Перекрёстные жизни

30 Посетитель лишь кивнул на фамильярное приветствие. Сделал пару шагов навстречу, но не спешил присаживаться. Холодно улыбнулся: - А ещё меня называют темным неотесанным мужланом. Нилу пришлось признать, что, несмотря на более чем скромное происхождение, его зять не был ни темным, ни уж тем более неотесанным. Впрочем, возможно, это заслуга Элизы: как бы она ни отзывалась о навязанном обстоятельствами муже, ее взгляды, брошенные украдкой, красноречивее любых слов. Да и сам по себе Том Стив не производил впечатления глупого простака. По крайней мере, так казалось. Прищурившись, Нил напряженно выдохнул: - Кэт?.. - С ней всё в порядке, - сдержанно сообщил Стив. – Я привез ее к Корнуэллам. Где-то после полудня. От сердца отлегло – в какой-то степени, конечно, но хоть об этом пока можно не беспокоиться. Нил присел, упираясь локтями в исцарапанную столешницу, и сцепил ладони в замок. - Филипп? Война многому научила некогда заносчивого и самоуверенного молодого аристократа: мыслить четко, действовать быстро, говорить кратко и по существу. В мирной жизни новые умения пригодились для новой работы, а новые друзья привыкли понимать с полуслова, однако Нил вовсе не был уверен, что здесь, во внезапно вернувшемся прошлом, найдет столь же очевидное понимание и поддержку. Потому, незаметно скрипнув зубами, уточнил: - Филипп Лакруа, мой секретарь, сейчас с Кэт? Том Стив, упершись спиной в закрытую дверь, какое-то время молчал, потом неожиданно резко шагнул вперед и склонился над собеседником, перекрывая своей высокой худощавой фигурой блеклый электрический свет. - Не похож он на секретаря, Леган. Слишком уж подозрителен. Нил ухмыльнулся в ответ: - Часто имеешь дело с секретарями? - Бывало и такое. – Нечто странное мелькнуло в глазах Стива. Мелькнуло – и исчезло так быстро: никто бы не успел разобраться и при лучшем освещении. - Да неужели? – скептически поинтересовался Нил, но на сей раз Стив лишь пожал плечами более или менее равнодушно: - Да. – И добавил: - Не доверяю твоему Лакруа. Что ж, не в первый раз посторонние люди такого мнения о Филиппе. Он-то и патрона всегда умел удивлять – чего уж говорить об остальных. - Оставь своё мнение при себе, - посоветовал Нил, давая понять, что ни с кем не станет обсуждать лояльность собственного помощника. Стив скрестил руки на груди, то ли отгораживаясь, то ли защищаясь. Убогий деревянный стол замер между ними, словно обозначая некую границу для людей, слишком мало знающих друг о друге. Нилу жутко хотелось спросить, какого дьявола этот фермер сюда приперся, но подчас молчание говорит громче самых шумных разговоров, и потому Нил молчал. Наблюдал. Размышлял. Слушал. Делал выводы, и первым из них – весьма странным, к слову сказать! – был вывод, что Стив занимается тем же: беззастенчиво и пристально изучает его. Да, фермера никак нельзя считать простаком. Нил недоверчиво смерил собеседника взглядом: - Эй, а как ты сюда пробрался? Вопрос, разумеется, не был праздным любопытством обывателя: даже адвокату по гражданским делам отлично известно, что к арестованному по подозрению в тяжком преступлении не пустят столь дальнего, с позволения сказать, родственника. И особенно в Чикаго, где каждый второй, а местами даже просто каждый коп давно куплен, перекуплен и выкуплен с потрохами, а бал правят люди куда более могущественные. Люди, среди числа которых зажиточные фермеры не водятся. Если только эти фермеры сами не замешаны в темных делах… Словно услышав его мысли, Том Стив покачал головой: - Не стоит быть таким подозрительным, уважаемый шурин. Уважаемый, черта с два! Небось, Элиза наговорила о брате всякого, и слова «уважаемый» среди этого всякого точно не было. Нил улыбнулся с деланной учтивостью: - Ну что Вы, дорогой родственник, это лишь банальное беспокойство: не хотелось бы чувствовать вину за то, сколь сильно пошатнула Ваши финансы взятка должностному лицу. - Уверяю Вас: нисколько, - с такой же фальшивой учтивостью ответил Стив. – Просто посчастливилось иметь нужные знакомства. - Увольте от подробностей, мистер! - Даже не собирался Вас в них посвящать, сэр! Горячая перепалка выплеснулась, как нечто, явно запрещенное восемнадцатой поправкой *, и, ярко вспыхнув, неожиданно быстро сошла на нет. Пока собеседник переводил дыхание, Нил уперся взглядом в облезлую столешницу. - Очень переживаю за Кэт, - нехотя буркнул он. – Пока непонятно, кто и каким образом меня засадил в каталажку, за ней нужно присматривать. - Зачем? – недоуменно взглянул в его сторону Том. – Боишься, что тебя тут долго продержат? Или… тебе есть чего опасаться и скрывать? Ещё и как есть! Конечно же, Нил не заявил об этом столь откровенно, но, приподнявшись, процедил сквозь зубы как можно тише: - Слушай и запоминай, Стив, я дважды повторять не буду: мою жену убили, возможно, из-за моей работы. Обставили всё как несчастный случай при ограблении и сбросили тело в реку. Ее выловили только через неделю, и лучше тебе не знать, в каком виде. Сейчас хотят это всё повесить на меня, хотя все эти обвинения яйца выеденного не стоят, но пока я выйду… Он замолчал, многозначительно выжидая. - Я пригляжу за твоей дочерью, - кивнул Том Стив. - Гляди в оба. – И это прозвучало, как угроза. – А ещё передай Филиппу: он знает, что нужно делать. Скорее всего, уже и сделал – подумалось Нилу: уже дал телеграмму Дэвиду в Бостон, чтобы тот приехал в качестве адвоката, и Чарльзу в Вашингтон, чтобы тот надавил на важных людей в министерстве. Но все-таки в столь неоднозначной ситуации никогда нельзя быть слишком самоуверенным, нужно перестраховаться. Стив, казалось, не имел ничего против такой предусмотрительности. Он молча кивнул, давая понять, что выполнит просьбу, а когда конвоир вернулся, недовольно бормоча что-то под нос, и грубовато напомнил, что время свидания истекло, Стив протянул Нилу руку: - Я всё сделаю. А если буду нужен… - его голос упал до шепота, - постарайся здесь выйти на Картрайта. Запомни: Джеймс Картрайт. - Ах, дорогой зять! – бросился шумно обнимать его Нил, хлопая по плечу и спине для того, в основном, чтобы спрятать за шумом насмешливый вопрос: - Твой должник? - Мой друг, - ответил Стив. Так коротко. Так просто. Кому как не Дэниэлу Легану знать, что такое – настоящая дружба? Стив уже почти скрылся за дверью, а усатый грубиян-охранник толкнул Нила лицом к стене, когда вопрос все же не удержался – сорвался с губ: - Как… Элиза? Может, Стив уже не услышал его, а может, не захотел слушать. Или не захотел говорить. В общем, ответа не последовало. Потом, сидя в камере и пристально наблюдая за другими задержанными, Нил постарался как-то разобраться со всеми фактами, которыми на сегодня владел. Правда, было бы намного легче, предъяви ему инспектор обвинение. В таком случае можно было бы сделать хоть предварительные выводы, исходя из умозаключения, знакомого еще древним римлянам: Cui prodest? Cui bono?** В данный момент размышлять же о потенциальных prodest и bono совершенно неуместно по многим причинам. Потому что в деле, пусть и в подложном, наверняка фигурируют факты: доказательства, свидетели, улики – всё то, о чем сейчас можно лишь догадываться, а строить подозрения и защиту на догадках – далеко не лучшая стратегия. Еще потому что Нил с самого начала подозревал и теперь лишь укрепился в подозрениях: кто-то в старом добром Чикаго куплен, оплачен настолько хорошо, что уже почти сутки без предъявления обвинений удерживает уважаемого богатого человека в вонючей каталажке, а на это ведь, по большому счету, не каждый пойдет. Значит, надо быть максимально осторожным. Знать бы еще, что там за Картрайт такой… Джеймс… Что-то на задворках памяти не давало покоя: какие-то воспоминания, обрывки фраз, фрагменты чьих-то историй, похожие на лоскуты выцветшего от времени одеяла. Джеймс Картрайт. Джеймс… Карт… Дьявольщина! От этой грязной, набитой вшивыми нищими и хитрыми карманниками камеры у него уже начинает болеть голова. Хочешь – не хочешь, а перед глазами сами собой всплывают военные окопы: глина, смрад, насекомые и грызуны. А еще – опасность. Ежеминутная, ежесекундная опасность, нависшая над каждым человеком: над кем – удушливым роком хлора, над кем – острой косой смерти. После всех этих тягот парижский госпиталь с его чистотой, покоем и весной казался прямо-таки раем земным. И там была Кэнди… *** Вот она сидит вполоборота – ее профиль очерчен тенью на фоне светлого окна: вздернутый нос, высокий лоб, непослушные волосы, собранные на затылке. С такой прической она кажется немного взрослее. И совсем чужой. В первом виновата война, конечно, а во втором некого винить, кроме себя самого. Ему хочется подойти к ней. Отбросить эту дурацкую палку, заменяющую трость, забыть о своем ранении, выкинуть прошлое из головы – и подойти, как ни в чем не бывало. Положить руку ей на плечо, провести по спине, неестественно ровной, натянутой, как струна. «Посмотри, посмотри на меня, Кэнди!» Но он никогда не решится так сделать, а если бы и решился... Она никогда не посмотрит. Она вообще не видит в нем мужчину! В лучшем случае так – соотечественника, встреченного на фронте. Только и радости, что не пустое место. Недавно, перестилая простыни, она без лишнего смущения и ложной скромности предложила помочь ему принять ванну. Сказала, что уже делала это не раз, когда он был в куда более плачевном состоянии, и он сам смутился, как неопытный подросток. Стремясь свести всё к шутке, засмеялся: «После этого я как джентльмен просто обязан на тебе жениться!». Но Кэнди лишь поморщилась: «Вот дурак!» И яростно тряхнула одеялом, вздымая столб перемешанных с солнечными лучами золотистых пылинок. А всё потому, что он для нее никто. Просто пациент, каких сотни. Безликое, бесчувственное, бесполое существо, к которому можно прикоснуться невзначай, чью руку можно случайно задеть мягкой округлостью груди, а потом отойти по своим делам и даже не вспомнить. Ну что же ему за напасть такая – эта веснушчатая девчонка без комплексов и без инстинкта самосохранения?! Нил старательно отводит глаза в надежде, что она не заметила его внимания. Не менее старательно пытается он не обращать внимания на своё желание, на естественную реакцию собственного тела, хотя и осознает, что тогда – во время разговора о купании, столь неуместно пришедшего сейчас на ум, – Кэнди уж точно бросились в глаза все его… хм… желания и реакции. Но она же медсестра: всегда такая добрая, что аж зубы сводит, такая участливая, что с уст едва ли не срывается грязная окопная брань, такая… Ох, Кэнди… Он качает головой, в который раз признавая поражение перед своей совестью. Словно в ответ его заунывным страдающим мыслям, Кэнди, острая боль, сидящая занозой в сердце, болезненный осколок некогда начатой ими кровожадной войны, - Кэнди, неслышно поднявшись, подходит к нему. Делает то, на что он сам никогда бы не решился: кладет руку ему на плечо, заставляя Нила вздрогнуть. Вздыхает огорченно, почти как он сам. И заявляет, четко выговаривая каждый звук: - Ты мне не нравишься. * Восемнадцатая поправка к Конституции США была принята Конгрессом 17 декабря 1919 года. Этой поправкой был введён Сухой закон. Потребление алкоголя официально запрещено не было, однако были запрещены его производство, продажа и транспортировка. В результате на производстве и импорте алкоголя нажились гангстерские группировки. ** (лат.) «Кто от этого выиграет? Кому Хорошо?» (Автор выражения — знаменитый римский юрист Кассиан Лонгин Равилла (I в.). Как сообщают древние авторы, он рекомендовал судьям при разборе дела всегда искать, кому может быть выгодно данное преступление: как правило, этот путь рассуждений ведет к обнаружению или самого преступника и (или) того, кто за ним стоит, направляет его действия.).