День десятый

Никогда бы не подумала, что, помимо всех своих прочих удивительных достоинств, Артур еще и потрясающе умеет давать понять кому угодно, насколько этот кто угодно никто. Вот сэр Кэй, молочный брат, вот сэр Бедивер, еще один молочный брат, они значат так много в жизни принца - ведь именно с ними разделялись все выпавшие на его долю тяготы и невзгоды. Вот незаменимый слуга Мерлин, вот конь Арго - даже он что-то из себя представляет, любимый конь наследника престола! А ты, леди Моргана Корнуэлльская, никто, совершенное ничтожество, на тебя можно вежливо смотреть примерно с тем же вниманием, с каким смотрят на стеклянную стенку. Раз за разом в течение дня я напарываюсь на этот взгляд, и все примирительные речи, которые я старательно придумываю, нанизывая слова, словно жемчуг на нитку, застревают у меня в горле. Хуже того. Вот теперь мне в полной мере понятен смысл выражения «я вобью эти слова тебе в глотку». «Воистину, - сердито думаю я, - Артур - сын своего отца до мозга костей!» Самовлюбленный, заносчивый чурбан, которому даже в голову не приходит задуматься о чувствах других людей! Ничего похожего на королеву Игрейну, которая, как говорят, была весьма сердечной женщиной. - Да сколько угодно, - раздраженно говорю я, оставшись в одиночестве в отведенных мне покоях. - Если ты рассчитывал, Драконья голова, что я буду проливать слезы, то ты сильно ошибся! И всхлипываю, кусая край рукава. Только Артур может заставить меня плакать от злости! Но мои попытки найти спасение в ней просто нелепы и внушают лишь жалость. Очень правильное слово - жалость. Ничего, кроме нее, я себе не внушаю. Хорошо, если только себе. И хватит об этом. Хватит! Стук в дверь заставляет меня наскоро отереть непрошеные слезы. - Вам передали письмо, миледи, - служанка протягивает мне свернутый пергамент, перевязанный лентой. - Кто? - Не знаю, миледи, он не назвался. Странно. - Спасибо. Я развязываю ленту, дождавшись, когда девушка покинет комнату. «Докажите, у нас по-прежнему один враг, - гласит письмо. - Ждем вас сегодня ночью. Ваша лошадь сама найдет дорогу. А.» Я медленно осознаю смысл прочтенного, и пергамент начинает жечь мне пальцы. Я отбрасываю его от себя, как будто вместе с ним могу отбросить и прошлое, вцепившееся в мою душу мертвой хваткой, и чувствую, что меня начинает трясти мелкая дрожь. Недостаточно уехать из Камелота, если своих демонов ты носишь внутри и многих из них поселила туда сама! «Пусть проклятие поразит весь род Пендрагонов и все их дела!» Мысль обжигает меня, как удар хлыста. Да что же это, боги, что это, когда оно прекратится, почему я, почему?! «Нет, - повторяю я, пытаясь обрести шаткое равновесие тела и духа, - нет, если бы эти мысли на самом деле имели силу, Камелот давно бы испепелил огонь, а прах развеяло по ветру!» «Не хочешь узнать, как этого добиться?» От этой мысли меня как будто насквозь пронзает ледяным штырем. Я впиваюсь ногтями в запястье до боли, чтобы очнуться от морока. Проклятое письмо. Проклятое письмо! Это все из-за него. Из-за него. Оно должно быть уничтожено. Сожжено. Да, сожжено. Немедленно сожжено! Я поднимаю пергамент с пола, держа его, как если бы держала за хвост змею, кладу письмо на медный поднос на столе и напрасно оглядываюсь в поисках огня. А что если?.. - Briwo (протокельтск. – «Пламя»), - негромко и неуверенно произношу я, глядя на строчки и воссоздавая перед мысленным взором языки пламени, и медленно поднимаю над письмом ладонь, чувствуя покалывание в кончиках пальцев. – Briwo. Пергамент неторопливо, нехотя занимается огнем под моим взглядом, чернеет, его края причудливо изгибаются и сворачиваются внутрь. Я завороженно наблюдаю, как пламя поглощает письмо, слово за словом, и чувствую внутри и вокруг себя движение магии, похожее на водоворот. - Briwo, - повторяю я, движением пальцев задавая направление огню. Пламя устремляется вперед и вздымается вверх, лижет мою ладонь, и я отдергиваю руку. Пергамент вспыхивает и через несколько мгновений превращается в пепел. А меня охватывает страх. Тот самый дремучий страх, который в Камелоте едва не свел меня с ума, ночь за ночью вкрадываясь в мои сны и превращая их в кошмары. Страх перед самой собой. Страх, что кто-то раскроет мою тайну и донесет Утеру. И тогда я сгорю. Сгорю в огне, как сгорела не одна ведьма до меня по воле Утера Пендрагона, как сгорел пергамент по моей воле. Я уже чувствую, как мое тело поглощает огонь, я чувствую отвратительный запах обугливающейся плоти и паленых волос... «Не хочешь узнать, как этого добиться?» Дон, Дон, Мать-Богиня, освободи меня от этого! Мама, помоги мне, мама! - Моргана? Звук чужого голоса, в котором я не сразу узнаю голос короля Уриена, заставляет меня содрогнуться всем телом. - С вами все в порядке? Я оборачиваюсь в надежде, что мое лицо уже обрело выражение, хоть сколько-то похожее на обычное. Уриен смотрит на меня внимательно, чуть хмурится, но не задает ни одного вопроса. - Я стучал, но не услышал ответа, а дверь не была заперта, - с долей осторожности поясняет он. - Я вернулся из разъезда и узнал, что вы уже несколько часов не покидаете своей комнаты, и забеспокоился, не стало ли вам хуже. Я прочищаю горло, прежде чем ответить ему. Только бы не изменил голос. - Мне хотелось побыть одной. - Я приношу извинения, что нарушил ваше одиночество. - О, нет, это одиночество следовало нарушить. Надеюсь, что мой ответ не звучит чересчур поспешно, а мой голос не выдает слишком большого облегчения. Или выдает? Мгновение или два король Нортумбрии смотрит в сторону, как будто обдумывает что-то, но черные глаза не выдают его мыслей. Он, безусловно, почуял запах горевшего пергамента и наверняка заметил пепел на подносе, но никак не отмечает ни первого, ни второго. Равно как и того, что в комнате не горит камин и нет ни одной свечи. О, как много следов. - И все же мое вторжение к вам не слишком вежливо, - наконец, произносит он. - Вы ведь у себя дома. - Пока вы моя гостья, вы хозяйка в этих покоях. - Вы так любезны, - отвечаю я, гадая, сколько еще продлится этот обмен учтивостями. На некоторое время воцаряется тишина. - Вы выглядите расстроенной, Моргана, - когда она затягивается, отмечает Уриен. Я развожу руками, не видя смысла отрицать очевидное. - Так и есть. - Могу я узнать, кто вас расстроил? Я качаю головой. - Никто. Не знаю, - добавляю сразу же и с тяжелым вздохом сознаюсь: - Сама себя. - Это случается, - король Нортумбрии улыбается мне. Даже удивительно, какой мягкой может быть его странная улыбка. - А вы позволите мне немного развлечь вас? Я невольно улыбаюсь ему в ответ. Должно быть, несколько теплее, чем сама бы того хотела, но сейчас мне хочется доказать себе, что мои демоны еще не обрели надо мной полной власти. Что я могу просто улыбаться человеку и не проклинать его при этом. Удивительно. Всего мгновение назад я не находила себе места, а после нескольких почти ничего не значащих фраз я чувствую себя спокойной, словно гладь лесного озера. - Почему бы и нет! - Тогда составьте мне компанию в небольшой прогулке, - король Нортумбрии предлагает мне руку. - Возможно, у вас не будет другого повода осмотреть крепость, ведь, насколько я понял намерения принца Артура, вы покинете Эофервик сразу же после турнира? «Намерения принца Артура, - повторяю я про себя. - Прямые, как лезвие его меча. И такие же безжалостные». Нет, Драконья голова, ты не заставишь меня плакать снова. - С удовольствием, - я набрасываю на плечи плащ и опираюсь на руку Уриена.   Крепость Эофервик невелика, и для знакомства с ней оказывается вполне достаточно двух часов. На первый взгляд, в архитектуре и оборонительных сооружениях нет ничего, что отличало бы ее от Тинтагеля и даже Камелота. Те же зубцы на башнях, те же три ряда укреплений, первое из которых призвано сдерживать стремительные нападение, а последнее предназначено для самой отчаянной обороны донжона. Те же мощные башни по краям и у ворот. То же разделение на нижний и верхний город, наблюдать за жизнью которых сверху я любила с тех пор, как научилась незамеченной прокрадываться на крепостные стены в Тинтагеле. Размеренная и монотонная в обычные дни или бурлящая в дни ярмарок, жатвы или созыва войск, жизнь незнакомых людей, текущая среди мастерских и торговых прилавков, всегда пробуждала во мне любопытство. Став старше, я с легкостью могла различать, где мастерская кожевенника, а где кузнеца, какой дом принадлежит рыцарю, какой торговцу, а какой - одному из слуг в замке. Но здесь все и всё гораздо свободнее, чем в Камелоте, где сам воздух, кажется, придавлен к земле железной волей Утера Пендрагона. Свободнее и радостнее. Я стараюсь не вставлять много замечаний, пока слушаю рассказы Уриена о строительстве замка и города, и равно стараюсь не замечать и того, как он смотрит на меня. Это спокойное восхищение способно заставить сердце биться чаще, даже когда читаешь его и не в таких колдовских глазах. В Уриене нет обезоруживающего юношеского обаяния Артура, убежденного в собственной равной неотразимости для принцесс и для скотниц, но есть глубокая, ровная сила, которая не требует подчинения и которой невозможно не подчиниться. Которой хочется подчиниться, если говорить начистоту. Осторожно, леди Моргана Корнуэлльская. - Ваш замок отлично укреплен, - отмечаю я. - И мне нравится это новшество с каменными выступами вдоль дозорного пути. В Тинтагеле еще при моем отце крепили откидные деревянные галереи, чтобы лить кипящее масло при обороне. - Они быстро приходят в негодность, если обстреливают огнем, и я посчитал нужным их заменить, - поясняет король Нортумбрии. - Дерево - послушный, но ненадежный материал. А вы хорошо разбираетесь в укреплениях? - Я дочь одного знаменитого воина и воспитанница другого, - не без гордости отвечаю я, чувствуя, что к щекам прихлынула кровь. - И пока Артур не счел, что девица отвлекает на себя внимание воинов, мы даже тренировались вместе в бою на мечах и в стрельбе из лука. - Давно вы знаете принца? - Вечность! - я не могу сдержать недовольную ноту, произнося это. - С десяти лет я воспитывалась в Камелоте, а до того мы виделись так часто, как обычно бывает с детьми близких друзей. - Похоже, вас порядком утомила эта... вечность, - замечает Уриен. Клянусь, будь мы знакомы ближе, он бы подмигнул мне! - Временами она и впрямь бывает очень утомительной, - соглашаюсь я и меняю тему, не желая продолжать разговора об Артуре. Я вообще не уверена, что хоть с кем-то могу говорить о нем! – Что толкнуло вас на путешествие в Аравию? - Я расскажу, если вы пообещаете быть снисходительной к моей юношеской глупости, - предупреждает Уриен. Заманчивое начало! - Я обещаю, - нетерпеливо говорю я. - Рассказывайте! - Я сбежал из дома в шестнадцать лет, - хмыкает король Нортумбрии. - Юношеский бунт! Мы крепко повздорили с отцом, я подговорил двух моих друзей, и ночью мы удрали из Кэйр-Лливелида на поиски приключений. Это разбило сердце моей бедной матери, порой мне кажется, что она до сих пор меня не простила. Я чувствую неуместный укол острой зависти к человеку, которому всю жизнь было и по-прежнему есть кого называть матерью. - Наши приключения продлились три года, - продолжает Уриен. - Я видел вечный Рим и висячие сады царицы Амитис, пустыни и оазисы, львов и дельфинов. Я научился понимать чужой язык и говорить на нем, но, честно говоря, никогда не переставал скучать по Нортумбрии. Я вернулся - как раз вовремя, чтобы помочь отцу вышвырнуть пиктов из наших северных земель. К чести короля Кинварха, он сразу понял, что непутевого сына уже слишком поздно поучать, и поставил меня наравне с собой. «Это то, чего Утер так и не сделал для Артура, - с грустью думаю я. - Не хотел сделать. И вряд ли когда-нибудь захочет». И точно так же никогда не хотел заметить, как Артур снова и снова расшибается в лепешку ради этого самого равенства. - Это делает честь мудрости вашего отца, - замечаю я вслух. - Полюбуемся видом на окрестности из угловой башни, - предлагает Уриен, уловив, что я не слишком расположена вести беседу, - и на этом закончим. Не хочу вас утомлять. - Но я совсем не устала, - не без удивления отвечаю я, не чувствуя ни намека на слабость после всех бурных событий сегодняшнего дня. - Как вашим лекарям это удалось? - Ваше исцеление? - уточняет Уриен. - При помощи магии. Я как будто спотыкаюсь об его слова с ощущением, что внутри меня разверзлась пропасть. - М-магии? - переспрашиваю с трудом. - Простое восстановление сил, вам не нужно бояться, - мягко отвечает Уриен, поворачиваясь ко мне. - Хотя я понимаю, что вы привыкли испытывать страх перед колдовством. - Я боюсь вовсе не колдовства, - отвечаю я, подавляя внутреннюю дрожь и пытаясь придумать хоть сколько-нибудь обыденный ответ. - Но об отношении Утера к тем, кто использует магию, вы наверняка наслышаны. Мой спутник кивает. - Представляю, как должно быть тяжело жить в окружении постоянного страха и террора. Но Нортумбрии нет такого гонения на магию, как в Логрисе, и руки Утера Пендрагона над нами нет тоже. Многие из тех, кто во времена, называемые у вас «Великой Чисткой», смогли избежать несправедливой смерти, нашли приют здесь. - А вы умеете отличать тех, кто понес наказание заслуженно, от тех, кто пострадал несправедливо? - Это обязанность каждого человека, облеченного властью, Моргана. Вам ли не знать этого, - добавляет Уриен. - И лучше различить до того, как вынесен приговор. Я молча киваю, признавая его правоту, и гадая про себя, что помешало мне ощутить магическое воздействие. Возможно, я недостаточно искушена в подобных вопросах. Я вообще ничего о себе не знаю. - Но как же магия согласуется с религией, принятой в Нортумбрии? В верхнем городе я заметила часовню в честь матери Христа. - И также могли заметить святилище в честь Рогатого Бога, - спокойно замечает Уриен. - Я оставляю за своими подданными право молиться тем богам, вера в которых поддерживает их силы. Угловая башня оказывается полым строением с деревянными перекрытиями, разделяющими ее на этажи по окружности. В центре пространство свободно. Здесь нет лестниц, а предусмотрен хотя и простой, но надежный подъемный механизм, крепящийся на цепи к мощному крюку, вделанному в крышу. И все-таки я не без опасения становлюсь на дно своеобразной высокой корзины и берусь за ее края. Уриен становится рядом со мной, с силой дергает цепь, и мы со скрипом поднимаемся в воздух. - Держитесь крепче, - советует король Нортумбрии. - Изобретение нехитрое, но незаменимое, когда нужно подавать наверх снаряды. - А вам часто приходится отражать штурмы? - интересуюсь я. - Уже нет, - усмехается Уриен. - Но случалось! Я запрокидываю голову, чтобы рассмотреть башню изнутри, и про себя считаю бойницы для лучников. По десять на каждом этаже. - А ваша коса? - я протягиваю руку и провожу по ней кончиками пальцев не без замирания сердца. Мне все еще кажется, что она окажется затаившейся змеей. – Несомненно, дань одной из традиций? - А! - Уриен смеется. - В Аравии я дал обет не стричь волос. К сожалению, не могу вам рассказать о причине, это тайна между мной и моим Богом. - Не страшно, - его смех заразителен, и я смеюсь вместе с королем Нортумбрии. - Хорошо, что вы не дали обета не брить бороды! - Хоть на что-то мне хватило ума в те годы! Когда подъем закончен, Уриен первым перешагивает на прочный деревянный настил и подает мне руку. Башня не пустует - нас встречает дозорный и распахивает перед нами дверь, и мы выходим на небольшую площадку, огражденную зубчатым парапетом. - Боги, - только и могу выдохнуть я, восхищенная, потрясенная открывающимся видом. «Страна туманов» - так назвал Нортумбрию ее король. Но сейчас тумана нет, и кругом, сколько хватает взгляда, прозрачный воздух без намека на дымку, и небо наполовину золотое, наполовину аметистовое. Золотое перед нами, над городом в долине, окрашенной в это закатное золото, и аметистовое позади, где вздымаются горы, над которыми уже видны первые звезды. Я чувствую, как мне перехватывает горло и как к глазам подступают слезы. - Я никогда не видела ничего подобного, - шепчу я, невольно сжимая руку моего спутника. Он разворачивает меня лицом к себе. - Станьте королевой Нортумбрии, Моргана, - негромко произносит Уриен, глядя мне в глаза. - И все это будет вашим. Застигнутая врасплох и ошеломленная его словами, я не могу вымолвить ни слова. Он наклоняется и целует меня, и я закрываю глаза.