There's no one that cares about you

«Ты взглянешь в его глаза, и все остальное вдруг станет неважно: мир станет вращаться вокруг одного единственного человека. Солнце будет светить лишь вам двоим. Ты возьмешь его за руку, и имя на твоем запястье наконец приобретет смысл: теперь это не просто два слова, которые выжжены на твоей коже. Теперь это два слова, которые выжжены в твоем сердце», ― Эрика закончила свое выступление и села на место. Мнение класса разделилось: половина смотрела на нее с нескрываемым восторгом в глазах – те люди, которые уже встретили свою родственную душу и знают, что это такое; а у второй половины класса в глазах можно было прочесть скептицизм – те, которые все еще надеются встретить свою вторую половинку. Блейн улыбнулся Эрике и поднял руку. ― Можно я тоже скажу свое слово? Преподаватель кивнул ему и оставил несколько записей в журнале. Наверняка поставил Эрике хорошую оценку, потому что речи лучше придумать было просто не возможно. Родственные души – тема, которая волнует человечество столетиями. Это, кажется, стало уже массовым культом: «Только встретив свою родственную душу, ты будешь счастлив. Только встретив родственную душу, ты наконец найдешь себя, обретешь покой, станешь целым человеком, позабудешь все страхи». Блейн кидает взгляд на красную полосу на своем запястье и понимает, что все это совершенно его не касается. ― Так как темой наших занятий являются родственные души, ― Блейн сделал глубокий вдох и приготовился услышать крики недовольства со стороны одногруппников, ― я бы тоже хотел выразить свое мнение по этому поводу. Мое выступление будет немного отличаться от выступления мисс Грин. ― Он посмотрел на Эрику, которая, оторвавшись от своих конспектов, послала Блейну ответный взгляд и улыбнулась. – Родственные души. Что мы о них знаем? С детства нам твердят, что, лишь найдя родственную душу, найдя своего саба или Доминанта, мы наконец сможем жить по-настоящему. Вы никогда не задумывались, что правительство таким образом поставило каждому из нас одну конкретную цель: найти человека, чье имя написано у нас на запястье? Люди больше не стремятся за бешеной славой, зная, что могут быть счастливы и без нее. А затем они так и не находят свою «родственную душу», о которой мечтали всю жизнь, и понимают, что остались ни с чем. Скольким из вас еще предстоит встреча с «этим самым человеком», который сделает вас счастливым? – Больше половины класса подняли руки, и Блейн удовлетворенно кивнул головой. – Именно. Поэтому я предлагаю вам прекратить поиски. Как часто вы отказывались от свидания с прекрасным человеком лишь из-за того, что его имя отличалось от имени на вашем запястье? Как часто вы проводили ночи в одиночестве лишь из-за того, что ваш человек еще не появился на горизонте? А вдруг он мертв? Согласны ли провести жизнь, зная, что ваша родственная душа умерла, так и не встретившись с вами? Сможете ли после этого продолжить существовать как ни в чем не бывало? Мистер Филлипс подошел к Блейну и несколько раз хлопнул его по плечу. ― Я думаю, на сегодня достаточно, ― он еще раз кивнул ему и попросил сесть на свое место. – У вас есть какие-либо вопросы к мистеру Андерсону? ― Есть один, ― парень с длинной челкой поднял карандаш в воздух. – Может быть, мистер Андерсон считает, что поиск родственной души ― пустая трата времени лишь потому, что у него самого нет таковой? Блейну показалось, что ему только что залепили сильнейшую пощечину. Он решил обдумать это позже и повернуться к Паркеру, сидящему на пару парт позади него. ― А тебе не кажется, что это вовсе не твое дело? ― Я задал вопрос, ― Паркер ухмыльнулся и подмигнул Блейну. Тот сжал руки в кулаки и отвернулся от него, зная, что после еще одной драки его вполне могут лишить стипендии. Не то чтобы он много дрался. Это случилось пару раз на первом курсе и еще три раза на третьем. Блейн никогда не был зачинщиком драки, но люди, увидев то, что на его левой руке не было метки, всегда реагировали одинаково. «Одноглазый в стране слепых никогда не будет королем». Блейн знал, что родился с чьим-то именем на левом запястье. Он даже немного помнил его: букву «р», например, и то, как эти буквы очень красиво смотрелись на его коже. До семнадцати лет Блейн, как и все, думал, что это имя – все, что ему нужно в жизни. А затем он узнал еще одну вещь, о которой не задумывался раньше, но о которой было написано во всех учебниках, что его родители покупали комплектами в старших классах. «Какую бы боль – физическую или душевную – ни испытывала ваша родственная душа, вы облегчите ее страдания, разделив эту боль с ней». Вновь пытаясь решить уравнение, ответ на которое уже в четвертый раз не сходился с ответом в решебнике, Блейн вдруг почувствовал, что его левое запястье – запястье, на котором было написано имя, которое теперь он даже не может вспомнить – разрывает мучительная боль. В горле образовался ком, а перед глазами все помутнело. Блейн сжал ладонями виски, не особо понимая, что происходит с его организмом. Блейну семнадцать лет. Примерно с пятнадцати лет на его теле начали появляться синяки, которые он сам просто не мог заработать. Частые головные боли, одышка, страх – страх возникал из ниоткуда, а затем пропадал так же внезапно, как и появлялся. Мать Блейна лишь качала головой и говорила, что это вскоре пройдет, но это никогда не проходило. И, чувствуя, как его запястье горит огнем, Блейн понял, что с этим нужно что-то делать. Если его родственная душа не способна постоять за себя, это уж точно не является его проблемой. Пусть сменит школу или университет, все, что приносит этому чертову парню такие страдания. Почему Блейн должен чувствовать все это лишь из-за того, что «судьба» решила, что он и этот… парень, назовем его так, потому что сейчас Блейн не способен вспомнить даже его инициалы, чье имя выжжено на его запястье, подходят друг другу? Он взял в руки нож и, закрывшись в ванне, несколько раз провел лезвием по коже своего левого запястья, чувствуя, как боль, которую он испытывал из-за своей родственной души, постепенно утихает, уступая место его собственной. Он делал это до тех пор, пока имя окончательно не исчезло, оставляя вместо себя красное кровавое месиво. Блейн достал из шкафчика аптечку и перебинтовал руку, обработав порезы антисептиком. Может, хотя бы на время боль его «родственной души» перестанет преследовать и его? Боль перестала преследовать его навсегда. После того как Блейн вышел из кабинета, Эрика подбежала к нему, запихивая в сумку тетради. ― Сегодня вечером в кампусе намечается вечеринка, ― она поправила очки на носу. – Ты ведь придешь? Без тебя там будет скучно, ― она снова улыбнулась, подняв глаза на Блейна. ― Кому там будет без меня скучно? – он забрал из рук Эрики сумку. ― Мне будет скучно, ― она вздохнула, пытаясь сыграть на чувствах Блейна. ― Тогда приходи ко мне в комнату вечером, вместе подготовимся к завтрашнему занятию по ораторскому искусству. ― Судя по твоей речи сегодня, у тебя с ораторским искусством все как раз-таки в порядке. ― Эрика вдруг остановилась, и Блейн, сделав несколько шагов, понял, что девушка больше не идет рядом с ним, и повернулся. – Я приду. ― Она подошла к нему и поцеловала в щеку. – Я приду, только обещай, что не полезешь ни к какому Паркеру. Обещаешь? Блейн рассмеялся и кивнул. ― Обещаю. Эрика выхватила сумку у него из рук и убежала в противоположном направлении. Хотя Блейн был точно уверен, что следующей парой у них была социология. ― Курт, ― Рейчел подошла к нему, сжимая в ладони расческу. – Курт, ты не мог бы приготовить нам кофе? ― Если бы ты не мыла голову каждое утро, мне бы не пришлось заваривать кофе самому, ― он нахмурился и направился на кухню в одних лишь джинсах. Осень давала о себе знать. Постоянная усталость, сонливость, желание остаться в постели и ничего не делать преследовали его каждый день, но Курт упрямо топил их в чашках горячего кофе. Не без помощи антидепрессантов, конечно. ― Меня преследует ощущение, что я твой сабмиссив, Рейчел Берри, ― Курт проворчал, а Рейчел громко рассмеялась, вбегая на кухню, чтобы сделать глоток из своей кружки. ― Может быть, так оно и есть, ― она подмигнула, но затем выражение ее лица вдруг стало предельно серьезным. Словно она увидела призрака, что стоял у Курта за спиной. У Курта за спиной было много призраков. Когда-то они жили лишь у него под кроватью – от них его по ночам защищала его мама, светящаяся и теплая, пахнущая лавандой и вишневым пирогом, но, когда Курт просыпался, защищать его было некому. Призраков с каждым годом становилось лишь больше и больше. Призраки футболистов, что периодически избивали его под трибунами. Призраки друзей, отворачивающихся от него, узнав, что его сабмиссив – парень. Призраки людей, которые, увидев его правое запястье, на котором не было имени, смотрели на него словно на прокаженного. Это имя было таким красивым. Курт помнит лишь несколько букв – «р» и «л», кажется, ― но на этом информация, которой он владеет о своей второй половинке, заканчивается. Он принес своей родственной душе столько боли. Курт узнал об этом, лишь порезав вены. Курт узнал, что родственные души чувствуют не только физическую, но и душевную боль друг друга. Проснувшись в больнице с перебинтованным левым запястьем, Курт почувствовал боль в груди. Затем он понял, что болели не легкие – болело сердце, а на коже правого запястья вместо имени, которое для Курта всегда было причиной цепляться за свою жизнь, было лишь небольшое покраснение. Имени больше не было. Родственная душа нашла способ отгородить себя от боли, отказавшись от Курта. Она превратилась в одного из многочисленных призраков за его спиной, которые когда-то жили лишь под его кроватью. Сейчас они умудрились забраться в самое сердце. Курт допил свой кофе без сахара и выбежал на улицу, кутаясь в пальто. Уже спускаясь в метро, он понял, что забыл дома тетрадь с записями, которые нужны были ему для сегодняшнего экзамена по психологии, и что надеяться ему стоит, как и всегда, только на себя. ― Кто-нибудь дома? – Эрика несколько раз постучала в дверь. – Откройте, это полиция. Пожарные. Скорая помощь, ― ответа не было. – У меня с собой печенье из шведского магазина и яблочная газировка. ― Не шути так, ― Блейн тут же открыл дверь, впуская Эрику внутрь. ― Я не шучу, я и правда принесла твое любимое печенье. Блейн улыбнулся, пытаясь понять, почему чувство, разливающееся теплотой в груди, напоминало взрыв атомной бомбы. Взрыв, вызванный новостью о печенье. Прекрасно. Эрика села на его кровать, достав из сумки синюю коробку с печеньем, разорвала полиэтилен и протянула несколько штук Блейну, сидящему рядом на темно-синем пуфе. ― Это печенье является предлогом к чему-то, не правда ли? – произнес он, даже не прожевав до конца. ― Может быть, ― Эрика чуть склонила голову, и Блейн сделал то же самое, состроив щенячьи глазки. ― Хорошо, я сдаюсь! – она взяла в руки подушку. – Могу я спросить тебя кое о чем? Ты можешь не отвечать. Блейн знал, о чем Эрика хочет его спросить, и это был первый раз, когда кто-то по-настоящему поинтересовался у него, что произошло. Он рассказал ей обо всем. Блейн упомянул даже смерть матери – тему, которую он боялся поднимать даже с отцом. Эрика все это время лишь молча слушала его, иногда подсовывая ему печенье, и, наверняка, в печенье и было все дело. Иначе зачем Блейну нужно было раскрывать душу перед кем-то? ― Мне так жаль. ― Она села на пол рядом с ним и положила голову Блейну на колени. – Ты даже не помнишь его имени? Как это произошло? ― Оказывается, когда ты отказываешься от своей родственной души, это само собой разумеющееся. Имя забывается на следующий же день. ― Ты жалеешь об этом? Этот вопрос застал Блейна врасплох. Он никогда не принимал себя как сабмиссива, и мысль о том, что кто-то будет указывать ему, как жить и что делать, была ему противна. Он привык добиваться всего сам и жить одному, без чьей-то морды, которую ему пришлось бы видеть каждое утро на соседней подушке. Конечно, он занимался сексом. Но делал он это не так часто, как, например, Себастиан, который спал со всеми направо и налево. Он не был фанатом своей внешности и надевал одежду, которая была практичной и удобной. Он не считал себя «плохим парнем», поэтому вечера проводил в комнате, переписывая конспекты. Да, Блейн иногда курил, а когда ему становилось совсем плохо, он стучался к Джеффу, который жил в соседней комнате, и они напивались в стельку, прогуливая на следующий день занятия. Блейн был обычным студентом, у которого просто не было метки на правой или левой руке. Жалел ли он об этом? Ни капли. После того как Эрика ушла, Блейн решил поменять постельное белье, увидев на простыне желтые пятна от газировки. Ему так и не удалось засунуть одеяло в пододеяльник одному, и он лег спать, оставив все, как есть. "Когда ты один, некому помочь тебе затолкать одеяло в пододеяльник". В первый раз за годы перед сном ему захотелось, чтобы рядом с ним сейчас кто-то был.