***
Солнце скрылось под осенней пеленой дождей, угрюмых тёмных облаков, чувством глубокой скорби, от которой на глаза безвольно натекали слёзы. Это был первый раз, когда великий клан Сенджу потерпел поражение. Потерпел, унизился и поступил до невозможности подло, объявив, что смерть Учихи Изуны не заставит себя долго ждать, если Мадара не согласится на капитуляцию в ближайшую ноябрьскую неделю. Хаширама грустно глядел в окно, наблюдая, как осыпаются с гигантского вишневого дерева листья, переспелые ягоды, убиенные морозом цветы... Сенджу обвинял во всём только себя, подолгу запираясь у себя в кабинете и раздумывая, а как бы поступил на его месте брат, Мадара, кто-либо другой? Мужчина не был подлым, но клан требовал своего безгранично отвратительного и верного подчинения, на которое Хаширама шёл, пусто опустив взгляд, хоть и являясь его исконным главой. В дверь постучали, и на пороге с тихим скрипом появился Тобирама, в привычной домашней утепленной водолазке и штанах, без которых Сенджу вечно мёрз. Алые глаза скользнули по кабинету, встречаясь с ореховыми очами родного человека. — Брат, - тембр резанул по затуманенным мыслям. — Он очнулся. — Хорошо. Глава кивнул, закрывая деревянные ставни-окна. В грядущие минуты его ожидала компания похищенного отрока клана-противника.***
В свои двадцать семь Хаширама видел многое, что заставляло его сердце биться чаще, будь то от страха или от безмерного искреннего счастья. Сейчас, окаменело смотря на то, как сидит на смятом футоне связанный в руках, презрительно глядящий на него Учиха, мужчина несмело отводит взгляд, ощущая, как по телу проходит теплая дрожь. Изуна всегда казался ему чуточку странным: чересчур худой, чересчур обаятельный и женственный, с острыми теснёнными плечами, да худыми и взрачными длинными ногами, лишенными существенного покрова волос. А чего стоил взгляд глубоких угольных глаз, под которыми Хаширама видел страх и отчаяние, сокрытое под плотной пеленой гордости и наигранного успокоения! Сенджу был готов поклясться, что не узнал бы такой красоты в ком-нибудь ещё, ибо истинный бриллиант, как и человек, не имеет копии. Походящий на Мадару, но отличающийся от него силой своей хрупкости, сдержанности, Изуна разжёг в мужчине костёр, медленно переходящий углями в пожар, охвативший недра его поглощенной в войны души... — Выкладывай всё, что знаешь о планах своей семьи. Тобирама нервничает — это Сенджу замечает как раз плюнуть. Хаширама отрывается, переводя заплывший взор на младшего брата. Тот злится, с ненавистью смотря на брюнета, но сдерживая в себе тот пряный оскал, который мужчина видит насквозь. Изуна поворачивает голову в бок, отрицательно закрывая глаза. Тобираму переполняет злость, и лишь старший видит, как соблазнительно спадает на плечо низкий хвост из длинных и наверняка шелковистых волос, открывая вид на лебединую шейку с маленьким рубцом шрама на ней. — Ублюдок! Я тебя!.. — Тобирама, довольно! - Хаширама не выдерживает, наблюдая, как открываются под пушистой дорожкой ресниц большие смолянистые дыры. — Мы не можем прикасаться к нему, пока Мадара не даст свой ответ. Если капитуляция будет подтверждена, то информация о клане Учиха нам не понадобится. После молчаливой перепалки с младшим, Хаширама уходит, уводя его за собой, снова и снова перегоняя в мыслях тот момент, когда распались по желанным плечам клочковатые и густые волосы.***
Ночи приносят с собой жар, бешеное сумасшествие и тягу в паху, вызванную воспоминаниями о прошлых днях, проведённых в обществе апатичного Изуны. Сон не смеет настигать в такой поздний час, и Сенджу поднимается, с нарывающим стояком следуя в душ, вожделея унять похотливую плоть. Но разрядка не приносит облегчения, заставляя ощущать неудовлетворенность всем телом, принося пламенный дискомфорт. Коридор встречает ночного гостя тихим эхом от шагов, свечением факелов, обеспокоенным и внезапным лицом младшего брата. — Тоби? - Хаширама пятится, прикрывая рукавом косоде явный стояк. — Идём. Я не могу терпеть этого больше, - альбинос снижается на полушепот, прошагивая в темноту коридора-тоннеля. Мужчина, доверившись, следует туда же.***
Он лежит перед ними: спящий, беззащитный, ненастороженный... Ресницы чуть подрагивают, и Сенджу-старший улыбается, замечая, что лежащему на спине, уложившему руку на грудь Изуне снятся хорошие сладкие сны. Тобирама набрасывается, зажимая рот Учихи платком, а после жёсткой лентой, что позже обвязывает тонкие запястья. Брюнет просыпается, дёргается и мычит, пытаясь отбиться от ночного гостя, тем самым получая мощный удар под рёбра. — Что ты?.. - Хаширама делает шаг, но тут же останавливается, смотря на то, как брат слизывает с шеи скатившуюся изо рта юноши кровь. — Не говори, что не хочешь его тоже, старший братец. Учихи — демоны-искусители, которые давно не платят за содеянное. Кто-то должен закрыть эту чреду, как ты думаешь? Нет. Хаширама хочет, но не может сказать это чёртово слово; даже просто мотнуть головой, отрицая всё сказанное мужчиной. Изуна тяжело дышит, зажмурив от боли глаза и прогнувшись в затекшей спине. Похоть дышит Сенджу в спину, и глава кивает в противовес себе, смотря, как разрезает кунаем на нём одежду Тобирама. Под отблеск восковых свечей Хаширама устраивается на кровати поудобнее, удерживая брыкающегося Учиху за плечи, в то время, как альбинос расправляется со штанами, стягивая их с худощавых гладких ног, обласкивая торс и бёдра жёсткими касаниями. Смятые вдохи и кряхтение подростка заседают в душу, и темноволосый нежно поглаживает его по груди, задевая пальцами бугорки сосков, напряженных мышц, косточек выпирающих дуг ключиц. Тёмные очи бегают по его лицу в надежде на спасение, но Хаширама только наклоняется, скрепляя на освобожденных губах чувственный поцелуй, смешанный с юркой игрой ошалевшего языка. У Тобирамы есть всё, что может растянуть их удовольствие и ужас парня на всю ночь. Ладони обхватывают крепкие округленные бёдра, и влажный язык скользит по вялой плоти, выискивая головку, наливающуюся горячей, проклятой кровью. Старший отрывается от губ, слизывая с острого мальчишеского подбородка слюну, всматриваясь и блокируя технику активированного в глазах Кеккей Генкай. Мужчина отсасывает, оттягивая налитую головку и облизывая обтянутый чредой бледных вен вставший половой орган, от чего Изуна трясётся, мучаясь от собственной беспомощности. Блики в его глазах смешиваются с кромкой прозрачных слёз, и Учиха легонько постанывает, жмурясь и смыкая на переносице тонкие стыки прилежных бровей. — Недурно, - сплёвывая собранную во время минета слюну, выдаёт Тобирама. — Посмотрим, как тебе понравится следующее... От жара в помещении становится душно, вынуждая Хашираму стянуть с себя махровый халат, подставляя обнаженное тело под невольные касания ласковых юношеских рук, дотрагивающихся до его торса и промежности в порыве нирваны. Тобирама подтаскивает к себе дорожную сумку, роется в ней рукой, оттопыривая другой подтянутую задницу, переворачивая тем самым пленника на живот. Лицо Изуны утыкается в стоячий ствол члена, и Хаширама судорожно вдыхает, вминая его в свой пах, насаживая горлом на головку, а после и на весь орган в целом. От нехватки воздуха и отвращения Учиха хлюпает слюной, воет, но под давлением грубой ладони вновь пропускает между губ солоноватую головку, задевая её передними зубами. Не теряя времени, Сенджу-младший скидывает с себя одежду, размазывая по пальцам прохладный желеобразный лубрикант из смеси трав и протеинов, издающих сладко-перечный, терпкий аромат. Изуна панически содрогается, ощущая на раскрытой поверхности ягодиц что-то прохладное, желающее войти внутрь. — Отпустите! - просачивающиеся сквозь веки рыдания тупят гласность голоса, стиснутого в ослабленной у губ повязке. Сенджу злобно скалится, пропихивая в узкий лимб мышц палец, сгибая его и оцарапывая внутри небольшим ногтем. В панике, крича от боли и затыкаясь, получая в рот возбужденный член Хаширамы, Изуна роняет первые слёзы, с омерзением отсасывая, глотая телесные соки своего ненавистного противника — друга родного брата... — Узкая потаскуха... Сейчас посмотрим, как хорошо у тебя внутри. Растаявшая на горячей коже смазка капает, стекая по ногам на простынь. Тобирама собирает её кончиками пальцев, растирая по стоящему колом члену, надрачивая его рукой, подводя к сжимающейся дырочке и входя разом во всю восьмидюймовую длину, наслаждаясь и постанывая от ярого ощущения блаженства, тесноты внутри него... Хватаясь за тазовые костные выступы, альбинос толкается, вытаскивая, но оставляя внутри головку, растягивая обильно смазанный сфинктер, повторяя движение вновь. Кайф охватывает разум, и яйца елейно поджимаются от совершения глубокого, прорвавшего узкую полость анала рывка, от которого Изуна забрыкался, насадившись на крупный член, углубив его против своей воли. Пока альбинос драл его сзади, Хаширама, не отдавая отчёт своим действиям, вцепившись рукой в гладкий загривок, любовно наблюдал, как погружается, лишая кислорода, в дёргающееся горло юнца массивный, сочащийся спермой член, безжалостно долбящий его в глотку и жаркие стенки ротика. Тобирама увеличил темп, раздирая открытую без инородной помощи дырочку, надавливая на предстательную железу и вызывая у Учихи бредовое ощущение наслаждения, зависимости, дури... Изуна протяжно промычал, катая по губам твёрдую головку, когда ладонь Сенджу-младшего ухватилась за его член, массируя и сжимая у основания. Хлюпающие звуки и запахи совокупляющихся тел заполнили комнату, мешаясь со сладким ароматом восковых свечей, смазки, мимолётным благоуханием вспотевшего, увы, по природе неженского, но элегантного Учишьего тела. Старший Сенджу кончил, выплеснув обильную струю белёсой спермы на шершавый бордовый язык, по которому она стекла внутрь, в раскрасневшееся горло. Тобирама аналогично помедлил, но всё-таки остановился, вытаскивая из разработанного отверстия ещё не получивший разрядки член. — Ты уже выдохся, братец, - альбинос облокотился об упругие ягодицы, рассматривая, как опускается спиной на подпорку кровати тяжело дышащий, залитый румянцем Хаширама. — Но я не хочу заканчивать на этом. Ведь ты тоже так думаешь, правда, Изуна? Раскрасневшийся Учиха слёзно всхлипнул, вминаясь стояком в кровать, поднимая бёдра под тяжестью вверх, ощущая, как настойчиво мнут руки Тобирамы его зад. Хаширама углубился в пороки своего наслаждения, смутно ощущая у колена, как вертится и долбится об мягкую перину кровати полюбившееся лицо с заплывшими от боли, смешавшейся с благодатью, глазами. Продрав замыленные ореховые очи, мужчина приподнялся, ошарашено наблюдая, что творит с Учихой его младший брат... Обильно смазанная белой субстанцией, рука Тобирамы по кисть входила в раздолбанную красную дырку, стимулируя и прокручивая там пальцами. Изуна тяжело дышал, стыдливо врывшись лицом в комок простыни, с капающей из рта слюной, умопомрачительно смотря на Хашираму, дотрагиваясь до него дрожащей ладонью. Сенжу принял её, облизывая каждый тонкий пальчик, каждый белый ноготок, щекоча впадинки меж ними. Когда брюнет кончил, пронзив слух братьев полоумным стоном, рука Тобирамы входила в него по локоть. Одурманенный судорогами, силой полного подчинения, Изуна обмяк в руках братьев, дыша полной грудью и думая, что наконец обрел покой... Блондин приподнял его, уложив спиной на Хашираму, устраиваясь перед обессиленным телом вольной позой на коленях. — Ч-что?.. — Не бойся, котёнок, я постараюсь быть нежным. Ну же, спой мне песенку... Твёрдый орган легко вошёл внутрь, растянув разработанные мышцы и выплёскивая из сочной промежности водянистую кашицу оттаявшего лубриканта. Учиха застонал, открывая рот и получая сладкий, горчащий от алкоголя поцелуй. Стыд атаковал разум, и Изуна съежился, ощущая, как щипают пальцы Тобирамы торчащие розовые соски. Липкие волосы облепили взмокший торс старшего, и раздвинув аппетитные выпуклости, Хаширама оттянул пальцем нутро, вводя вновь налившуюся кровью плоть. Бьющееся в груди сердце гнало вместе с кровью адреналин, аморфное ощущение минутной слабости, настоящий наркоманский кайф, растворяя последнее ощущение скованности. Изуна поддался рывкам, захлёбываясь в блаженстве, поцелуях и ласках, грязно двигался в такт, чувствуя, как жарко имеют его братья, находя все эрогенные зоны и точки, о которых он и не знал. Час шёл за часом, и сломленное тело ломило от многочисленных, сумасшедших поз. Они кончили в него, выплёскивая тёплое семя, струящееся внутрь и вытекающее наружу с жемчужным искусственным соком, капая на пропитанную потом постель...***
Мадара ворвался, миновав затемненный от потухших факелов коридор в обитель, где находились они. Тошнота подкатила к глотке, и он, замер, наблюдал, как Изуна откашливается, захлёбываясь от спермы, силком залитой в рот. В смутном букете чувств, ненависти и стыда за то, что не успел вовремя, Учиха-старший разгромил лагерь Сенджу, унося на руках укутанное в плащ, оскверненное тело любимого младшего, возвращая его в родное поселение, укладывая плачущего на футон, в свою тщательно охраняемую комнату. В голове будто пронёсся вихрь, оставивший в груди жжёный запах древесины, пыли, отвратительного смрада секса, коим ещё пах его маленький беззащитный брат... Мадара опустился перед кроватью на колени, обнимая и прижимая родную кровь к себе, осторожно, будто боясь сломать, погладил по плечам, пытаясь унять лихорадочную нервную дрожь. Изуна молчал, тихо роняя слёзы на крепкие руки брата, так пытающиеся его поддержать. Испорчен. Испорчен... — Изуна, малыш, прошу, посмотри на меня. Я здесь, брат, я здесь... Молчание утонуло, так же как и разъелся во внутренностях извергнутый яд. В следующие несколько дней глава клана Учиха не покидал комнату брата. Ходил с ним, укладывал спать, кормил, выводил на прогулку, где их не видел никто, кроме щебечущих птиц и ночных звёзд, под которые Изуна впервые уснул спокойно. В тот день Мадара пообещал себе, что когда-нибудь уничтожит Хашираму и Тобираму Сенджу. Об этом желании, как и о случившимся, не узнал более никто.