Смешная девчонка

Ливни в Дании редко бывают приятным событием. Холодный бриз становится ветром, который превращается в дождь, а затем – в гром и молнию, так и норовящий каждый раз обрушить струящийся вихрь прямо на порог дома Нидерландов. Дания никогда не предупреждает о своём приходе в дождливые дни, но он уже знает, чего ожидать, и когда дверь хлопает, сопровождаемая стуком подошвы от прихожей до кухни, он знает, что настало время выключить телевизор и готовиться провести всю ночь дома. Нидерланды швыряет пульт на кофейный столик и смотрит на пятна грязи, тянущейся за ней, а потом прислоняется к дверной раме, пока она копается в холодильнике. – Пиво там же, где и всегда, – протянул он. – Во втором ящике. – Я знаю, где оно. – Пакет с капустой шлёпнулся на пол, но Дания даже не заметила его. – У тебя мало осталось. – Да там шесть бутылок, не меньше. – Я сказала мало. Нидерланды вздыхает и отстраняется от рамы, кладя руки на дверцу холодильника. – Что случилось? Дания фыркает и выпрямляется, почти врезаясь головой в его нос. – Ничего! – Дождь идёт... – Да знаю я. – Ты всегда расстраиваешься, когда идёт дождь. Она кривит лицо. – Не всегда. Нидерланды пожимает плечами в ответ. – Почти всегда. Дания тихо рычит и протягивает ему руку с пивом, чтобы он помог ей дотащить его. – Хочу курить. Она дышит за его спиной, пока ему удаётся наконец вернуть капусту обратно на полку холодильника ногой. – Можно закурить? Мне хочется хорошей дури. – У меня всегда припасена хорошая дурь специально для тебя. Она смотрит через его плечо и улыбается. – Ну естественно! Дания снова исчезает в прихожей, и Нидерланды закатывает глаза, коленом толкая дверцу холодильника, и тащит пиво в гостиную. Пока он расставляет всё на стол, она располагается на диване, расшнуровывая кроссовки и отбрасывая их в угол комнаты к своему любимому широкому пальто. Голландец внимательно следит за ней, откупоривая бутылки. Она улыбается откуда-то из-под запутанной, светлой шевелюры, ложащейся на плечи, но отчего-то не выглядит расслабленной. Нидерланды знает, что она вечно делает из мухи слона, но её трудно вывести из себя, и напряжённых плеч датчанки достаточно, чтобы заставить его в удивлении изогнуть бровь. – Итак, – сказал он, подавая пиво в её протянутую руку, – что случилось? – Я уже сказала. Ничего. Голландец присел рядом. – Врушка. Дания сжимает губы и откидывается на подлокотник дивана. – Я думала, что мы собираемся затянуться. Нидерланды кивает. – Да, да. – Он ставит напиток на стол и наклоняется, чтобы дотянуться до коробки на небольшой полке под стеклянной столешницей. – Бумага или пластик? – Бумага. Делая нужные измерения, голландец видит, как Дания залпом опрокидывает первую бутылку, без передышки выпивая её. – Тише, тише, сейчас захлебнёшься. Она злобно смотрит на него и швыряет пустую бутылку на пол. – Пруссия сказал, что я смешная. Нидерланды берёт свежий косяк в рот и поджигает его. – И что? – Он выдыхает струйку дыма из уголка губ. – Это комплимент, ты нелепая. Дания стонет и съезжает по спинке дивана, зарываясь в свитере. – Только тебя не хватало. – Что страшного в том, чтобы быть смешным? Она тяжело вздыхает, и свободные пряди сдувает с широкого лба. – Да ничего страшного. – Тогда в чём проблема? Она хмуро смотрит на него из-за горлышка второй бутылки пива, и Нидерланды поднимает руки в знак того, что сдаётся. – Извини, – он предлагает ей закурить, – просто думал, что ты хочешь поговорить об этом. Дания издаёт низкий, разочарованный звук и останавливается, прежде чем взять косяк в губы, зажимая его двумя пальцами и уставившись в диванные подушки. – Мне не нравится, когда кто-то говорит, что я смешная. – Почему? – Потому что. – Она хмурится всё больше. – Это всё, что люди говорят обо мне. Нидерланды вскидывает бровь и опирается на локти, с любопытством глядя на неё. – В этом нет ничего плохого. Могло бы быть и хуже. – Да, знаю, но... – она стонет от раздражения, – было бы приятно стать кем-то большим! – Например? Она злится и не отвечает. Нидерланды вздыхает. – Например?.. – Да не знаю я! – выпалила Дания. – Временами я просто не хочу быть общим забавным другом. Она размахивает руками перед лицом, морща нос, словно пытает отогнать от себя кислый запах. – Когда бы кто ни говорил о других девушках, то всегда что-то типа «о-о-о, Украина такая лапочка» или «ты знаешь мою чудесную подругу Тайвань?» – Датчанка запускает пальцы в волосы, одёргивая их, когда они путаются в узелках. – Даже Венгрии говорят всю эту чушь, хотя у неё подарков природы не больше, чем у меня! Нидерланды уставился на неё, стараясь скрыть желание прыснуть от смеха, потому что знает, что его челюсти за это не поздоровится. – Дания, – он кашлянул, наполовину насмешливо, наполовину серьёзно. – Ты хочешь, чтобы кто-то сказал, что ты симпатичная? Её лицо наливается краской, и она хватает косяк губами, делая вдох и задерживая дыхание. – Хочешь, ведь так? Она закатывает глаза и выдыхает дым на комнатное растение на столе. – Нет, я просто сказала, что было бы здорово, если бы мои прекрасные черты начали замечать. – Она протягивает ему раскуренную траву в обмен на новую бутылку пива. – Какие такие черты? Дания косится на него. – Что значит «какие»? – Ну, в смысле, – он глубоко затягивается, – что за черты? – Да не знаю! – Она стонет и вскидывает руки. – Моё природное женское изящество, пшеничные косы до пят или безупречная осанка! Ну ты понял, – она раздражённо отмахивается, – девчачьи штучки. Нидерланды не может сдержать улыбки. – Но ты ни по одному критерию не подходишь. Мельчайшая искра чего-то, похожего на болезненный укол, промелькнула на её лице, прежде чем исчезла в хмуром взгляде, и датчанка скрестила руки на груди. – Хорошо, тогда мои широкие лодыжки, щербинка во рту и способность сделать стойку на бочонке,* – оскорбилась она. – Мне похер. Он качает головой и толкает её ноги своей ступнёй. – Зачем тебе чьё-то одобрение? Ты вполне неплоха такой, какой есть. Дания смолкла на мгновение. – Так значит ты считаешь меня симпатичной? – Я этого не говорил. – Нидерланды снова откидывается назад. – Тебя это так сильно беспокоит? – Да нет. – И именно поэтому ты вламываешься в мой дом. – Нет, я просто говорю, что... – Дан. – Что? – Ты сыпешь пепел на диван. Она подскакивает на ноги и смахивает тлеющие частички с подушек, оставляя чёрные дорожки. – Эмм, прости. Не обратила внимания. – Впрочем, как и всегда. – Отвянь, я под кайфом. Голландец вздыхает и берёт Данию за запястье, заставляя её сесть в его руках. – Расслабься, – ворчит он, когда она столбенеет. – Давай просто посмотрим фильм или что-то в этом духе, пока ты не протрезвеешь, а потом я отвезу тебя к паромному терминалу. Она слегка наклоняется, а потом снова прислоняется к его груди, пялясь в телевизор, когда Нидерланды включает его. – А можно я просто останусь здесь на ночь? – Конечно. – Отлично. – Датчанка наконец полностью расслабляется и буквально разваливается в его руках. – И я не собираюсь спать в гостевой. В твоей кровати намного удобнее. – И когда это ты спала в гостевой? Она замолкает, задирая голову так, что её ресницы касаются подбородка голландца. – Знаешь, я не думаю, что вообще в курсе, как она выглядит. – Это потому что её не существует. У меня нет гостевой. – Он тянется до её колена, подталкивая его и сдвигая её ноги вместе. – Кончай сидеть как мужик, мне за твоими бёдрами не видно. Дания снова напрягается, но ничего не говорит и сдвигает колени.

***

Через три дня после того, как Нидерланды выпроводил Данию со своей кровати, она звонит ему в час ночи и требует встречи. – Эй, у нас ужин в пятницу, – говорит она, не в силах больше ждать момента, когда он наконец проснётся и поздоровается с ней. – Это приличное место, так что оденься подходяще. – Сегодня пятница. – Нет, завтра. Он перекатывается на спину и спихивает одеяло. – Ты вообще знаешь, который час? – Нет. – Пауза. Шелест ткани. – Ой. Как бы там ни было, голландец всё-таки соглашается встретить её в семь вечера.

***

В полвосьмого, одиноко стоя в холле ресторана «Нома»** в свежевыглаженном пиджаке, Нидерланды начинает подозревать, что его развели. Краем глаза он видит, как персонал теряет терпение от его попыток задержать резервацию столика (сделанной, кстати, на её имя) и настойчивых утверждений того, что его подруга, должно быть, застряла в пробке. Он изо всех сил старается держаться подальше от них, но будучи единственным человеком в зале, который в одиночестве стоит у дверей, испепеляя взглядом стекло, дела у него идут паршиво, и когда голландец мельком смотрит на часы уже, наверное, в сотый раз, консьерж подходит к нему со слабой улыбкой. – Сэр, – говорит она, кивая в сторону двери, – ваша партнёрша наконец вышла на связь? Голландец громко вздыхает и качает головой. – Нет, она не берёт трубку. – Ох, что ж, в таком случае, я боюсь, что мы больше не можем задерживать резервацию. – Под его хмурым взглядом она занервничала. – Понимаете, у нас лист ожидания... Нидерланды не слышит конец предложения. Он слишком отвлечён шумом из холла позади неё и хаосом из розового тюля, вваливающегося в лобби. Вцепившись в стену за разбитой вазой, опустив лицо, высокая блондинка, шатаясь, врывается в зону ожидания, своими волочащимися, неуверенно держащимися на каблуках ногами, которые слишком длинные для настолько короткого платья, здорово напоминая Нидерландам жеребёнка, учащегося ходить. Она ругается и держится за стену, нагибаясь, чтобы подобрать осколки разбитого фарфора, и Нидерланды походит к ней немногим раньше обескураженной официантки. – Постойте, – он встаёт на колено перед ней, убирая её руки. – Позвольте я... сам... Слова крутятся и застревают в горле, когда блондинка наконец обращает лицо к нему, тараща глаза, словно попавшая в торнадо сова. Глаза, на которых слишком много теней. Глаза, накладные ресницы на которых приклеены лишь наполовину. Глаза, которые он знает слишком, слишком хорошо. – Дан? – О-о-о, блять, эм... – её взгляд переметнулся на официантку, затем снова на него. – Как поживаешь, Холл? Он молча моргает. – Ты опоздала. – Да, насчёт этого, – она откашливается, и стоит ей попытаться выпрямиться, как её колени предательски дрожат. – Извини. Потеряла счёт времени. Нидерланды тоже встаёт и делает шаг назад. – Ты выглядишь... иначе. Феномен тысячелетия. Дания, на глазах у всех людей, вышла в платье. В ярко-розовом, пушистом, атласном платье, которое очевидно было сшито для кого-то намного ниже её, к тому же ещё и в розовых туфлях на шпильке, уместных только для самолюбования в спальне, нежели для ужина в одном из самых шикарных ресторанов мира. Она подобрала к ним бижутерию – большую бижутерию. Серьги выглядели так, словно весили больше её сумочки (сумочки!), и Нидерланды был уверен, что мог бы запросто оцепить свой мотоцикл той цепочкой, запутанной в её волосах. Ох. Её волосы. – Что ты сделала с волосами? Она выглядит смешно. – Расчесала, наверное? Что ещё сказать. Они выглядели так, словно она пыталась завить пряди в некоторых местах, но локоны не схватились нигде, торча неровными волнами на концах, а челка, тщетно прижатая пластиковыми заколками, была похожа на гребень. Он уставился на неё. Она уставилась на него. Она выглядит... – Эм, сэр? Мадам? – официантка возвращает его в реальность (он очень на это надеется) и указывает на обеденный зал. – Если вы всё ещё желаете продлить резервацию, мы должны вас усадить. – О, конечно! – Дания делает осторожный шаг вперёд, держа обе руки на весу так, словно она балансирует на канате, а не идёт по отполированному полу. – Прошу прощения за это. Она неловко качается, и Нидерланды вздыхает, одной рукой обхватывая её за талию, а второй – запястье, и ведёт её за официанткой. Как только они оказались в поле зрения, в зале не оказалось ни единого человека, не таращащегося на неё и её яркий наряд. Дания, должно быть, заметила это и гордо задрала подбородок, скользя взглядом по столикам и демонстрируя элегантность и самообладание. Но всего на миг. Её лодыжка подворачивается, и Нидерланды не успевает подхватить её до того, как её локоть ударяется о стол впереди, из-за чего он (и сидящие за ним посетители) подпрыгивает. – Ох, блять! – Датчанка одёргивает руку и прижимает её к груди, пока голландец поднимает её. Она закусывает губу, не особо обращая внимания на то, как притих зал, и насмешливо машет. – В смысле, эм, простите. Простите все! Официантка в смущении стоит у столика, пока Нидерланды отодвигает для датчанки стул. Когда они оба усаживаются, она выкладывает меню перед ними. – Я принесу ту бутылку вина, которую вы заказали, мадам, – говорит она, слишком собранная для искренности. – Я вернусь через мгновение. Как только она скрылась из виду, Нидерланды почти падает от смеха на пол. – Твою ж мать, Дания, что ты творишь? – Он откидывается на спинку стула и указывает на неё. – Что это такое? Она хмурится и поднимает меню. – Это приличное заведение! Надо выглядеть прилично! – Дан, каждый раз, когда мы ужинаем где-нибудь, ты носишь то же самое, что и я. – Голландец показывает на свой пиджак. – Я ни разу не видел, чтобы ты надела платье. А ведь я знал тебя ещё в чёртовом Ренессансе. Дания не смотрит на него и слегка отодвигается, подтягивая корсет. – А я что, на спецзадании? Это не крупная сделка или что-то ещё. – Она с хлопком опускает меню на стол, хватается за край корсета двумя руками и изо всех сил тянет его вверх. – Проблемы? – Оно не держится. Он уставился на неё. – Это платье без бретелек. – Я знаю. – Тогда зачем ты его надела? У тебя столько же шансов удержать платье без бретелек на месте, сколько у меня. Дания стучит зубами и с яростью смотрит на него. – Чтоб ты знал, на нём были бретельки, но они вообще не подходили, потому что мои плечи оказались слишком широкими, поэтому я просто отрезала их, думая, что так станет лучше. Но ничего не вышло, и я позвонила Украине, потому что она всегда носит платья без бретелек, и она сказала, что мне нужен двухсторонний скотч, чтобы удержать его. Но теперь этот скотч у меня повсюду, и из-за него у меня чешутся соски. Нидерланды спокойно моргнул. – Соски. – Ты оглох или как? – На тебе что, нет лифчика? – Нет чего? Ему пришлось прикусить язык. Всё зашло слишком далеко. Дания хватает ломоть хлеба и откусывает от него. – Нет ничего такого в том, чтобы наряжаться... – бурчит она, бесконтрольно роняя крошки на белую скатерть. – Это, ну ты понял, весело или как там. – Верно. – Нидерланды кашлянул в кулак. – Что ж, ты, ну... – Он прочистил горло. – Ты выглядишь неплохо, Дан. Очень мило. Она поднимает глаза и смотрит на него. – Правда? Её лицо измазано маслом. – Да... Минута молчания. – Это всё правда так нелепо? – Невероятно. – Люди пялятся, да? – Здесь нет никого, кто не смотрел бы на тебя. – Не думаю, что это из-за того, что им нравится платье. – Скорее всего. Она вздыхает и кидает оставшийся кусок хлеба обратно в корзинку. – Мы можем уйти? – Конечно. – Он наклоняется, чтобы достать из-под стола туфли, которые Дания скинула сразу же после того, как они уселись. – У меня в машине есть сменка.

***

После быстрой смены одежды на заднем сидении автомобиля Нидерландов, они поехали к гавани, где Дания, пройдясь по траве босиком, умылась в питьевом фонтане у велосипедной дорожки. Она соскребает косметику с лица, но без единой капли мыла ей удаётся лишь размазать её по щекам, поэтому Дания бросает это дело, чувствуя, как горят её щёки. Она собирает волосы резиновым браслетом, который она нашла в кармане джинсов голландца, и к тому времени, когда они оба присели на скамейку в парке, она снова приняла свой прежний облик. Однако была слишком молчалива. – Всё хорошо? Датчанка вздыхает и опускает кусок хлеба, от которого она откусывала с тех пор, как утащила его из ресторана в своей сумочке. – Да. – Она отрывает корку и кидает её в воду сбегающимся на угощение уткам. – Мне просто ужасно стыдно за всё это. Голландец мямлит что-то в знак понимания и откидывается назад, по обыкновению закидывая руку на спинку скамейки. – Думаю, ты восприняла дресс-код слишком буквально. Дания фыркает и кидает остатки хлеба в рот, яростно жуя. – Мне просто хотелось хоть раз выглядеть красиво. – Она запускает руку в волосы. – Я даже мелирование сделала. Что бы это ни значило. – Это из-за того, что тогда сказал Пруссия? – осторожно спрашивает Нидерланды, зная, поднимает больную тему. – Нет, – отрезает она. Он смотрит на неё. – Ладно, ладно. – Дания сползает ниже, плотнее закутываясь в пиджак друга. – По возвращении домой я пошла и накупила целую стопку девчачьих журналов, в которых были дурацкие советы типа того, как накраситься. Но у меня ничего не вышло, а потом я ещё и платье испортила. И после того, как я влезла на эти чёртовы туфли, ничего не изменилось. – Она грустно вздохнула. – Я потратила целый час, просто устраивая грудь в платье, а в итоге люди посмеялись надо мной. Он кивнул. – Так вот почему ты опоздала. – Да. – Я не понимаю. – Он садится прямо, слегка разворачиваясь, что смотреть ей прямо в лицо. – Тебя правда это так сильно волнует? Тебе всегда было плевать на чужое мнение, так к чему такие перемены? Она замолчала на мгновение, опуская взгляд на ноги. – Мне всё равно, что думают люди. – Так в чём проблема? Она кидает на него безразличный взгляд. – Я уже нашла достаточно приключений на свою задницу. Не хочу влипать в них снова. – Дан... – предупредил он. Она стонет и стукается головой в его плечо. – Брось, Холл. Забудь. Ты мой лучший друг, так? Я не хочу ничего разрушить. Это заставляет его заострить внимание. – Блять, Дан, ты тоже мой самый лучший друг. И именно поэтому я хочу знать, почему это так беспокоит тебя. – Голландец обвивает её плечи рукой и крепко сжимает их. – Если тебя что-то расстраивает, я хочу знать, что же. Она поднимает лицо, измазанное тушью вокруг глаз и застрявшей в сухих трещинках губ помадой, и несколько секунд смотрит на него. – Мне всё равно, считают ли люди меня симпатичной или нет, – сказала она. – Я просто хотела, чтобы так считал ты. Ох. О-ох. – Погоди, так ты напялила то платье ради меня? Она стонет и прячет лицо за ладонями. – Знаю, знаю. Это идиотизм. Нидерланды не может ничего поделать с собой. Ему ужасно неловко за всю ситуацию, но он просто не может сдержаться и разражается смехом. Смехом, который он даже не пытается скрыть, который заставляет его живот болеть, а глаза слезиться. Дания словно цепенеет на мгновение, после чего отстраняется от него и бьёт прямо в челюсть, скидывая его со скамейки в абсолютной истерике. Она уже разворачивается в направлении автомобиля, но Нидерландам удаётся вскочить как раз вовремя и схватить её за руку. – Стоп, стоп, стоп, – усмехается голландец. Он пытается взять себя в руки, но с треском проваливается. – Угомонись, сядь-ка. – Ты уёбок, Холл. – Она садится рядом, фыркая. – Не надо было для тебя одеваться. – Дания пихает его колени. – Я даже подмышки побрила, сволочь. Он прикусывает язык и проглатывает новую волну смешков до того, как они вырвутся, кладя руку датчанке на плечо, чтобы она не вздумала вставать. – Ты всё не так поняла, истеричка чёртова. – Он делает глубокий вдох, чтобы восстановить дыхание, и выпрямляется. – Я смеюсь, потому что ты реально думала, что мне может такое понравиться. Глаза Дании сузились, и она покосилась на него. – Что это значит? – Это значит, – он придвинулся к ней, – что глупо думать, что ты понравишься мне сильнее, чем нравишься сейчас, если не будешь самой собой. – Он окинул её взглядом. – Ты хороша такой, какой есть, Дан. Если тебе хотелось моего внимания, можно было просто сказать об этом. Дания в изумлении раскрыла рот. – Ты серьёзно? – Конечно же. К тому же, – он прислоняется к спинке скамьи и достаёт из кармана пальто пачку сигарет, – ты выше меня, когда на каблуках. Так странно. – Голландец предлагает ей закурить и ждёт, пока она возьмёт сигарету, прежде чем продолжить. – В следующий раз, когда захочешь пойти на свидание, просто предупреди об этом. Мы уйдём в море или что-то в этом духе. Дания молча моргает, когда Нидерланды протягивает руку, чтобы снять её накладные ресницы. – Погоди, так ты... – она слегка отпрянула, – ты не против? Насчёт того, что ты мне нравишься? Он прислоняется, чтобы зажечь её сигарету. – Дания, мы занимаемся сексом друг с другом уже больше сотни лет. Я был уверен, что мы вроде бы как вместе. Её подкрашенные брови сходятся вместе, и она не сводит с него глаз. Кончиком пальца голландец поднимает её челюсть, чтобы сигарета не выпала изо рта. Какую-то секунду она непрерывно глядит на него, и Нидерланды уже начинает беспокоиться, поняла ли она всё правильно, как лицо Дании расплывается в широкой улыбке, и она толкает его в плечо, почти заваливая набок и выдыхая дым в ночное небо. – Ты такой придурок! – смеётся она. – Почему ты раньше ничего не сказал? Это мучило меня годами! Он пожимает плечами и садится ровно. – Не было подходящего момента. Как я уже сказал, я думал, что мы вместе. – Нидерланды скрещивает указательный и средний пальцы, тыча ими в её лицо. – И уверен, что все думают точно так же. – Чувствую, когда мы придём ко мне, я надеру тебе задницу. Он улыбается и обвивает руку вокруг талии датчанки. – Значит, я остаюсь на ночь? – Да. – Она наклоняется вперёд и тушит сигарету о край скамейки. – Но не увлекайся особо. Я просто разобью тебе лицо. Ничего большего. – Ха-ха, – протянул голландец, – забавно. – Что я могу сказать? – Дания усмехается и ставит его на ноги. – Я смешная девчонка. * Обычное развлечение на вечеринках, когда два человека держат другого за ноги, поднимая его вверх ногами, пока тот держится руками за край бочонка. ** Нома - известный ресторан скандинавской кухни в Копенгагене. В 2010 году признан «лучшим рестораном в мире» по версии престижного британского журнала «Restaurant».