Биение сердца. До изнеможения

      Очередное утро.       Теплое дыхание ветра, теребящее подвешенную к потолку безделушку у распахнутого настежь окна в гостиной; настойчивое гудение вентилятора и шушуканье телевизора; преодолимое лепетание смешанных в цельную массу людских голосов, смеха и собачьего лая — все это создавало единую нерушимую картинку рядового утра.       С экрана телевизора, задорно подмигивая раскосыми глазами и лучезарно улыбаясь, бубнил диктор кулинарной передачи, которую Тецуя привык включать день за днем ровно в одиннадцать. Его мало интересовали способы варки грибов и приготовления европейских блюд на японский манер, но ничего более значимого парень найти не смог. Вяло потянувшись и съехав половиной корпуса на деревянный пол, Куроко уперся взглядом в белый потолок, окропленный десятком мелких голубовато-сиреневых пятен. Мальчик тяжко вздохнул.       Диктор прервал свое вещание, и уже через мгновение миловидная рыжеволосая красавица с обсидиановыми глазами рекламировала какие-то духи в полупрозрачном розовом флаконе. Тецуя поднялся с насиженного места и встал прямо напротив методично размахивающего лопастями вентилятора. Растормошенный воздух приятно щекотал кожу и раздувал одежду.       В течение получаса Тецуя бродил из одной комнаты в другую совершенно без дела, пока не решился на отчаянный шаг — поход в супермаркет.       Натянув на лоб кепку, Куроко вышел из дома. Соседская собака растянулась на брусчатой дорожке, высунув язык. Жара стояла невыносимая. Пот скатывался каплями по затылку, склеивая волосы, горячий воздух обжигал глотку, затуманивал разум. Неспешным шагом проходя мимо детской площадки, Тецуя с нескрываемым удивлением наблюдал, как шкодливая детвора носится от горки к качелям, ныряет в мини-лабиринт и, затаившись, словно мелкие зверьки, ждет. Зрелище настолько умилительное, что Куроко позволил себе пару минут понаблюдать за ребятней и лишь потом продолжил путь.       В супермаркете было прохладно и свежо. Улюлюканье настенного радио, дребезжание кондиционера и приглушенные довольные человеческие голоса — Тецуя находил в этом неосмысленное и необоснованное умиротворение. Заведомо зная, что в кармане у него лежит лишь пара сотен йен, мальчик сначала прошелся мимо каждого прилавка: осмотрел и пощупал зеленые, налитые соком яблоки, перечитал состав лапши быстрого приготовления, сравнил ценники у пакетиков со сладостями, перебрал половину ассортимента мороженного, — и только потом взял обычный замороженный сок и бутылку холодной минеральной воды без газа. Корзинка его была почти пуста, а наличные не позволяли купить что-то еще, но Тецуя продолжал неторопливо, без особого интереса, однако со скрытым удовольствием путешествовать по магазину.       Его полупустое судно потерпело крушение у стеллажа с бытовыми принадлежностями, когда в кармане завибрировал телефон и послышался стандартный гудок.       — Да, — с долей опаски проговорил голубоглазый.       — Привет, — Маюзуми медлил. — Как дела?       — Все хорошо. — Тецуя постарался отвлечь мысли сковородками с антипригарным покрытием, но мягкий, чуть-чуть неуверенный голос Чихиро занимал собою все пространство.       — Я просто подумал, что мы давно не общались и, вот, решил позвонить, — начал оправдываться Чихиро, запоздало понимая, что это бессмысленное занятие. Он бы и хотел сказать, что скучал, хочет увидеться, но пару недель назад Тецуя дал четко понять, что не готов сейчас к каким-либо отношениям. Чихиро не мог заставить Куроко подчиниться.       — Ага, — нескладно ответил Тецуя, рассматривая дырки в сыре.       — Может, встретимся? — выпалил Чихиро. — Просто пройдемся…       Наступила неловкая, тягучая пауза.       — Маюзуми-кун…       — Чихиро. Мы знакомы почти два года, но ты ни разу так и не назвал меня по имени, — зачем-то сказал парень, словно эта мелочь сейчас имела для него куда большее значение, чем их разрушающиеся с каждым днем все больше отношения.       — Это…       — Мелочь? Я знаю, — пылко возразил Маюзуми, повысив голос. — Почему мы не можем просто продолжить общаться? Как раньше? — Его голос теперь слышался надломленным, надрывным, словно последняя мольба о помощи, истошный крик.       Тецуя молчал.       — Почему ты молчишь? — В крошащемся, утихающем голосе слышались слезы.       Куроко с такой силой сжал телефон, что он чуть не выскользнул из пальцев; закусил губу так, что на язык попала горечь.       — Это из-за Акаши? — с нескрываемой злостью проговорил парень. — Чем он лучше меня?       Молчаливые секунды длились, будто бы целую вечность. Все, что слышал Чихиро, было тяжелое дыхание и приглушенные чужие голоса.       — Ничем, — с придыханием начал наконец Тецуя. — Пожалуй, ты во всех отношениях лучше: ты добрый, преданный, терпеливый, с тобой легко общаться. — Слова сыпались мелкими холодными капельками на разгоряченную кожу с небывалой легкостью. Куроко чувствовал тугой ком в горле и непреодолимое желание выговориться.       Мальчик осмотрелся вокруг.       — Ты нежный и с тобой тепло. — Сердце Чихиро трепетало, а по щекам катились беззвучные горькие слезы. — Ма… Чихиро-кун, я любил Акаши-куна больше, чем кого-либо еще, и какая-то доля этих чувств все еще живет во мне. — Болезненное, чистое, искреннее признание сходило с его губ вместе с тяжелыми судорожными вздохами и настороженными, опасливыми взглядами. Сглотнув вязкую горячую слюну, Тецуя продолжил: — Я никогда не смогу ответить на твои чувства с такой же силой… Прости меня, Чихиро-кун.       Кто-то должен был поставить точку…       Судорожно сжимая телефон, попутно утирая слезы, Тецуя старался утихомирить бушующий в душе ураган. Очередное утро, очередной день — они превратились в безумный круговорот чувств. Маленькая случайность — телефонный звонок, — которая могла не состояться, нарушила мерный ход часов, сломала отлаженную систему, разгромила вдребезги смазанную и проверенную годами машину. Куроко чувствовал себя маленьким потерянным ребенком, стоя среди прилавков в полном одиночестве, утирая рукой мокрые щеки.       — Все хорошо, мальчик? — Неожиданное теплое прикосновение и вкрадчивый женский голос заставили Куроко вздрогнуть всем телом.       — Да, — невнятно бросил Тецуя стоящей перед ним женщине 35-40 лет. — Да, я… Я потерял очень дорого мне человека, — с хрипотцой проговорил мальчик.       — Все наладится, малыш. — Она улыбнулась ему тепло и искренне, так, как, наверное, должны улыбаться мамы, утешая своих детей.       Торопливо расплатившись на кассе за покупки и натянув низко кепку, Тецуя отправился в ближайший парк, стараясь не думать больше о Маюзуми, о любви и предательстве, о неприятно сложившемся дне и невозможности с кем-либо поговорить об этом. Спрятавшись в глубине парка под широкой кроной дерева, Куроко занял ближайшую к шуршащим кустам скамью, откуда доносилось призывное стрекотание.       В тени дерева было тепло и умиротворенно. Тецуя достал из пакета подтаявшее мороженое и в мгновение съел почти половину; холод ударил в голову, виски сдавило. Смешанные чувства опутывали мальчика тонкими сетями, застилая разум мрачной пеленой и путая немногочисленные мысли.       Плохо осознавая собственную значимости хоть для кого-нибудь в этом мире, иногда Куроко думал об ужасных вещах. С возрастом пришло осознание, что нет ничего такого, что он не смог бы преодолеть, лишь бы бабушка была рядом. Эта невысокая улыбчивая женщина с подобранными седыми волосами, в выстиранном, выглаженном платье или костюме, которая безошибочно могла определить настроение внука и его желания; которая частенько дарила ему книги, собирала в детстве в школу, заботливо ерошила волосы и кормила самыми вкусными пирожными.       Каждое воспоминание о бабуле было пропитано любовью и лаской, всепоглощающим теплом, которое, кажется, невозможно заглушить.       Послышались приближающиеся легкие шаги, но Тецуя не спешил открывать глаза. Только когда некто присел на скамью, он приподнял веки и повернулся в сторону пришедшего. Оказалось, мальчик имел счастье повстречать в этот жаркий, пропитанный потом и солью, наполненный слезами и шуршанием листьев день знакомого по баскетбольной площадке — Мибучи Лео. Этот высокий, темноволосый, спортивного телосложения, стройный красавец, как всегда, был одет с иголочки. На первый взгляд казалось, что жара обошла его стороной, однако слипшиеся на затылке волоски и едва заметное водянистое пятно на рубашке говорили об обратном.       — Вот так встреча, да, Тецуя-кун? — Его мелодичный голос словно был умело вплетен в общий успокаивающий клич окружающего мира.       — Не ожидал вас увидеть, — проговорил в ответ Куроко, наблюдая за танцующими, переливающимися в листве яркими всполохами солнечного света.       — Как твои дела? — выдержав небольшую паузу, поинтересовался ненавязчиво Лео.       — Мибучи-сан, вы когда-нибудь любили? — Вопрос в лоб стал неожиданностью для брюнета; парень расплылся в игривой улыбке.       — Неужели кто-то помимо Акаши смог тронуть твое сердечко? — он начал говорить с долей шутки, но понял, что тронул больную тему слишком резко. Подросток ждал от него совета, как от более старшего, а получил болезненный удар под дых.       — Это ведь неправильно, да, любить мужчину? — Тецуя хотел задать кому-нибудь этот вопрос бесчисленное количество раз, но никогда не решался. Всему виною неистовая жара, скорее всего.       Ветер трепал его волосы, приятно ластясь к коже.       — Любовь всегда была и будет самым прекрасным и чистым чувством, — тщательно обдумав свой ответ, подобрав каждое словечко, сказал Лео. — Поэтому она не может быть неправильной.       — Но…       — Послушай, Тецуя-кун, ты просто родился немного не таким, как все. Это не значит, что ты неправильный. — Мибучи успокаивающе потрепал мальчика по волосам, стараясь не прерывать зрительный контакт. Он понимал, что самое главное — доверие. Куроко понимающе кивнул, только после этого Лео продолжил: — Ты сам вправе выбирать, кого любить, а кого презирать, кому признаваться в чувствах, а кого держать в неведение — все это принадлежит лишь тебе одному. Не позволяй другим упрекать тебя в твоей непохожести.       Ободряюще улыбнувшись, Мибучи немного отстранился от мальчика, давая подростку столь необходимое время уложить все сказанное по полочкам, успокоиться, набраться сил для продолжения разговора. Лео всегда чувствовал непреодолимое притяжение к этому голубоглазому мальчишке, стремление наставить его, донести истину, помочь. «Всегда хотел младшенького», — с усмешкой подумал брюнет, откинувшись на спинку скамьи.       Куроко сделал глубокий вдох:       — Акаши-кун сказал, что хочет все вернуть, — на выдохе выпалил Тецуя.       — И… что ты?       — Отказал, — отчеканил подросток, вытащив из пакета бутылку воды и щелкнув крышкой.       — Понятно. — Лео сделал небольшую паузу. — Что ты чувствуешь, Тецуя-кун?       — Я… — Куроко понадобилось несколько секунд, чтобы подобрать наиболее подходящие слова, описывающее его состояние. — Чуть больше часа назад я потерял лучшего друга и человека, который в меня влюблен; я зол, потому что Акаши-кун появляется чуть ли не из воздуха и говорит, что хочет начать все сначала, но даже не думает извиняться; я в смятении, потому что мне кажется, что я все еще люблю его, — расставив все по пунктикам, проговорил Тецуя, стараясь сохранить на лице спокойствие и отрешенность, но его надрывное, сбивчивое дыхание и вмиг покрасневшие глаза сказали Лео больше, чем слова.       Мибучи коснулся головы подростка в успокаивающем жесте.       — Сей-чан всегда был глупым… — Ироничная улыбка скользнула по губам брюнета.       — Я думал это пройдет со временем, но не прошло, — пытаясь сглотнуть плотно вставший в горле ком, сказал Куроко.       По дороге домой Тецуя вспомнил, что когда-то в какой-то непутевой статье прочитал, что любовь проходит в течение семнадцати месяцев после расставания. Выходит, он просто не выдержал срок? Проблема заключалась в том, что существовало маленькое примечание: все сугубо индивидуально. И эта чертова индивидуальность убивала его в течение почти двух лет своими неиссякающими привязанностями к обычному, не привязанному кровью человеку, непонятными, находящими волнами сомнениями и проявлениями теплоты, желанием оказаться в чьих-то бережных объятиях.       Начиная путаться в собственных мыслях, Тецуя решил переключить свое внимание на что-то менее обособленное и значимое, на что-то отрешенное — например, домашнее задание на лето. Родители Куроко правда могли гордиться своим сыном: опрятный, аккуратный, ответственный ребенок, который никогда не позволял себе перейти черту дозволенного, жил в строго выверенных рамках собственного сознания, оступившийся лишь единожды, — когда полюбил Акаши Сейджуро. Порой мальчику так сильно хотелось поделиться с близкими своими чувства и переживаниями по этому поводу, что он не находил себе места, мечась между общеустановленными нормами и личным восприятием.       Покончив с рядом эссе по литературе и прорешав все задания по английскому, Тецуя достал из аккуратно сложенной стопки книг и тетрадей учебник по математике и заранее подготовленные учителем тесты. Через два часа практически беспрерывного мозгового штурма, цифры начали расплываться перед глазами. Куроко сам не заметил, как вместо уровней и корней стал рисовать непонятные каракули, черкая по тетради туда-сюда.       Спустившись на кухню, мальчик заглянул в полупустой холодильник, когда послышался щелчок дверного замка. Притопывая невысокими каблуками летних туфель, бабушка водрузила на порог два пакета с продуктами.       — Бабуля, нужно было позвонить, я бы помог донести пакеты, — подбирая с пола покупки, проговорил Тецуя по-взрослому серьезным тоном.       — Все хорошо, Тецуя, я и сама могу еще справиться. — Женщина устало провела сухой рукой по шее, обула домашние тапочки и проследовала за внуком на кухню.       Перебирая купленные продукты и откладывая что-то в сторонку, они вели обычные семейные разговоры о том, кто как провел день. Пока бабушка набирала в кастрюлю воду, Тецуя чистил яблоко. Ему казалось, что женщина находится в счастливо-приподнятом настроении: с лица не сходила легкая улыбка, а глаза чуть поблескивали.       — Бабуль, что-то случилось?       Поначалу женщина загадочно улыбалась и продолжала рассказывать о всяких мелочах, пытаясь увести тему в другое русло, однако спустя пятнадцать минут она все же раскрыла тайну: оказывается, через несколько дней после длительного отсутствия должны были вернуться родители Куроко. В груди у Тецуи поселилось теплое неповторимое чувство, которое он ощущал каждый раз, ожидая возвращения мамы с папой домой. Все проблемы отходили на задний план. Он ощущал себя маленьким ребенком, из-за накатившего восторга и радости, заставивших неловко и, в какой-то степени, неуверенно заулыбаться.       Улыбнулся бы в ответ Акаши, увидев настолько неловкую и нежную улыбку на губах, которых он с остервенением любил выцеловывать вечерами, кусая и облизывая?       Закрывшись в собственном мирке, наполненном пропахшей сыростью и пылью тишиной, он не замечал, как пролетают мимо дни календаря, как неумолимо уносится вперед время, подгоняемое летним ветром и чьей-то неведомой рукой. Лениво развалившись на черном кожаном диване посреди широкой, отделанной в светлых тонах гостиной, парень листал исписанные аккуратным, чисто адвокатским почерком конспекты, привезенные из Америки. В какой-то мере Сейджуро и сам не понимал значимости собственных мотивов и стремлений; его до дрожи в руках пугала лишь мысль о том, что он поддался чувствам, а не здравому рассудку, проделал такой путь, полагаясь на привязанность, а не на строгий расчет. Словно игровой автомат, однажды давший сбой, он был готов самолично выбросить собственное сердце на свалку, лишь бы не признавать совершенных поступков, которых следовало бы стыдиться.       Заунывное бренчание телевизора прерывалось легким гудением кондиционера. Акаши сверлил задумчивым взглядом потолок, сложив руки за головой, растянувшись на диване. Он мог с полной уверенностью сказать, что так, как Тецуя, его гордость и самолюбие еще не задевал никто. Злость и в то же время непонятное ощущение гордости наполняли его от края до края, разбавляемые чем-то кисло-сладким, сравнимым разве что с соусом Табаско*, не достаточно острым, чтобы огонь воспылал.       И все-таки каждое воспоминание о мальчишке с самыми прекрасными льдисто-голубыми глазами, которые Сейджуро когда-либо видел, было четким, мягким, с легкой остринкой, пропитанным запахом сочных фруктов и возбуждения. Акаши помнил каждый изгиб прекрасного мальчишеского тела, только начавшего приобретать подростковую угловатость, цвет и мягкость кожи под пальцами, шелковистость всклоченных волос, невинный румянец на щеках. Юноша был бы самым откровенным лжецом, если бы сказал, что хоть одно, даже самое крохотное, воспоминание ему противно: будь то чистая, искренняя улыбка или откровенная поза в постели, покрытые опьяняющим желанием глаза или несдерживаемый стон.       Вспоминая о первых неуверенных попытках смущенного, раскрасневшегося Тецуи чмокнуть любимого в щеку, в висок, в уголок губ, Акаши криво заулыбался.       Трель мобильного телефона была столь неуместной и навязчивой, что бывший капитан раздраженно всплеснул руками, позволяя себе в редкие мгновения излишнюю эмоциональность. Откуда Мибучи Лео смог выудить новый номер Сейджуро, оставалось загадкой даже для юноши, однако ничто не помешало ему согласиться на короткую встречу в кафе неподалеку от парка Цубаки.       Летняя жара в какой-то мере отрезвляла и успокаивала, в разгоряченном, покрытом пылью и запахом пота воздухе мгновенно терялось множество мыслей. Акаши провел рукой по лбу, откинув спадающие на глаза пряди назад и смахивая проступившие капельки воды. В кафе работал кондиционер, его прохладное дыхание напоминало легкий, расслабляющий бриз, а приглушенно звенящая музыка из колоночек под самым потолком разбавляла напряженную суету рабочего июльского дня. В огромном стеклянном аквариуме плавали экзотические рыбки, водоочиститель пускал на поверхность крупные пузыри.       Молодая официантка приятной азиатской внешности приняла у парней заказ и с вежливым поклоном скрылась за дверью у барной стойки. Первые пять минут ребята сидели, храня молчание, наслаждаясь легким стуком стаканов и тихими-тихими перешептываниями голосов посетителей.       Поправив воротник своей белоснежной легкой рубашки, Акаши обратил пристальный взгляд к человеку напротив. Лео улыбнулся уголками губ, а по спине у него пробежал холодок.       — Сей-чан, не смотри так устрашающе, — елейным голосом проговорил Лео, льстиво улыбаясь молодой девушке и забирая из ее теплых тонких пальцев стакан с холодным лимонадом.       — В чем дело? — Акаши проводил официантку задумчивым взглядом, но к своему напитку так и не притронулся.       — Просто хотел пообщаться со старым другом, — проворковал Мибучи.       Акаши хмыкнул в ответ и отвернулся к окну.       — Тецуя-чан, все еще любит тебя, — выдержав небольшую паузу, проговорил Мибучи и стал вертеть в пальцах ложечку для мороженного.       — И что?       — Я думал, ты будешь более упорным, — задумчиво протянул брюнет, наблюдая за тем, как медленно растекается по стенкам прозрачной чаши растаявшее мороженное. Акаши скользнул взглядом по лицу собеседника, но отвечать не стал, неотрывно продолжая разглядывать текущий за окном непрерывный поток людей.       — Похоже, ты сам еще не уверен в своем решении.       Сейджуро вздохнул, потер переносицу.       — Сей-чан, не нужно, ладно? Тецуя из тех людей, кто любит преданно и очень долго, несмотря ни на что. Не мучай его, не мучай себя, — качая головой, проговорил Лео. Ему действительно было не все равно, что происходит в жизнях этих двух глупых, не познавших жизни мальчишек. Он смотрел на Акаши и видел себя пару лет назад, такого же беспечного по отношению к другим людям, такого же нерешительного, когда дело заходило о настоящих, болезненных и пестрящих изобилием красок чувствах. Лео подождал, пока Сейджуро задумчиво качнет головой, а потом продолжил:       — Возвращайся в Америку, Сей-чан, получи хорошее образование и дай ему забыть тебя. Возможно, тогда вы оба будете счастливы.       В течение всего дня Акаши кропотливо думал над тем, что сказал Лео, перебирая каждое слово, фразу, разыгрывая в голове настоящий кукольный спектакль с ним и голубоглазым мальчишкой в главных ролях. Что-то болезненно щемило в груди, пока бывший капитан шел к смотровой площадке у парка Суисен, поэтому он время от времени раздраженно и с силой сжимал и разжимал пальцы.       Солнце стремительно клонилось в сторону запада, окрашивая небосвод в ядовито-красные тона, заставляя бордово-оранжевые облака тяжело нависать над головами; ветер трепал широкие кроны деревьев, неся за собой запах выпечки, разносил по телу мелкую дрожь. Бумажные фонарики отбрасывали теплый, колыхающийся из стороны в сторону свет, а задорный девичий смех доносился из близлежащего храма вместе с едва различимым ревом автомобилей.       С широкой смотровой площадки раскрывался прекрасный вид на тихий и благопристойный район города, пересекаемый искрящейся в свете заходящего напротив глаз солнца рекой. Под ногами стелился мягкий ковер цвета бушующего пламени.       Тонкую фигуру бывшего любовника Акаши узнал сразу. Прямая спина и расслабленно болтающиеся вдоль тела руки, вздернутая к небу голова и растрепанные волосы. Сердце предательски на секунду затрепетало, сделало короткий кульбит и продолжило свой мерный ход как ни в чем не бывало; проступившие на затылке капельки холодного пота пришлось быстрым и небрежным движением смахнуть. Акаши почувствовал неожиданную тяжесть в ногах, какая-то химия творилась в его голове, заставляя руки чуть дрожать в предвкушении; он нервно облизнул губы.       Тецуя со спокойными сердцем и душой, полный радостного трепета, наблюдал за стремительно плывущими по небу лилово-красными облаками и проступающими узорами звезд. Привязанный к забору ленточки-послания подозрительно перешептывались между собой, наверное, передавая друг другу судорожно переливающиеся всеми оттенками эмоции, оставленные на клочках атласной бумаги. В преддверии фестиваля Танабат каждая влюбленная парочка, искренно мечтающая закрепить свою любовь на десятилетия, считала своим долгом запустить в небо огненный «фонарик». Гонимые ветром и заливаемые светом заходящего солнца, они становились абсолютно неразличимыми на пестром полотне. В какой-то мере Куроко было даже обидно, но ласкающий лицо ветер уносил с собой всю тоску.       На душе вдруг стало легко.       Тецуя провел пальцами по спутанным ленточкам, по накрепко завязанным узелкам и улыбнулся уголками губ, мысленно ругая себя за все на свете. Стоя на краю пропасти собственного страха быть отвергнутым, преданным, раненным опять, он шагнул вперед. Теряясь во тьме, но всей душой желая снова почувствовать: бешеное сердцебиение, удушающие спазмы, горячие ладони, ласкающие тело, сухие губы, целующие жестко и отчаянно; заглянуть в алые, как тот закат, глаза, переполненные решимостью и страстью.       Акаши появился словно бы из воздуха. У мальчика вспотели ладони, и сердце забухало так стремительно, что в ушах стоял невыносимый гул, перекрывавший все остальные звуки; к щекам прихлынула кровь. Тецуя дернул подбородком и посмотрел открыто: без доли страха и смятения. Пока он рассматривал лицо Сейджуро, его глаза блестели подобно ограненным камням турмалина, пленя своей неустанной красотой.       Дышать обоим было тяжело.       — Тецуя. — Голос Акаши был хриплым, доносился, будто через толщу воды, врываясь в чужой мир резким потоком ледяного воздуха.       Тецуя судорожно выдохнул, сморгнул наваждение, исподлобья взглянул на бывшего капитана и сглотнул тугой ком, потому что сейчас перед ним стоял его Акаши-кун: задумчивый, отстраненный, теплый, немного сонный и по-детски растрепанный, изредка кивающий каким-то своим мыслям.       — Я знаю, что во многом был неправ, — ровным голосом начал Сейджуро, смотря в пустоту перед собой. — Лишь хочу начать все с начала, как будто мы только познакомились.       Смотря в упор на возлюбленного, Акаши с неким хорошо скрываемым страхом и трепетом ожидал вердикта своего маленького палача с тонкими длинными пальцами и самыми прекрасными льдисто-голубыми глазами. Тецуя поднял голову и неуверенным взглядом пробежался по лицу любимого.       — Я так не смогу, Акаши-кун, — ответил мальчик, привычно нахмурив брови.       Сейджуро не мог отступить, но его порыв был приостановлен руками, мягко обвившимися вокруг талии. Уткнувшись носом в изгиб, Тецуя нервно и порывисто дышал, сжимая в пальцах слегка мокрую тонкую рубаху Акаши. Тепло перерастало в неистовый жар, кончики пальцев покалывало и плечи приятно тяжелели.       — Я не смогу забыть все, что между нами было, Акаши-кун, будь то хорошее или плохое, — по-прежнему утыкаясь носом в шею, пробубнил Тецуя.       Сейджуро трепетно приобнял любимого, медленно поцеловав мальчика в макушку.       — Больше не прощу, — дрогнувшим голосом проговорил голубоглазый, охваченный волнением.       — Не прощай, — медленно протянул Акаши, обхватив лицо любимого пальцами и притянув для долгого, тягучего поцелуя. Сбивчивое дыхание смешивалось с раздариваемыми мягкими руками ощущениями; у Тецуи подгибались колени, кружилась голова от невыносимо сладкого с кислыми нотками запаха. Все внутри сдавливало спазмом, подпрыгивало и ревело, поддавшись сиюминутным похотливым желаниям.       Сейджуро оторвался от покрасневших, блестящих от горячей слюны губ, чтобы заглянуть в бездонное чистое горное озеро. Волнительно взмахнув ресницами, Тецуя торопливо чмокнул бывшего капитана в уголок губ и почувствовал, как его собственные губы растянулись в счастливой, откровенной улыбке.       Будь то прошлое или настоящее, или медленно и угрожающе надвигающееся будущее, ребята хотели пронести свою любовь через десятки лет чистой, искренней, незапятнанной. Страх перед мнением общества терзал обоих, но приятно теплящееся в груди чувство было сильнее любых преград, могущих появиться на пути неожиданно, подобно морскому шторму.       Их сердца бились в унисон, порой заходясь в судорожных трепыханиях до полного изнеможения.