Аконит

Скотт падает — не привычно дурачась, не так, как бывает на поле для лакросса, когда кто-то попросту сшибает с ног, а будто оседает на землю, и взгляд его становится таким удивленным-удивленным и то и дело вспыхивает желтизной, но в ней больше нет силы. Стайлз прижимает ладонь к его сердцу, словно пытаясь забрать боль, впитать смерть, и растерянно таращится на собственные руки, перепачканные чёрной жижей: Скотта вывернуло на него. Словно сквозь вату, Стайлз различает разъяренный рык Дерека и ловит краем глаза движение со стороны охотников: это Эллисон выходит из укрытия, приказывая своим людям опустить оружие. Переход от стрел к аконитовым пулям — чересчур прямолинейный способ заявить о намерениях, на вкус Стайлза, но не то чтобы кто-нибудь интересовался его мнением на этот счет, конечно. Стайлз пытается нащупать пульс на шее Скотта, когда чья-то рука тяжело опускается на его плечо. — Он не дышит, — тихо говорит Дерек, и его слова оседают неподъёмным грузом где-то внутри, и Стайлзу кажется, что тяжелое ночное небо вдруг рухнуло. Привет, Атлант, расскажи, как ты справлялся. Стайлз думает, он поджег бы сейчас десятки пуль и затолкал бы тлеющий пепел Скотту в рану, оттягивая края, разодрал бы грудную клетку и измазал им сердце, чтобы запустить его снова, чтобы пальцы Дерека наконец перестали так больно впиваться в кожу. Стайлз поднимает голову и окидывает охотников взглядом: те застыли с оружием наперевес, будто не ожидали такого поворота событий, не знали, что собираются стрелять на поражение. Стайлз понимает, что их главной целью был Дерек, именно его голову Ардженты хотели получить на серебряном блюде, а все остальные — это лишь допустимые потери, но сейчас, глядя на побледневшую Эллисон, спиной ощущая напряжение угрожающе рычащего Айзека позади него, Стайлзу кажется, что «допустимые» — это совсем не подходящее слово. — Отступаем, — коротко командует Эллисон севшим голосом: Стайлз знает, что больше всего ей сейчас хотелось бы бросить пушку и опуститься на колени на грязную землю рядом со Скоттом, но Джерард уже устроил свои мозолистые ладони на её плечах, невольно повторяя жест Дерека. Стайлз не может слышать, что он говорит ей, но почему-то ему кажется, что тот пытается возразить, воспользоваться ситуацией. Эллисон не дает ему вмешаться, с нажимом повторяя: — Отступаем немедленно. Крис почти незаметно отдает молчаливое указание другим охотникам, и те послушно направляются к машинам. Эллисон уходит вместе с ними, быстрым движением вытирая слёзы рукой, затянутой в кожаную перчатку. Пару раз она будто бы хочет обернуться, но не делает этого, и Стайлз отчетливо видит, как её спина становится ровнее, как она задирает голову повыше, как поднимаются и опускаются её плечи на вдох-выдох: Эллисон просто пытается не плакать. Стайлз сглатывает горький ком в горле — наверное, это все его слова застряли там, так и не найдя выхода наружу, — и неосознанно касается пальцами своей щеки, пачкая её кровью Скотта. Стайлз не знает, чья именно пуля остывает сейчас в сердце его лучшего друга, но он обязательно узнает.

***

Спустя несколько дней Стайлз после школы едет прямиком к Дитону в клинику. За что он всегда любил шефа Скотта, так это за умение не задавать лишних вопросов. Дитон только немного удивленно приподнимает брови, но позволяет Стайлзу войти и с ходу начинает раздавать указания — словно он совершенно точно знает, зачем Стайлз пришел. Стайлз не сразу ориентируется, слишком долго ищет то или иное лекарство, но к концу рабочего дня начинает немного привыкать. Вечер он проводит за изучением различных материалов по теме, а уже к концу недели спрашивает у Дитона, можно ли переставить некоторые снадобья по своему усмотрению. Тот только улыбается — загадочно и чуть раздражающе, будто Мона Лиза какая-нибудь, — и кивает, протягивая Стайлзу конверт с наличкой внутри. Стайлз продолжает работать и исправно получать за это деньги, проходит в основной состав команды по лакроссу и немного устает повторять всем, что он в порядке. Это, разумеется, ложь, но никто, кроме отца и еще, пожалуй, мисс Морелл, не ставит его слова под сомнение. Эллисон появляется в школе через неделю: у неё бледная кожа, и синяки под глазами, и сбиты костяшки пальцев на руках, и улыбается она только тенью своей прежней улыбки. Когда кто-то из преподавателей спрашивает её, всё ли в порядке, Стайлз видит, как она впивается ногтями в свою собственную руку, оставляя красные следы, но спокойно кивает в ответ и говорит: «Да». Стайлзу совсем необязательно быть оборотнем, чтобы слышать ложь в её словах.

***

Стайлз решается, когда его отец приходит домой с раной на руке после очередного инцидента на работе — это пуля прошла по касательной. Он суетится, помогая продезинфицировать рану и перебинтовать, и мысли скачут с одного на другое, и Стайлз понимает, что больше не может. Сегодня это просто ссадина, которую достаточно щедро полить перекисью, а вот завтра. Воображение достаточно быстро рисует еще одно надгробие рядом с могилой Скотта и Лидию в крови на школьном стадионе. Стайлз не хочет такого «завтра». Убедившись, что отец уснул, он хватает ключи и куртку и выходит из дома. Он старается не думать, сосредоточенно глядя на дорогу перед собой, и крепко сжимает руль, как спасательный круг, потому что если он сейчас начнет всё взвешивать, джип придется резко разворачивать, а он не уверен, что его машине пойдут на пользу такие вещи. Заброшенное депо неприветливо почти так же, как и его нынешний обитатель. Дерек не спрашивает, зачем Стайлз пришел: он просто стоит, прислонившись к косяку железной раздвижной двери старого поезда, и ждёт. Стайлз чуть оттягивает ворот старой футболки в цветах «Метс», обнажая плечо, и кивает. Дерек подходит к нему нарочито медленно, будто давая время передумать и уйти, пока не поздно, но Стайлз не двигается, продолжая сверлить Дерека упрямым взглядом, и тот едва заметно закатывает глаза. Он склоняется над Стайлзом, позволяя себе аккуратно надорвать ткань, обтягивающую плечо, когтями прямо по шву. — Злопамятный ублюдок, — восхищенно бормочет Стайлз, совсем не думая о том, что, возможно, это плохая идея — оскорблять Альфу, который уже открыл свою зубастую пасть, чтобы укусить тебя. Он цепляется за Дерека, когда клыки разрывают ему кожу, и горячая боль разливается в руке. Дерек отстраняется, равнодушно стирая кровь с губ тыльной стороной ладони. — Что теперь? — Стайлз тяжело дышит, и в глазах Дерека мелькает необидная насмешка. — Теперь? — переспрашивает он. — Теперь постарайся не сдохнуть. Что ж, думает Стайлз, это он может.

***

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Стайлз, складывая руки на груди. — Охочусь, — отвечает Эллисон так, словно это очевидно, и с каким-то особенным остервенением выпускает стрелу в мишень. — Насколько я знаю, охота выглядит немного по-другому, — замечает Стайлз, с интересом прислоняясь к дереву. Эллисон раздражена, и Стайлз прекрасно понимает, что она тут делает, но это не значит, что он будет беречь её чувства, отказывая себе в удовольствии задавать вопросы, на которые она не захочет отвечать. — Ты ничего не знаешь об охоте, — зло бросает она и промахивается. Стайлз вскидывается от этих слов, готовый затолкать их ей обратно в глотку. Благодаря её семье он знает об охоте намного больше, чем когда-либо хотел. Какое-то время Стайлз просто наблюдает за тем, как стрелы одна за другой вонзаются в дерево, но что-то внутри будто зудит и дрожит в предвкушении, не давая ему покоя. Стайлзу хочется схватки так сильно, что держать себя под контролем становится всё труднее и труднее. — Как насчет живой мишени? — предлагает он, разводя руками. Эллисон непонимающе хмурится и закусывает губу. Стайлз демонстративно сверкает глазами, и, господи, кажется, он начинает понимать, почему Дерек никогда не упускает возможности провернуть этот фокус, потому что это просто круто. То, как на лице Эллисон застывает смесь понимания и страха, — вот что тоже круто. — И давно? — как бы между прочим спрашивает она. — Нет, недавно. — Стайлз не считает, что тут есть что обсуждать. — Позволишь мне стрелять в себя на территории Дерека? — У тебя обычные стрелы, — пожимает плечами он, будто это всё объясняет, и стягивает с себя толстовку. — Давай, этой футболке всё равно уже давно пора на помойку. Эллисон не надо просить дважды: первый выстрел идет без предупреждения, и Стайлз от неожиданности рычит, прижимая ладонь к расползающемуся красному пятну на животе. Стрела с легкостью ломается в его руках. — Мы так не договаривались, — гневно восклицает Эллисон, снова натягивая тетиву. — Строго говоря, мы с тобой вообще ни о чем не договаривались, — обнажает клыки Стайлз, и его человеческая улыбка превращается в звериный оскал. — Стреляй. Эллисон стреляет до тех пор, пока у неё не заканчиваются стрелы. Некоторые пролетают мимо, потому что Стайлзу удается уклониться, некоторые — потому что ему везет, и Эллисон отвлекается. Кроме самого первого раза, она попадает в него еще трижды. Одну стрелу Стайлз получает в плечо — как раз в то, где совсем недавно зажил укус, — еще одну в живот, и третья приходится ему прямо в сердце. Ему кажется, это самая худшая из всех его ран, а ведь с некоторых пор ему есть с чем сравнивать. Стайлз чувствует, как его сердце бешено бьётся вокруг стрелы в попытке регенерации, и это мерзкое ощущение. Он знает, что мало просто сломать стрелу: её придется либо протолкнуть, либо потянуть на себя, разодрав рану наконечником, и Стайлз выбирает второй вариант. Эллисон молча прячет оружие в рюкзак и кивает Стайлзу, прежде чем побежать по тропинке к кромке леса, — словно наконец-то признает его. Стайлз достает телефон и набирает номер. Айзек отвечает со второго гудка. — Эй, Айзек, дружище, — Стайлз лыбится так, как если бы Айзек стоял прямо перед ним. — Как ты смотришь на то, чтобы нарушить пару правил?

***

Стайлз останавливается у дома Айзека, как только садится солнце. Сигналить о своем прибытии нет нужды, Айзек наверняка услышал его еще на подъезде. Теперь Стайлз знает, что у его джипа совершенно особенный рёв мотора — невозможно перепутать с другой тачкой. Айзек шумно плюхается на переднее сидение и настороженно принюхивается. Стайлз опускает стекла, заводит машину и резко трогается с места. — Ты что, положил эту дрянь на заднее сидение? — хмурится Айзек, едва сдерживая болезненный стон и окидывая мутным взглядом салон джипа. От цветов аконита его ведет так же, как и самого Стайлза, если не хуже. Опущенные стекла немного сглаживают эффект, но всего лишь немного. — Я, по-твоему, идиот? Нет, не отвечай, — фыркает Стайлз. — Цветок в багажнике. Не то чтобы это помогало, как я посмотрю. — Просто гони быстрее, — шипит Айзек и закрывает глаза, пряча золотистые вспышки во взгляде. Стайлз только сильнее давит на газ, чувствуя, что еще немного, и он начнет задыхаться от вязкого, чуть гниловатого запаха аконита. Он паркует джип немного поодаль: лишние пересуды о том, что сын шерифа забыл ночью на кладбище — это последнее, что сейчас нужно Стайлзу. Айзек кашляет и бросает злобные взгляды на цветок, обернутый плотной тканью, поэтому Стайлзу приходится нести аконит самому, в то время как Айзек тащит лопаты. Они проходят мимо обезглавленного каменного ангела на чьей-то могиле, и Стайлз воровато оглядывается. — Ты уверен, что сегодня здесь нет никого из рабочих? — уточняет Стайлз, и Айзек смотрит на него с хитрой ухмылкой, и говорит: — Моя смена. Стайлз не отвечает. После смерти отца Айзек все еще подрабатывает на кладбище, говорит, так привычней, хоть что-то остается таким же, как раньше. Стайлз не уверен, хотел бы ли он, чтобы всё было, как раньше, будь он на месте Айзека, но это же Айзек, и порой в его глазах видна такая бешеная тоска, что Стайлз понимает, что никогда бы не хотел оказаться на его месте. Айзек копает быстро и легко, пока Стайлз стоит в стороне. Он поможет ему с работой попозже, а пока что он предпочитает держаться подальше от еще свежей могилы своего лучшего друга. Стайлз так и не спросил Айзека, зачем ему это: возможно, потому что теперь он знает его достаточно хорошо, чтобы предугадать ответ заранее. — Дерек вырвет тебе позвоночник, если узнает, — говорит Стайлз просто чтобы не молчать. — Могу сказать то же самое о тебе. Айзек немного отступает в сторону, давая понять, что всё готово. Стайлз твердой рукой подхватывает мешок с аконитом и веревками внутри: он знает, что делать. Он видел подобную спираль однажды, да что там, он вскрыл одну из них в свое время. На свежем воздухе переносить запах аконита намного проще, и Стайлз привязывает конец веревки к корню аккуратным, крепким узлом. Могильная земля почему-то неприятно жжёт пальцы, когда он пытается посадить цветок как можно глубже, и аконит снова начинает забивать ноздри своим запахом, как тогда, в машине. Стайлзу кажется, что чем больше кругов спирали он делает, тем труднее становится дышать, тем сильнее подкашиваются ноги, и, когда последний круг наконец-то замыкается и Стайлз оказывается прямо в его центре, он падает на колени, прижимая раскрытые ладони к земле. Глаза Стайлза вспыхивают жёлтым, и веревки будто пьют из него силы, загораясь и выжигая на земле свое клеймо. Стайлз чует, почти осязает запах сизоватого дыма — такой обычно вьётся над ранами от аконитовых пуль — но, зарываясь когтями в землю, не может думать ни о чем, кроме вибрации, которая расходится под кожей. — Всё закончилось? — с опаской спрашивает Айзек, когда Стайлз наконец находит в себе силы подняться с колен. Стайлз поводит плечами, вертит головой и так и эдак, пытаясь избавиться от странной тяжести, которая будто пригибает к земле, и сипло отвечает: — Всё только начинается.

***

Конечно же, Дерек обо всем узнаёт. — Ты идиот! — рычит он. Как будто для него это новость, думает Стайлз, баюкая сломанную руку. — Как будто ты не знал об этом, когда кусал меня, — тут же сообщает он Дереку в тон, нарываясь на второй перелом. — Это навсегда, — неожиданно устало бросает тот. — Навсегда, понимаешь? Или ты думал, что веревки там для того, чтобы просто нарисовать спираль? Если честно, именно так Стайлз и думал. — Ты связал себя обязательством убить, — говорит Дерек, и почему-то от того, как он это говорит, у Стайлза появляется отчётливое ощущение, что его дела плохи.

***

Эллисон подходит к нему на перемене, и от неё веет настороженностью. Да ладно, думает Стайлз, можно подумать, он бы бросился на неё посреди школьного коридора. Можно подумать, он бы бросился на неё вообще. — Слушай, ты прости за стрелы… — начинает она, но Стайлз показательно легко отмахивается. — Брось, всё окей. Немного терапии никому не помешает. Он улыбается заразительно, почти искренне, и Эллисон не может ничего поделать, кроме как улыбнуться ему в ответ. — Может, ты поможешь мне с химией? — неловко предлагает она. — Я немного отстала, и Харрис сожрёт меня с потрохами на следующем тесте. Я бы попросила Лидию, но она, — Эллисон запинается, и Стайлз мысленно подбирает различные окончания её фразы. «Но она не сможет меня понять», «но она не в себе в последнее время». Стайлз отвлеченно думает о том, что они все не в себе в последнее время, не только Лидия, а вслух соглашается. — Договорились. Надеюсь, твой отец не будет против? — он выразительно двигает бровями, что заставляет Эллисон издать короткий смешок. — Ему необязательно знать, — говорит она, и Стайлз точно знает, что она имеет в виду отнюдь не занятия.

***

Стайлз никогда не был в комнате Эллисон до этого момента, но почему-то представлял себе её по-другому. В комнате той Эллисон, которую он знал раньше, на стенах висели бы фотографии и забавные рисунки, а комод был бы заставлен одновременно смешно и раздражающе пахнущими баночками и бутылочками. У этой новой Эллисон оружие в шкафу, Стайлз чует его специфический, немного травяной запах, он никогда такого раньше не слышал, но он уверен, что это пушка. У этой новой Эллисон на стенах комнаты ничего нет, а на комоде только пара учебников и мелкие осколки стекла от разбитой рамки для фотографий. После смерти матери она словно спрятала саму себя в большую коробку на верхней полке, оставив на поверхности только умение стрелять и следовать инстинктам. После смерти Скотта всё пошло трещинами — и Эллисон больше не знает, какой ей быть. Руки у неё покрыты сетью мелких царапин и немного дрожат, но Стайлз откуда-то совершенно точно знает, что дрожь прекратится, стоит Эллисон только взять в руки арбалет. Сначала он действительно объясняет ей последнюю тему по химии, и Эллисон кажется сосредоточенной, задает вопросы и радуется, когда у неё получается выполнить несколько тестов, но потом что-то неуловимо меняется. Стайлз не знает, как правильно утешать людей, у него всегда отстойно получалось, но воздух вокруг — предвестник слёз — тяжелеет и наполняется солью, становясь похожим на морской. Стайлз поднимается с кресла, в котором сидел до этого, и аккуратно присаживается на краешек кровати. Он тянет Эллисон на себя, прижимает её к себе спиной, накрывая её исцарапанные руки своими, и устраивает подбородок на её макушке, и выбившиеся из её прически волосы немного щекочут ему щеку. Стайлз чувствует, как Эллисон расслабляется, как выравнивается её пульс. — Спасибо, Стайлз, — едва слышно шепчет она, и Стайлз не уверен, смог ли бы он разобрать её слова, если бы был обычным человеком. Эллисон поворачивается к нему, и Стайлзу почему-то кажется, что именно сейчас надо держать крепко — так крепко, насколько ему позволяют силы, и она смотрит на него долго и изучающе, и её лицо так близко, что Стайлз может рассмотреть мельчайшие детали. Эллисон подается вперед первой, неловко мазнув по губам Стайлза своими, и он сразу вспоминает, что чувствовал, когда узнал, что Скотт целовался с Лидией. Стайлз вскакивает с кровати под набат гулкого сердцебиения Эллисон. — Я… Прости, мне надо идти, — бормочет он, подхватывая рюкзак с пола. Сбегая вниз по лестнице, Стайлз думает о том, почему же Скотт никогда не говорил ему, как сильно и безнадёжно пахнет боль.

***

Домой ехать не хочется, поэтому Стайлз сворачивает на повороте к ветеринарной клинике. Уже поздно, и Дитон наверняка давно уже ушел, а Стайлз чувствует себя так, что немного одиночества ему бы не помешало, но с одиночеством не складывается. В окнах горит свет, и Стайлз, немного подумав, всё же решает войти. Дитон рассматривает что-то под микроскопом, и Стайлз оповещает его о своем приходе, оглушительно чихая. Чем бы там ветеринар не занимался, чуткому обонянию Стайлза это категорически не нравится. — Что это? — спрашивает он, кивая на смесь на столе, которая щекочет его нос своим запахом. — Как ты думаешь? — улыбается Дитон, не поворачиваясь. Стайлз не может видеть, но отчетливо слышит улыбку в его голосе. — Пахнет порохом, — принюхавшись, заключает он. — И рябиной. И еще чем-то, никак не могу разобрать. Что это? — Это пули, которыми застрелили Скотта. Стайлз вскидывается. — Что-то особенное? — О да, — тянет Дитон. — Их изготовили на заказ, и, скорее всего, это чьи-то личные пули, аналогов которым ты не найдешь ни у кого. По крайней мере, в этом городе. Подойди поближе. Стайлз на ватных ногах послушно подходит ближе, и сейчас третий компонент в запахе пуль ощущается совсем по-другому. Он хмуро прячет руки в карманы толстовки и сразу как-то сгибается под весом своей догадки. Дело в том, что ему знаком этот запах. Стайлз ничего не говорит Дитону, потому что что-то внутри требует разобраться с этим самому. Он запрыгивает в джип и срывается с места, превышая скорость езды, допустимую по городу, и паркует машину неподалеку от дома Арджентов. Окно в комнате Эллисон закрыто: в Бикон Хиллз больше не осталось дружественных ей оборотней, так что Стайлз мысленно хвалит её за правильное решение. Он наспех отправляет ей сообщение — «Открой окно» — и терпеливо ждёт. Сначала Эллисон сдвигает занавеску, пытаясь рассмотреть, действительно ли он стоит внизу, и затем её рука тянется к защелке. Как только она распахивает окно, Стайлз с легкостью запрыгивает в комнату, минуя теперь уже необязательные стадии в виде деревьев. — Необязательно было возвращаться, — поджимает губы Эллисон, прежде чем Стайлз успевает что-либо сказать. — Я бы отдала тебе учебник завтра. Стайлз непонимающе моргает, но потом видит свой учебник по химии у неё в руках. — Дело не в этом, — возражает он. — Я задам тебе один вопрос и хочу, чтобы ты ответила на него честно. — Как будто кто-нибудь может тебе соврать, — пожимает плечами Эллисон. — Вот именно, — кивает Стайлз. — Так что лучше даже не пытайся. Ты знаешь, кто из охотников убил Скотта? Эллисон вздрагивает, словно от пощечины. Стайлз явственно чувствует её страх, он проникает в каждый уголок этой комнаты, и даже свежий воздух из открытого окна не способен перебить этот запах, к которому теперь примешиваются уже знакомые нотки соли. Эллисон делает глубокий вдох и говорит: — Это я. Стайлз надеется, что вот сейчас её сердце пропустит удар, что всё окажется ложью, но пульс Эллисон остается ровным, даже когда она повторяет: — Это была я. Стайлз закрывает глаза и чувствует, как спираль на могиле Скотта жжёт кожу и удавкой затягивается на его шее.