***
Я вижу пустоту в твоих глазах, И чем больше я вижу, тем меньше мне это нравится. Это уже закончилось, там, в моей голове? Я ничего не знаю о таких, как ты, И я не разоблачу твой злобный замысел. Все уже закончилось? Я не могу победить. ...Все это скоро окончится, Посыпь солью открытую рану... Все уже закончилось? Впусти меня! Так принеси себя в жертву! И оставь мне то, что осталось! Я знаю, что могу увидеть Огонь в твоих глазах. Я выброшу все это прочь, Убирайся, прошу... Ты вытянул из меня душу, Ты оставил дыру там, где было мое сердце. Ты должен бороться, чтобы пройти через это, Потому что я стану твоей смертью. Я жду, молюсь и вдруг осознаю, начинаю прятаться...
Breath. Breaking Benjamin
Совсем плохо. Я беспокойно оглядываюсь на двери гостевой комнаты, разрываясь между звонком в скорую и собственными методами лечения. Но Рейта уперся на своем. Мало того, что его лихорадит, он все равно не позволяет мне раздеть его или хотя бы снять влажную от выступившего на лице пота бандану. И мне остается только прикладывать промоченное ледяной водой полотенце к его лбу и пичкать его таблетками. Слава богу, что последнее он все-таки принимает без препирательств, только с одним условием - без моего присутствия в спальне. И это нежелание показывать мне свое лицо начинает настораживать. Что с ним происходит и как мне быть - стали самыми главными вопросами этого дня. И я возвращаюсь в гостиную, отыскивая на диване свой сотовый. Дальше так нельзя. - Кою, нужен твой совет. - О, сладкий мой звонит. Отстань Юу! Да и пофиг, что ты еще не все, отвали сказал! - грохот заставляет поморщиться. Кажется, Широ беспощадно спихнули с кровати. Причем ногами. - А я говорил тебе! Не фырчи, котик, хочешь, я потом сделаю тебе ту штуку, которую ты так любишь, мм? - игриво воркуют в динамик, а после вновь: - Ну, вот тогда и подожди, озабоченный кобель! Прости, сладкий, так что ты хотел? - Я помешал... прости... - замялся я, ощущая себя так неловко, как никогда. - Да, брось! Ты же знаешь, для меня ты важнее всего на свете! Даже секса. - Я польщен, - выдавливаю из себя, стремительно краснея. - Передай Широ, что мне очень жаль... - Вот видишь, бесчувственная скотина, ему очень жаль! Ты расстроил моего друга! Извиняйся! - Кою, подожди! - быстро протараторил я, пытаясь избавить бизнесмена от гнева рыжей бестии. - Я не за этим звоню. И вообще, ты, вроде как, должен быть на работе... - Я уволился! - беззаботно и радостно выдает мужчина, зашуршав чем-то на заднем плане. - У меня же есть Ю, зачем мне работать? - Вот как... - Он обещал меня содержать, так что я ушел с работы. Это идея Юу была, кстати. Говорит: вместо того, чтобы штаны протирать на рабочем месте, лучше дома раздвигай свои прелестные нож... - Я понял! - поспешно перебиваю, выскальзывая в коридор. - Ко, давай не будем вдаваться в подробности, у меня проблема... - Что случилось? Кто обидел моего сладкого?! Приеду - задницу порву! Ну, говори давай! - На данный момент услуги этого плана не потребуются, - шиплю в трубку, вновь настороженно оглянувшись. - У меня другое. Мой сосед... в общем, он заболел. Сильно. Ты ведь учился на медика, а он не позволяет мне вызвать скорую. Я не знаю, что делать. - Хмм... дай-ка подумать. Симптомы? - У него высокая температура и озноб... И дыхание нарушено. Я думал, это просто простуда или... - Дыхание? - перебивает Такашима, заставляя меня напрячься. - Да. Очень тяжелое и частое. Словно задыхается... - Головная боль? - Не знаю, но вроде, есть. - Что еще? Покраснение кожи лица, интенсивное потоотделение? - Есть такое, - я взволнованно прикусываю губу. - Весь мокрый и его трясет. Есть отказывается, хотя я приготовил обед, пока была свободная минутка. - Жажда мучает? - Он ничего в рот не берет и совсем не хочет говорить со мной, поэтому я не могу сказать точно. Но когда я заставил его выпить жаропонижающее, он осушил всю пол-литровую бутылку. - У него лихорадка. В общем, слушай внимательно. Необходимо соблюдать постельный режим, не в коем случае не накрывай его одеялами и позволяй одевать теплую одежду, давай больше жидкости. Обязательно корми, даже если отказывается, но лучше легкой и хорошо усваиваемой пищей. Измеряй температуру каждые четыре-шесть часов. Если она выше тридцати восьми - дай еще раз жаропонижающее, но не перебарщивай с этим. Должно стать легче, главное - оградить больного от активных действий. К тому же, у него может начаться бред, проследи, чтобы не выкинул ничего в этом состоянии. - Бред? - Да, бред и немотивированное хорошее настроение. Другими словами - эйфория. Это основные симптомы, так что не паникуй. Сделай, как я сказал, и если к вечеру никаких изменений не последует или же станет еще хуже, позвони - я приеду. А почему он не хочет вызывать скорую? Проблемы с законом? - Что? - у меня сердце упало в пятки, и я едва устоял на ногах, чувствуя, как кровь отхлынула от лица. - Шучу-шучу. В общем, я приеду по первому зову, ты знаешь. Возьму с собой свою аптечку, поэтому обязательно звони! Слышишь, Юта? Не важно, буду я занят или нет. Иначе и тебе несдобровать - это серьезно. Если состояние ухудшится, значит проблема в хронических болезнях, а это уже может привести к летальному исходу. И в таком случае он умрет прямо на твоих руках. За что тебя же потом и вздернут по веселенькой статье. Сиди и следи за ним, буду ждать новостей. Или мне приехать сейчас? - Нет, не нужно, - выдохнул я, закрывая ладонью лицо. - Пока что я держу ситуацию под контролем. Отзвонюсь ближе к вечеру, спасибо. И... извини еще раз, что помешал. - Да забей. Ладно, давай, не теряйся. - Спасибо. Я сбрасываю вызов, тяжело выдохнув и привалившись спиной к стене. Как я и думал, лихорадка. Придется повозиться, но ничего страшного. Это не так уж и сложно, лишь бы не сопротивлялся, в этом главная проблема. А температура час назад была почти под тридцать восемь. Нет, ждать четыре часа не смогу. Нужно еще раз измерить. Вернув телефон в карман джинсов, я быстрым шагом возвращаюсь в гостевую комнату, готовый к сражению с упрямым убийцей. В любом случае, умереть ему я не позволю. Только не на моих руках! - Рейта, нужно поесть, - начинаю я, переступая порог спальни, но тут же застываю на месте оледеневшей глыбой. Пустой неосознанный взгляд, шумное свистящее дыхание, вцепившиеся в простыни побелевшие пальцы... и непроизвольно сокращающиеся мышцы вновь и вновь. Мужчину бьет в судорогах. - Боже... Обо всем позабыв, я подлетаю к кровати, простыни которой были мокрыми от пота больного, и хватаю градусник. Глаза блондина раскрыты, радужки бесконтрольно мечутся из стороны в сторону, выражая истинное безумие и нечеловеческую боль в суженном до предела зрачке. Я падаю на край постели, хватая страдающего за плечи. - Тише... сейчас... я сейчас... - шепчу сбивчиво, но дергающееся тело не дает мне даже поставить градусник. - Рейта! Успокойся! Он меня совсем не слышит. И что теперь? Я судорожно сглатываю, пытаясь найти выход, и не нахожу ничего лучше, нежели оседлать своего пациента, чтобы заставить его лежать ровно. - Черт. Ты мне должен, - бурчу себе под нос, надавливая ладонями на рвано вздымающую грудь, и перекидываю ногу через узкие бедра, стараясь удержать блондина на месте. - Ну, же, спокойно... Вот так. Я проталкиваю градусник под рукав черной футболки с каким-то белым принтом и тянусь за полотенцем, оставленным в воде со льдом на прикроватной тумбочке. Нужно сбить температуру как можно скорее, так что я, бросив в махровую ткань несколько замороженных кубиков и сложив ее вдвое, опускаю мокрое полотенце на лоб Рейты. И уже в другой миг мой привычный мир разлетается на миллиарды крохотных осколков. Лед начинает таять. Так стремительно, словно в ускоренной съемке. Он расплавляется за считанные секунды прямо на глазах и испаряется. Белыми ленточками пара устремившись к потолку, как если бы я бросил мокрую тряпку на раскаленную печь. И само полотенце тут же высыхает и нагревается. А после... лопается градусник. Я отшатываюсь от мужчины, рухнув с кровати на пол, от ужаса не помня даже собственное имя. Что... что это такое?! Жар, исходящий от Рейты, уже можно не только почувствовать, но и увидеть. Воздух над блондином искажается, как при пекле солнца летом, топящем асфальт, влага на простынях тоже начинает испаряться, а я не могу даже двинуться с места, не веря своим глазам. А потом внутри что-то перещелкивает. И я бросаюсь к кровати, словно безумный, отшвыривая в сторону остатки от градусника и хватая мужчину за плечи, понимая невозможное - он просто сгорит. Обуглится, как дерево! И я не знаю, как такое возможно, но все равно стаскиваю блондина с постели, действуя на инстинктах, разумом же полностью потерявшись в пространстве. И, не в силах выдавить из себя ни слова, взваливаю ставшее обжигающим тело на свою спину и распахиваю окно гостевой комнаты, чтобы после поспешно убраться из нее и захлопнуть за собой двери. Голова не понимает ничего, но руки на автомате проталкивают в щель между порогом и дверью высушенное полотенце, и я тащу Рейту в ванную комнату, ведомый необъяснимым. Я не хочу задумываться над тем, что это такое и что толкает меня на эти действия, я просто втаскиваю Рейту в ванную комнату, сам обжигаясь о его раскаленную кожу, и рывком прокручиваю ручку холодной воды в душе. Перебравшись за бортик душевой, я ступаю под ледяной поток, роняя полубессознательного хозяина на пол, чувствуя, что заработал ожог на спине. И сам падаю на колени, отползая подальше от громкого шипения воды, которая, при соприкосновении с телом Рейты, в тот же миг обращается в пар, поваливший клубами под потолок. Я забиваюсь в угол кабины, стараясь отдышаться, но воздуха катастрофически не хватает. Взгляд прикован к мужчине, привалившемуся к стеклянной стенке спиной и охваченному паром, без возможности отпустить его из поля зрения. До тех пор, пока белые облака не начинают терять свою силу, медленно рассеиваясь в воздухе, а огненно-алый цвет, окрасивший изнутри кожу на чужом лице и руках, не принимается тускнеть, возвращая прежний оттенок загорелой ткани. И лишь когда все заканчивается, а вода перестает обращаться в невесомый "дым", окатывая Рейту ледяными струями с головой, я наконец шумно выдыхаю, пытаясь сморгнуть страшную картину перед глазами, которая сейчас начала казаться просто игрой моего воображения. Но как только я решаюсь сдвинуться с места, все еще не в силах обрести дар речи, и чуть приблизиться к сидящему под мелкими потоками блондину, случается еще кое-что, выбивающее меня из колеи. Кожа Рейты по всему плечу, от локтя до края ключицы, вдруг лопается. Словно проткнутый иглой воздушный шар. Просто лопается одной открытой раной, из-за чего большое количество крови вырывается сильными брызгами наружу, ударившись о стеклянную стенку кабины крупными разводами. И я наконец вскрикиваю от страха, возвращая к работе до того недееспособные голосовые связки. Только мозг начинает функционировать на другом уровне, понимая вместо меня, что дело в перепаде температур. Он-то и толкает мое тело к крану, заставив дерганным движением отключить воду, а после выбрасывает, словно тряпичного, наружу - за аптечкой. Я поскальзываюсь на полу в спешке, падая на жесткий кафель всем телом, но тут же поднимаюсь, не ощутив боли. Выбегаю из ванной, чисто машинально нахожу кухню и ожидающий меня там на столе белый сундучок с красным крестом, и тут же устремляюсь обратно. И вот уже тогда, когда я вновь опускаюсь перед безвольным блондином на колени, я наконец включаюсь и сам. Рейта истекает кровью. Его плечо прорезано одной глубокой рваной раной. И я не медик. Это первые три мысли, который затормаживают мои движения и ставят в полный тупик. А потом я раскрываю аптечку в надежде, что ее содержимое подтолкнет меня к верному решению проблемы, и принимаюсь трясущимися руками рыться в ее содержимом, выбрасывая на дно кабины медикаменты и шприцы, не озаботившись о их сохранности. - Не то... не то... Шепот сбивчивый и такой жалкий. Дрожит, будто вот-вот пропадет снова. Я вытряхиваю коробку на дно между вытянутыми ногами Рейты, где сижу сам, быстро перебирая попадающиеся под пальцы предметы. - О, боже... боже... И ладонь наконец наталкивается на что-то круглое и крепко упакованное, что я и подношу к своему лицу для изучения. Через прозрачную крышку плоской коробочки я узнаю изогнутую медицинскую иглу с уже продетой в нее полиуретановой нитью для сшивания ран. И все внутри холодеет и обрывается при одной лишь мысли, что это единственный способ помочь хозяину дома. Тошнота подкатывает к горлу, не спрашивая о прочности моих нервов, и перед глазами немного темнеет. Но иначе никак... кровь льется густыми ручейками по руке блондина на белое дно душевой, и ее не остановить простыми методами. А я, кажется, выгляжу совсем жалко со стороны, бледнея, как мел, с каждой секундой. Рейта смотрит на меня искоса, уронив голову на бок, и я ощущаю этот тяжелый и безэмоциональный взгляд каждой клеточкой своего существа. Он неотрывный, но осознанный, изучающий и внимательный. И пока я медлю, стараясь взять себя в руки и решиться на то, чего никогда раньше не делал, блондин ждет моего решения молча, не двигаясь с места. Но уже через пару минут общего молчания отворачивается и пытается встать, поняв всю мою несостоятельность и слабоволие перед хирургией. И это не может не задеть за живое. - Нет, я смогу! - выкрикиваю на эмоциях, хватая мужчину за кисть, сомкнувшуюся на бортике ванночки. Я не хочу, чтобы он считал меня трусом или неженкой. И я не могу отступить сейчас. Сам он не в состоянии этого сделать. Теперь вся ответственность лежит на мне и только на мне. - Я... смогу. Я усаживаю его назад, опуская голову вниз, чтобы найти глазами жгут и перчатки. И когда первое оказывается в руках вместе с широкими бинтовыми тампонами, все-таки берусь за дело. Приподняв ткань футболки выше и перетянув поврежденную руку жгутом, я прикладываю сложенные в несколько слоев бинты к ране, видя, как быстро те начинают окрашиваться в темный алый, пропитываясь кровью. И натягиваю на кисти медицинские перчатки, раскрывая упаковку с иглой, чувствуя, как голову ведет в странном тумане. Но я игнорирую дурноту, вынимая иглу из плоской коробочки, на миг зажмурившись. - Я никогда этого не делал. И я не знаю, что получится. Рейта... Но Рей только молча смотрит на меня из-под ресниц, все еще отвернув лицо в сторону. И я понимаю, что он не против моей неопытности в этом вопросе. - Потерпи, пожалуйста, - сглотнув вязкую слюну, я пододвигаюсь чуть ближе, отнимая от плеча мокрые тампоны, которые уже можно было выжимать, и бросая их на дно кабины. И перед тем, как начать операцию, все же нашариваю рукой нашатырь, откручивая крышечку и поднося флакончик к носу. Резкий противный запах сразу же заставляет темноту перед глазами рассеяться, и я отставляю бутылочку в сторону, склонившись над поврежденным плечом. ...Минуты штопанья человеческих тканей я помню слишком плохо. Не могу даже описать своих действий, будто память намеренно прекратила запись моей жизни на этих моментах. Помню только, что руки нещадно тряслись, и я боялся промахнуться или сделать еще хуже нетвердой рукой, и как затянул первый и последний стяжки, протыкая окровавленную кожу острием изогнутой стали. А после меня скрутило, заставив перегнуться за бортик кабины, и вывернуло наизнанку прямо там. После этого стало намного легче, и я вернулся к работе почти успокоившимся, завязывая узел на конце нити и меняя тампоны, чтобы после затянуть все это бинтами. И вот тогда слабость наконец взяла свое. Я рухнул на грудь Рейты без сил, ткнувшись лицом в его шею, и уронил руки вниз, слыша со стороны звон ударившейся о дно иглы. Мне нужно было время. Чтобы прийти в себя и обрести вновь возможность двигаться. Такого еще в моей жизни никогда не было. - Что ты, черт возьми, такое? Сдавленно шепчу я, но в ответ слышу лишь ровное дыхание над ухом. Естественно, он не скажет ни слова. Но ясно одно - Рейта... не человек. И это пугает и притягивает одновременно. Так притягивает, что я ловлю себя на мысли, что мое тело, несмотря на перенесенные потрясения, реагирует на тонкий, едва уловимый запах гари с кончиков светлых волос. И это заставляет меня отпрянуть от блондина. - Надо переодеться, - чтобы избавиться от странного наваждения, бормочу я, отводя взгляд в сторону. За все время он ни разу не отпустил меня глазами, и это стало смущать лишь сильнее. - Мы насквозь промокли. И еще нам придется спать в гостиной. В комнате ртуть. И я шатко поднимаюсь на ноги, взвалив на плечи руку Рейты и подняв с пола и его тоже, чтобы вывести из ванной комнаты. Мы все в крови. Надо бы закинуть вещи в машинку... Я устало вздыхаю, помогая хозяину доплестись до коридора, и втягиваю его в просторный зал, размышляя над тем, раскладывается ли тот большой диван перед плазменным экраном. Наверху, наверняка, тот еще свинарник, а в гостевую еще долго не зайти. Да я и не позволю ему закрыться в одиночку в своей комнате в таком-то состоянии! Придется спать вместе... Надо бы окна открыть. Я опускаю взгляд под ноги, замечая оставляющие на начищенном паркете грязные следы кроссовки на ступнях Рея, и хмурюсь непроизвольно, останавливаясь. - И, пожалуйста, снимай обувь, прежде чем войти в дом. Я убирался полдня, если не заметил. Взгляд в висок вынуждает поднять голову к чужому лицу, и я вижу, как скептически поднимается вверх изогнутая бровь блондина, выражая все свое отношение к моим трудам. - Что ты наделал? Я копил этот мусор несколько долгих месяцев. Ты все испортил. Я даже рот открываю от неожиданности. Какая длинная речь. Зная нежелание этого парня говорить со мной, это уже много! Вот только он, что, серьезно? - Но... - Идиот. Я так и застываю на месте от этого заявления, чувствуя себя последним придурком на свете. А Рейта выскальзывает из моих рук и... тихо смеется сквозь мокрую бандану, шатко направившись в гостиную, оставив меня в полной прострации позади. И я понимаю, что надо мной откровенно издевнулись, желая увидеть реакцию на эту выходку. - Ах, ты сука! - выпалил я, уже когда Рейта устало рухнул в кресло, вытягивая ноги. Но улыбка сама по себе растягивает мои губы, не удерживаемая даже горечью недавних сцен. Смех Рея, низкий и хриплый, завораживал так же, как и прямой взгляд в глаза, застревая в ушах глубокой музыкой. И эта музыка имела особые магические ноты, ласкала слух, пробуждая симпатию к мужчине передо мной и вызывая еще большее притяжение к неизведанному. Я знаю... что что-то внутри меня меняется рядом с ним, перестраивается и окрашивается новыми, пока еще непонятными мне красками, развивает во мне то, что сподвигло меня запрыгнуть в его машину этой ночью, словно росток разрастается в плодородной почве. И почему-то снова страх отступает на второй план. Его аура манит за собой, как мотылька к огню, и хотя мотылек знает, что может сгореть в этом ослепительном свету, он все равно летит навстречу. Таканори, я и правда идиот? Наверное, так и есть. Кто еще остался бы тут после всего произошедшего? Любой другой уже бежал бы сломя голову прочь от этого места. Так почему же я не один из них? Что именно останавливает меня? И что есть в самом Рейте, что удерживает меня рядом с ним без принуждения? Почему я вдруг перестал думать о собственной жизни? Он ведь убийца. Он преступник! Но я не заложник, и это явно не стокгольмский синдром. Я здесь по своей воле... Если я сгорю... - Переоденешься сам? Вещи уже высохли, наверное, - задумчиво отзываюсь, засмотревшись на плавный профиль мужчины, сидящего передо мной, и на изгиб его горла, ярко очерченный в закатных красках из-за откинутой назад головы. Я просто откровенно пялился на него, даже не понимая этого, погруженный в свои раздумья. И мне нравилось то, что я видел. Эти плавные черты и крепкое тело, прикрытые измождением черные глаза, влажные волосы, облепившие открытое лицо, не могли отпустить меня из своего плена. И я смирился с этим, признавая свое поражение. - Я принесу... И Рейта переводит на меня свой темный взгляд, не поворачивая головы, что и заставляет меня вздрогнуть и быстро отвернуться. Он вновь не говорит ни слова, и это кажется уже привычным делом. Так что я просто направляюсь на улицу, чтобы снять с веревок чужие вещи и немного остыть, перевести дух и обругать себя за все неловкие ситуации, в которые успел вляпаться в чужом присутствии. А когда я возвращаюсь, то нахожу промокшие кроссовки в прихожей у порога, изумленно запнувшись на месте. Он все-таки снял обувь. И это кажется самым невероятным, что вообще происходило за весь день. И даже пугающий жар и лопнувшая кожа показались чем-то обыденным и простым после этого жеста. Значит, он все же оценил мои труды... Теперь я еще меньше хочу уходить отсюда. И это так же глупо, как и правильно. Вот такие вот противоречия. - Ты закончил? - я стою в коридоре у проема дверей, одергивая себя от желания подглядеть за переодевающимся в гостиной мужчиной. Даже зажмуриваюсь, чтобы противостоять соблазну, и открываю глаза только тогда, когда слышу скрип кресла, прогнувшегося под чужим весом. Тогда я и решаюсь войти, находя Рейту расслабленно развалившимся в этом самом кресле, босым и одетым в белые свободные брюки и такую же футболку без каких-либо надписей и рисунков на свежей ткани. И мне почему-то кажется, что ему не идет этот цвет... Сам я уже давно переоделся в синие спортивные штаны и черную борцовку, позаимствованные у хозяина дома за неимением собственных вещей. Так что осталось лишь постелиться и наконец провалиться в глубокий сон. После пережитого это более, чем необходимо. По крайней мере, мне. - Мы переночуем тут, ты не против? - немного взволнованно спрашиваю я, указав на диван. Блондин лишь переводит на меня безразличный скучающий взгляд, продолжая молчать, так что я неуверенно веду плечом, опускаясь перед диваном на корточки. Слава богу, он раскладывается. Но все-таки, спать с ним на одном диване... Я глубоко вздыхаю, вытягивая нижнюю широкую подушку и поднимая ее на уровень основного сидения, задумавшись о простынях и одеялах. Вот только ненадолго. Из раздумий меня выдергивает в долю секунды возникший за спиной человек. От испуга перехватывает дыхание, когда Рейта беспардонно толкает меня на разложенную мебель, и я падаю лицом вниз на мягкую поверхность, ощущая давление на бедрах. Блондин оседлал меня, придавив мои ноги к подушке, и я инстинктивно дергаюсь под ним, пытаясь отползти подальше от нависшего сверху хищника. - Что ты де... Рывок и треск ткани. Борцовка грубо задирается к шее чужой рукой, оголяя мою спину, и я распахиваю глаза от понимания происходящего. Он, что, собирается меня... меня... - Рейта! Я дергаюсь под ним, впиваясь пальцами в мягкую обивку дивана, но не могу выкарабкаться из-под сильной руки, вдавившей мое плечо в подушку. Он действительно хочет сделать это? Но я не хочу! Я ведь даже ни разу с мужчиной... Это слишком для меня! Но прямой жесткий взгляд в спину, словно стрела пробивает торс между лопатками, и я понимаю, что он не шутит. От этого меня прошибает холодный пот, а паника затмевает рассудок, являя воображению самые жуткие картины наступившего вечера. - Не надо! Пожалуйста, не делай этого! Я... Я запинаюсь на полуслове, удивленно сморгнув. Что-то холодное капает на спину, и стук через пару секунд в стороне привлекает мое внимание, заставив повернуть голову к журнальному столику. Это... крем? Я ошеломленно хлопаю ресницами, разглядев название на смятой упаковке. Мазь от ожогов? Низкий голос надо мной насмешливо хмыкает, и я со вздохом утыкаюсь лицом в обивку, ощущая на лопатках теплые пальцы чужих ладоней, принявшиеся растирать мазь по покрасневшей коже. Вот оно что. Вот дерьмо... о чем только подумал, чертов извращенец?! Снова облажался, да так, что от стыда сгореть можно! Это надо же было подумать о таком, а? Рейта, наверное, умирает со смеху, пусть даже и молча. Кретин, Ютака! - П... прости. Я ничего такого не думал, просто... Я выдыхаюсь сразу же, не зная, что сказать. А блондин все так же нем и глух ко мне. Он лишь продолжает массировать подушечками пальцев ноющую кожу, рисуя причудливые узоры на моих лопатках. Снова и снова, то невесомо, но с нажимом, но так медленно, что не могу соврать - это чертовски приятно. И несмотря на грубый толчок и удержание, последовавший за резкими действиями массаж говорил о многом. Ответная помощь? За то, что я зашил рану? Наверное, он просто не может иначе, не умеет выражать поступками и словами благодарность. Вот и действует грубо, не привыкнув к мягкости или смущаясь ее вовсе. Жар, кстати, прошел, и лихорадка отпустила. Это хорошо. Вот только на счет смущения... нет, не похоже, что он сконфужен. Совсем нет! Ведь его пальцы так умело скользят по моей спине, что я вновь впадаю в ужас: эти массирующие ласки со знанием дела обрушиваются на меня, пробуждая в груди древнюю жажду. И я сильнее вжимаюсь лицом в подушки, желая провалиться сквозь землю здесь и сейчас. Тепло разливается по мышцам расплавленным свинцом, заполняя тяжестью каждую венку, с головы до ног, и сосредотачиваясь на уровне бедер, бесстыдно натягивая слишком эластичную свободную ткань спортивок. То, как он орудует моими слабыми местами, безошибочно задевая нужные точки, вгоняет в настоящее отчаяние. Я понимаю, что против воли возбуждаюсь под мастерством чужих кистей, опустившихся на лопатки открытыми ладонями, и это отзывается гадким голосом совести в висках, окрещая меня не лучшими эпитетами. Я закусываю губу, силясь сдержать предательский стон удовольствия, непонятно чем вызванный, осознавая не только собственную беспомощность перед скрывающим свое лицо мужчиной, но и освобождение от тянущей боли. Мазь быстро снимает неприятные ощущения, больше не отвлекая от процесса, и я стискиваю в кулаках обивку до белизны пальцев, не в силах открыть рта, чтобы попросить его остановиться. Что за дерьмо творится со мной?! Этого просто не может быть! Ну, зачем, зачем я приехал сюда вчера? И почему, черт бы все взял, у него такие нежные пальцы?.. - Рей... Я вздрагиваю, когда руки исчезают со спины, а тяжесть чужого тела перестает давить на ноги. И поднимаюсь на локтях, резко заглядывая за спину. Блондин спокойно покидает зал, даже не обернувшись на меня, сунув кисти в карманы брюк. Он скрывается в проеме кухни, а через несколько мгновений оттуда доносится звук открывающегося холодильника и звон пивной бутылки. Я устало падаю обратно на диван, закрывая глаза. Да что же это такое?.. Почему, какого черта? Что происходит? Надо постелиться. Надо отвлечься. А если он заметил? Счел меня извращенцем, и теперь я стану ему противен? Как теперь нам спать здесь, вместе, на одном диване? - Дерьмо... Я ударяю кулаком по подушке, помотав головой. Ютака, ты действительно дурак. Забудь об этом. Ты просто навязался ему. Да ты вообще натурал! С какого хрена тебя возбудил какой-то там массаж?! Ты в своем уме? - Нет. Кажется, нет... Перед тем как лечь, мне нужен холодный душ. И я надеюсь, что когда я вернусь, Рейта уже будет спать. Очень надеюсь.