Вороньи драбблы

Он не знает, что делать, и может лишь поочередно двигать ногами, идти вперед. Доставить Хинату к медсестре. Они там его мгновенно подлатают. Он не останется таким, тихим и поникшим в его руках, с закрытыми глазами, словно он спал. (Кагеяма видел, как он спит, и даже тогда этот идиот слюнявит подушку, ерзает и что-то бормочет, как маленький ребенок). Хината не должен быть таким тихим и бледным, а на его виске не должно быть крови. Кагеяма никогда особо не становилось плохо при виде крови, но когда он увидел ее на коже Хинаты, что-то в его животе свернулось так болезненно, что он мог лишь глубоко вздохнуть и покрепче сжать ткань его рубашки. Ему все еще нехорошо. Он чувствует страх и отчаяние. Но он заставит ноги работать и донесет Хинату туда, где ему помогут. Хината не слишком тяжелый, но через какое-то время Кагеяма замечает, как заныли его мышцы. Но ему даже в голову не приходит подвести своего товарища в такой момент. Может, на помощь приходит шок. Мир вокруг словно затих, единственная значимая вещь — мальчик в его руках. Он все еще не двигается. Насколько все может быть плохо? И насколько плохо может закончиться? Кагеяма жутко боялся ответа на свой вопрос. Когда он, наконец, затаскивается в медкабинет, он заговаривает автоматически. — Пожалуйста, помогите ему! Голос у него громкий и дрожащий, но это неважно. Медсестра пялится на него с широко раскрытыми глазами. — О боже. Что случилось? Клади его сюда, только осторожнее. Удели он ей внимание, Кагеяма одарил бы ее довольно-таки пугающим взглядом. Неужели она действительно думает, что он позволит еще хоть как-то навредить этому мальчику? Он не зря настоял, что сам позаботится о Хинате — Кагеяма знает, что сам не напортачит. Он мягко кладет Хинату на кушетку, внимательно разглядывая его лицо, выискивая признаки пробуждения. Кагеяма неосознанно протягивает дрожащую руку и убирает несколько прядей волос с его лица, осторожно избегая поврежденного места. Тут Хината, наконец, шевелится, медленно открывает глаза, моргая, уставившись на Кагеяму, и пугая последнего, наводя на мысль, что он мог забыть его. (Разве не это случается с людьми, которых слишком сильно ударяет по голове?) — Кагеяма?.. Ч-что произошло? — он с трудом формирует слова и говорит очень тихо. Слышать Хинату таким потерянным просто жутко. Но он очнулся. Он очнулся и все еще помнит его. — Больно… Кагеяма прикусывает губу, ошеломленный кучей неизвестных ему эмоций, которые явно пытались заставить его сказать что-то для него неприемлемое. Вот ведь идиот. Придурок Хината. С его широко распахнутыми карими глазами, уставившимися на него. И его дурацкими пушистыми волосами. И абсолютно несносной личностью. В сознании. Кагеяма замечает медсестру только когда она появляется с другой стороны кровати и тихо вздыхает с облегчением, видя, что Хината проснулся. — Не волнуйся, милый. Все будет хорошо. Говорит она ласково, и тут почему-то поворачивается к Кагеяме, давая ему что-то в руки. Он-то тут причем? С ним все в порядке, это Хината поранился. Непонимающе глядя на свои ладони, он все никак не может догадаться, почему она дала ему… салфетку? — Ты… ты плачешь. Он прикасается к собственной щеке и пялится на влажные кончики пальцев, словно раньше никогда их не видел. — О боже, ты не заметил? Не волнуйся, все будет хорошо. Как она может говорить такое? Откуда ей знать? Она еще даже не осмотрела Хинату. Смущенный, Кагеяма наскоро вытирает глаза салфеткой и издает ужасно жалкий всхлип. Он надеялся, что вот это уж Хината забудет. — Ты можешь… — медсестра смотрит на Кагеяму, рассматривая его форму. — …вернуться на тренировку, все в порядке. Он хочет открыть рот и сказать, что он ни за что не оставит Хинату, пока не удостоверится, что тот в порядке, но тут еле заметное движение со стороны Хинаты привлекает его внимание. Он слепо пытается ухватиться за что-то рукой, и Кагеяма просто знает, как и на площадке, что Хината зовет его. Он протягивает свою руку, и Хината накрывает его четыре пальца своей ладонью, приравнивая их большие пальцы. — Пожалуйста, останься, — его голос все еще слаб, и звучит он испуганно. Кагеяма, наверное, тоже напугался бы, ни с того, ни с сего проснувшись у медсестры с раскалывающейся от боли головой. Что-то промелькнуло в пронзительном взгляде медсестры, открыто пялящейся на их руки, что заставило Кагеяму слегка покраснеть, но он отказывается отстраниться. — Тогда ладно. Останься. Она начинает задавать Хинате вопросы — сколько пальцев она показывает, какой сейчас год, его имя, адрес и день рождения. Он отвечает на все, хотя, иногда приостанавливается, словно подыскивая слова, пока она очищает его рану. Кагеяма морщится каждый раз, когда он замолкает, и это нелепо, ведь он в полном порядке. Но каким-то образом он предпочел бы пораниться самому, нежели видеть Хинату, испытывающего боль. Что бы это ни значило. Он не хочет думать об этом. — Хорошо, — наконец, медсестра закончила обрабатывать его рану. Голова Хинаты теперь обмотана бинтами, а на щеках появился слабый румянец. Вот таким он и должен быть, живым, а не болезненно бледным и тихим. — Сегодня необходимо отдохнуть, а если ты почувствуешь себя хуже, усилится боль или любые другие симптомы, пожалуйста, сходи в больницу. Прими немного обезболивающего, и даже не думай о волейболе на неделю. Это привлекает внимание Хинаты, и он делает попытку сесть, которая заканчивается тем, что он стонет и плюхается назад на кровать. — Пожалуйста, убедись, что твой друг проследит за своим здоровьем. Кагеяма решительно кивает, прежде чем повернуться к Хинате и грозно уставиться на него; сам Хината нервно сглатывает ком в горле. — Обязательно. Когда он расскажет об этом капитану и остальным, они все помогут ему удостовериться, что Хината мяча и не коснется, несмотря на то, как сложно его будет вынести, если он не сможет избавляться от излишков своей бесконечной энергии на тренировках. — Чудесно, я позвоню твоим родителям, чтобы они за тобой приехали. Хината говорит ей свой домашний номер телефона, и она отходит в другой конец комнаты, чтобы позвонить. В глазах у Кагеямы все еще жжется, и его ладонь кажется холодной, когда Хината внезапно замечает, что он все еще держит ее, и отстраняется. Он осторожно садится, робко моргая, глядя на Кагеяму, словно думает, что тот на него разозлится. — Я… прости… э-э! С его губ срывается удивленный вскрик, потому что Кагеяма слаб, и он, наконец, сдался, встал и обнял его. — Придурок Хината! Не пугай нас так больше. Держась за него, Кагеяма окончательно успокаивается. Хината снова ерзает, смотрит в разные стороны, из его рта доносится какое-то бессмысленное лопотание, он живее всех живых и просто как новенький у него в объятии. Мир снова в порядке. — Н-не буду, — обещает Хината все еще удивленным голосом. Серьезно, вот что за идиот.