Перекрёстные жизни

57 *** До Лейквуда они доехали в сумерках. Короткий и тусклый осенний день осыпался на пожухлую траву, словно пепел, и пролетающий изредка снег лишь усиливал это ощущение перегоревшего дня. Он припорошил дороги и поля, тонким инеем лег на крыши, и эта картина уже слишком напоминала зиму, чтобы цепляться за обломки осенних разбившихся надежд. Кэнди выглянула из окошка авто и постаралась собраться с силами. Ее последние воспоминания об этом доме не были очень радужными, и уж тем более она никогда не приезжала сюда на правах… ну, если не хозяйки, то, по крайней мере, хозяйской невестки, а этот статус накладывал определенный отпечаток на всё, что она могла сделать в Лейквуде, предложить или сказать. Конечно, во времена последнего здесь пребывания Кэнди вообще не знала, каково это: быть хозяйкой. Но годы жизни в особняке на Парк Лейн, пусть и в окружении любящих и заботливых людей, склонных перекладывать на свои плечи часть женских обязанностей, кое-чему научили даже её. Кэнди выдохнула; всё будет хорошо. Филипп подогнал машину к центральному входу, и Нил вышел, подавая ей руку. Подмигнул весело: - Готова? – но вряд ли ее могла бы обмануть эта наигранная веселость в его голосе, не способная скрыть тревогу за мать. Откровенно говоря, Кэнди тоже переживала. По крайней мере, пока не смогла воочию убедиться, что всё не столь драматично, как то живописал Том. Или убедиться в обратном. Об этой второй вероятности сейчас не очень хотелось думать. Во-первых, потому что встреча с миссис Леган после стольких лет и не самого приятного расставания сама по себе вызывала определенное волнение, а во-вторых, Кэнди вовсе не хотела, чтобы Нил обнаружил мать на смертном одре. - Разумеется, готова, - вздохнула она как можно улыбчивее и подтвердила уверенность одной из своих забавных оптимистичных рожиц. – Пошли? Вдоль покрытых снегом, увядших цветов на клумбах они добрались до крыльца вместе с Кэт, которая с открытым ртом разглядывала окрестности поместья, где вырос ее отец. Городская девочка до мозга костей, непоседа Кэт скорее привыкла к домам, тесно жмущимся друг к дружке, к узким улочкам и густым паркам, к магазинным витринам, сияющим в вечернем полумраке, чем к широким равнинам и полям. Конечно же, несколько дней в атмосфере чикагского пригорода едва ли умерили ее пыл в познании окружающего мира, зато наполнили множеством новых впечатлений. Поэтому теперь Кэт больше помалкивала, заинтересованно глазея по сторонам, но уже не мучая родителей бесконечной чередой вопросов. Всё та же молоденькая горничная открыла дверь. Выглядела девушка куда бледнее прежнего, да и заикалась сильнее. Впрочем, Нил, без особого внимания скользнув по горничной взглядом, предоставил Кэнди возможность объясниться и решительно шагнул в гостиную. Кэт мышкой прошмыгнула следом. - Привет!* - улыбнувшись как можно дружелюбнее, Кэнди протянула служанке руку. – Будем знакомы. Я миссис Леган. *** Сара обнаружилась в своей спальной, исхудавшая, измученная головными болями и ужасно обескровленная. - Здравствуй, мама, - тихо произнес Нил, присаживаясь в кресло у изголовья кровати. - Нил?! – ее глаза, потухшие, безжизненные, обрамленные болезненным красным контуром, распахнулись, вспыхивая искрой узнавания. И почти сразу погасли. – Опять этот сон… Обреченность в ее голосе какой-то особенной болью резанула по сердцу. - Мама, - прошептал он еще тише, словно боясь показаться слишком настойчивым, но сжал все-таки ее прохладную руку в своей. – Это не сон, я, правда, вернулся. - Вернулся? – эхом повторила миссис Леган. Вопрос прозвучал так недоверчиво – с похожими интонациями она могла бы спрашивать, действительно ли снег выпал в середине июля или солнце совершенно неожиданно взошло на западе вместо востока. Нилу опять стало больно. Это уже вина. Ему давно знакомо это чувство: подкрадывается откуда-то из далеких закоулков души, обволакивает медленно, коварно, а потом жалит в самое сердце. - Я знаю, что должен был приехать раньше, - склонив голову, Нил прикоснулся губами к материнской руке и даже испугался холода бледной, шершавой кожи. – Но ты ведь все равно простишь меня? Все равно примешь? Нил подождал несколько секунд, рассчитывая на ответ, и поднял глаза лишь, когда его не последовало. Сара смотрела на него неуверенно и немного испуганно. Губы ее приоткрылись, как если бы хотели что-то произнести, но вдруг замерли еще до того, как успел сформироваться первый звук первого слова. Нил затолкал подальше свою совесть, стыд и вину. Время на всё это он еще успеет выкроить, да и прощения попросить успеет. А сейчас, чтобы мать не подумала и не представила ничего плохого, самое время безапелляционно и четко заявить: - Я действительно дома, мам, - и добавить последним аргументом: - Моя семья... они приехали со мной и уж конечно хотят повидаться с тобой. Ты не против? - Не против… - снова повторила Сара за ним, точно эхо. Точно она за восемь долгих лет разучилась говорить самостоятельно, и теперь была в состоянии только повторять чужие мысли, чужие слова. Нилу это очень, очень не нравилось. А еще – синеватая бледность кожи, ярко-красный контур век, холод и слабость ее рук, которые он с детства помнил сильными и тёплыми. Запах лекарств, сменивший аромат изысканных духов. Седина в волосах, хотя это, пожалуй, в наименьшей степени: Кэнди поседела в двадцать, и после трудностей войны с каждым годом в ее золотистых локонах появлялось все больше и больше белых прядок. Но всё остальное… Нилу не хотелось думать об этом. Хотелось вернуть все утраченные, потерянные, разделившие их годы, но сейчас думать и уж тем более говорить о самом плохом не хотелось совсем. Потому он сказал первое, что отвлекало от подобных мыслей: - Знаешь, мам, у тебя ведь есть еще одна внучка. На сей раз Сара взглянула на него как-то по-особенному и впервые за всё время легонько сжала его пальцы в ответ. - Внучка? – снова переспросила она, но, как бы опомнившись, продолжила: - У тебя… дочь? - Кэтрин Даниэль, - с исключительно отцовской гордостью произнес Нил. – Моя первая красавица и настоящая леди. - И она… здесь? Он кивнул. И затем несколько секунд наблюдал, как по бледным, синеватым губам матери скользит неожиданная улыбка. А потом Кэт влетела в спальную вихрем пшеничных кудрей и коричневого бархата, по привычке своей мало обращая внимание на что-либо вокруг, кроме непосредственного предмета ее интереса, в данном случае – кроме отца: - Папа, папочка! – Кэт подскочила к нему и повисла на шее, обхватив обеими руками. – Служанки такие испуганные, будто приведение увидели, это очень забавно. На кухне почти нечего есть, а дверь на чердак заперта на ключ, и я не смогла ее открыть… Очевидно, из всего вышесказанного именно последнее расстраивало юную мисс Леган больше всего, и Нил притворно вздохнул: - Чердак заперт? Какая ужасная несправедливость! - Я знала, что ты меня поймешь! – согласно закивала Кэт, звонко чмокнула его в щеку – в награду за солидарность, скорее всего, – и лишь теперь заметила Сару. – А ты моя бабушка, да? Кэт спрашивала, как всегда, прямо и без обиняков, и по склоненной в нетерпении головке можно было понять, что девочка ожидает ответа, но Нил решил вмешаться сам. - Да, котенок, - почти не осознанным жестом он провел по волосам дочери, приглаживая непослушные волнистые пряди. – Но бабушка нездорова, и ей пока лучше не досаждать, понятно? Кэт озадаченно перевела взгляд с его лица на болезненно-бледное лицо миссис Леган и нехотя кивнула: - Понятно… - но тут же оживилась. – А мамочка может ей помочь? Она наверняка много таких болезней видела в больнице, и здесь сможет помочь. Нилу, честно говоря, тоже очень хотелось в это верить: в то, что Кэнди, его всё знающая, серьезная и компетентная Кэнди придет и легким движением руки поставит мать на ноги. Но с другой стороны, он был уже достаточно взрослым, чтобы не верить в чудеса. - Котенок, - начал он осторожно, - я уверен: мама попытается помочь, но нужно время… Словно из какой-то другой жизни, в память врезался летний вечер в Бостоне. Плачущая Кэт, всхлипывающая прислуга. Полицейские, в бессилии разводящие руками. И его собственный голос, твердящий дочери, повторяющий и повторяющий без конца: «Не плачь, котенок Кэт, нужно время. Просто нужно еще немного подождать – и мы найдем маму, и мама вернется!» А потом опознание в морге. Закрытый гроб. Кладбищенская земля. Черт, сколько же можно думать о том, чего на самом деле не было?! Нил скрипнул зубами, прогоняя непрошеные воспоминания. С возвращением Кэнди боль от них должна была бы притупиться, но отчего-то оставалась по-прежнему сильной и яркой. Возможно, чтобы он никогда до конца дней своих не забывал, как отчаянно это может болеть. - Бабушка выздоровеет, - заявил он Кэтрин, хотя больше, наверное, все-таки себе, затем повернулся к Саре и повторил: - Ты выздоровеешь, мама. - Конечно, выздоровеет, - подтвердила Кэнди от двери и, поймав его взгляд, ободряюще улыбнулась, как обычно. – В этом я не сомневаюсь. *** - Я же говорила, что выздоровею, - шепчет она и прижимается сильнее, ближе, обнимает крепче. В новой гостиной жарко натоплено, а свечи создают какую-то волшебную, нереальную атмосферу. Это не крошечная холодная мансарда, в которой прошли первые месяцы их супружеской жизни, и даже не квартирка над бухтой, немного просторнее, но не менее скромная. Это вполне приличное жилье: апартаменты с кухней, ванной, гостиной, небольшим хозяйским кабинетом и даже гостевой спальней, откуда только на днях съехала будущая миссис Трентон. Конечно, они еще не могут самостоятельно позволить себе подобную роскошь, но Чарльз с Дэвидом оказались непреклонны: на то и существуют друзья, чтобы парень не таскался с болеющей женой и крошечной дочкой по обшарпанным чужим углам. Нил согласен целиком и полностью. Нил уже рассчитал, что не останется в долгу – даже у лучших друзей – надолго, а оттого работает с еще большим рвением, беря одно дело за другим, и Кэнди, сейчас занятая исключительно дочерью, поддерживает его во всем. Нил знает также, что никогда, ни при каких обстоятельствах не расскажет ей о своей поездке в Чикаго несколько месяцев назад, когда Кэт только-только родилась, Кэнди едва дышала, а он с ума сходил от ужаса и дурных предчувствий. Да, в тот раз он затолкал подальше уязвленную гордость, заставил себя проглотить все обиды и, собравшись с духом, поехал в родной город просить мадам Элрой о… Ну хотя бы о ссуде, если не просто о деньгах, так необходимых на лечение Кэнди. Измученный неизвестностью и бессилием, он был готов буквально на всё: просить прощения, валяться в ногах, молить о помощи, но мадам не пожелала принять его. А «дядюшки Уильяма», который, возможно, согласился бы помочь Кэнди, вообще не оказалось в городе. Родителей и сестры тоже не было дома, и пускаться на их поиски не осталось ни сил, ни времени. Он никогда не забудет, как тогда возвращался в Бостон, несолоно хлебавши, о чем успел передумать в холодном общем вагоне, а о чем пожалеть, но сейчас он знает совершенно точно и безоговорочно: никогда Кэнди не узнает о той поездке. Никогда! В гостиной тепло и уютно, но Нила словно мороз пробирает, скользит по коже, пробравшись под рубашку, сковывает кости, леденит кровь. Кэнди прижимается к нему, прикасается к шее горячими влажными губами и, тихонько смеясь, повторяет, что она уже полностью, абсолютно, совершенно здорова. Нил знает: теперь всё будет хорошо. Теперь всё обязательно будет хорошо! У него есть семья, жена и дочь, которых надо любить. У него есть друзья, которым можно верить. И с ними опять неунывающий, способный, расторопный Филипп Лакруа, так и не нашедший счастья на своей послевоенной родине, а Филипп уж точно не позволит, чтобы с ними – его патроном и патроновой мадам – стряслось что-то скверное. Так что жизнь непременно наладится, и всё будет прекрасно. Нужно немного подождать и отменно потрудиться, разумеется, но потом всё будет просто замечательно. Нил повторяет это тысячи раз на все лады, чтобы самому привыкнуть. Чтобы не спугнуть счастье глупым недоверием. Нил обнимает Кэнди крепче и, осторожно прикасаясь губами к ее губам, поднимает ее на руки. Время испытаний почти закончилось, и теперь всё будет хорошо. Непременно… * это ж Америка, там все друг другу «hello» говорят, так что большой беды точно нет))))