Моя неприличная Греция

Ну, что я могу вам сказать, други. На экскурсию по греческим православным храмам и монастырям я в коматозном состоянии собирался на следующее утро как на смертную казнь... и делал это абсолютно зря, как выяснилось впоследствии. Потому что эта поездка тоже осталась одним из самых ярких впечатлений о Греции. Более того, она полностью перевернула мое представление о православии. Оговорюсь, конкретно греческом. Так что, как обычно предлагаю сесть на что-нибудь твёрдое или мягкое, но, главное, устойчивое, убрать от себя подальше колюще-режущие предметы, расслабиться и полностью сейчас выбросить все имеющиеся стереотипы об этой религии из головы. Готовы? Ну, поехали. Скучно вам точно не покажется. Во-первых, в Греции священники являются такими же бюджетными служащими, как врачи, учителя, медики или военные. Каждый месяц служители культа получают зарплату, по старости лет могут выйти на пенсию, а раз в год даже отправиться в отпуск, например, в морской круиз, если батюшка саном повыше благословит. В свое свободное время священники имеют право носить, какую хотят одежду, и посещать, например, что очень приветствуется, тренажерные залы или азартно дуть во дворе с местными в футбол. К батюшке в случае экстренной необходимости можно подойти за благословением или советом прямо в супермаркете, ресторане или кафе, где я сам не раз видел их. Опять же, только если в этот момент они не пьют кофе. Греки считают, Бог — не там, где стоит храм, а там — где живет вера. И если человеку требуется совет, то лучше его дать, и быть может одним несовершенным грехом в этом мире станет меньше. Ну и опять же трудиться по его отмаливанию не придётся. Во-вторых, в греческих церквях во время службы принято сидеть на скамьях, как у католиков, и... до её начала галдеть в голос, обсуждая последние новости и сплетни. Вспомнили, как у нас шикнут, особенно злобные бабки, если вы умудритесь пристроить куда-нибудь свою пятую точку, и произнести громко хоть одно слово? Во-во, у меня тоже был шок. Возможность воспользоваться лавкой практичные греки объясняют просто и в самую точку: «Лучше, сидя, думать о Боге, чем стоя — о ногах». А вот царящий ор и гвалт имеет под собой совсем другие, чем у нас, причины, по которым греки направляются в храм. Мы приходим туда, чтобы найти покой в душе, помолиться, покаяться в грехах и попросить за них прощение. Грубо говоря, мы являемся туда как на ковёр и что-то попросим, обещая хорошо вести себя впредь. А они, греки, расценивают церковь как свой второй дом и посещают с главной целью — сказать Господу: «У меня все хорошо. Спасибо тебе за это». Беспокоить Бога какими-либо просьбами в Греции считается моветоном, позволительным лишь в крайних случаях. Например, при болезни близких, отсутствии наследников или чудовищной, удручающей бедности. И, да, в Греции существует отдельный святой Спиридон, отвечающий за деньги. Но, как я уже говорил, молить его подкинуть евро (просто варварски кощунственно звучит для православного) полагается только при экстренном жизненном раскладе. Но все-таки это можно сделать. И поскольку главная цель визита грека в храм — это сказать, что все хорошо, то есть и третий, особый вид свечей, ставящихся там. В благодарность Господу, а не только «во здравие» и «за упокой». Кстати, свечи в греческих храмах не продаются. Ты просто опускаешь ту сумму, которую считаешь посильной для себя (обычно, это скопившаяся мелочь в виде центов) и берёшь их, сколько хочешь. Никто за этим не следит. И коль скоро, церковь для грека — это второй дом, то где, как ни там, поделиться последними новостями, обсудить, что у соседа скоро женится сын, а ещё один купил недавно новую машину? Отсюда и особая форма одежды, которая надевается в храм. С неё-то у меня, привыкшего «к белому верху, чёрному низу и никаких вольностей», и приключился первый глубинный мозговой клинч, когда мы стояли в Патрах (островная часть Греции, Пелопоннес) перед входом в собор Андрея Первозванного. От вида важно вышагивающей по площади на семнадцатисантиметровых каблуках дебелой девахи, втиснувшей многоразмерные прелести в красное откровенное платье, правда, чуть ниже колена, моя челюсть отвалилась мгновенно где-то до пояса. Кроме той еще одежонки, распущенных, вытравленных в блонд волос у девицы на лице было несколько тонн такого же вызывающего макияжа. Впрочем, челюсть отъехала на пол не только у меня, но и у всех наших. «Как, и этим, прости господи, позволяют здесь пахать?» — затравленно заметалось в коллективном сознании. А ещё через пару секунд к девахе подошёл такой же разряженный мужик, весь в серебряных цепях и с маленькой девочкой на руках, они втроём направились внутрь Собора. Наша группа побледнела, напряжённо замерла, приготовившись к дикому ору изнутри. Особо впечатлительная армянка, уже накинувшая на плечи и голову платок, принялась истово креститься. — Оставить панику, — скомандовала наконец-то подлетевшая Броня, выяснявшаяся что-то с Акисом и полицейским насчёт парковки нашего автобуса, — как я уже говорила в салоне, греки приходят в церковь как в свой второй дом. А что делаем мы, когда направляется пусть и к близким, но в гости? Естественно, надеваем все самое красивое, а женщины украшают себя косметикой. Так что никакая это не путана, а вполне добропорядочная и искренне верующая, если Бог даст, в будущем мать многочисленного и счастливого семейства. Обычно в греческих семьях по двое-трое детей. Ещё одна забавная вещь — гречанки не покрывают голову платком в храме. И даже, наоборот, как раз за кусок ткани на голове женщине могут сделать замечание другие представительницы прекрасного пола. Здесь отсутствие платка — это символ независимости и равного положения с мужчиной. Но, как заметила Броня, если посетительница говорит, что она из России, от неё тут же отстают. В конце концов, опять же для Бога важна суть, а не форма. И если кому-то удобно и привычно молиться в платке и скрючившись встояка на больных ногах — так и делайте на свое здоровье, только и другим не мешайте делать, что считают нужным они. Как выяснилось, ещё больший шок мог подстерегать нас, если бы мы отправились на экскурсию парой-тройкой недель раньше. В это время у местных студентов начинается сессия, и к батюшкам они отправляются... чтобы благословить зачетную книжку. Это в России «студни» зазывают халяву воплями в открытую форточку, носят металлические деньги под левой пятой, осваивают принципы работы синхрофазотрона по системе «профессор, конечно, лопух»... А в Греции тоже ничего не хотят учить, но бегут за высшей помощью к священникам. — Надо только видеть, как молодые люди с тоннелями в ушах, пирсингом, сине-зелёными волосами и рваными джинсами осаждают в такие дни первые скамьи и всем своим существом ловят каждое слово батюшки. А священники здесь не серчают на студентов и не читают им морали о внешнем виде. Потому что батюшки понимают — молодость скоро пройдёт, диковинные серьги из всех мест вынут, волосы постригут. А вот ощущение, что здесь можно найти понимание и тёплое слово останется на всю жизнь, — подмигнула Броня, — а теперь я даю вам время на личное общение с Богом. Потому что по негласным правилам единственный, кто никогда не входит во время работы в греческий православный храм, это туристический гид. Такие проводники Господу точно не нужны. В сам Собор я зашёл только под настоянием матери, тоже не большой любительницы церквей. Её как будто сразу потянуло направо от центральной части, о святое чутье рыб. Там уже стояла достаточно приличная очередь, заканчивающая у небольшой, словно залитой солнцем комнаты с серебряными раками. Впереди маячило знакомое красное платье и счастливо улыбающаяся армянка, до этого о чем-то шушукавшаяся с Броней. Потом она пошепталась с матерью. — Слав, встань в очередь. И сделай то, что другие. Это такая редкая возможность. Говорят, когда их последний раз привозили в Москву люди по двенадцать часов стояли в очереди. А другие, собственно, подходили, целовали мощи и крестились. — Мам, давай без этого. Я тебя снаружи подожду, — буркнул я. На улице я закурил и увидел сидящую на скамейке на площади Фрекен Бок. — Знаешь, у меня год назад в группе был один мужчина. Учёный, лет под пятьдесят. Занимался космонавтикой. Тоже смотрел на все очень скептично и поехал на экскурсию только ради жены, — начала она издалека. — И? — Ты же помнишь, кем был Андрей Первозванный? Так вот, этот мужчина зашёл в собор, отстоял очередь, а вышел оттуда совсем другим человеком. Он сказал, прости за тавтологию: «Я только что прикоснулся к человеку, который прикасался к Иисусу». Потом за неделю мы нашли батюшку, и мужчина крестился. Теперь он с супругой живет здесь, в Патрах и помогает в соборе. У тебя ещё много времени. Не хочешь все-таки вернуться? — Я... я подумаю. — Хотя я все равно больше люблю Закинтос. Ты же ещё придёшь к нам когда-нибудь? — Кто знает? — Ну, вот, теперь ты отвечаешь правильно, как настоящий грек. Ладно, дальше будет веселее. Сейчас мы отправимся на необычном паровозе с третьим рельсом-зубом в горы в Калавриту. Там тоже будут монастыри. И тентура. А потом снова вернёмся в царство Аида. Посетим подземные пещеры со сталагмитами и сталактитами. — Тентура — что это? — улыбнулся я, про себя радуясь, что мы отошли от скользкой темы. — О, это крепкий алкогольный напиток, который готовит местная братия. Что-то вроде ликера, а кому-то напоминает коньяк. Всего на дегустации в конце экскурсии вам предложат около двадцати-пяти — тридцати сортов. По тридцать грамм. У тентуры очень интересный эффект, примерно, как у шампанского. Пьёшь и не замечаешь крепость, а потом... — ухмыльнулась Броня. — А потом в пещерах вы будете делиться с друг другом впечатлением от формы наростов. Кто-то видит в них «чужих» из космоса, кто-то — семь тещиных слоников, иногда русалок и других чудищ, а кто-то умудряется разглядеть и профиль самого Аида. А сама братия после дегустации напитка на разной стадии готовности впадает в чудеса видений и пророчеств. — Ёлки,- запоздало охренел я, как в общеизвестном фильме, — это ж почти литр коньяка в одно рыло. И без закуски. Это ж где я себя, а главное, мать-то искать буду? — Вот, Слава, в том числе поэтому я тоже настояла, чтоб ты поехал. Хотя я понимаю, тебе больше бы хотелось провести время с Яннисом. Очень многие недальновидные отпрыски поступают именно так и отправляют своих пожилых родительниц одних в такое путешествие по храмам и монастырям. А потом молодёжь очень жалеет. Матроны, вкусив тентуры в таком количестве, на благости и радости выносят у монахов полные подвалы икон, сувениров и местных продуктов. Одна дамочка два года назад умудрились купить десять литров оливкового масла, а когда протрезвела, плакала и не знала, что с ним делать в таком количестве. Вывезти-то из страны можно только по два литра на каждого. Здесь тоже все рассчитано. Мы с матерью, к слову, отделались всего лишь одним, но увесистым пакетом с этой самой тентурой, вином, мёдом и парой-тройкой икон и книг на русском о Греции. А вот несчастная армянка, путешествующая в одиночку, обвешалась так, что мне пришлось два раза гонять к автобусу и забирать её вещи. За этой болтовнёй с Броней время прошло совсем незаметно, наши стали подтягиваться к автобусу с бутылками святой воды в руках. Из него мы пересели на действительно кажущийся игрушечным паровозик, неспешно потянувший нас вверх, в горы прямо по краю гигантских каменных обрывов и под зорким наблюдением местных горных орлов, высматривающих добычу. Мини железную дорогу придумали специально для архиепископа Афинского, имеющего здесь летнюю резиденцию и переезжающего в неё в пик августовской жары. Затем натужно пыхтящий и идущий на скорости не более пятидесяти километров в час трамвай стал забавой для туристов. А что такое третий рельс или «зуб», мы все ощутили на себе, когда внизу, под полом, вагончик что-то словно насадило на шестеренки и на них рывками потащило вверх. Паровозик на краю обрыва зашатало, орлы оживились, все схватились за купленные в соборе Андрея Первозванного иконки. Ну, что скажешь, действительно все продумано в Греции.