую на его плечо руку. Повернув голову к плечу, бегло смотря на потревожившего его гостя, Корво поморщился под керамической пластиной маски, мысленно готовясь к очередным бесполезным разговорам или ничего не значащим комплиментам, озвучиваемым исключительно для вида, потому что так заведено. Рядом с ним, боком опершись об перила и предварительно передав в руки лорда-защитника бокал с гристольским сидром (Корво никак не мог его найти), встал гость, облаченный в сравнительно простой на фоне остальных костюм и полумаску, выполненную в форме птичьей головы и украшенную длинными, черно-синими перьями. В глазные прорези маски были установлены затемненные стекла, за которыми не было видно взгляда этого человека. Первое время со стороны он казался совершенно безучастным, и молчание, в котором он наблюдал за кружащими в танце парами, интриговало Корво, пробуждая пока что слабый, но все-таки интерес. — У вас красивый костюм, лорд-защитник, очень интересный выбор цвета – величественный и вместе с тем агрессивный, как раз под стать вам. Но это пустой треп, простите. Как вам праздник, устроенный Веласкесом? — гость тонко улыбнулся бледными губами, не отводя взгляда от танцующих аристократов. Что-то в голове Корво, что-то интуитивное, что называют шестым чувством, вяло шевельнулось, но он даже не попытался придать этому какое-либо значение. Мужчина окинул свой наряд беглым взглядом и поправил полы алого с черной отделкой камзола – когда он надевал его на себя, то не мог понять, что чувствует: это была смесь приятного и боли, навеянная разномастными воспоминаниями из прошлого – и поднял взгляд обратно на нежданного собеседника. — Благодарю. Мне нравится ваша маска, довольно тонкая работа, не подскажете, где вы ее приобрели? Праздники для меня похожи один на другой и поэтому скучны, так что ответ, я полагаю, очевиден. И да, хотелось бы поинтересоваться, что навело вас на мысли о том, что я лорд-защитник? — приподняв край своей маски, Корво отпил из бокала, перекатывая на языке приятный, кисловато-сладкий вкус сидра. Он прошел на праздник инкогнито и, к тому же через черный ход, едва ли ни в числе прислуги – глупо было бы дать понять потенциальным заговорщикам и вероятным убийцам, что он тут – вредителя лучше не спугивать, а уничтожать сразу, чтобы он не принес проблем в дальнейшем. Слухи, конечно, могли распространиться, но в этом случае его бы уже давно облепили аристократы, так что в этот вариант лорд-защитник верил меньше всего, а посему осведомленность незнакомца не то чтобы напрягала его, а скорее вызывала «научный» интерес. Отпираться он не стал, потому что не видел в этом никакого смысла, да и как-то интуитивно чувствовал, что этот человек отличается от подавляющей массы гостей на приеме, но при этом также понимал, что не стоит спешить думать, что он так прост, как могло показаться на первый взгляд. Корво вообще не доверял пресловутому «первый взгляд» — Милый комплимент, сэр. А приобрел я ее тут, в Карнаке, скажем так – за красивые глаза. Что касается второго вашего вопроса, то я многое вижу и подмечаю. Заметил вас еще в самом начале праздника. Вы, кажется, единственный гость, который столь плохо скрывает имеющееся у него оружие. Аристократы учатся этому всю жизнь, а большинство тех, кто собрался сегодня в этих залах, можно и вовсе назвать мастерами этого умения, они делают это так, что вовек не догадаешься, что они вооружены – этот факт выдает в вас человека, близкого больше к войскам, нежели к политике и аристократии. Ваша одежда гристольского покроя, вы не пытаетесь выделиться, наоборот, скрываетесь от лишних глаз, и, да... Сидр. Аристократия предпочитает дорогие вина. Не подумайте, я не имею ничего против гристольских вкусов и алкоголя в частности, но дорогим серконским винам этот напиток явно уступает на несколько пунктов. Мне стоит продолжать? — улыбка на губах проницательного собеседника стала чуть шире и искренней, и Корво, не удержавшись, улыбнулся в ответ, тут же скрывая эту улыбку за краем бокала. Как ни странно, но этот разговор нисколько его не напрягал, скорее вызывая ассоциацию с забавной игрой, и, более того – претендовал стать приятным и даже лучшим событием этого вечера. — Не стоит, но я запомню, что мне следует поработать над вопросом конспирации. Раз мы завели разговор в подобном ключе, то мне теперь стало интересно, кто вы или хотя бы откуда? Видимо, я не рассмотрел вас в потоке прибывающих гостей и не расслышал вашего имени в оглашаемом списке, — Корво покосился на гостя краем глаза, но тот, не переставая отвлеченно улыбаться чему-то своему, лишь отрицательно покачал головой. — Это неудивительно. Так получилось, что я пришел едва ли не раньше всех. Может, я расскажу вам, но чуть позже. Говоря честно, я подошел с надеждой пригласить вас на танец, всего один. Всегда мечтал станцевать на подобном мероприятии, и, по счастью, мне попался подходящий партнер в вашем лице, — что-то внутри разума вновь вяло шевельнулось, но лорд-защитник опять не предал этому должного внимания. Он помнил, что в аристократической среде танец это скорее возможность для закрытого, не предназначено для чужих ушей разговора, нежели плавные движения тел и перестановка ног по отполированному мрамору полу, а поэтому мало кто смотрит на то, кто с кем танцует – мужчина с дамой, две дамы или двое мужчин – все равно. Найдя взглядом троицу разбредшихся в разные стороны дипломатов и убедившись в том, что с ними все хорошо, Корво отставил бокал в сторону и подал решившему остаться безымянным гостю руку, принимая его приглашение. Как раз тогда, когда они сошли по витой лестнице на первый ярус и спустились на танцевальную площадку, оркестр сменил музыку на спокойный, вполне подходящий для вальса темп. Аккуратно сжимая в своей чуть приподнятой руке руку гостя, Корво развернулся, располагая ее на своем плече, а сам положил ладонь мужчине на талию. Неизвестный снисходительно улыбнулся, но возражать не стал, позволяя вести себя в танце, и оставил инициативу быть ведущим за лордом-защитником. Они неспешно кружили по устланному цветочными лепестками мрамору пола, и каждую минуту Корво ожидал услышать интимный шепот, предлагающий идею заговора или интересующийся о какой-нибудь невиданной дурости. Аттано поймал себя на мысли о том, что совершенно не знает, чего ожидать от нового незнакомого знакомого. Но мужчина, держащийся от него на расстоянии, не пытающийся приблизиться, вновь выглядел отстраненным и безучастным к происходящему. Лорд-защитник уже было хотел признать поражение и ошибку в собственных выводах, как в следующий момент гость, будто вынырнув из забытья, приблизился, склоняя голову ближе. Интуиция, неспокойная, как сон душевнобольного, будто сорвалась с цепи, Корво почувствовал то, что обычно называют «озарением». В следующий момент он испытал сначала волну растерянности, а после чувство страха, от которого кровь в венах словно бы застыла. Незнакомец не произнес ни единого слова, но заставил Корво испытать такой жуткий ужас, какой мужчина испытывал разве что в те времена, когда был заключенным Колдриджа. Незнакомец начал напевать – сначала ненавязчиво и едва слышно, а после все громче, и чем сильнее стучало у Корво сердце, чем сильнее дрожали руки защитника, тем шире он улыбался, смотря на него откуда-то из-за затемненных прорезей витиеватой маски. Не прекращая танца, но двигаясь дальше лишь каким-то чудом, Корво чувствовал, как у него начинают чесаться руки от желания сорвать с лица гостя маску и посмотреть на него, убедиться в том, что ему просто показалось, потому что по-другому и быть не могло. В голове постепенно начали складываться все части мозаики, и все слова, оброненные будто случайно, приобретали совершенно иной смысл. Он намекал ему все это время, намекал весьма прозрачно, а оттого и оставался непонятым, но теперь, услышав знакомый напев, который Корво когда-то лишь единожды слышал на чердаке заброшенного дома в Радшоре, он начинал понимать, что либо судьба жестоко издевается над ним, либо решила осчастливить так, как никого прежде. Лорд-защитник едва смог дотерпеть до того момента, пока оркестр вновь затих, плавно переходя к новому мотиву, и, ухватив посмеивающегося, но не сопротивляющегося мужчину за тонкое запястье, едва ли не поволок его за собой, увлекая вглубь залов, туда, где располагались жилые комнаты. Гости уступали им дорогу, иные шипели в спину, возмущаясь вопиющим проявлением бестактности, но сейчас Корво было глубоко наплевать и на собственный престиж, и на слова именитых матрон и их кавалеров. У него была конкретная цель, и он был твердо намерен исполнить ее в течение ближайшей минуты. Неприметная, небольшая комнатка, обнаруженная Корво в конце длинного коридора, как раз подходила для исполнения задуманного. Лорд-защитник краем сознания понимал, что это глупо, он понимал, что с такими, как он, чудеса не случаются, но почему-то все равно продолжал лелеять мысль о том, что ему не просто показалось. А еще Корво понимал, что на самом деле он боится убедиться в собственной правоте – он боится того, что просто не сможет посмотреть в глаза того, кого счел безвозвратно мертвым, кого оставил умирать во тьме и одиночестве. Он не боялся ни злой насмешки, ни кинжала в сердце, на самом деле, он боялся ледяного презрения и собственного стыда. Поэтому, когда он уже втолкнул не сопротивляющегося неизвестного в помещение, когда он протянул руку к маске на его лице – он медлил, слушая взбешенный стук собственного сердца. Со стыдом он осознавал, что на самом деле готов сбежать во второй раз, но в это же время понимал, что судьба дарит такие подарки лишь однажды и второго раза у него уже не будет. Корво видел, как дрожат его собственные пальцы, почти ощущал чувство предвкушения, источаемое стоящим напротив него человеком. Когда он растягивал крепление маски – сердце пропустило удар, а губы незнакомца изогнулись в тени беззлобной усмешки. Когда он, помедлив, потянул маску на себя, ему показалось, что все в этом мире замерло, будто погруженное в янтарь. Маска упала на пол с тихим шорохом. Корво поднял голову, чтобы заглянуть в глаза человека напротив. Всего одна секунда на осознание всего. Нервы, стальными тросами натянутые до предела, лопнули. Сердце, вновь пропустившее удар, замедлило свой бешеный ход. Растекшееся по нервам и костям чувство ожидания невероятного обернулось горчайшим разочарованием. Сердце болезненно защемило, а разум запротестовал, и Корво опять почувствовал себя обманутым едва ли не до слез ребенком, который ожидал многого, а в итоге получил абсолютное ничто. За гладью маски скрывался не тот, кого Корво одновременно ожидал и боялся увидеть. На него смотрел не Гаррет, а неизвестный ему, вероятно, тивийский аристократ. Странным было разве что то, что усмешка и торжество, ранее выражаемые всей его натурой, моментально, а от того и совершенно неожиданно сменились выражением растерянности, боязливости и потерянности. Моложавый, светлоглазый мужчина смотрел на Корво как на диковинное животное, которое совершенно непонятным образом завелось в его гардеробной или ином другом месте, в котором чужим людям делать было совершенно нечего. Еще не отошедший от своего разочарования, но кое-как сумевший переключиться лорд-защитник смотрел на незнакомца перед собой вопросительным взглядом, впрочем, сам незнакомец отвечал ему тем же. Корво нахмурился, ситуация складывалась подозрительная, удивление, откровенно исказившее лицо аристократа, было абсолютно искренним и неподдельным, и это пугало и напрягало одновременно – складывалось такое впечатление, что молодой человек только что обрел разум, а все, что было до этого – разговор и танец – каким-то образом прошло мимо него. — Это ведь прием сэра Веласкеса, я не ошибся? Кто вы? — наконец обретя голос, заговорил мужчина и, двинувшись с места, принялся осматриваться по сторонам. Корво от такого поворота опешил еще сильнее, но внешне никак не дал этого понять. Аристократ, вновь повернувшийся к лорду-защитнику лицом, не дожидаясь его ответа, продолжил: — Последнее, что я помню, это то, как надевал маску перед входом в зал, а потом все как в тумане… До чего же странное чувство – будто бы пропустил часть своей жизни. Кстати, сколько прошло времени с начала торжества? Веласкес уже говорил речь? — Часа два, а может, и три, я не считал. Нет, не говорил, но, кажется, скоро будет… А? — проигнорировав первые вопросы тивийца, на последние два Корво ответил с подозрительным прищуром, ему казалось, что кто-то или что-то злобно и со вкусом издевается над ним, подкидывая загадку за загадкой, и в это же время, когда он только-только произнес окончание фразы, бледнолицый аристократ, забыв про маску, промчался мимо него к выходу, явно желая послушать длинную речь южного управителя о том, как на Серконосе хорошо и какого большого счастья юг желает всей Империи Островов и Дануоллу в частности – не то чтобы Корво хорошо разбирался в речах, просто раз от раза их наполнение, кажется, совершенно не менялось. Проводив взмыленного аристократа непонимающим взглядом, лорд-защитник пожал плечами и тут же напрягся, услышав тихий, протяжный свист откуда-то со стороны улицы. Свист стих, а после вновь повторился, и только когда Корво начал подходить к окну, он понял, что звук этот явно служил для него приманкой. На подоконник, заставив Корво от неожиданности отступить на шаг, упал до боли знакомый, фосфорицирующий слабым, зеленовато-голубым светом цветок мака. Сознание и разум вновь возопили на все лады, заставляя сконцентрироваться и прощупать окружающее пространство взглядом. Долго искать, к счастью, не пришлось. Худощавый, подтянутый силуэт, затерянный в тенях ночной Карнаки, стоял на соседней крыше, совершенно не скрываясь. Корво остолбенел, как громом пораженный, в кровь вновь выплеснулась значительная доза адреналина, разогнавшая биение сердце до невообразимой скорости. В разуме поселилось ликование и чувство леденящего кровь страха, хотелось сбежать и кричать, но горло прихватило спазмом, что не позволял произнести ни звука. Корво не знал, что ему нужно делать, он боялся даже пошевелиться, опасаясь того, что это наваждение (если вдруг оно действительно нереально) пропадет, не оставив ему никакой надежды. Его судьба была действительно жестока к нему – то подсовывала чудо, то отнимала его, и вот теперь она вновь поманила его этим соблазнительным, но пугающим куском счастья. Недвижный силуэт продолжал стоять на своем месте – лишь плащ развевался за угловатыми плечами – и пускай в нем не было ничего примечательного, пускай Корво не видел всех деталей, он был готов положа руку на сердце сказать, что уверен в личности того, кто сейчас прятался в тенях. Корво мог поклясться в том, что бледные губы человека в тенях растянуты в усмешке, а в глазах, что смиряли его сейчас пытливым взглядом, билась шальная искра. Лорд-защитник сглотнул, через силу проталкивая вязкую слюну в пересохшую глотку, и, положив руки на подоконник, пригнувшись, влез на него, выходя на карниз – тот, кто прятался в тенях, кажется, только этого и ждал. Приметив телодвижение Корво, он сошел с места, перемахивая на соседнюю крышу, замер на месте настороженным зверем, обернулся, словно желающий того, чтобы за ним шли по пятам, и помчался дальше, напоследок протяжно свистнув. Если до этого у Корво и были какие-то сомнения, то сейчас они окончательно потонули в пучине непоколебимой уверенности. Когда он переместился на соседнюю крышу, когда он сорвался с места, скользя по цветастой черепице и перемахивая через дымоходы и пропасти узких улочек, он думал о том, что сейчас не хватает только дождя – он помнил их первую встречу и сейчас понимал, что они будто вновь встретились впервые – ничего не менялось. Если когда-то тогда Корво подгоняло чувство ненависти и охотничий азарт, то сейчас, не чувствуя ног и сбивающегося дыхания, он мчался быстрее ленивого южного ветра, ведомый надеждой, что с каждым шагом разгоралась все сильнее. Богатый квартал Карнаки вскоре сменился чуть более бедной, а после и вовсе заводской зонами. Издалека донесся шум бьющихся о берег морских волн. Краем глаза Корво заметил, как Тень, остановившись на краю крыши, вновь обернулся, убеждаясь в том, что лорд-защитник едва ли не дышит ему в спину, и в следующее мгновение сделал шаг в пустоту, скрываясь где-то внизу. Надежда, до этого бестелесным призраком висевшая над душой, наконец, окончательно окрепла. Корво ни с чем не спутал бы блеск этих глаз, что лишь на секунду мелькнули в поле зрения, но словно яркой молнией запечатлелись на сетчатке. Распаленный и готовый, кажется, покорять целые города, он переместился вниз и, присев, разглядел на влажной земле глубокие следы узких ступней, уходящие куда-то вдаль. Вскинув голову, он моментально различил удаляющийся к прибрежной полосе силуэт и, не раздумывая ни минуты, побежал следом, игнорируя все свои мысли, да и вообще весь мир в целом. Он ждал его на замшелом камне, неподалеку от берега. Легкая ткань плаща хлопала за спиной от порывистого, заметно посвежевшего рядом с морем ветра. Приспустив маску, Гаррет приподнял голову, подставляя скуластое лицо под влажный ветер и хлопья морской пены. Корво остановился, не дойдя до камня десяти метров, просто стоял, смотрел и пытался поверить в то, что зрение его не подводит и все это не очередной сон, которых он навидался за два месяца тоски. Нет, мир был реален, зрение все еще было при нем, а значит, ошибки никакой быть не могло. И вот тут его от головы до пят пронзило чувство, какое он испытывал разве что тогда, когда в его руках оказалось Сердце. Чувство страха, смешанное с почти ребяческим ликованием, недоверием и восторгом. Корво, как ни пытался, все равно не мог до конца понять, что он чувствует. Ему еще никогда не приходилось встречаться с теми, в чьей смерти он был убежден – это было странное, непонятное чувство, от которого хотелось бежать без оглядки, рыдать и вместе с тем кричать от счастья. Разум Корво, сметенный бурей чувств и ощущений, окончательно сбился с мысли, запутываясь, а сам Корво все так же стоял на месте, не решаясь сделать шага. В какой-то момент Гаррет, извернувшись, повернулся к нему лицом, закинул ногу на ногу и откинулся на отставленные назад руки, смотря на него пристально и внимательно. Корво видел его усмешку и не мог понять – злобная она или добродушная. Корво не имел никакого понятия о том, что ему нужно делать. Гаррет, не сводя с него взгляда, повернул голову к плечу, после чего легко и аккуратно соскользнул с камня, бесшумно приземляясь на ноги. Он сделал шаг ему на встречу, потом еще один, и Корво не сдержался – одним перемещением он оказался непозволительно близко, но рук так и не поднял, боясь прикоснуться. Он приоткрыл губы, словно собирался что-то сказать, но с его губ вместо слов сорвалось лишь едва видное облачко пара, и сейчас в окружающем их молчании смысла было больше, чем в пустых разговорах. — Теперь тебе не нужно бояться, лорд-защитник, — шепча, Гаррет поднял руки, аккуратно снимая с его лица маску, о которой Корво и думать забыл. Вор улыбнулся, проводя пальцами по грубому шраму, протянувшемуся через левый глаз лорда-защитника, и подался чуть ближе, пряча лицо на его груди, улыбаясь еще шире в тот момент, когда Корво, словно опомнившийся, вскинул руки, после недолгого промедления заключая вора в крепкие объятия. За их спинами угасало солнце и шумели волны, за волнами небо разрывали вспышки фейерверков и где-то вдалеке кричали опьяненные вином и счастьем люди, «где-то» – это точно не в их мире, потому что их мир сузился до жалкого клочка прибрежной полосы и долгих объятий. Гаррет чувствовал, как трясет прижимающего его к себе Корво, чувствовал, как подергивались его плечи, чувствовал, как он крепко вжался переносицей в его плечо, он чувствовал руки Корво на своей голове и спине и неспешно гладил его по плечам в ответ, не двигаясь и просто выжидая, пока он оправится от этого шока. Ткнувшись замерзшим носом в шею лорда-защитника, вор глубоко вдохнул запах кожи и парфюма и прикрыл глаза, расслабляясь и просто упиваясь каждым мгновением этой встречи. Он и сам не мог до конца поверить в то, что наконец-то нашел его, не мог поверить в то, что сейчас греется в его объятиях. И пускай Гаррет это планировал, пускай и выжидал и подстраивал, он все равно не мог до конца осознать реальность происходящего. Он не знал, какой реакции ожидать от Корво и на самом деле даже не думал, что лорд-защитник, всегда собранный и спокойный, будет настолько рад и сбит с толку. Гаррет знал и слышал о том, что произошло полгода назад в Дануолле, он все это время узнавал о жизни своих товарищей по слухам и разговорам людей и аристократии, но все равно никогда не знал всего до конца. И вот теперь у него появилась возможность расспросить Корво обо всем, но… ему не хотелось, просто ему сейчас совершенно не хотелось говорить – он не знал, что сказать, не знал, что спросить, да и голосовые связки будто атрофировались, а поэтому Гаррет предпочитал молчать, наслаждаясь этой и без того многоговорящей тишиной. — Я же видел, как ты умирал… — скорее просипел, нежели прошептал Корво спустя какое-то время, и Гаррет, проведя ладонью по его затылку и шее, печально и как-то тяжело улыбнулся, отводя взгляд в сторону буйного, остервенело бросающегося на песок и скалы, моря. Без всякого желания отстранившись, он пошел вперед, жестом приглашая лорда-защитника следовать за ним. Неспешно бредя вдоль песчаного пляжа, смотря то на Корво, то на зацветающее синим и фиолетовым, плавно перетекающее в море небо, Гаррет негромким, задумчивым голосом начал свой рассказ.* * *
Тогда он до последнего смотрел в удаляющуюся все дальше спину лорда-защитника. Он не испытывал ни ненависти, ни разочарования, потому что понимал, что на его месте поступил бы так же. Впрочем, разве что краем сознания он надеялся на то, что Корво передумает и вернется, что он заберет его или хотя бы добьет. Но он не вернулся, а Гаррет не обижался, в нем не оставалось сил даже для того, чтобы испытывать какие-либо чувства, потому что рассудок от края до края подчинила себе умопомрачительная боль. Он чувствовал, как с каждым вздохом его дыхание становится все слабее, а из раны толчками бьет кровь, вместе с которой уходили тепло жизни и сознание. Он чувствовал, как тьма вокруг него сгущается все сильнее, обрастает звуками шороха, шипения и цокота острых когтей по каменному полу, и понимал, что вернувшиеся твари решили довести дело своего предводителя до конца. В тот момент, когда над ним повисли сначала две, а после и три обезображенных морды, когда чьи-то клыки, прокусив плотную кожу перчаток, вцепились в мясо, перед глазами полыхнул нестерпимо яркий, помутивший зрение взгляд. Падая в спасительное беспамятство, уже прощаясь с жизнью, Гаррет почувствовал, как твари волной отхлынули от него, ретируясь в спасительную тьму подземелий, озлобленно шипя и угрожающе стрекоча. Последнее, что он увидел, прежде чем волна забытья выбила из него остатки сознания – силуэт маленькой девочки, которая, держа в руках ярко светящийся белым светом фонарь, внимательно и, кажется, даже несколько тепло смотрела на него своими васильковыми глазами. Он не знал, сколько прошло времени, но в какой-то момент с торжеством понял, что все еще жив и даже может дышать, о чем пожалел почти сразу же – все тело от головы до пят болело и выкручивало так, что им овладела жуткая зависть в отношении мертвецов, которые ничего не чувствуют. Тогда от слабости и боли он так и не смог открыть глаз, лишь почувствовал, как в его рот вливают отвратительно-горький настой, после чего отошел в блаженное беспамятство. Еще несколько раз он приходил в себя, выныривая на поверхность реальности, и всякий раз мучился от раздирающей тело, выламывающей кости жгучей боли. Только потом, в одном из своих беспокойных снов он познакомился с тем, о ком до этого слышал лишь мельком. Он, наконец, собственными глазами увидел того, кого все с трепетом – кто с благоговейным, а кто и с ненавистным – именовали Хозяином Бездны. Он узрел Чужого. — Я уже давно ждал нашей с тобой встречи, сын теней, — худощавый, болезненно-бледный мужчина в затертой кожаной куртке, подобрав под себя одну ногу, сидел на парящем в воздухе осколке камня. Вокруг него, куда ни глянь, расстилалось одно лишь море, словно бы замершее в своем ужасающем буйстве. Гаррет, потоптавшись на месте, понял, что действительно боится того, что обломок черного монолитного камня под его ногами канет в небытие и ему будет не за что зацепиться, чтобы не упасть в эту Бездну, забитую картинами из прошлого и вероятного будущего. Он ничего не понимал и испытывал чувство острого беспокойства, а оттого и предпочитал сохранять подозрительное молчание, лишь недоверчиво щуря разноцветные глаза. — Та, с кем ты вторгся в этот мир – мертва; то, что все это время скрывало тебя от меня – уничтожено, — море за спиной Чужого постепенно, плавной волной окрасилось в угрожающе-алый цвет, а иллюзорное небо помрачнело еще сильнее. Гаррет отступил на шаг назад, опасно покачнулся, едва не падая с края каменной плиты, но все же смог удержать равновесие. — Добро пожаловать в мир Островной Империи, мастер вор Гаррет, — проклятый дух склонил голову к плечу и в следующий момент каким-то невероятным образом оказался рядом, а, точнее говоря, за плечами вора. Гаррет круто развернулся на месте и мгновенно отступил к другому краю плиты, все так же недоверчиво смотря на повисшего в воздухе молодого мужчину, объятого клубами черного дыма. — Тебе не нужно бояться, мастер вор. Если ты не боишься Корво, значит тебе не страшны кошмары Империи, потому что на самом деле Корво и есть главный ее кошмар. Быть может, мне стоит принять другое обличье, чтобы ты почувствовал себя спокойнее? — с каждым шагом, что он приближался к нему, облик духа менялся: вот он был молодым черноглазым китобоем, в следующий момент стал прекрасной и не менее черноглазой матроной, после обратился помесью человека и ворона, а после, совершенно неожиданно для Гаррета, примерил на себя обличье Эрин. Гаррет отшатнулся назад и почувствовал, как буквально из воздуха под его ногой появилась каменная плита. Он, скривив губы, махнул рукой, будто пытаясь отогнать Хозяина Бездны от себя, и тот, не дрогнув лицом, вновь вернулся к первоначальному своему облику. — Что тебе нужно? — как можно более нейтральным голосом поинтересовался Гаррет тогда, когда Чужой отстранился от него на почтительное расстояние. Дух какое-то время молчал, лишь рассматривая замершего на месте человека, а после опустился ниже, становясь напротив него, но на другом конце плиты. — Что может быть нужно тому, у кого есть все? Ничего. Зато я могу предложить кое-что тебе, мастер вор Гаррет, — после этих слов место, куда Шестой когда-то нанес почти смертельный удар, слабо заныло и Гаррет рефлекторно приложил к нему руку, чувствуя, как кожа под доспехом на мгновение нагрелась, — мой дар. Так получилось, что, решив уничтожить артефакт, Корво, сам не понимая того, отнял у тебя твое… «зрение». Я вернул тебе его в ином, в моем варианте, и добавил кое-что сверх этого. Твоя судьба, что была до и будет после, смогла меня заинтересовать. Не бойся, мастер вор, ты ничего не должен и совсем скоро привыкнешь к незримому взгляду Бездны. До встречи, — всего секунда — и Гаррета окутал мягкий, густой черно-фиолетовый дым, мгновением позже вытолкнувший его в реальность. Первое, что он почувствовал, придя в себя, это то, что боли больше не было. После пришло понимание того, что кто-то едва ощутимо выписывает на коже его обнаженного живота неясные узоры. Медленно приоткрыв веки, он склонил голову в сторону, натыкаясь на знакомые васильковые глаза. Девочка, что привиделась ему «перед смертью», сейчас сидела рядом, наблюдая за ним с теплым успокаивающим спокойствием в светлооком взгляде. Гаррет, в любое другое время попытавшийся бы отстраниться, сейчас просто продолжал лежать на месте, и дело было не только в том, что его тело ослабло после нескольких дней изнурительной боли и забытья, а, скорее, в том, что сейчас он не чувствовал никакой угрозы. Медленно приподнявшись на локтях, мастер вор равнодушно посмотрел на белый узор выжженной под кожей метки – возникшая под грубым узким шрамом, она казалась его продолжением, а оттого и не привлекала особого внимания. Собравшись, он рывком принял сидячее положение, чувствуя, как девочка помогает ему сесть, подталкивая в спину. С тихим стуком упал на каменный пол проклятый амулет, какие Гаррет видел, когда гостил в Радшоре. Девочка, не боясь, взяла, кажется, утратившую силу безделушку в руки и кинула ее в море, которое виднелось в неровном круглом отверстии впереди. Гаррет осмотрелся по сторонам, приходя к выводу о том, что все это время он провел в прибрежной пещере, которая частично была похожа на ведьмовское убежище – свечи, кости, грубо сколоченные столы с поющими на них рунами и амулетами. Только сейчас Гаррет понял, что может слышать пение китовых костей, только сейчас он понял, что с того света его вернул именно амулет, который девочка выкинула на дно морское за ненадобностью – это ошарашивало, пугало и вместе с тем вызывало чувство едва ли не ребяческого любопытства. Гаррет слабо понимал, что с ним произошло за то время, пока он пребывал в беспамятстве, и на самом деле он совершенно не горел желанием обдумывать все произошедшее именно сейчас – напротив, хотелось изничтожить все мышцы, расслабиться и наконец-то свыкнуться с мыслью о том, что он каким-то чудом остался жив. — Он принял тебя, — с улыбкой сказала вернувшаяся девочка, которая передала в его руки каменную чашу, наполненную холодной водой, вместе с этим она поставила рядом с лежанкой Гаррета тарелку с нехитрой едой, и только теперь он почувствовал, как болезненным голодным спазмом свело желудок. Пока он с упоением ел, девочка успела ловко примостить к его груди еще один амулет, который закрепила на его теле марлевой перевязкой. В то же мгновение мастер вор почувствовал, как под кожей раскатывается потусторонний холод, но вскоре об ощущении дискомфорта забыл, понимая, что использование амулетов это всего лишь временная необходимость: — амулеты вернули тебе кровь и вдохнули жизнь, но в это же время приносили боль, у них у всех есть обратная сторона. Прости, мы не хотели мучить тебя, но так было нужно. — Не страшно, — Гаррет передернул плечами на это обобщенное «мы», но спрашивать ничего не стал. Когда кто-то спасает тебя и выхаживает в течение длительного времени, как-то не принято кривить лицом и подозревать всех в сговоре. — Кто меня принял? — он передал опустевшие тарелку и чашу в руки девочки, которая отставила их на ближайший стол и вновь села рядом, скрестив ноги перед собой. — Чужой. Его метка у тебя на груди. Он сделал тебе подарок, а значит – принял. Он много кого слышит, много с кем говорит, но мало кого принимает – мало тех, чьи судьбы интересуют его, — девочка говорила отстраненно и все так же равнодушно, лишь улыбка на чистом личике создавала иллюзию радушия. У Гаррета складывалось впечатление, что говорит с ним вовсе не девочка, а что-то сквозь нее, что-то, скрытое в, возможно, бесконечных коридорах подземелий, это пугало, но Гаррет решил не подавать виду. Даже если он и прав, то неизменным оставался факт того, что то нечто, что с ним говорило, не пыталось напасть на него и причинить вред, а значит беспокоиться и рефлексировать не стоит – нельзя нарушать сложившиеся порядки. — Чужой сказал нам рассказать тебе о том, что произошло в мире, а после помочь тебе уйти. Не бойся, мастер вор, отдыхай и слушай, ведь тебе предстоит сделать еще очень многое. Тогда Гаррет провел в компании голубоглазой девочки еще несколько дней до тех пор, пока не почувствовал, что больше не нуждается в уходе и что размялся достаточно для того, чтобы выдвинуться в, как оказалось, неблизкий путь. Девочка окольными подземными тропами вывела его за пределы Вайтклиффа туда, где его уже ждала лодка, которая должна была доставить его морским путем до подходов к Дрисколю, до которого он добрался бы пешим ходом. Оттуда он должен был отплыть в сторону берегов Морли, на одиноко стоящий неподалеку от города Колкенни остров, где его ожидала другая ведьма, которая должна была помочь ему обрести власть над новым «зрением». Как рассказывала девочка, этот путь в свое время проходили многие меченые и лишь двум из них – мальчику и Корво – удалось обрести контроль над даром Чужого без предварительной подготовки. Три месяца Гаррет провел в скитаниях, постигая новую силу, о которой не просил, но и от которой в то же время не стремился отказываться, во всяком случае, до тех пор, пока Чужой не попытается слишком явно им манипулировать. К концу четвертого месяца скитаний, который он провел в ледяной Тивии, обучаясь и тренируясь, он отбыл на берега теплого Серконоса, понимая, что пора начинать новую жизнь в новой шкуре. Еще от Корво, да и от Дауда он слышал, что южный остров славился воровскими объединениями, и решил проверить это самолично. Нет, Гаррет не собирал вокруг себя приспешников и, тем более, оставаясь верным своему мировоззрению, не заводил учеников, он просто понимал, что там, где есть воры – есть то, что можно украсть. Спустя несколько месяцев, худо-бедно обжившись на солнечных улицах неприлично богатой Карнаки, он с усмешкой на губах слушал байки, которыми успела обрасти его загадочная, жадная до всего блестящего личность. А после, когда прошло почти полгода со дня его «смерти», он узнал про ежегодное торжество Веласкеса, и что главное – узнал о том, что на прием прибудет лорд-защитник. Воспоминания тогда набросились на него взбешенной сворой гончих псов, а в голове уже созрел план, следуя которому, он должен был сначала выманить Корво из общей залы с помощью способности к дистанционному контролю над живыми существами, а после встретить его. Во многом все сложилось именно так, как он то и задумывал, обидно было разве что за то, что ему так и не удалось украсть ни одной золоченой ложки из серванта Веласкеса, но это дело наживное, он еще успеет наверстать упущенное.* * *
Закончив ужатый рассказ своей смерти и своего воскрешения, Гаррет остановился, поворачиваясь в сторону Корво, а после переводя взгляд на одноэтажную деревянную хибарку, схороненную под диагонально нависающей над землей скалой. Хибарка, покосившаяся и поросшая мягким мхом, казалась нисколько не пригодной для жилья, но все это, как оказалось, было лишь первым и, как оно обычно и бывает, неверным впечатлением. Приоткрыв входную дверь, Гаррет вытянул руку в приглашающем жесте, предлагая лорду-защитнику первым пройти внутрь темного помещения, что Корво и сделал, безбоязненно переступая порог помещения. Гаррет проскользнул следом, прикрыл дверь и быстро зажег расставленные по помещению – оказавшемуся больше, чем казалось сначала, – лампы. Корво не знал, что сказать, рассказ Гаррета мнился ему какой-то чудесной сказкой, и в то же время он понимал, что вору нет никакой необходимости врать, к тому же за время прогулки он отошел от первоначального шока и уже мог мыслить более или менее трезво. — Маленькая леди не оторвет тебе голову за то, что ты покинул свой наблюдательный пост, лорд-защитник? — расслабленно поинтересовался Гаррет, чуть приподняв бровь. Сунув в руки Корво бокал с вином, он отошел к стоящему в углу шкафу и теперь, едва слышно чертыхаясь, копался в старом патефоне, который, пару раз чихнув и прохрипевшись, все же наполнил помещение звуками неспешной музыки. Корво, из вежливости все же отпив из бокала, внимательным прищуром наблюдал за тем, как Гаррет, так и не притронувшись к вину, медленно и плавно приближался к нему, словно дирижер, покачивая рукой в такт музыке. — Не оторвет, если ничего не случится. И, Гаррет… Не надо меня так называть, — Корво чуть нахмурился, отставляя бокал на подоконник и почувствовав, как руки Гаррета обвили его шею, приобнял его в ответ за талию, вовлекая в медленные покачивания танца, который и танцем-то можно было назвать с большой натяжкой. Скорее, это было похоже на банальное кружение на одном месте, ну или на умиротворенное покачивание пары человек в пространстве просторной и единственной комнаты. Поглаживая уткнувшегося лбом в его плечо вора по голове, Корво прикрыл глаза, с каким-то пугающим спокойствием осознавая, что все вошло в свою колею подозрительно быстро, будто и не было полугода метаний, стыда и беспокойных снов. С другой стороны, лорд-защитник никогда не относился к той категории людей, предпочитающих накручивать себя по поводу и без – раз сейчас все нормально, то пусть оно так будет и дальше. — Я все ждал, пока ты об этом попросишь, Корво. Кстати, костюм у тебя действительно очаровательный. Признайся, ты ограбил Дауда? — беззлобно посмеиваясь, поинтересовался вор, чуть приподняв голову, и с интересом посмотрел на расслабленно улыбающегося Корво. — Нет, заказал, припомнив ваш разговор. Потом пошутишь на эту тему. С Даудом мы больше общих дел не имеем. Кстати, может быть, тебе это будет важно – Лукас погиб в столкновении с тварями Бригмора, — сочувственно сказал лорд-защитник, аккуратно поглаживая Гаррета по узкой спине. — Обязательно пошучу. Надо же, целых две новости и обе не особо радующие. Лукас был хорошим человеком, но это был его выбор, насильно его никто туда не волок, как я понимаю, — поджав губы, явно не обрадованный такими новостями, отозвался Гаррет, вновь пряча лицо на плече Корво, давая понять, что продолжать разговор в этом ключе он не хочет. Медленно и плавно покачиваясь в такт музыке, они сместились в сторону приземистой, одноместной койки, в край которой Корво в какой-то момент уперся голенями, а после осел на устилавшее ее покрывало. Несмотря на внешний, довольно грубоватый и неказистый вид, койка оказалась на удивление мягкой. Продолжая напевать мотив, раз от раза повторяющейся незамысловатой мелодии, которая так и продолжала доноситься из патефона, Гаррет сел на бедра Корво и провел узкими ладонями по его широкой груди, в следующее мгновение чувствуя, как ладони лорда-защитника легли ему на бедра, мягко поглаживая. — Как насчет горячего чая на ночь? Или, может быть, глинтвейн? — совершенно неожиданно поинтересовался вор, заставив Корво на несколько мгновений опешить от того, насколько не вписывался этот вопрос в сложившуюся обстановку. Спустя какое-то время Корво недовольно и подозрительно прищурился, неодобрительно смотря на нависшего над ним вора, который всеми силами старался сохранять невозмутимый вид. — Издеваешься, что ли? — с наигранной угрозой в голосе поинтересовался он и, дождавшись медленного утвердительного кивка от довольно усмехающегося вора, тяжело вздохнул: — Ну кто бы сомневался. Время идет, а ты даже не меняешься, — голос Корво сошел на тихий, едва ли не зачарованный шепот в тот момент, когда Гаррет склонился еще ниже к его лицу, неспешно перебирая длинными, ловкими пальцами многочисленные пуговицы длинного камзола. — Ровно то же самое я могу сказать и про тебя – время идет, а ты все так же наивно веришь каждому моему слову, — разобравшись с пуговицами, Гаррет, словно в предвкушении, шумнее обычного выдыхая, забрался ладонями под тяжелые полы камзола, проводя ладонями по напряженным бокам лорда-защитника. В это время Корво уже без лишней спешки разбирался с завязками перешитых на иной манер кожаных доспехов Гаррета, их общий вид остался практически тем же, но завязок и креплений на нем стало заметно меньше, что облегчало процесс одевания и раздевания. Вор, посмеиваясь над Корво, который шипел всякий раз, когда очередная пряжка и узел не поддавались его трясущимся пальцам, выпрямился, помогая ему и скидывая с плеч сначала ткань плаща, перчатки, а после плотно прилегающую к телу куртку с капюшоном, в итоге оставаясь в одних только штанах и тонкой, смявшейся от носки под доспехами кофте. Подцепив пальцами ее край, Корво провел ладонью выше, чуть задирая ее, обнажая подтянутый напряженный живот и пальцами нащупывая грубый выступ шрама, спустя несколько секунд встрепенувшись, он спешно отвел руку ниже, с долей боязливости смотря наверх, на наблюдающего за ним Гаррета. — Это просто очередной шрам, Корво, мне уже давно не больно, — с улыбкой отозвался он, подхватывая края кофты и окончательно стягивая ее с себя через голову. Гаррет чуть отвел руки за спину, наблюдая за тем, как приподнявшийся на локте лорд-защитник с интересом рассматривает шрам и виднеющуюся под ним метку, обводя их шершавыми подушечками пальцев. Гаррет, тихо напевая и прислушиваясь к гладящим ощущениям, доверчиво прикрыл глаза и после вздрогнул в тот момент, когда Корво, подавшись выше, прижался губами к давно заросшей ране. Поперхнувшись вставшим в глотке воздухом, Гаррет улыбнулся и обнял лорда-защитника за шею, целуя его в макушку. В этом порывистом действии Корво было что-то настолько очаровательное, что у Гаррета на мгновение защемило сердце. Отникнув, Корво поднял голову вверх, несколько долгих мгновений смотря в разноцветные глаза, но в следующую секунду оказался опрокинутым на спину. С кошачьей леностью подтянувшись выше, Гаррет коснулся губами сначала чуть колючей от щетины щеки, а после, с несвойственной для него робостью, приоткрытых губ. Подложив руки под голову Корво, не отрываясь от его губ, Гаррет выгнулся в спине, чувствуя, как ладони защитника скользят от плеч к крестцу и обратно, и даже когда он все же решился разорвать этот плавный, чувственный поцелуй, он, изменяя себе и своим привычкам, продолжал ластиться к лорду-защитнику, словно кот к щедрому на угощения господину. Гаррет довольно жмурился, позволяя Корво гладить его, позволяя зацеловывать его лицо и льнуть ближе, обнимать крепче и сильнее. Даже чувствуя, как объятия защитника выжимают из легких кислород, как начинает ломить кости, Гаррет молчал и сипло посмеивался – он и сам хотел, как то говорится, придушить Корво в объятиях. Корво не знал и даже не мог толком предположить, как долго они лежали в объятиях друг друга, целуя на грани укуса и обнимая на грани перелома. Через час, а может, и через два, Гаррет уже лежал у него под боком, позволяя себя обнимать, будто совсем забывший о том, как любит свою свободу и личное пространство. Корво никогда не говорил «мой» – потому что знал, что это может отпугнуть вора, да и в целом подобное обращение Корво считал несколько эгоистичным. Но сейчас слушая тихое, умиротворенное дыхание Гаррета, ему казалось, что он вернул себе что-то такое, что вновь сделало его живым, что-то такое, что в одно мгновение сбило наросший на него за полгода грубый панцирь. Бездумно перебирая пальцами заметно отросшие за полгода волосы Гаррета, он тихо напевал въевшуюся в подкорку мозга мелодию и точно знал, что вор, мягко поглаживающий его по тыльной стороне ладони, сейчас улыбается. — Не уходи сегодня никуда, ладно? — выпутав пальцы из мягких волос, прошептал Корво в затылок Гаррета, прижимаясь к нему лбом и сильнее притягивая вора к себе. Услышав смешок и почувствовав вялое шевеление, лорд-защитник ослабил хватку, и Гаррет, воспользовавшийся этим, перевернулся на другой бок, лицом к нему и, прижавшись лбом к его лбу, положил ладонь на щеку Корво, чуть поглаживая ее. — Как все-таки точно ты угадываешь мои желания… Но, нет, я думал об этом, но в действительности никуда не собирался. Мне даже страшно подумать о том, какой бы сволочью я стал, променяй я тебя на пару хрустальных чернильниц и золотых вилок. Ты так широко-то не улыбайся, Аттано, а то лицо потрескается, будешь должен, — с беззлобным смешком отозвался вор, в последний раз провел ладонью по щеке Корво и, поверхностно поцеловав его, вновь повернулся лицом к стене, упираясь спиной в грудь защитника и чувствуя руку, крепко обнявшую его поперек живота. Засыпая, Гаррет думал о том, что никогда не скажет этого вслух, но сейчас, на несколько жалких мгновений, чувство привязанности показалось ему не таким уж и плохим, как он привык думать.* * *
Корво, сколько он себя помнил, всегда был человеком обязательным и ответственным, а посему пробуждение от панических, суетных мыслей было для него, мягко говоря, чем-то новым, неизведанным и крайне неприятным. Впрочем, человек, только-только продравший глаза и все еще пребывающий в состоянии полусна, со стороны казался скорее забавным, нежели спешащим, да и не обладал достаточной ловкостью, каким бы тренированным он не был. Вероятно, именно поэтому, когда Корво, подорвавшись с койки, запутался в одеяле, из-за чего крайне неприятно спикировал на пол, со стороны послышалось сдержанное, но крайне веселое посмеивание Гаррета, который наблюдал за этой одновременно умилительной и веселой картиной из дальнего угла хибары. Кое-как открыв глаза и выпутавшись из злополучного одеяла, защитник, подслеповато щурясь, посмотрел в сторону уже полностью собранного и спокойно гоняющего чаи вора. Не сказав ни слова, Корво принялся одеваться под заинтригованным взглядом Гаррета, который спустя несколько минут молчаливого наблюдения за паникой взялся демонстративно громко отпивать чай из чашки, явно требуя к своей немаловажной персоне пристального внимания. Корво на провокацию никакого внимания не обратил, продолжая с завидной упертостью пытаться запихнуть левую ногу в правую штанину. — Ну и что случилось, не расскажешь? — как бы между прочим поинтересовался Гаррет, утратив всякую надежду на успешную попытку провокации Корво. Отставив чашку на стол, вор подошел ближе и присел напротив защитника, помогая тому разрешить ужасающую задачу не надевающихся как надо штанов. Корво, поумерив пыл, тяжело вздохнул и растер ладонями заспанное лицо, сначала покосившись на стоящее высоко в небе за окном солнце, а после на терпеливо выжидающего вора: — Ну и? — с большей настойчивостью в голосе протянул Гаррет, складывая руки на коленях и склоняя голову к плечу. — Дипломаты. Веласкес. Эмили меня по голове точно не погладит. Надо узнать, что с ними, — отрывчато, но на удивление информативно отчеканил Корво и хотел было продолжить свои панические сборы, как совершенно неожиданно оказался опрокинутым на кровать подавшимся вперед Гарретом. Корво недовольно заворчал что-то про то, что он, конечно, последняя свинья и сволочь, но у него действительно важная миссия, потому что он отвечает за трех человек, которые имеют отвратительную привычку лезть туда, куда не просят, и попутно находить там проблемы, которые решать должен как раз таки Корво. Гаррет, все это время наседавший сверху, резко, а оттого и неожиданно замер, а в следующее мгновение и вовсе отстранился, отходя в дальний угол помещения, где он до этого и сидел. Корво, вновь приняв сидячее положение, с непониманием покосился на вора и только потом осознал своим заспанным рассудком всю отвратительность ситуации, в которую себя впутал своими же необдуманными словами. Накинув на голые плечи рубашку, защитник поднялся с койки и сделал несколько шагов в сторону Гаррета, но тот от напряжения, кажется, впился зубами в край чашки так, словно хотел ею закусить. Корво, чувствуя напряженную атмосферу, замер на месте, приподнимая руки в примирительном жесте, а после, когда в него уткнулся поледеневший, ничего не выражающий взгляд вновь собравшегося и взявшего над собой контроль Гаррета, отступил на шаг назад. Он чувствовал себя как человек, который вот-вот упустит что-то очень для себя важное. — Ты помнишь, где дверь, лорд-защитник. Ничего страшного, я понимаю, что это твоя работа и что не ты ее для себя выбирал, но сейчас ты обязан слишком многим людям, чтобы так просто идти им наперекор. Мы хорошо провели время, а теперь тебе пора идти. Идти и не возвращаться, Аттано, — равнодушным голосом отозвался вор, явно пытавшийся, но не сумевший до конца скрыть презрение. Еще несколько минут понаблюдав за замершим на месте защитником, Гаррет вновь отпил из чашки, и Корво в этот момент прекрасно видел, с каким трудом ему удается контролировать гневную дрожь. — Гаррет… — Корво в очередной раз почувствовал себя ребенком, только теперь не обиженным, а таким, которому задали вопрос, на который он точно знал ответ и теперь не мог его вспомнить – мысли в голове путались и сбивались, их было много, но ни одна из них не давалась в руки. Корво слабо тряхнул головой, отгоняя от себя наваждение, и выпрямился, преодолевая расстояние между ним и вором и останавливаясь напротив последнего, резко напрягшегося и замершего. — …Я же ведь не ухожу навсегда, я бы вернулся. Я хочу, чтобы ты поехал со мной обратно в Гристоль, потому что не только мне твоя… «смерть» причинила боль, есть еще несколько людей, которые были бы рады тебя видеть, и к тому же… — речь защитника резко оборвалась в тот момент, когда вор, резко развернувшийся, дернул головой, ударяя Корво лбом в переносицу. Дезориентированный и растерявшийся от столь резкого поворота, Корво отступил на два шага назад, лишь каким-то чудом сумев увернуться от пары выверенных ударов, третий, впрочем, пришелся в корпус, и защитник, чувствуя, как воздуха в легких резко не стало, сложился в три погибели, хватая ртом кислород. В глотке встал отвратительный солоноватый привкус от натекшей из носа крови. Но Гаррет, игнорируя нечестность боя (нечестные бои вообще всегда были его стезей), продолжал наносить удары до тех пор, пока Корво не повалился на пол, закрыв лицо локтями и вяло ворочаясь на месте, чтобы хоть как-то уворачиваться. В итоге, ударив Гаррета коленом в спину, тем самым вынудив припасть ему на грудь, защитник обхватил его руками за плечи и перевернулся, подминая под себя. Бегло утерев ребром ладони кровь из-под носа, Корво с тихим рокотом замахнулся, внимательно смотря на зажмурившегося и вновь замершего Гаррета. Но так и не нанес удара. Упершись ладонями в пол чуть выше плеч вора, Корво согнул руки, склоняясь ближе к нему, и, как мог, мягко поцеловал, игнорируя факт того, что пачкает лицо Гаррета собственной кровью. Вор под ним ожидаемо вздрогнул и несколько раз с силой дернулся из стороны в сторону, пытаясь увернуться от поцелуев, но в итоге бросил эти попытки. Еще спустя несколько минут, принимая поцелуи защитника, он почувствовал, как Корво ослабил давление на его руки и, вытащив их, не сразу, но все же обхватил ладонями лицо Корво, а после зарылся пальцами в волосы на его затылке, с силой, до боли сжимая пряди в пальцах. Если поначалу он отвечал ему вяло и нехотя, то спустя несколько минут этот сумбурный, но все-таки примирительный поцелуй перерос в нечто остервенелое и болезненное. Укусы, шипение и рокот, привкус крови на языках и пальцы, то сжимающие за волосы, то болезненно скользящие по спине, то впивающиеся в полуобнаженные плечи. Когда дыхание сбилось, становясь тяжелым и бесконтрольным, Гаррет, не открывая глаз, все же насильно оттянул Корво от себя, сбивчиво дыша в его приоткрытые, окровавленные губы и чувствуя не менее загнанное дыхание на своем лице. — Каким дерьмом мы занимаемся, Аттано, а? Я такое только в романах видел, и те, знаешь ли, не лучшего качества, — тяжело по кускам выдохнул Гаррет и принял руку помощи защитника, помогшего ему подняться на ноги. Кое-как отряхнув свою одежду и одежду Гаррета, Корво отошел к зеркалу, мрачно рассматривая свою перемазанную кровью и помятую рожу – потому что сложно было назвать то, что отражалось в зеркале, лицом. Гаррет, как раз, кстати, передал ему в руки тряпку, жалко только то, что льда на Серконосе было днем с огнем не сыскать, во всяком случае, в районе прибрежной полосы – точно. — Нужно было выпустить пар – мы и выпустили. Это нормально… наверное, — неуверенно отозвался Корво, оттирая с лица кровавые разводы, — и, да, я говорил серьезно. Я хочу, чтобы ты поехал со мной в Дануолл, — повесив тряпку на край допотопной железной раковины, Корво обернулся, внимательно смотря на поправляющего одежду вора, который в ответ посмотрел на него с неким сомнением. Со стороны Корво выглядел как человек, который ради своих целей был готов пойти едва ли не на что угодно (а в целом, именно таким человеком он и являлся), а ввиду того, что Гаррету не очень симпатизировало быть усыпленным и насильно вывезенным из Карнаки, он предпочел сделать вид задумчивый. В гробовом молчании, пока они окончательно собрались, прошло порядка десяти или чуть больше минут. — Я тут подумал… Знаешь, ради того, чтобы посмотреть на перекошенное лицо «красноперого», я готов многое отдать. Но еду я не навсегда, запомни это, Корво, во-первых, у меня тут есть еще незаконченные дела, во-вторых, в Дануолле мне негде жить… — Гаррет подкатил глаза, наблюдая взгляд Корво, как бы говорящий: «ты действительно считаешь, что это проблема?», — …пока что негде, ладно. Я поеду, скажем, дня на два или три, но потом вернусь, разберу дела, соберу свои припрятанные капиталы и вернусь. Веришь мне? — Корво, недолго думая, уверенно кивнул головой, — вот и правильно, потому что сейчас я честен. Идем, лорд-наблюдатель, проверим твоих подопечных, а пока что можешь молиться кому угодно о том, чтобы никто из них не оказался убитым. На деле все оказалось не так уж и ужасно, как успел придумать себе Корво за то время, пока они с Гарретом шли в сторону того места, где на время торжества остановилась делегация Гристоля. Как оказалось, дипломаты успели разобраться с поставленными задачами за минувший вечер и теперь все трое мягко намекали Корво на то, что праздник жизни Веласкеса будет длиться еще пару-тройку дней и что, в общем-то, если они тут задержатся – ничего страшного не случится. Корво посыл делегации прекрасно понял – одно дело промозглый и вечно дождливый Дануолл, и совсем другое южные, солнечные берега Карнаки – тем не менее, сделав вид, что намек остался им непонятым, он настоял на сборах, со своей стороны поддерживаемый стражниками, которым, в отличие от делегатов, вход на праздник был закрыт. Переломным моментом завязавшейся игры в полунамеки стали слова Корво о том, что, если достопочтенные дипломаты хотят задержаться, то, конечно же, могут это сделать, с тем лишь отступлением, что останутся без защиты и корабля, так как имперский флот отбывает сегодня и ни днем позже. Оставив ворчащих, но сломленных таким ходом дипломатов, Корво направился в свою комнату для того, чтобы собрать немногочисленные вещи и провести остаток времени до отплытия в компании Гаррета. Впрочем, второе желание Корво пошло прахом в тот момент, когда Гаррет, узнав о том, что у него в запасе есть еще целый час, молниеносно свинтил куда-то на беспокойные улицы прямиком через распахнутое окно, предварительно пообещав вернуться к назначенному времени. Вернулся вор действительно вовремя и с собой приволок забитую чем-то торбу, а на вопросительный взгляд защитника ответил исчерпывающим: «сувениры для старых друзей». Корво, промолчав, лишь тихо хмыкнул, потому что никак не мог припомнить, чтобы за Гарретом водилась такая черта как заботливость и ей подобные, но вопросами докучать не стал.* * *
— Рассказывай, как все прошло? — сразу с места в карьер начала Эмили, отложив все свои дела, когда узнала о том, что лорд-защитник вернулся в Дануолл и вернулся далеко не один. Рассказ Корво о празднике и всем том, что на нем происходило, не занял много времени, а истории про тивийского аристократа-приманку и встречу с Гарретом Корво начал рассказывать самыми последними. Окончание рассказа Корво Эмили слушала с интересом и, когда увидела вошедшего в кабинет Гаррета, посмотрела на него сначала недоверчиво, а после с долей удивления. Эмили с Гарретом и знакома-то была весьма посредственно и к тому же не знала всей истории, а посему отреагировала весьма сдержанно, но защитнику было достаточно того, с каким спокойствием и толикой тепла она посмотрела сначала на Гаррета, а после и на него самого, довольно и даже как-то счастливо улыбающегося. Теперь она хотя бы может быть уверена в том, что Корво больше не будет мучиться бессонницей и покушаться на окружающую его меблировку. Остаток дня они провели в Башне. То есть в действительности конкретно в Башне оставался один только Корво, потому что Гаррет, как он сообщил, пошел на обзорную прогулку по городу, но защитник-то знал, что дело все исключительно в том, что просто кое-кому шило в одном месте жить мешает. Куда Гаррет ходил, Корво интересоваться не стал, его это волновало мало, зато то время, пока Гаррета не было, он смог потратить на разбор вещей и корреспонденции, скопившейся за время его отсутствия. Проявляя чудеса пунктуальности и постоянства, Гаррет влез обратно в комнату через все то же окно и, бесшумно приблизившись к сидевшему за столом, читавшему письма защитнику, положил руки ему на плечи, склоняясь ниже и прислоняясь виском к его виску. — Нагулялся. Кстати, что касается прогулок, Дауд ждать не будет, а я так и сгораю от нетерпения перед предстоящей встречей, — обойдя Корво по кругу, Гаррет присел на край стола, закидывая ноги на колени сидящего и тяжело вздохнувшего защитника. С одной стороны, Корво был непомерно рад его возвращению, а с другой, прекрасно осознавал, что вместе с Гарретом в его жизнь вернулись суетливость и порывистость, от которых он уже успел отвыкнуть. — Хочешь вломиться к нему поздним вечером? А вдруг он спит? — отложив письмо в сторону и аккуратно спихнув со своих коленей ноги вора, Корво поднялся с места, отходя в сторону гардероба. Выбора у него толком никакого не было, потому что он подозревал, что Гаррет в своем желании будет непреклонен и весьма навязчив. — Да неужели… Он что, постарел настолько, что укладывается в кроватку в семь вечера? — задал риторический вопрос Гаррет и фыркнул, отмахиваясь, Корво оттянул в сторону уголок губ и покачал головой – нехорошо быть такого мнения о старом враге, врага лучше всегда переоценивать, чтобы потом не так неожиданно и страшно было. — Ему подарок тоже припас, как я вижу? — подворачивая рукава камзола, поинтересовался Корво, покосившись сначала на все так же набитую вещами и нисколько не опустевшую торбу, а после на вора, который эту самую торбу поспешил ногой затолкать Корво под кровать с видом наигранно-отрешенным и отчасти демонстративным. Гаррет прекрасно знал, что Корво может разве что высказать ему свое авторитетное «фи» и на крайний случай избавиться от вещей, утопив их в той же реке, а посему даже не пытался скрыть того, что подарки это вовсе не подарки а, как догадывался лорд-защитник, трофеи, добытые с праздника Веласкеса. Гаррет бы просто не смог себя простить, если бы не вынес оттуда хотя бы что-то стоящее. — Ему полагается подарок совсем другого формата, — уклончиво ответил вор, пряча изгиб тонких губ за шейным платком и подходя к окну, — собрался? — Корво как раз повесил на перевязь под камзолом клинок (нейтралитет нейтралитетом, а оружие лишним не бывает) и кивнул моментально выскользнувшему в окно Гаррету, тут же направляясь следом за ним. И на самом деле ему тоже было до одури интересно посмотреть на то, удивится ли Дауд или останется таким же невозмутимым, как и обычно.* * *
Томас ввалился в кабинет совершенно неожиданно: во-первых, через окно, во-вторых, без стука, в-третьих, с двумя стаканами. Дауд, все это время напряженно корпевший над скопившимися документами, подобного возмутительного своеволия не оценил совершенно. Он и так который месяц не мог привыкнуть к новому штабу и разобраться с заказами, а теперь выясняется еще и то, что у него люди начали чувствовать себя бессмертными и забывать о понятиях дисциплины и субординации. При ближайшем рассмотрении стаканы оказались наполненными виски с какой-то не очень приятно пахнущей примесью, хотя Чужой его знает, может, это и от самого виски так несло. Переведя взгляд со стаканов на растерянного Томаса, Дауд сначала сломал перо, а после крайне выразительно заиграл желваками, всем своим видом выражая одну, но простую, как табуретка, мысль: «еще три секунды — и начальство выйдет на тропу войны». Томас от свирепого взгляда руководителя побелел до совсем уж неприличного оттенка, но все же нашел в себе силы сделать шаг вперед и, преодолев дрожь, поставил стаканы на стол, выпалив окончательно сбившее Дауда с толку: «пейте». Нет, серьезно, они совсем от жизни на природе охренели или это розыгрыш такой нелепый? Клинок, сначала действительно загоревшийся желанием придушить сбитого с толку помощника, видя его панику, все же сменил гнев на милость, а милость на задумчивость. Томаса он знал достаточно давно и знал, что он, конечно, бывает всяким, но к робкому десятку никогда не относился, а посему столь откровенная паника не была свойственна ни ему, ни кому-либо из китобоев, чьи рожи, кстати, Дауд уже пятую минуту наблюдал в окнах. — Да пейте уже, Дауд, сэр, — Томас обернулся, нервно косясь на закрытую дверь, а после вновь перевел «страшный» взгляд на мастера ассасина. Дауд, нахмурившись и тоже посмотрев в сторону двери, потянулся было к рукояти клинка, но Томас отрицательно замотал головой и с таким отчаянными видом придвинул к нему ближе стакан, что ему не оставалось ничего другого, кроме как взять его в руку. Стоя со стаканом в руке, смотря на закрытую дверь, за которой все же начали слышаться неспешные приближающиеся шаги, Клинок впервые за долгое время чувствовал себя идиотом, как минимум потому, что мнилось ему, будто он тут единственный из всех, кто еще не знает, с чего началась суматоха. Принюхавшись к содержимому стакана, Дауд скривился, смотря на помощника. — Что это вообще такое, и почему оно так воня… — договорить Дауд не успел, потому что дверь все-таки распахнулась. На пороге стоял Корво – стоял он при полном параде и улыбался подозрительно хитро. Дауд выпил. Глотку обожгло, а во рту встал привкус валерьяны, которую, как помнил Дауд, какой-то делец повадился выращивать в оранжерее. Теперь хотя бы понятно, чем воняло. Когда из-за спины Корво, обойдя его, вышел второй, не менее хитро улыбающийся гость, ассасин, не глядя, отнял у Томаса второй стакан. Выпил. Вкуса на этот раз не почувствовал никакого, но медленно, придерживаясь за подлокотники, опустился обратно в кресло, чуть сползая по высокой спинке и не сводя немигающего стеклянного взгляда с дверного проема. Захотелось помолиться – неважно, кому и в какой форме. — Томас, — осипшим голосом прохрипел Клинок, медленно поворачивая голову в сторону остолбеневшего помощника, — молодец ты, Томас. Иди. Нет, стой, не иди. Бутылку мне на стол, а вот потом иди и друзей своих от окон отлепить не забудь, а то надышат еще, — крайне задумчиво проговорил ассасин, тут же поворачивая голову обратно и лишний раз убеждаясь в том, что все, что происходило в данный момент, это не просто дурной сон. — Ну, после такого зрелища и умирать не жалко, — бодро продекламировал довольно улыбающийся вор и протяжно зашипел, отхватив увесистый тычок от Корво, — это фигура речи такая, я-то тут причем? — растирая ушибленное место, недовольно проворчал Гаррет. Впрочем, когда его внимание вновь сосредоточилось на уже более или менее пришедшем в себя Дауде, он бодрой походочкой прошел в его кабинет, попутно осматриваясь по сторонам, и присел на край рабочего стола ассасина. — Симпатичный у тебя домик, кстати, интерьер сам выбирал, аль помог кто? Да успокойся уже, Чужого ради, больно смешные у вас рожи. Хотя этот, — Гаррет кивнул за плечо на подошедшего ближе Корво, — честно говоря, дольше отходил. Молодец, хорошо держишься, — перегнувшись через стол, Гаррет пару раз панибратски хлопнул руководителя китобоев по широкому плечу, не прекращая кривить губы в веселой улыбке – ему явно льстил этот эффект дезориентирующей неожиданности. Дауд обрел голос только тогда, когда в комнате во второй раз появился Томас с початой бутылкой «Старого Дануолла» и ушел, оставив компанию знакомых в гордом одиночестве. — Рассказывай, — все так же хрипло произнес Дауд, разливая виски по стаканам. Гаррет рассказал ему ту же историю, которую до этого рассказывал Корво, но с дополнениями о событиях, произошедших на приеме у Веласкеса. Клинок слушал внимательно и не перебивал, лишь изредка отпивал из стакана и косился на кивающего головой Корво. Посмотрев на с трудом продемонстрированную метку, Дауд окончательно убедился в том, что вор не брешет, и покачал головой. К моменту окончания рассказа все уже нормально расселись по креслам, а за окном окончательно стемнело настолько, что даже растопленный камин не освещал всего пространства кабинета, а лишь бросал неясные золотистые полутона на силуэты беседующих мужчин. — Чужой его пойми, что в этом сумасшедшем мире происходит, — устало произнес Дауд, отставив опустевший стакан в сторону. Он за жизнь, конечно, многого навидался, но сегодня произошло явно что-то феноменальное – не так уж и просто равнодушно встречать того, кого до этого считал мертвым, Дауд сам ничего не видел, но словам Корво тогда поверил, Аттано все-таки не маленький мальчик и не слепец. Да еще и эта история с меткой Чужого – проклятый бог загадочен и далеко не глуп, чтобы он ни говорил, он все всегда делает далеко не просто так. Хорошо еще, что хоть Томас со своими стаканами подсуетился, а то мало ли. — Да, кстати, чуть не забыл. Ятран передает привет и приглашение на Серконос, — довольно улыбаясь, произнес Гаррет, наблюдая за тем, как китобой вопросительно выгибает бровь. Многовато все-таки сюрпризов для одного человека. — Ятран, говоришь? Значит, старый пес все-таки смог добраться до дома, уже хорошо. Я учту, спасибо. Что планируешь делать дальше? — Дауд обновил содержимое стаканов и вопросительно посмотрел на Гаррета, который, следуя зову своей неусидчивости, не нашел лучшего места для сидения, как на спинке кресла, в котором сидел Корво. Со стороны эта картина выглядела до отвратительного очаровательно, но Дауд предпочел оставить свои комментарии при себе. — Дня через два или три вернусь на Серконос, разберусь с оставшимися делами, а потом, наверное, вернусь сюда. Карнака, как ни крути, приятное место, куда приятнее Дануолла, но в Дануолле, скажем так, поле для деятельности шире, а на пенсию я в ближайшее время уходить не намерен, — посмеиваясь, отозвался вор, прикладываясь к стакану. Дауд хмыкнул, следя за тем, как глаза у вора уже начинают пьяно поблескивать и стекленеть – он, кажется, впервые видел, чтобы Гаррет пил. — Секундочку, я попрошу, что значит «наверное, вернусь сюда»? — помрачневшим голосом поинтересовался Корво, не поворачивая головы. Гаррет на этот вопрос лишь засмеялся, и Корво хотел уже было возмутиться, но в этот момент в комнату размытой тенью проскользнул один из подчиненных Дауда и деликатно прокашлялся, привлекая к себе внимание. Дауд, отведя взгляд от бранящихся мужчин, перевел его на подчиненного, который молча махнул бумагами, судя по всему, намекая на то, что на горизонте нарисовалась еще пара заказов. Дауд кивнул головой и перевел взгляд обратно на Гаррета и Корво. — Все это хорошо, но уже достаточно поздно, а мне пора возвращаться к делам, — намек, неприкрыто прозвучавший в его голосе, был всем предельно ясен. Провожать их Дауд, конечно же, не пошел, доверив это явившемуся по первому зову Томасу, китобой проводил их до границы территорий и, попрощавшись, исчез в тумане переноса, оставляя мужчин около входных ворот на территорию бывшего Бригмора. Корво, все это время тщательно контролировавший дозу алкоголя в своей крови, сейчас, едва сдерживаясь от издевательского смешка, наблюдал за тем, как Гаррет медленно, но на зависть целеустремленно бредет перед ним, кренясь то влево, то вправо. Куда вор намеревался дойти пешим ходом, Корво было неведомо, но исключительно из спортивного интереса он шел следом за ним, крайне заинтригованный тем, чем этот поход кончится. Бродить по темноте было, конечно, не лучшей из идей, но на этих территориях, как помнил защитник, не водилось даже хрустаков, а посему он чувствовал себя максимально спокойно. Закончился их крестовый поход весьма предсказуемо – Гаррет с непонимающим видом стоял на прибрежной полосе, смотря на плещущуюся воду как баран на новые ворота, Корво сложил руки на груди и истово пытался припомнить, когда в последний раз видел, чтобы вор пил, но в голову ничего не приходило. В общем, состояние Гаррета странным не было совершенно, пить после длительного перерыва, да еще и на пустой желудок – та еще безумная затея, стоит отдать должное Дауду. Впрочем, судя по тому, что Гаррета не тянуло на философию и вдумчивые разговоры, он не падал лицом в землю и вообще вел себя на удивление спокойно, можно было сделать вывод, что не так уж и сильно он надрался – чувства координации и ориентации потерял, конечно, но все еще соображал. — И как это понимать-то? — с тяжелым вздохом Гаррет резко сел на корточки и подпер щеки кулаками, смотря на воду как на проклятие человечества и иже с ним. Защитник прикрыл рот рукой и закусил изнутри щеку, лишь чудом сдерживаясь от смеха. Но когда Гаррет повернулся в его сторону с растерянным видом и ткнул пальцем в сторону воды, интересуясь о том, что это она тут делает, Корво все-таки не сдержался и тихо отсмеялся в кулак, после чего, подойдя к вору со спины, приобнял его за плечи, поднимая с земли. — Все, погуляли и хватит, надо домой возвращаться, нас ждут, — негромко проговорил Корво, закидывая руку Гаррета себе на шею и подхватывая его на руки – идти самостоятельно вор, конечно, сможет, да вот только займет это порядочное количество времени с учетом того, что он свалится с первой же крыши, если вообще сможет на нее залезть. Сам Корво темноты никогда не боялся, да и прогулки любил, но сегодня ему такая романтика совершенно не прельщала. — Мой дом далеко, Аттано, не тут, и теперь я туда не смогу вернуться, даже если бы действительно этого хотел, — медленно и несколько мрачно проворчал Гаррет, крепче обхватывая шею защитника рукой и прижимаясь замерзшим носом к его шее. Корво замер на месте, поджимая губы, но в итоге лишь покачал головой, удобнее перехватывая свою ношу. — Есть такая фраза, Гаррет – «наш дом там, где мы» – теперь твой дом тут, рядом с нами… Рядом со мной, — тихо проговорил Корво, сжимая руку в кулак, чувствуя, как разливается под кожей распространяющийся от метки потусторонний холод. Прежде чем перенестись на другой берег, он почувствовал на своей коже улыбку прильнувшего к нему вора – Гаррет хорошо умел говорить без слов.* * *
Спустя два дня
Размеренное биение часов уже не казалось ему таким угнетающим, как неделю с лишним назад, зато в отношении поступающих в его распоряжение документов ситуация оставалась неизменной – сплошная рутина. Когда в итоге буквы начали скакать перед глазами, сливаясь в прерывистые черные полосы, а смысл содержания ускользать, Корво отложил перо в сторону и от греха подальше отодвинул от себя остаток документов, с которыми по-хорошему он мог разобраться и завтра. Единственное, что действительно угнетало Корво – это факт того, что завтра Гаррет должен был отбыть обратно на Серконос. Защитник, конечно, никогда не отличался излишней сентиментальностью, но по понятным причинам отпускать Гаррета не хотел, но в это же время понимал, что привязывать его к себе нет никакого смысла – не то чтобы он гордый, просто Гаррет все равно извернется и сделает так, как будет лучше ему. Корво тяжело вздохнул и по привычке взялся тереть пальцами рассекающий глаз шрам, подарок, доставшийся ему от покойной Эрин. Как решать эту ситуацию, он не имел никакого понятия – не то пустить все на самотек и довериться словам вора, не то… А что он еще мог сделать? Поехать вместе с ним? Это вряд ли, он нужен тут, нужен Эмили и империи – все тот же порочный круг, из которого Корво не мог, да и не особо хотел изворачиваться, Гаррет правильно тогда сказал: «я понимаю, что это твоя обязанность». Обязанность, которая за десятки лет превратилась в жизнь – временами скучную, временами рутинную, а временами даже слишком перенасыщенную событиями, но все-таки жизнь. И все-таки, как ни крути, а пустить все на самотек было самым разумным вариантом, что будет, то будет. Успокоив этим выводом свой беспокойный разум, защитник поднялся с места, потянулся, звучно хрустнув костьми, и двинулся в сторону ванной. Гаррет сегодня опять без объяснения и предупреждения ускользнул по своим делам, очевидно, что воровским. Он не считал нужным отчитываться о том, где был и что делал, но вместо него говорила куча драгоценного хлама, который тот повадился складировать у Корво под кроватью – не то Гаррет решил проверить силу его терпения, не то действительно не нашел лучшего места для хранения своих трофеев. Корво все чаще приходило на ум сравнение его с дворовым котом – когда хочет, приходит, когда хочет, уходит – никому не должен, ничем не обязан, абсолютно свободен даже при видимости «занятости» и временами тащит в дом разного рода гадость. Защитник усмехнулся, на самом деле, именно это он и любил в Гаррете, любил его самостоятельность, его свободолюбивость и ревностное оберегание границ личного пространства – другие бы уже свыклись и срослись, давались бы в руки легко и без оговорок, а он не переставал уворачиваться в самый последний момент, не уставал открыто усмехаться в лицо и ускользать, прячась в тенях и на потолочных балках. Корво любил его за то, что он не изменял себе, своим принципам и своему мировоззрению, крепко держась за то, во что он верил и что любил. Разобравшись и закончив с банными процедурами, Корво обтер лезвие опасной бритвы от пены и провел ладонью по щеке, проверяя, не надрезал ли кожу и хорошо ли побрился. Сполоснув лицо водой, смывая остатки пены, он едва вздрогнул, почувствовав, как узкие, прохладные после блуждания по улицам ладони скользнули по его обнаженным плечам, спине и бокам и пальцами переплелись в замок между грудью и животом. Смахнув с глаз капли воды, Корво выпрямился, через зеркало смотря на выглядывающего из-за его плеча Гаррета, прильнувшего к его спине и прижавшегося к его плечу губами. Сегодня он вернулся подозрительно рано, неужели в Дануолле не осталось того, что можно было бы своровать, или кто-то рискнул расстроить его планы? Аккуратно расцепив руки вора, Корво повернулся к нему лицом и оперся копчиком об раковину, расслабленно смотря в разноцветные, как и всегда, хитрые глаза, Гаррет прошелся ладонями по его груди и обхватил руками за шею, чуть прогибаясь в спине и растягивая по губам блуждающую, не без привычной ехидцы, улыбку. Корво вопросительно приподнял бровь и все же приобнял Гаррета за талию, притягивая к себе. — А я уже начал думать, что опять не увижу тебя до самого утра. И сколько домов ты обнес сегодня, рыцарь отмычки и монтировки, или опять проверял, сколько алкоголя может влиться в твой слабенький организм? — насмешливо поинтересовался Корво, с улыбкой наблюдая за тем, как Гаррет демонстративно недовольно поджимает губы, чуть подкатывая глаза, и склоняет голову в сторону. — Мог бы просто сказать, что ты ужасно рад меня видеть, Аттано, мне было бы приятно. Шутка, сказанная дважды, Корво, это уже не шутка, и она даже не смешная, так что хватит шутить про то, как я неудачно выпил, хотя, знаешь, если это тебя так увлекает – то, пожалуй, продолжай, мне льстит факт того, что я у тебя из головы не выхожу. Что касается домов… Я могу тебе даже показать пополнение в своей коллекции – пара очаровательных вещичек, — Гаррет подтянулся выше, усмехаясь в губы защитника, и чуть прищурился, внимательно и весьма выразительно смотря ему в глаза. И минуты не прошло, как Гаррет провокационно медленно обвел языком свою верхнюю губу и засмеялся в тот момент, когда Корво, тяжело вздохнув, резко подхватил его на руки, вынуждая крепко обхватить бедрами его талию и прижаться теснее, чтобы не свалиться на протяжении короткого пути от раковины до койки. Гаррету не нужно было много времени для того, чтобы понять, как манипулировать Корво – естественно действовали эти методы исключительно тогда, когда этого хотел сам защитник, но в моменты слабости он выглядел столь очаровательно, что Гаррет даже не пытался отказать себе в удовольствии. Оказавшись зажатым между Корво и матрасом, вор заелозил на месте, устраиваясь поудобнее, и попутно вновь повторил свой вопрос касательно демонстрации трофеев. — Гаррет, какие, к Чужому в Бездну, трофеи? — едва ли не взвыл Корво, намеренно ведясь на эту откровенную провокацию. Чуть отстранившись, он стянул с Гаррета рубашку, проходя ладонями по худощавым бокам и подхватывая его под бедра. — Те самые, которые под кроватью лежат, Корво. А ведь так смотришь – такой взрослый мальчик, а такой недогадливый, — протянул вор, подкладывая руки себе под голову и выгибаясь в спине, подставляясь по гладящие по груди и животу ладони защитника. — О, мне кажется, или я действительно слышу это недовольное сопение? Нет, только не это, мистер хладнокровие должен оставаться спокойным до конца, — рывком подтянувшись, Гаррет вновь обнял Корво и прильнул губами к его шее, мягко прикусывая горьковатую от мыла кожу. Почувствовав, как требовательно Корво тянет его за волосы, Гаррет отстранился, подставляясь под грубый изголодавшийся поцелуй и целуя в ответ, кусая за губы и язык, слабо ударяясь зубами и чувствуя, как от этой остервенелости и хищничества под его кожей разливается знакомое тепло, а дыхание учащается. Ему было плевать на боль в прокушенной губе и привкус крови во рту, потому что разум концентрировался на ощущениях, на руках Корво, что с силой сдавливали его бедра, на губах и зубах Корво, целующих и кусающих тонкую кожу, на его теле, горячем от разлившейся крови и находящемся соблазнительно близко. Закусив губу, красную от яростных поцелуев, Гаррет извернулся, толкая защитника в плечо, опрокидывая его спиной на кровать и садясь сверху, улыбаясь его податливости и чувствуя себя человеком, которому удалось приручить на редкость дикого, хищного и по-своему прекрасного зверя. — Не такой уж и слабый у меня организм, да? — хрипло уточнил Гаррет, прежде чем сильные руки Корво, ухватив его за талию, не дернули ниже, привлекая к себе и заставляя прижаться грудь к груди. Корво целовал все так же грубо и с силой, не оставляя никакой возможности для инициативы и подчиняя себе, потому что сейчас это было ему позволено, потому что он мог и хотел этого, а Гаррет, выгибаясь в его руках, сжимая пальцами его волосы, отвечал с таким же желанием и охотой, не сопротивляясь и глухо постанывая в приоткрытые губы. Гаррет разрешал, потому что знал, что Корво даже в своем слепом желании не позволит себе лишнего, потому что доверял ему так, как никому прежде, и сейчас чувствовал это как никогда сильно. Просунув руку меж их тел, вор нащупал пальцами ремень штанов и усмехнулся в тот момент, когда Корво рефлекторно подался бедрами вверх – нетерпеливость, порывистость – в обычное время это были не его черты, но сейчас, вдали от любопытных глаз, он вел себя так, как говорили инстинкты, а не здравый смысл. И сильнее всего Гаррету нравилось понимание того, что он ведет себя так только тогда, когда он – Гаррет – рядом, потому что для всех остальных, даже для своей дочери, он спокойный и уравновешенный, без грехов за душой, и тошнотворно идеальный, потому что это тоже его обязанность, зато, когда они остаются вдвоем, все обязанности испаряются. — Гаррет… — с нажимом не то прохрипел, не то прорычал Корво. Нетерпение – он источает его всем своим существом, оно в токе его крови, в его дыхании, в его сердце, сотрясающем грудную клетку. Гаррету почти страшно под этим голодным взглядом темных глаз, но похоть сильнее, она притупляет страх, притупляет все, заставляя действовать быстрее и резче. Он не понимает, каким образом оказался прижатым грудью к матрасу, в голове туман, в воздухе пламя, пожирающее кислород. Саднит сдавленные запястья, тупой болью ноют заломанные за спину руки. Корво кусает его за плечо, жмется широкой грудью к покрытой испариной спине, скользит пальцами по напряженному животу. Кислорода все меньше, во рту сухо и солено, а горло першит, и Гаррет сухо кашляет всякий раз, когда стонет. Мира не существует, прошлого не существует, лишь удовольствие пополам с болью, как молоко с кровью. Корво слизывает соль с углубления позвоночника, собирает на язык капли пота, целует в загривок, греет собой обычно холодную кожу и рычит, довольно рокочет так, что Гаррет кожей чувствует вибрацию его голосовых связок. Корво шепчет что-то несвязное, будто молится своему проклятому богу, их общему богу, но Гаррет слышит это «мой», слышит это злое и отчаянное «мое», и этот эгоизм лучше, чем пресловутое «я скучал», от этого эгоизма сладко тянет мышцы и ломает кости. У Корво глаза затянуты пьяной поволокой, а зрачки широкие настолько, что перекрывают почти всю радужку. Он проникает медленно, просачивается капля за каплей, пока не наполняет полностью и скулит раненным зверем. Сильный, горячий, грубый и голодный. Он целует его кожу, выпускает его руки и выпрямляется, поднимаясь на колени, он тянет его за собой вверх, обнимает руками под грудь и живот, кладет тяжелую голову на плечо, целует в шею и рывком, заставляя всхлипнуть и дернуться, проникает до конца, прижимаясь кожа к коже, прижимаясь тесно и близко. Он суетно зацеловывает угловатые плечи и затылок, и Гаррет заводит руки за голову, впивается пальцами в растрепанные волосы и откидывает голову на его плечо, чуть прогибаясь в спине. Он держит его за талию, крепко сжимает пальцы на худых боках и толкается глубже издевательски медленно, хрипло стонет на ухо, и от этого звука все стягивается узлом еще сильнее. Больно и приятно настолько, что мир перед глазами плывет и рушится, мир перед глазами – это серая завесь ночных сумерек. «Мое» – как молитва на сухих от нехватки воздуха губах, и Гаррет говорит «да», Гаррет изгибается змеей, срывает голос и опускается вниз, упираясь лбом в смятую простынь, кусает руки, чтобы хоть как-то заглушить собственный голос, он прогибается в спине, чувствуя скользящее прикосновение влажных ладоней. — Нормально? — перевернув его на спину, вопросительно хрипит Корво, потому что у него не хватит дыхания на «ты хорошо себя чувствуешь?», потому что его дыхания не хватает даже для того, чтобы полностью расправить собственные легкие, вор спешно кивает головой, ему не до вопросов. Гаррет гибкий и пластичный, как теплый воск под руками. Прогибается, подается вперед и тянет на себя, заставляя прижаться лбом к его лбу, смотрит пьяным взглядом, пьяным и счастливым, морщится от боли, целует сухо и мимолетно и стонет в приоткрытый рот, сдавливает коленями бока и закусывает губы. Корво рычит, рвется с цепей, силится не переступить границу. Он придерживает его за плечи, дергает на себя и сам подается вперед, проникая глубоко, постанывая от тесноты и жара. Он упирает лбом в плечо вора. Гаррет гладит его по голове, сжимает его плечи и царапает спину до красных полос. Гаррет кусает его и тут же зализывает укусы. Гаррет дергается и сжимается всякий раз, когда слышит его стон и его рычание, и каждое его «да» подстегивает, как удар хлыстом. Корво жмурит глаза, чувствует, как его тянет на дно бездны и замирает, растягивая это ощущение падения. Он тяжело, шумно дышит и хрипит. Гаррет говорит «давай», Гаррет говорит «я тоже» – набор слов, который не стоит ничего и всего. Корво двигается грубо и быстро, сжимает зубы на бледной коже, оставляет кровоподтеки и гематомы, и Гаррет под ним не то скулит, не то стонет, и Корво хотелось бы запомнить этот звук, но он сейчас неспособен даже думать. Чувство мгновенной смерти, чувство падения. Каждая мышца в теле напрягается до невероятного, кожа блестит от пота, легкие жжет от отсутствия кислорода, а перед глазами плывет. Корво падает на дно этой проклятой пропасти, врубается в нее костьми так, что дух вышибает из тела, а перед глазами чернеет так, как не чернело никогда, и он может лишь кожей и ладонями чувствовать, как Гаррета под ним трясет, словно в горячке, их обоих потряхивает от пережитого, и длится это дольше обычного. Даже когда оргазм отступает, а мышцы одна за другой расслабляются, Корво не выпускает Гаррета из судорожных объятий, все так же прижимается к нему и пытается восстановить сбившееся дыхание. Вор открывает глаза первым, поднимает вверх слабые руки и обнимает лицо Корво, проводит ладонью по его взмокшему лбу и смахивает налипшие на него волосы, пальцами зачесывая их на затылок Корво. Он мягко давит ладонью ему на шею, и мужчина, тяжело дыша, устраивает голову на его груди и прикрывает глаза, переводя дыхание и успокаивая биение сердца. Гаррет путается пальцами в его влажных волосах, мягко поглаживает по голове и широко открытыми глазами смотрит в потолок, время от времени чувствуя, как вновь пробегает по телу слабая дрожь. Корво успокаивается, целует его в грудь и приподнимается на руках, заглядывая в глаза и целуя в уголок губы, щеку и висок. Он припадает на локти и гладит его ладонями по голове, время от времени целует то в переносицу, то в губы, улыбается, и Гаррет слабо, но все же старается улыбаться ему в ответ. Он действительно счастлив, просто выжат этим счастьем настолько, что не способен даже на такой простой мимический жест, как улыбка. А потом Корво обнимает его, прижимает к себе и зацеловывает оставленные на плечах и шее кровоподтеки, Корво шепчет слова извинений, а Гаррет лишь вяло посмеивается в ответ и говорит, что все было великолепно. Когда Гаррет возвращается из ванной, уже чистый и отмывшийся от липкого семени, то моментально чувствует на себе внимательный взгляд защитника. Гаррет усмехается и продолжает настойчиво тереть мокрые волосы полотенцем, стоя обнаженным посреди спальни второго человека в Империи, и совершенно не задумывается о том, что сюда кто-то может войти. Он косится в сторону высокого зеркала, подходит к нему ближе и, закинув влажное полотенце на лепную, помпезную раму, рассматривает себя, обводит пальцами многочисленные ноющие гематомы. Корво появляется позади него практически неожиданно, словно выныривает из тьмы, он обнимает его под живот и, смотря на него через зеркало, аккуратно целует один из своих укусов. Корво внимательно смотрит ему в глаза и проводит носом по худому плечу, по шее Гаррета и едва касается губами мочки уха. Корво улыбается в тот момент, когда Гаррет льнет к его груди в поисках тепла и, склонив голову в сторону, прикрывает глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Гаррет нервно облизывает губы и ломано усмехается, он вопросительно приподнимает бровь, смотря в шальные глаза защитника, и когда чувствует, как тот опускает руку ниже, шумно выдыхает, захлебываясь кислородом, и успевает с тенью возмущения сказать что-то вроде: «я ведь только что из душа». Но Корво плевать, Корво слишком голоден и он тянет его вслед за собой к кровати, а Гаррет, несколько нервно посмеиваясь, даже не сопротивляется. И сейчас Корво только рад тому, что ночи в Дануолле такие длинные.* * *
— Ты ублюдок, Аттано, — без раздражения, скорее, с усталостью шепчет Гаррет в шею Корво и ворочается в его объятиях, переворачиваясь на бок и смотря на часы, — больной, жестокий и хитрый ублюдок, вот ты кто, — Гаррет тяжело выдыхает, чувствуя поцелуй в затылок и пытается вытянуться, чтобы размять одеревеневшие после сна мышцы, но все тело ломит так, что он моментально решает отложить эту идею до лучших времен, эдак на недельку, а может быть, даже на две. Он проспал. Вчера он договорился с капитаном торгового судна в порту, который за умеренную плату согласился перебросить его на Серконос и за дополнительную плату даже не интересоваться тем, что Гаррет будет везти с собой – разговор был не самым приятным, потому что Гаррету вообще претило говорить с кем-либо, кто мог его запомнить. А теперь выясняется, что из-за тестостерона, гулявшего в крови Корво ночью, он проспал на этот чужов корабль, потому что треклятые часы показывали уже пятый час дня. Вот именно поэтому Корво и был ублюдком, что Гаррет продолжал без устали повторять на протяжении минуты до тех пор, пока защитник рывком не развернул его к себе лицом, целуя в губы. Гаррет тихо, с толикой жалостливости застонал, предчувствуя, что сонный, но на зависть целеустремленный защитник жалеть его и в этот раз не намерен. — Не буду я тебя мучить, Гаррет, расслабься. Я не настолько озверевший, как ты хочешь думать. И да, прости за вчерашнее, я погорячился, — Корво виновато посмотрел на него, склонился ниже и аккуратно поцеловал Гаррета в плечо. Перевернувшись на спину, Корво сонным после непривычно продолжительного сна взглядом смотрел в потолок, только теперь действительно явно осознавая, что все нормализовалось – нет больше незримой угрозы, нет больше точащей боли расставания, теперь может быть лишь спокойствие и рутинное бытие. Приобняв доверчиво устроившегося у него на груди и тихо засопевшего Гаррета за плечи, Корво улыбнулся, поворачивая голову в сторону и утыкаясь носом в растрепавшиеся волосы вора. — А знаешь, может быть, никуда я и не уеду. По крайней мере, пока что. Должен же хоть кто-то за тобой присматривать… — с зевком сонно пробормотал Гаррет через дремоту, заставив Корво улыбнуться еще шире и тихо хмыкнуть. Впрочем, он совсем не против спокойствия, хотя вряд ли Гаррет позволит ему заскучать.* * *
Бездна, как и всегда, ослепляла своей циановой бесконечностью. Оторванная от мира и холодная, как морское дно, она была пуста, не вмещающая в себя смертного разума и зеркально не отражавшая ни чьих мыслей. У того, кто в своем вековом покое тенью висел в относительном ее центре, не было ни желаний, ни страхов, ни воспоминаний, ни эмоций – Бездна была ему домом и вместилищем, но не была для него тем зеркалом, каким была для редкого смертного, которому удавалось ступить в ее пределы. Чужой медленно поворачивал голову от плеча к плечу, слушая унисон голосов тех, кто обращался к нему со всех концов того, что люди приняли именовать Островной Империей. Он слышал всех их – их голоса, их мысли, шепот желаний, который скрывался в их бессмертных душах – но действительно прислушивался лишь к единицам. Он слышал и чувствовал то спокойствие, что источали двое тех, кого он выбрал носителями своей воли. Люди смертные, даже те, кто наделен его силой – они так слабы и наивны, но всегда по-своему интересны и занимательны. Загнанные в рамки, вкусившие горя, ненавидевшие и вновь возрадовавшиеся, со своими историями и своим прошлым, они никогда не учились на своих ошибках и этим притягивали. Они никогда не знали того, что было в действительности, редко умели читать между строк и не имели понятия о том, что будет дальше, но, даже живя в неведении, они всегда сохраняли свою природу и упивались секундами счастья, минутами гнева и горя, редкими моментами спокойствия – потому что для Чужого десяток лет был лишь мимолетным мгновением, короткой вспышкой на фоне отмеренного этому миру времени. — Выборы, деяния, цепочки событий. Пролитая кровь и нежданное помилование. Они так мало видят, так мало знают и не поймут, даже если им будет рассказано. Это лишь один из сотни ваших выборов, и в ваших жизнях никогда не будет спокойствия, — у него голос мирового океана, который не выражает ничего, но пробирает глубоко, до самых костей, до самой души, в которую кто-то не верит. Чужой знает, Чужой видит, что те многие, что обращаются к нему в своих снах и молитвах, либо сложат головы, либо переживут, забывши про него, вспоминая лишь тогда, когда очередной брат Аббатства произнесет свою пламенную речь. И двое из десяти, Защитник и Вор – никогда не познают спокойствия таким, какое оно есть на самом деле, потому что в их жизни будут еще сотни опасностей, великих и мелочных, которые найдут их, как бы они не скрывались. Пока они спокойны, пока они рядом и не видят того, что видят глубоко-черные, равнодушные глаза древнего духа, и пройдет еще немало времени, прежде чем они узнают о своей судьбе.