С широко закрытыми глазами

Повозка неторопливо ехала по заснеженному лесу, который скрывался от любопытных глаз под серебряной вуалью. Многовековые ели, тянущиеся непрерывной цепочкой, плотно стеной обступали дорогу и защищали путников от пронизывающей метели. Лес дышал ветром, смотрел на них немигающими глазами сов и махал вслед раскидистыми ветвями. Он жил своей жизнью, обетованной и тихой, заставляя и вошедших в него проникнуться этой атмосферой, молчать, прислушиваясь к стуку собственных сердец. Зачарованная, как и все другие, кто бывал здесь в первый раз, Юльхен не заметила, как они прибыли к небольшой постоялому двору на ночлег, расположенной неподалёку от живописного, скованного морозной свежестью озера. Мысли, словно огромный улей, гудели и не давали отдохнуть, поэтому решение о прогулке перед сном сразу же возникла в уставшей голове. Уже изрядно намёрзшись, девушка медленно обходила окрестности, не желая оставаться в четырёх стенах. Она боялась думать о будущем, оттягивала этот момент, бессмысленно надеясь, что эта поездка будет вечной. "Смириться со своим положением, без какой-либо перспективы, правильно ли?" - Весьма опрометчиво, - ее сопроводитель неторопливым шагом направлялся к ней. Всё время пути он находился с ней, скрашивая долгие томительные часы приятным разговором, но теперь не давал шанса погрузиться в мысли, - сегодня холодно, а вам не следует подхватить болезнь. Глупый поступок находиться еще на улице. - Все делают глупости. "И я в особенности. Эта глупость мне будет стоить целой жизни, эта авантюрная затея, которая мне совершенно не нравится. К чему этот бессмысленный разговор? Ты прекрасно знаешь, о чём я думаю, не стоит дарить мне свою жалость. В твоём взгляде не только она. Да, я ужасна. Я испачкана в светских интригах, стала вещью, которую будут использовать для своих целей, высокого положения в обществе. Но и я тут не жертва, ведь я добровольно продала своё счастье, обменяла свободу на обеспеченную жизнь. И ты это знаешь. Так будь же честен, я не достойна твоей грустной улыбки" - Еще не поздно вернуться, - едва касаясь ее замёрзших пальцев, плавно обхватывая кисть, он с особым старанием надевает свои перчатки. Медленно. Слишком лично. Она поднимает глаза на него, борясь с желанием спрятать свои руки, беспричинно стыдясь их. Уйти в темноту, исчезнуть, чтобы не чувствовать на себе прожигающий взгляд из-под опушенных век аметистовых глаз. "Нет, возвращаться уже поздно. Дата уже назначена, через несколько дней я прибуду в город. Всё так, как и планировалось в течение долгих месяцев суровым отцом. Не стоит меня спасать, я уже испорчена." - Чего же я должна опасаться? - Простудите сердце, - не отпуская рук, наклоняется настолько близко, что можно почувствовать слабое дыхание на щеке, - сильно и безвозвратно, и будете жалеть об этом всю жизнь. Парень выпрямляется, и, почтительно поклонившись, уходит прочь, не оглядываясь. Ветер злобно хохочет, срывая с деревьев заледенелые ветви и листья. Звезды блекло горят, освещая одинокий силуэт дрожащей девушки.

***

POV Гилберта Я боюсь своих снов, боюсь однажды заснуть и не проснуться. Остаться там, насильно променять свою жизнь на наблюдение за чужой, которая преследовала меня при каждом случае. Я уже привык к такому и перестал каждый раз бороться с ее появлениями, ненавидеть и рьяно пытаться заговорить о том, что мучило меня уже несколько лет, задаваться вопросом, почему ты преследуешь меня, Юльхен? Я, словно неосязаемый призрак в твоей голове, которого никто не мог видеть и понимать, почти кричал, пытаясь быть услышанным: вот, смотри, я здесь, ты слышишь меня, я знаю; теперь ты понимаешь, какого это, когда кто-то влезает тебе в голову? Дергайся от моего голоса, теряйся в догадках, как тебе избавиться от меня, и злись на своё бессилие. Но что мог придумать мой больной и уставший от всего этого разум? Что бы я ни делал, сон приходил неизменно, бережно касался плеч, свинцовой тяжестью опускался мне на веки и проникал в мысли. Сокращая свой отдых до минимума, бодрствуя до глубокой ночи, я засиживался на кухне теперь уже новой квартиры, провожая взглядом секундную стрелку на квадратных часах и вчитываясь в потрёпанную книгу. И я не заметил, как попался на еще одну опасную ловушку, случайно приготовленную соседом. Когда в один из первых вечеров ты решил остаться и скрасить моё скромное времяпровождение разговором, стена недоверчивости дала первые трещины, а граница отчуждения была стёрта. Это стало нашей привычкой, негласной традицией, которую я с нетерпением ожидал каждый день. Недели пролетали стремительно, стирая из памяти неловкость первой встречи. Я с упоением тянулся к человеческому общению, по которому я изрядно соскучился, к тебе, к всеобъемлющему теплу, которое ты давал мне с искренней улыбкой. Я нуждался в этом, хотя я прекрасно понимал, что «это» называется по-другому и не желал признавать. Ты приручил меня, терпеливо и незаметно, заставляя забыть о ночных страхах и стать зависимым уже не от них, а от тебя. Всё оставалось бы по-прежнему, если бы ты меня не попросил рассказать о том, что меня тревожит. И я рассказал, как о постыдном поступке нашкодившего ребёнка, не смея поднять провинившейся головы, каждую минуту раскаиваясь, что это начал, и задыхаясь от многолетнего молчания и хранения всего в себе. Рассказал как есть, без утайки, готовясь к обычному смеху и «глупости, выкинь все из головы». Никто не воспринимал всё всерьез, но ты, которому я доверился необоснованно, глупо и слепо, не такой как все; ты, который захватил моё сердце, не имеешь право играть с ним.