Бланка
Я пыталась понять, что делаю не так и почему второй раз за день я наталкивалась на Анхеля, но он словно ходил за мной по пятам. Я не знала, куда мне пойти, чтобы там не было его. Раньше я только мечтала о том, чтобы постоянно пересекаться с ним, а теперь желала найти место, где его бы не было. — Бланка, — ласково позвал меня Анхель, поджидая меня в моей личной гостиной. И кто только пустил его сюда? Кого он подкупил, чтобы ему позволили войти в мои личные комнаты? Сначала я хотела просто уйти, но потом решила, что не могу позволить ему видеть, как меня волнует его присутствие. Вместо этого, игнорируя его, я прошла к столу и потянулась к верхнему ящичку за своим блокнотом. Тонкая гладкая кожа успокоила меня хоть на самую малость. Мои пальцы сомкнулись на бархатном переплете, и я попыталась скрыть своё напряжение нарочито преувеличенной беспечностью и расслабленностью. — Да? Ты что-то хотел? — Я наклонилась к ящичку стола и вытянула оттуда любимую ручку. Не обращая внимания на Анхеля, я открыла блокнот и стала делать вид, что увлеченно что-то записываю, но слов я не разбирала; пальцы двигались автоматически, а чернила перед глазами словно плясали в неизвестном мне танце, мешая прочитать то, что писала рука. — Нам нужно поговорить, — начал Анхель, и я закусила губу, пока он не видит моего лица, чтобы не закинуть голову и истерично не рассмеяться. — Разве нам есть о чем разговаривать? — поинтересовалась я, придавая голосу ноты небрежной скуки, а рука продолжала порхать по бумаги; нажим становился всё сильнее, и казалось, что бумага вот-вот порвётся. Почему он преследует меня? Что ему нужно? Что он еще не сломал? Что не испортил? — Я клянусь, что я никогда не обещал на ней жениться. Я люблю… — запальчиво начал Анхель, прикоснувшись к моему локтю, и рука с ручкой замерла, а я натянулась, как тетива отцовского лука. Это была самая гнусная ложь, самая мерзкая и самая жестокая. Он не мог придумать ничего более изощренного, даже если бы это принесло ему больше удовольствия. Во мне вскипела ярость. Он играл тем, что было для меня священно. Он пытался добить меня теми словами, за которые еще позавчера я отдала бы все, что у меня было. Я повернулась, вырывая руку из его хватки. Он не ждал этого, не ослабил нажим и чуть выше локтя обязательно останется синяк, но я почувствовала себя лучше, увидев на его лице отпечаток разочарования. Я хотела причинить ему боль, но я ненавидела то, что это невозможно, не причинив её себе. — Не смей врать мне! Не говори мне о любви! — выкрикнула я ему в лицо, и гнев, разлившейся по венам месте с кровью, не дал привычным слезам вырваться наружу. Я смотрела в его прекрасные и чистые, как горное озеро, глаза и видела всё, что раньше заставило бы меня трепетать и таять рядом с ним, а сейчас я удивлялась, насколько же умело он пытается выдать ложь за правду. Анхель хотя бы раз послушал меня. Он перестал говорить, но решил действовать. Испанец резко притянул меня к себе и поцеловал. Жар его сильного спортивного тела, пламя его ловких губ не помогло мне скрыть то, что я по-прежнему хотела его, хотела его поцелуев и любви. Прошло мало времени, чтобы я забыла всё; слишком мало мало времени, чтобы я научилась управлять собой рядом с ним. Я ответила на поцелуй потому, что мое сердце, истерзанное последними днями, искало тепла, потому, что мое тело помнило его и предало меня, как только появилась возможность и потому, что несмотря ни на что я любила его. Анхель одновременно был и нежным и страстным, сплетая хрупкое полотно поцелуя из противоречивых эмоций. Мне он показался таким искренним и честным, что я не отстранилась и позволила сладкому туману спутать мои мысли. Я снова растворилась в нем, в поцелуе и даже, когда он отстранился, я сама потянулась за ним следом. — Бланка, — прохрипел он после следующего глотка воздуха, и тут меня словно ударили по голове. Он предал меня, посмеялся с моих чувств, а я позволила ему целовать меня. Запоздало я поняла, что его ладонь сейчас лежала на моем бедре под юбкой, а вторая была на затылке. Я опустила взгляд вниз и увидела, как замысловатый бант моей шелковой кофты развязан, и меня сковало оцепенение, а потом дикое разочарование в себе. Я ведь позволила ему всё это, а он воспользовался. Бант красноречиво показывал, что от меня хотел Анхель, всегда хотел. Вот что ему нужно от меня — моё тело, а на мою душу ему плевать. Я потянулась к пуговичкам кофты и стала расстегивать одну за другой. — Бланка, — уже вопросительно окликнул меня испанец. Я не замечала изменившегося поведения Анхеля: сначала он убрал ладонь с плеча, затем с бедра, а потом схватил меня за руки, останавливая, но кофта уже была расстегнута, полы ее сами разошлись в стороны, открывая ему мою грудь обтянутую тонким слоем белого кружева. — Остановись, — прикрикнул он, с осуждением смотря на меня. Ему противно? Почему? Если он хотел мое тело, почему тогда останавливал меня? Я не понимала его. — Разве это не то, что ты хочешь? Тебе ведь только и нужно, чтобы я стала твоей очередной шлюхой, еще одной галочкой в твоём длинном списке. — Я словно со стороны слышала своей язвительный, но дрожащий голос (и откуда у меня только взялись силы пытаться бороться со всеми этими чувствами?). Не зная, куда подевалась моя скромность, но я не пыталась прикрыть перед ним полуобнаженную грудь; я даже наслаждалась в этот момент происходящим, но это наслаждение было каким-то неправильным, так не должно быть. При этом наблюдая его горящий взгляд: так давай закончим, прямо тут, на столе. Каждый получит то, что хочет. — Если бы мне нужен был один секс, я бы уже давно овладел тобой, — это звучало грубо. Он был так в себе уверен. Его слова задели меня за живое, будто тупым ножом он прошелся по моей душе, разрывая её. Он думал, что я настолько легкодоступна, что позволила ему бы всё, причем давно. Это было слишком. Анхель, и правда, был неотразим, но не настолько бы чтобы забыть о гордости и чести. — Но, бестия, это первый раз, когда секс — последнее, о чем я думаю, — Анхель попытался застегнуть мою кофту, но я вырвала ткань из его рук, больше не позволяя к себе прикоснуться. — О, ты просто решил поиграть сначала. Так же веселее, правда? — хмыкнула я, чувствуя в уголках глаз предательскую влагу. Я наклонилась к нему ближе, продолжая вести себя так, как никогда бы раньше не посмела. Испанец отошел от меня, видя, что я колеблюсь между истерическим смехом и слезами. А к истерике я, и правда, была близка, и именно он довел меня до такого состояния. — Я бы воспользовался твоим предложением, если бы не было двух небольших причин отказаться. — Он наклонился к полу возле меня, не отрывая от меня взгляда, и я не знала что мне делать, но прежде, чем я решила хоть что-то, он поднялся и выпрямился. — Каких? — Я люблю тебя, — снова повторил ложь Анхель и протянул мой блокнот, который упал на пол. Вот за чем он наклонялся. — И мне никогда не нужна была твоя боль. Я взяла у Анхеля блокнот, после того, как наши ладони соприкоснулись моя рука начала дрожать и, заметив это, Анхель ушёл, не сказав больше ничего. Я посмотрела на блокнот, открытый на том самом месте, где я что-то шкрябала до этого. «Пожалуйста, хватит», -повторялось из раза в раз и чем дальше, тем сильнее нажим и тем беспорядочней почерк. Я осела на пол и снова расплакалась. Что только что произошло? Почему я вела себя как шлюха? Почему я позволила ему довести себя до такого отчаяния, и отличалась ли я чем-то от всех его бывших и будущих? Ведь я тоже поверила ему. Даже сейчас поверила. Я не знаю, сколько бы просидела так: униженная и разбитая на полу у своего стола, если бы меня не нашла Хулия спустя какое-то время. Я не слышала, как она вошла, просто почувствовала её руки, притягивающие к себе и встряхивающие меня, приводящие в себя. Она ничего не сказала, просто подняла меня, быстренько застегнула мою кофту и отвела меня в мою спальню, уложив на кровать и примостившись возле меня. Она по-прежнему молчала. Просто была рядом, понимая, что слова были лишними.***
4 года назад.
— С нами это тоже произойдет? — Мы сидели под широкой кроной дуба в дальней части сада и делали вид, что не замечаем, как наши брат и сестра целуются. Это им кажется, что они спрятались достаточно, но осторожности им бы не помешало. Хоть немножечко. И как Ник не боится злости папы? Ему запрещены любые отношения с девушками, у него будет отбор, но сейчас он упрямо нарушал запрет, и что-то мне подсказывало, что мало думал о последствиях. — Что? — спросил сидящий рядом со мной на пледе Анхель. Он оторвал взгляд от придворных девушек, которые, хихикнув от его пристального внимания, скрылись на ближайшей к ним садовой дорожке, и повернулся ко мне. Он был красив: чёрные волосы, выразительные синие глаза и красивая улыбка; но я не понимала, почему остальные девочки и девушки сходили по нему с ума. Он ведь был просто Анхелем. — Мы тоже влюбимся друг в друга, как они? — стоило мне высказать свои мысли вслух — мне стало неловко. Они звучали так глупо, так наивно… Я наклонила голову и спрятала свое лицо в ворохе локонов, благо, Ами помогла мне их сегодня завить и я не дала убрать их в тугую прическу. Анхель рассмеялся, и мало мне было унижения от осознания абсурдности своих слов, как он взял на смех нелепую фразу: — Забудь. Я поднялась с пледа и поправила юбку своего платья. До чего же мне было стыдно. Анхель перестал смеяться и поднялся тоже. — Я не хотел тебя обидеть. Прости, — серьёзно попросил Анхель, и в его глазах плескалось достаточно раскаяния, чтобы я не вырвала руку. — Почему ты так решила? — Потому, что я пытаюсь понять, что изменилось между Хулией и Ником. Как они поняли, где грань между дружбой и чем-то большим, не случится ли этого с нами? Мы тоже росли вместе, так же хорошо знаем друг друга, а разве можно полюбить того, кого не знаешь? Анхель несколько мгновений ничего не говорил, просто смотрел вниз на меня, на тринадцатилетнюю наивную угловатую девчушку; и я знала, что во мне нет ничего, что могло бы понравиться ему, да и я не знала, хотела ли. Зря я вообще обо всём этом подумала. Я ожидала, что он снова рассмеется, но он как-то неуверенно улыбнулся. — Я не знаю, Бланкита. Все может случится, и если и будет, то точно не как у них, но сначала тебе нужно подрасти, — последние слова он сказал со смешком, и я толкнула его, а он отбежал. — Я не хочу загадывать наперед, но сейчас ты мне как сестра. — Сестра? — переспросила я, думая параллельно о том, как можно было бы его обхитрить. — Младшая приставучая сестра, — рассмеялся Анхель и скрылся за деревом. — Не слишком-то красиво, старший брат, — с сарказмом поддела я его и попыталась нагнать, когда он скрылся в кустах жасмина.***
Смотреть на идиллию было просто невыносимо. В Женской комнате мама, тетя Николетта и Хулия ворковали над маленькой дочерью Анхеля. Я не имела ничего против маленькой черноволосой девочки, кроме того, что её мать лишила меня почвы под ногами, буквально вырвав мое сердце из груди своим появлением. Эта малышка была живым доказательством обмана и того, насколько я была глупа и доверчива. Девочка сидела на руках у тети Николетты и улыбалась, ей было хорошо у бабушки, но сердце сдавило от воспоминания, что еще пару дней назад я думала о том, какие у нас с Анхелем могут быть дети. Теперь же не будет никаких. Повернувшись к маме, испанская королева что-то сказала и тут же заметила меня. Ее взгляд стал понимающим. Я только сейчас поняла, она знает, что я чувствую, она прошла все это в свое время и, вместо Кири был Самюэль. Она понимала то, что я отказывалась понимать. Я опустила голову и отошла от дверей, закрывая их за собой. Мне не хотелось больше смотреть на это. Мазохизмом заниматься я не привыкла, и начинать не стоит. Я пошла дальше по коридору, стараясь не сильно цокать каблуками. — Бланка, — позвала меня мамина подруга, прикрывая за собой дверь. И почему я не смогла исчезнуть до того, как меня кто-то заметит? В последнее время я только и делаю, что избегаю свою семью, своих друзей; они слишком хорошо знают меня, чтобы верить в плохую игру. Я просто не могу так. Я остановилась и натянула на себя улыбку. — Да? — я попыталась сделать вид, что ничего не произошло. — Ты не должна была уходить. — Я не хотела мешать. Кири… она часть Вашей семьи, Ваша внучка, а я. — Я закрыла глаза, вздохнула и снова открыла, справившись, наконец, со своими эмоциями. — Я не могу смотреть на эту девочку. — Знаю, — ласково и участливо ответила тетя Николетта, притягивая меня к себе и обнимая, словно сейчас я была ее дочерью, а не Хулия. — Кири — моя внучка, я не сомневаюсь: она очень похожа на моего сына, но я её совсем не знаю, а ты мне как дочь. Я не стану оправдывать Анхеля. Он весь в отца: может наломать дров, а затем думать, но знай, я всегда буду и на твоей стороне. — Я не могу просить об этом. — А просить и не нужно. Ты выросла у меня на глазах, ты всегда была мне как вторая дочь, думаешь, я отдам предпочтение какой-то индианке? — рассмеялась она. — Прежде, чем что-то сделать, подумай об этом. И мне жаль. Не знаю, почему Анхель так поступил, но мне жаль. — Я, я пойду, — мне стало неловко от такого участия, и я поспешила распрощаться, чтобы еще не расплакаться при ней. Что вполне могло случиться, учитывая, что глаза мои снова были словно на мокром месте. — Да, конечно, тебе нужно побыть одной, — отозвалась моя собеседница, и свет её карих глаз преследовал Я шла по коридору, стараясь совладать с дрожью, пробравшей всё тело. По пути, весьма кстати, попалась библиотека и, прошмыгнув туда, я почувствовала себя в относительной безопасности и уединении. Здесь я вряд ли повстречаюсь с Анхелем или его бывшей-настоящей. Я прошла глубже в библиотеку, побродила между рядами, проводя пальцами по корешкам книг, но жалость к себе, чувство мировой несправедливости и гнетущее чувство ничтожности подкосила меня и, прислонившись к резному подоконнику, я позволила себе расплакаться. Казалось, в последнее время я только и делала, что плакала, но слезы все никак не кончались. Со стороны первого ряда послышались шум и тихие ругательства-причитания. Я вытерла слезы и поспешила на шум. В середине небольшой кучи разбросанных книг присела леди Ариадна. Она держала в руках небольшой томик поэзии прошлого века и выглядела порядком несуразно, замерев в неудобной позе. — Вы не можете не встревать в неловкие ситуации, так ведь? Знаете, леди Ариадна, мне кажется у Вас талант, — девушка смутилась, поднявшись, и потупила взгляд. Ну вот, свою злость на других срываю. Она же ни в чем не виновата. По крайней мере, в этот раз. — Простите, я сейчас же все уберу. — Девушка склонилась над книгами, но я остановила ее рукой, прикоснувшись к предплечью. — Не нужно, слуги все поставят все на место. — Мисс Стоун неуверенно заморгала, пытаясь понять, что же ей делать. — В таком случае я лучше вернусь в Женскую комнату. — Девушка слегка неловко махнула рукой в сторону дверей. Я поняла, что снова останусь одна, и что-то в сердце кольнуло от этой перспективы. — Не уходите, — почти приказала я, и, поняв, насколько грубо это прозвучало, я более мягко добавила, пройдя к небольшому диванчику и присаживаясь на него. — Пожалуйста. С некоторых пор, я не выношу одиночества. — У Вас много друзей. Почему Вы одни? — удивилась девушка, присаживаясь около меня. — Вы были в Женской комнате — значит, знаете причину. — Сначала девушка удивленно смотрела на меня: может, она не видела меня замершей в дверном проеме, а может, только сейчас связывала все воедино. Я решила дать ей подсказку, хотя это было сложнее произнести, чем казалось: — и Вы были тогда в холле, я помню. Девушка кивнула и нерешительно поправила подол платья. Ей неловко. Почему? Неловко должно быть мне: она стала свидетельницей того, что я тщательно стала бы скрывать от посторонних, но, может, ей как раз неловко, что она это видела? — Разве это может разрушить Вашу дружбу, хотя бы с инфантой? — тихо и удивленно спросила леди Ариадна. Сразу заметно, что дружба для нее нечто незыблемое, постоянное; и я почувствовала небольшую симпатию не только поэтому, но и потому, что она никому не рассказала о произошедшем в холле. Значит, она иногда может хранить секреты. — Разрушить? — рассмеялась я. Разве я могу поссориться с Хулией только потому, что она играла со своей племянницей? Это глупо.— Конечно нет, но я не могу смотреть на этого ребенка, не могу думать о ней, ее матери. Как она Вам? — Красивая, — опасливо ответила девушка в ответ на мой пристальный взгляд; и я перевела его на противоположную стену, смотря, словно мимо дорогих фолиантов, — у неё большие глаза и красивая фигура, мягкий голос… — Да, Анхель всегда был падок на красоток. Не пойму только почему среди них затерялась я. Я не такая. — Я не считала себя некрасивой и, более того, была довольна своей внешностью, но, если сравнить меня и Прити, сразу видно, насколько мы разные. Мы совсем разные, абсолютно и любое сравнение было не в мою пользу. — Вы правы, — непривычно твердо сказала леди Ариадна. Она смелая, говорит, что думает. — Вы не такая, Ваша красота, она другая. Робкая, нежная, упрямая и словно не принадлежит нашему миру, неземная. Вас любит народ, Вами восхищаются. — Вы писательница? — удивленно спросила я, обратив на подбор слов. — Прекрасно управляете словами. — Нет, мой отец — писатель. — Ваш отец Аарон Стоун? — спросила я, вспомнив одного знакомого мне писателя с фамилией Стоун, девушка смущенно кивнула. — Вы полны скрытых сюрпризов, леди Ариадна. Мистер Стоун — Ваш отец, леди Тайни — тетя, есть еще что-то, что Вы скрываете? — Ничего, кроме того, что я теряюсь на фоне своей семьи, — хмыкнув, улыбнулась девушка. Неужели она начала чувствовать со мной себя комфортно? Я сама часто терялась в своей разношерстной семье со своим скромным увлечением, среди музыкантов, художников и неизвестных миру фотографов. — Мне это знакомо, — Ариадна посмотрела на меня так, словно я говорю чушь, — Вы знаете мою тайну, я пишу: дневники, маленькие рассказы, новеллы. — Девушка удивилась еще больше, и я рассмеялась: — Да, поэтому я с легкостью забываю по дворцу свои блокноты, их слишком много. Но, согласитесь, это увлечение не такое впечатляющее, как, например, у моего брата, музыка. Вы знали, что он волшебно играет на гитаре? Рояль он тоже любит, но гитара — его страсть. — Нет. — На щеках девушки появился румянец. Ей неловко говорить о Нике? Что ж, это определенно прогресс с его стороны. — Мы об этом не говорили. — Значит, теперь будете знать, — улыбнулась я. Наш короткий разговор помог понять мне одну важную вещь, девушка была именно такой, какой я ее считала изначально, а недоразумение с блокнотом, возможно, было случайностью. Дверь открылась, и в библиотеку вошел секретарь Ника. — Ваше Высочество, Ваш брат просит прийти к нему, ему нужен совет. — Мужчина поклонился и опустил голову. — Передайте, Кейнс, что я уже иду, — мужчина кивнул и вышел. — Что ж, мне пора, — озвучила я очевидное с явной неохотой. — Конечно. Не плачьте, если он Вас бросил, ради нее, это самый глупый поступок, — я улыбнулась запальчивости девушки: если бы только и я так в себя верила. — Будьте осторожны, Ариадна, с мужчинами, даже с теми, которых Вы знаете всю свою жизнь. Они могут предать. — Не знаю, что потянуло меня на эту откровенность, но все же я сказала то, что думала: — Я не могла представить, что Анхель способен причинить мне боль, но он смог. — Даже Ваш брат? — серьезно спросила девушка. — Даже он. Ник — мужчина; они смотрят на мир не так, как мы. — Я взяла в руки, лежавшую на подлокотнике диванчика забытую ранее записную книжку и направилась к двери. — Спасибо, Ариадна, — сказала я напоследок и вышла из комнаты.***
— Что случилось? — спросила я, заходя в кабинет брата; он как раз стоял ко мне спиной и, смотря на него сейчас, я ощущала некую уверенность, что все будет хорошо, сколько бы я не плакала в подушку. — Ничего. Я просто решил, что мы очень давно не проводили время только в вдвоем. — Брат обернулся, и я увидела на его столе корзину для пикника. Она была уже собрана, и с приоткрытого конца выглядывало горлышко бутылки с вином. — Что ты задумал? — спросила я, прикрывая за собой дверь и опасливо посматривая на Ника. — Ничего, — беспечно ответил брат, пожав плечами и улыбнувшись детской улыбкой. — Правда. Я всего лишь хочу провести день со своей сестренкой. — Ник слегка прищурил глаза, когда я не двинулась с места, а скрестила руки на груди. Я-то шла сюда с мыслью, что ему нужна моя помощь, а он решил просто устроить пикник. — За мной должок, помнишь? Кроме этих слов Ник мог ничего больше не говорить, и все было бы предельно ясно. Пару лет назад я помогла брату справится с его драмой, а теперь он хочет сделать тоже самое. Я почувствовала предательскую влагу в уголках глаз, и мне хватило одного понимающего взгляда голубых глаз брата — и я поняла, что все выходит за грань моего контроля. — Эй, лисенок, я не пытался тебя расстроить. — Ник приобнял меня одной рукой, когда я подошла к нему ближе, а второй провел по моим волосам. — Я знаю, но я не могу больше, — призналась я брату, уткнувшись в его плечо, — не могу больше сдерживать это. Я постоянно хочу плакать. Это так надает, что не можешь представить, что с этим делать. Я не… это сложно, Никки. — Думаешь я не знаю? — горько улыбнулся брат, но он знал, может, даже лучше меня знал. — Думаю, что мы с тобой родились такими, невезучими. Как думаешь, Мари обойдут сердечные драмы? — Только в том случае, если в ней и дальше будет отсутствовать наше семейное упрямство, — улыбнувшись, ответил Ник.***
Это было хорошо. Нет. Просто замечательно, сидеть на солнечной поляне рядом со старшим братом и говорить, по сути, не о чем. Я пыталась не думать о том, что придется возвращаться в реальность, то есть во дворец и снова натыкаться на Анхеля или на его пассию, а это последнее, что мне нужно, но дворец не такой большой, чтобы мы не наталкивались друг на друга хотя бы раз в день. — Ты снова нахмурилась, — сказал Ник, с укором смотря на меня. Мы сидели под большим раскатистым дубом и смотрели на залитую солнцем поляну нежных голубых цветков. — Прости, — я улыбнулась и потянулась за кусочком сахарного ананаса. Как бы я ни пыталась прогнать мысли об Анхеле, они возвращались, так часто, что мои старания были едва заметны. — Не думай о нем, — строго посмотрел на меня Ник. — Я тебе приказываю. — Приказываешь? — возмутилась я и, приподнявшись на пледе, взяла одну из подушек, которые мы захватили с собой, чтобы не сидеть на все еще прохладной земле, прикрытой лишь одним пледом, — я бросила в него. — Ты не можешь приказывать мне это! — Могу, — все так же строго ответил Ник, и я не обратила внимания, как он потянулся за подушкой рядом с ним. — Я старше тебя почти на два года, я наследник и ты ведешь себя глупо, как маленькая дурочка. — Дурочка? — снова возмутилась я, но получила подушкой по лицу. — В этой ситуации, я — пострадавшая сторона. Обманули меня. — Ты позволяешь всем вокруг видеть твою боль. Индийская принцесса упивается твоим унижением: она считает, что победила.— Я зашпульнула в него ту же подушку, что угодила в меня, но червячок здравомыслия подсказывал мне, что он прав. — Ты хотел бы что, я пожелала им счастья? — язвительно поинтересовалась у Ника, он придержал подушку у себя. — Да. Сделай вид, что тебя это не волнует. Не показывай обоим, как тебе больно. — Ник кинул в меня подушку, и пока я следила за ее полетом, я не видела его лица, когда он закончил свою мысль. — Разве не это ты мне советовала, когда Хулия обручилась с Карлосом? — Конечно, советовала. Ты бы все испортил, — отозвалась я раньше, чем подумала. Я думала, он разозлится, но он лишь улыбнулся. — Почему ты хочешь, чтобы я сделала так же? — Потому, что я люблю тебя, лисенок, и я знаю, что это помогает. Последнее что я хотел бы, чтобы ты через это проходила, но я буду рядом, слышишь? — Подушка так и не полетела в него, и я опустила взгляд на красивый узор ручной вышивки, который переливался золотыми бликами на солнце. — Потому, что я помогла тебе? — спросила я, немного сконфужено. — Нет, потому что я беспокоюсь о тебе. Разве может быть по-другому. — Растроганная его заботой, я хотела бы обнять Ника, но он вдруг рассмеялся: — Но ты в последние дни была просто ужасной плаксой. Я разозлилась и замахнулась подушкой, но, увидев, как одна птичка из кроны деревьев весьма четко спикировала свои фекалии на лоб Ника, я разжала пальцы, и подушка упала на траву, а я зашлась смехом, и мне правда было сейчас весело; брат присоединился ко мне, вытирая салфеткой птичий помет. Видели бы его девушки в этот момент. Истинный красавец. Смех помог вернуть мне чувство уверенности в себе и восстановить как-то свои силы, которые казалось уже были на пределе: он стал как спасательная подушка, и я с благодарностью посмотрела на Ника. Он даже не подозревал, что сейчас делал для меня, и я была ему очень благодарна за это.***
— Спасибо, — еще раз поблагодарила я Ника, когда мы вернулись во дворец. Возвращались мы медленно и неохотно. Ведь обоих нас ждала тут скирда проблем, и никто не хотел с ними разбираться, а ведь откладывать было нельзя. Брат собирался к концу «родственного уик энда» домой вместе с их семьями отправить несколько девушек, а сам он был настолько потерян, что помощь нужна была больше ему под конец, чем мне. Но что-то советовать ему было тоже сложно. Он по-прежнему любил Хулию, но было слишком много болезненных и удушающих «но», делающих эти отношения бессмысленными и обреченными, он понимал это, осознавал, но отказывался с этим мириться, и были девушки… к большей части которых он уже что-то чувствовал, но ростки этих чувств были слабыми, тоненькими и хрупкими, как хрусталь. Он хотел и боялся развивать эти чувства, более того, временами он стыдился их. Брат понимал, что другого выхода, как закончить отбор и жениться, у него нет, и было бы замечательно, если бы он что-то к жене испытывал, но он понимал, что тем самым предает Хулию. Каждое свидание с другой — нож ей в спину, каждый поцелуй с ней — подлость по отношению к участницам отбора. Как он еще не свихнулся со всем этим? — Я был рад провести с тобой время. — Ник приобнял меня за плечи и отдал слуге корзинку. Холл был привычно пустынным. Это было замечательно, учитывая, что в нескольких гостиных и Женской и Мужской комнатах сейчас было полным полно людей. У меня появилось трусливое желание задержаться тут, чтобы после столь хорошо проведенного времени не встретить никого, но я не могла повести себя так эгоистично и хотя бы вечером не показаться в обществе. — И, Блу, ты не должна благодарить меня за то, что я был хорошим братом. — Почему? — Это лишний раз напоминает мне, каким плохим я был в последнее время, — виновато улыбнулся Ник, и только я хотела сказать ему, что это не так, как он сконцентрировал внимание на ком-то за моей спиной: — Добрый вечер. Мы не ждали Вас сегодня. — Обстоятельства изменились. Надеюсь, мы Вас не побеспокоили, — голос был мне знаком, и, когда я обернулась, увидела, что к нам из стороны главного входа приближаются двое высоких темноволосых молодых человека. У одного были прямые волосы и насмешливые карие глаза; а волосы другого вились, и серые глаза были похожи на грозовое облако, которое привычно нависает над Лондоном. Первый был одним из сыновей Прусского герцога, второй — наследник британской Короны. — Конечно нет. Мы рады видеть Вас, — я едва сдержалась, чтобы не сказать, что он как раз вовремя. С ним мне будет легче избегать Анхеля. — Принцесса Бланка, — учтиво поклонился англичанин и поцеловал мою руку, в этот раз не затянутую по правилам этикета в перчатку, но я ведь и не готовилась встречать его сейчас, ожидая только к завтрашнему полудню: — Я рад, что все обошлось и Вы в добром здравии. — Я тоже рада видеть Вас, Джордан, — улыбнулась я, позволив задержать ему губы на своей руке дольше, чем того требовал этикет. Он был как всегда учтив, но в его глазах я увидела спокойную размеренно теплоту, словно надежный оплот во время жизненного шторма. Я видела то, кем он мог стать для меня, и этого мне было достаточно. Может эта простая теплота даст покой, который мне так необходим? По крайней мере, не обожгет, как страсть Анхеля. — Как Ваши родители? Как Ваша сестра? — Спасибо, все они в добром здравии, — улыбнулся британец, и я задумалась: «Почему бы и нет?». Почему я должна отказывать ему даже в простом внимании только из-за того, что он не вызывал у меня бурю эмоций, как Анхель? Но я не хотела больше бури. С меня их пока достаточно. — Могу ли я попросить Вас прогуляться со мной по саду? — Вы, должно быть, устали. — Я посмотрела на довольно уставшее лицо Себастьяна, но его кузен казался невозмутим. И, получив слабый толчок в бок от брата, я решила загладить свой не совсем вежливый ответ: — Но, если Вы хотите, можем прогуляться. День постепенно заканчивался, и так как на улице была прекрасная погода, как оказалось мама с девушками и их родственниками обосновались в саду. Чтобы не мешать им и чтобы они не мешали нам, мы пошли по окольным, не популярным, садовым дорожкам. Я не любила публичность, и меня мутило от одной мысли, что больше, чем нужно из моей жизни станет достоянием общественности, даже если это будут избранные и их семьи. Некоторое время мы молчали. Неловкое молчание повисло между нами, и я не знала, как разбить его. Все, что я придумывала, казалось нелепым. Я словно стала неловкой школьницей, которая боялась разговаривать с мальчиком. Я бы не сказала, что мой опыт в общении с противоположным полом был удачным, скорее наоборот, если не считать разговоров с братом, но он ведь не считается. Я не знала, что мне делать, чтобы не убежал с криками: «Спасите!». Просто быть собой уже не поможет. Я была «собой» с Анхелем, и ничем хорошим это не закончилось, а играть роли у меня получалось скверно. И зачем Анхель только снова ворвался в мою жизнь? — Я слышала в Лондоне сейчас прекрасная погода, — только закончив говорить, я поняла, что сделала неправильный выбор темы, но уже отменять не было шанса. Как же глупо и жалко это должно звучать со стороны. — Да, сейчас в Лондоне редкие солнечные дни, которые вскоре закончатся, — улыбнулся британец, и червячок во мне уполз куда-то в глубь, — но после привычного дождя и тумана, эти дни кажутся еще замечательнее. — Вы любите свою страну, — с улыбкой ответила я; он был таким трогательным, когда рассказывал об Англии, что я б только из одного только уважения поехала бы посмотреть на зеленые равнины и старинные дома, бережно укутанные туманной дымкой. — Как и Вы свою, — отозвался британец и протянул мне небольшую розу. Я удивленно посмотрела на него, останавливаясь на месте. Небольшой бутон, едва распустившейся розы был причудливым сочетанием насыщенно алых и белых лепестков, которые смешивались между собой и являли собой причудливый контрастный танец противоречий. Роза была слишком коротко подстрижена и легко пряталась в ладони. Я легко догадалась, что он скрывал ее в пиджаке, но почему мне? Цветок явно не должен был стать подарком и все же… — Королевская английская роза, — объяснил принц, неловко убирая и так задержавшуюся ладонь из моей, — редкий сорт, выведенный в память о войнах двух ветвей королевского дома, Красной и Белой розы, и символизирующий единение Британии. Мой предок, король Георг, вывел этот сорт, чтобы мы не забывали, что Корона должна быть единой. — Волшебно, — прошептала я, думая о том, каким хитрым и мудрым был его предок, уберегая своих потомков от распей, напоминая, к чему может привести гонка за властью. — Она напоминает мне о доме, — тоже тихо ответил Джордан, вот почему роза казалась такой неприметной, она должна была оставаться незамеченной, она была чем-то личным, связью с родиной, где бы он ни был, и, поняв это, я протянула ему розу, но он вложил обратно мне ее в руку. — Нет. Она ваша. — Почему? — спросила я, отрывая взгляд от цветка и поднимая взгляд к его серым глазам. Они были такими добрыми, такими умиротворяющими. — Внутри Вас борьба. Вы кажетесь слишком печальной. — Я закусила губу, он знал, ему сказали обо всем происходящем. Какое унижение. — Нет. Я не прошу Вас рассказывать, что происходит. Просто знайте, чтобы не происходило, гармония внутри Вас ведет к гармонии с окружающим миром. — Спасибо, — благодарно улыбнулась я, слегка сжимая пальцы вокруг тоненького стебелька цветка, но смотря в глаза Джордану. — Мне нравится Ваша улыбка, Бланка, — повеселел принц. — Мне стоило привезти сюда не меньше сотни роз. Если бы я только знал, что они Вам так понравятся.Анхель
Я остановился на пороге в кабинет дяди Максона. Не знаю, зачем меня позвал отец, но я уже насторожился. Мы не разговаривали с ним после короткой беседы на вчерашнем приеме, но даже тогда он не был счастлив от всего происходящего, словно у меня это вызвало дикий восторг. К тому же я задавался интересным вопросом: почему я здесь, а не в любой другой комнате? — Я разговаривал с Максоном, — начал отец, внимательно наблюдая за мной. Его сжатый подбородок и слова не предвещали ничего хорошего. Сразу стало ясно, о чем пойдет разговор. — Что он сказал? — Я опустился в кресло, ожидая, как очередной камень вышибет из меня очередную порцию тупости. Все было идеально, пока не приехала Прити и подчистую не уничтожила все, что я строил последние месяцы. Как мне теперь вернуть бестию? Как доказать, что с ней я не притворялся? — Что если ты в короткие сроки не исправишь все, помолвки не будет и даже наша многолетняя дружба не поможет, сынок. — Я ожидал этого, и куда более радикальных мер, но всё же то, что король Иллеа давал мне шанс, удивило меня. Я знал, что он горой встанет за Бланкиту, но не думал, что он позволит мне хоть попытаться исправить всё. — Я думал, он выставит меня вон, — осторожно ответил я. — Ты думаешь, он не хотел? — рассмеялся отец, откинувшись на спинку от кресла. — Он обожает своих дочерей, особенно старшую. Я бы сам убил любого, кто посмел бы обидеть твою сестру. Я решился провести с ним довольно долгую беседу и ткнуть носом в то, что девочка без памяти влюблена в тебя. — Она слышать меня не хочет и видеть. — А ты хотел, чтобы она прыгала от счастья? Анхель, сынок, я почти так же едва не потерял вашу маму. Нет легче способа обмануть, чем смешать правду с ложью. Тебе будет не сладко, поверь мне. Если Бланка хоть немного похожа на Николетту, а так и есть, да и еще от Америки она унаследовала упрямство, но верни себе свою девочку. — Откуда ты знаешь, что я не обманывал Бланку? — Откуда? — рассмеялся отец, словно я сказал сейчас отличную шутку. — Да ты смотришь на нее, как на манну небесную. Ты не смог бы этого сделать. Не с ней. Манну небесную? Возможно, он прав. Я не знаю, как это выглядит со стороны. Так почему если это видят другие, не видит Бланка? Все мои попытки поговорить с ней, она пресекает на корню, не подпуская к себе даже приблизительно близко. А мне всего лишь нужно объясниться с ней. — Как мама простила тебе Самюэля? — Я от дяди слышал всю историю, которая нам едва не стоила отца. Маме соврали, переиначив правду; и это почти разрушило брак родителей. Кто-то даже пытался навязать отцу и Эрнеста, как еще одного бастарда, лишая его тем самым родного отца. Влип папа тогда не меньше моего. — Она меня уже любила, да и вы с Хулией немало помогли, — хмыкнул отец, откинувшись на спинку стула и наблюдая за мной такими же, как у меня синими глазами. Мы были с ним в многом похожи и поэтому он так хорошо сейчас читал меня, как открытую книгу. Из трех сыновей отца именно я был больше всего на него похож. — Мы? — переспросил я, присаживаясь напротив. — Николетта была беременна, и я не горжусь тем, что сделал, но выхода у меня не было, — отец нахмурился и я заметил явное нежелание говорить то, что он собрался сказать. Мне стало даже интересно это услышать. — Ты ведь не… — когда я дольше подумал о том, что же отец мог сказать маме, когда та была беременна, что-то неприятное во мне зашевелилось. — Да, я сказал вашей маме, что она не может забрать у Короны наследника. Я знал, что родитесь вы и по всем законам я имел все права забрать тебя и без ее согласия. — Такое право у него, и правда, у него было. В каждой королевской семье сыновья принадлежали отцу, я бы даже сказал Короне. В случае развода, размолвки, разрыва или чего-то в этом роде, сыновья оставались в семье мужа, а их мать имела право только навещать их. — Это подло, — и все же манипулировать этим, особенно в случае с любимой женщиной, было низко. Особенно когда я думал, что это сделал отец в отношении моей мамы, а я служил как инструмент примирения. — Не спорю, но она никогда бы не оставила тебя, а это дало мне время на примирение. В любви все средства хороши, запомни это, Анхель. — Я не был с этим согласен. Я видел что с Бланкой делает вся эта ситуация и от этого я едва не бился головой об стену. Во мне вскипала такая ярость по отношению к себе и Прити, что мне было противно даже в зеркало смотреться. Как я только допустил это? — Ты любишь её? — Да, — просто, кратко и исчерпывающе ответил я. — Тогда делай все, чтобы ее вернуть. Если она тебе простит это, она простит и остальное, что ты сделаешь, чтобы вернуть ее. — Она не мама. — Бланка, в первую очередь, женщина, а женщины предсказуемее, чем думают. — Я не знал, согласен я с отцом или нет, но у него за плечами было больше прожитых лет и пережитая похожая ситуация в отношениях. Возможно, и только возможно, он прав. И все же, если Бланка предсказуемая, мне будет совсем непросто вернуть ее. Очень непросто.