С широко закрытыми глазами

- Интересную историю ты мне рассказал, - негромко подытожил Иван, перебирая в руках горсть конфет, которая магическим образом обнаружилась в ящике стола и не уступала по черствости сухарям. Глаза то и дело бродили по комнате, ища, за что же зацепить внимание. Мысли упрямо дебоширили и не собирались приводиться в порядок, поэтому он не спешил ему отвечать. Гилберт, нахмурившись, упрямо не сводил с него глаз, рассматривая каждый миллиметр его лица, тем самым еще больше усугубляя ситуацию. Разыгрывает? С его характером, поверишь ему, а он потом разразится гомерическим смехом и будет напоминать этот удачный розыгрыш? - про себя усомнился Брагинский, но выразить на лице ухмылку он побоялся. Тот на полном серьезе, не мигая, уставившись, всем своим видом показывал, что при такой попытке будет нещадная и неизбежная кара. Легкая тень страха быть отвергнутым пряталась в его глазах. Опасение услышать что-то невразумительное вперемешку со смехом на все откровения, которых он избегал. Ведь именно так ему всегда отвечают, несколько сухих бессмысленных фраз, брошенных напоследок – и эта тема закрыта навсегда; и он, и собеседник стараются не поднимать ее вновь и тщательно избегают. Иван это прекрасно понимал. Горькое осознавать то, что чью-то обнаженную душу, мысли, - всё, до последней запятой – могут решительно перечеркнуть снисходительным взглядом. Он так не привык, наоборот, радовался всякий раз, когда кто-то доверял ему частичку своей личной жизни и раскрывал внутренний мир. Но в этот раз этим рассказчиком оказался колкий сосед, которому до сегодняшнего дня приписывалась неспособность не использовать ругательства в обыденных разговорах. Но колкий ли, едкий? Не привыкший к душевным разговорам; прикрывающий свою безликость пылкими словами, отсутствие авторитета Великого Я - нахальными манерами. Не лучшая защита - нападение? Не способ оградиться от мира? Приятно быть нахальным, надменным – построить тем самым идеальное прикрытие, за которым не разглядеть твое настоящее Я – совсем другое, как ты привык восхвалять. Брагинский поспешно кашлянул, выйдя из оцепенения и затянувшейся задумчивости, и обратил внимание на Гилберта, тем самым предотвратив зарождающуюся катастрофу возмущения, которая была бы скорее комичной и похожей на сцену «слон и моська». - Ищи плюсы: разве это не интересно? Наблюдать за чьей-то жизнью… - Прекрасно, маньяк-преследователь, с кем я живу! Для тебя это так замечательно, надеюсь, ты не стоишь за моей дверью темными ночами. - Если только с ножом, борясь с соблазном упростить себе жизнь. - А хочу ли я этого? Может, когда-нибудь я засну и не проснусь вовсе? - Ты на это надеешься? Весьма странно. – И ты это говоришь человеку, который каждую ночь видит непонятную фигню? Как раз перед переездом началось, мы тогда отметили статью, думал, приснится же такое после пьянки, со смехом отнесся в первый раз. - Поэтому ты ходил к психологу? А я уж надеялся, что, наконец, нимб голову натер, решил к нам, простым смертным вернуться, свои заскоки полечить. Что ж, мой друг еще тот спец, все психологи любят копаться в чужих мозгах и забирать деньги за сеанс. - Поэтому ты их не любишь в виду отсутствия и того и другого у тебя? Не расстраивайся, видимо, я такой же обделенный. - Вау, я искренне тронут твоим признанием. - Челюсть об коленку не ударь от восхищения мной. Смех Брагинского подхватил и Гилберт, затем тот и предложил выпить. Такая идея была принята на ура. Утро – зыбкая надежда проснуться и забыть всё, словно это был плохой сон, но она неторопливо угаснет с восходящими лучами солнца. Ожидание губительно, оно точит душу, мешая вдохнуть свежий воздух полной грудью, выпрямить голову, словно перестав бояться неожиданного удара от судьбы. Множество голосов. Они кружат взбудораживающим шепотом ликующих слов и оседающей горечью возможной утраты. - Раз… - шепчет Юльхен. Смутные силуэты испуганных птиц за окном в густом тумане пронзили назревавшее небо и направились в сторону восходящего солнца. Она поднимается по лестнице, не поворачивая и головы в сторону своей комнаты, и так же неторопливо продолжает идти. - Два… Тихие слова пробежали по напряженным губам и утонули в разгневанном скрипе открывающейся дубовой двери. Юльхен невозмутимо заходит к тому, кто сделает ей одолжение. - Три. Напротив друг друга, две тени - две пары внимательных глаз, на расстоянии нескольких шагов раскаленные огни западного солнца и синева замерзших озерных глубин. - Вы меня ждали? – интересуется она, не мигая смотря на смутную фигуру, которая замерла в неловкой позе, однако не спешит выдать свое неудобство движениями. В комнате темно, свет еще не ушедших звезд – единственное, что освещает комнату и дает возможность приглядеться. - Надеялся. Решили всё-таки переменить свое решение? - Нет – грустная улыбка в ответ, - хотела вам вернуть ваши перчатки. Они будут лишним напоминанием о моей устыженной гордости. - Только за этим? – крепкая рука плавно забирает причину ее прихода, но глаза пристально вглядываются в ее безучастное лицо. Стремительный штрих опущенных век, едва различимое движение уголков губ. «Боже, Юльхен, не пристало такое поведение, ты же уже взрослая» - огорченно говорил всегда отец маленькой девочке, не поднимая и головы от газеты. «Делай как тебе говорят! Где твои манеры, где твоя величественность?» - часто возмущалась воспитательница, хватая тонкими скрюченными пальцами за белоснежные волосы. «Ты должна, Юльхен. помни, производить хорошее впечатление» - изредка учили подруги. «Делай, как тебе хочется» - не было никогда. - Пожалуйста. Ее шепот сорвался с чьих-то чужих губ, чей-то незнакомый голос разбил немую тишину. Юльхен первая тянется к нему, касается прохладного лица тонкими пальцами и с особой осторожностью целует его, ожидая его прикосновений. Тихий звук – и незаметные перчатки падают на пол, громкий звук – и со стола летят все лишние вещи, весь ненужный хлам. Сидя на столе и сомкнув руки за его шеей, она целует уже настойчиво, дико и прогибается от прикосновений, опаляющих кожу. Руки скользнули к талии, нырнули под платье, прочертили линию вдоль ее бедра. До утра - целая вечность. По крайней мере, так кажется им. Ветер люто бушует за окном, стучит ветками деревьев, словно пытаясь заглянуть, напомнить, что солнце уже просачивается алой зарей сквозь раскинутые в небо ветви.