There's no one that cares about you

«Доброе утро, Монтана!» Курт улыбнулся, отправив Блейну сообщение. За окном наконец светило солнце, а на черных прутьях кое-где поржавевшей пожарной лестницы, видневшейся из окна, сидела пара синичек, чирикая каждая о своем. На кухонном столе стояла кружка из Старбакса, в которой дымился какао со взбитыми сливками. Но душу Курта все так же снедало беспокойство, нарастающее с каждым днем, с каждой секундой, с каждым сообщением, которое Блейн даже не соизволил прочитать. «За окном уже поют синицы. «Winter’s coming», Блейн». Он все не отвечал. Блейн игнорировал Курта уже шестой день, и последнему казалось, что его вдруг лишили кислорода. Выбили табурет из-под ног. Ударили по голове битой. И самым страшным было не то, как Курт чувствовал себя, не получая свою уже привычную дозу сообщений. Самым страшным было то, как Блейн должен был чувствовать себя, чтобы прекратить как-либо контактировать с внешним миром. Не было ни твитов, ни постов, ни записей. Ничего, что могло бы показать Курту, что Блейн хотя бы жив, потому что тот так и не написал ему. Каждый день Курт отправлял ему «Доброе утро, Монтана!», надеясь получить хоть какой-нибудь ответ. Хотя бы «я не хочу ни с кем разговаривать и никого видеть», потому что эти слова значили бы, что Блейн жив. Но он упорно не отвечал, и Курт был готов лезть на стены от отчаяния. Солнце постепенно скрылось за грозными тучами, превратившими сияющий Нью-Йорку в сплошную серую людскую массу. Синицы улетели, так и не завершив свою трель. Какао остыл, а Курт снова проклинал себя по дороге в университет, так и не дождавшись ответа. Он так и не разобрался в том, что такое этот чертов саб-кризис и почему уже Рейчел уже третью ночь нет дома. За целую жизнь у него было всего лишь несколько человек, к которым он был по-настоящему привязан, и они все покидали его. Кто-то умирал. Кто-то уходил по собственной воле, оставляя Курта одного варится в котле, полного ненависти и отвращения к самому себе. И исход всегда был один. Но Курт не собирался допустить это еще раз. «Сейчас я обращаюсь к определенному человеку. И если ты читаешь это – пожалуйста, прочти это, только прочти – ты должен ответить мне. Написать, что все хорошо. Если плохо – напиши мне, что тебе плохо. Скажи мне об этом, и мы разгребем это дерьмо вместе. Только напиши. Пожалуйста, Блейн». И лишь через шесть часов Курт наконец получает ответ, но не тот, который он ожидал. «Блейн просил меня написать тебе, что у него все в порядке. Он просто немного… не в форме, эти дни, ты знаешь, как это бывает с сабами. Он свяжется с тобой, как только придет в себя, просто сейчас он не хочет, цитирую, «выливать дерьмо на голову единственного человека, который его понимает». Я позволил себе прочитать несколько сообщений, которые ты прислал Блейну, и я уверен, что он не хотел заставлять тебя волноваться. Он просто не знает, что о нем в принципе могут волноваться, поэтому и ведет себя как последний урод». «Пришли мне номер его телефона». Курт отправил сообщение, не задумываясь. «Что?» «Я сказал тебе прислать мне номер телефона Блейна, чтобы я мог позвонить ему. Что еще тебе не понятно?» «Ты сделаешь только хуже». «Я знаю, что я делаю. Себастиан, не так ли? Я дал тебе простую команду, выполнить которую послушному сабу не составило бы труда. Теперь я понимаю, почему ты не сошелся со своим Доминантом, даже несмотря на то, что на ваших запястьях были имена друг друга. А теперь, если ты согласен проявить хоть каплю уважения к человеку, который, видимо, является для Блейна тем единственным, кто сможет помочь ему – раз его «лучший друг» не может этого сделать – отправь мне его номер. Немедленно». «Я не могу понять, что Блейн в тебе нашел». «Я не знаю, что он нашел в тебе, чтобы считать тебя своим лучшим другом, так что давай оставим свое мнение при себе. Номер». «1-720-555-74535. Я, по крайней мере, не набрасываюсь на людей. И не запоминаю их слабые места, чтобы потом можно было по ним ударить». «Блейн сейчас один в комнате?» «Да». «Пока я не напишу тебе, что все в порядке и ты можешь зайти, ты даже не смеешь туда соваться». «Какое право ты имеешь мне приказывать?» «Потому что, каким бы плохим человеком я не был, я все еще остаюсь Доминантом». Курт, кинув пальто на диван, сел прямо на пол, набирая номер Блейна. Может быть, это был его шанс. Проявить себя хорошим человеком, почувствовать наконец себя им, узнать, каково это: помочь кому-то, а заодно и услышать голос своего «образа» в первый раз. Блейн взял трубку после шестого гудка. И его голос был прекрасен. Он был именно таким, каким его представлял себе Курт: теплый, струящийся и обволакивающий со всех сторон, словно прозрачная дымка. Даже несмотря на то, что этот голос сейчас был немного хриплым и в нем слышалась смертельная усталость, он все равно был одним из самых красивых голосов, какие Курт когда-либо слышал в своей жизни. ― Кто это? – Блейн поднес телефон к уху, делая глубокий вдох. На другом конце провода послышался вздох, и стая мурашек пробежалась по его позвоночнику. – Алло? ― Это я, ― Курт знал, что Блейн не мог видеть его улыбки, но все равно улыбался. Это получалось у него само собой. «Это я» ударило Блейну в голову, словно два стакана виски, выпитых залпом (что в принципе невозможно). Потому что эта ситуация в принципе была невозможна. И то, что Блейн, никогда не слышав голоса Курта, знал, что этот голос принадлежал ему, он просто не мог принадлежать никому другому, также было невероятно. Курт всегда был чересчур замкнутым, его было сложно расшевелить, но когда Блейну удавалось это сделать, он ставил еще одну галочку в список своих личных побед. С каждым днем, каждым сообщением он узнавал Курта лучше и лучше, забираясь ему под кожу, Блейн чувствовал это. Может быть, потому что тот сам неведомым образом смог проделать то же самое, но не прилагая так много усилий. Но Блейн не знал, что каждое сообщение, в котором содержалась небольшая, даже самая крошечная частичка прошлого Курта, было для того очередным страхом, который нужно было преодолеть. Чтобы показать, что ему не все равно, он доверяет Блейну, потому что тот за последние месяцы стал Курту очень дорог. Ведь каким сильным и жестоким Дом ни казался бы со стороны, иногда внутри он тоже может быть полон хрупкой надежды, сожалений, отчаяния, страхов, темных дыр, сгнивших мечт, истошных воплей, так и не нашедших выхода, горячих слез, которые никогда не коснутся кожи, и пустых, тупых, ненавистных воспоминаний. Телефонный звонок был тяжелым шагом. Курт и не подозревал, что дальше будет еще сложнее. ― Курт, ― Блейн прошептал в трубку, не способный поверить в то, что сейчас происходит. – Ты… Зачем? Мысли в его голове путаются, сталкиваются, смешиваются, проникают друг в друга, рвутся, а затем снова склеиваются и собираются в кучи, эти кучи рассыпаются и крошатся, словно старые, пустые внутри кирпичи, и в итоге Блейн понимает, что ему стало еще более неуютно наедине с самим собой. Он лишь стонет в трубку, и Курт понимает все без слов. ― Я знаю, что тебе нужно выговориться. Я знаю, что такое одиночество и дикое желание поделиться с кем-то своими проблемами, я знаю, каково это: разрываться внутри, понимая, что никто не захочет тебя даже выслушать. Из горла Блейна вырывался хриплый всхлип. ― И я хочу быть тем, кто сможет помочь тебе снова собраться заново. Доверься мне. ― Зачем тебе это нужно? ― Способность помочь близкому человеку справиться с его трудностями делает нас людьми. ― У тебя красивый голос. Курт знал, что голос Блейна все равно был красивее, но не стал об этом говорить. ― Курт, мы можем отложить этот разговор? Я не думаю, что ты готов к моим длинным речам. Твои полны смысла, а мои… Безнадежно лишены его. Курт, пожалуйста… ― Блейн Девон Андерсон, ― тот прорычал в трубку, и Блейн вздрогнул оттого, сколько силы, энергии, напора, страсти было в этом голосе. Это был голос настоящего Дома, которому приказывать было предназначено еще в день его рождения. – Либо ты сейчас же позволяешь себе довериться мне, либо я навсегда забуду твой номер. Ты не получишь от меня ни одного сообщения, а наши пути навсегда разойдутся из-за того, каким отвратительным сабом ты был. Блейн усмехнулся, стараясь не обращать внимание то, что с каждым словом, которое произносил Курт, у него все сильнее начали дрожать пальцы и колени. ― Ты приказываешь мне? ― Да. Курт не стал ничего добавлять, зная, как односложные, острые ответы действуют на сабов. Они попадают прямо в центр, не оставляя никакого другого выхода, кроме как подчиниться. Слова, копившиеся в нем месяцами, начали выливаться из горла, словно поток воды, льющийся с горы, и Блейн вскоре уже не мог уследить за теми словами, которые произносил. ― Я… Себастиан нашел его и сказал, что Майкл сможет обо мне позаботиться. Я поверил ему, Курт, я поверил Майклу, у него были такие… сильные, мускулистые руки, стальные глаза, он был… Доминантом. Я и не подозревал, что он будет настолько требовательным, что ему понадобится избивать меня, кусать, бить… унижать, чтобы получить наслаждение, даже во время предыдущих саб-кризисов мне не было так больно, Курт, это не моя вина, пожалуйста, я знал, что обещал написать тебе, но не мог. Я понимал, что мне придется рассказать тебе все, что так просто ты это не оставишь, но я не хотел, и я не хочу показаться тебе слабым, потому что это не так. Не всегда. И когда он… Когда Майкл начал душить меня, я вдруг вспомнил о тебе. Ты тоже Доминант, но ты не такой, верно? Ты не… Курт прервал его на полуслове, понимая, что его сердце больше не выдержит. Главным его желанием сейчас было оказаться рядом с Блейном, успокоить его, обнять, дать понять, что он не один. Рядом с ним всегда будет кто-то, кто сможет помочь, выслушать, защитить, скрыть от всего того дерьма, что происходит в мире. ― Почему ты не использовал стоп-слово? – ему удается прохрипеть. ― У нас… У нас не было стоп-слова. Когда я встретил Майкла, я был уже в бессознательном состоянии. Если бы Курт был сейчас рядом с Блейном, он бы выпорол его. ― Ты понимаешь, что он мог убить тебя?! – он кричит в трубку, чувствуя, как гнев вытесняет собой тревогу. – Блейн, ты хоть осознаешь, какой опасности подвергал себя, оставаясь с ним наедине в одной комнате? Рядом не было никого, кто смог защитить бы тебя, так чем же, черт возьми, чем ты думал? ― Я думал лишь о том, что мне было больно! О том, что эта боль не покинет мое тело до тех пор, пока я не смогу найти Доминанта, который согласится помочь мне, и я не виноват в том, что этим Доминатом оказался садист, но у меня уже не было выхода, Курт! У меня нет Дома и никогда не будет, а сейчас ты ни с того ни с сего звонишь мне и считаешь, что имеешь право указывать мне, как жить? Зачем ты это делаешь? – Блейн жалобно завопил, вгрызаясь в подушку, но не позволяя себе заплакать. ― Я делаю это, потому что считаю это своим долгом. Помогать тебе так, как ты помогаешь мне. ― Но это совершенно не твое дело! Мое тело – не твое гребанное дело, моя жизнь – не твое дело, и не тебе решать мои чертовы проблемы! – Блейн завопил в трубку срывающимся голосом. ― Блейн, ― Курт произнес железным тоном, стараясь заткнуть свой внутренний голос, который кричал «саб не имеет никакого права обращаться так с Домом, затыкать его и не слушаться приказов», но затем он вдруг вспомнил, что Блейн вовсе не был его сабмиссивом. ― Ты можешь кричать на меня сколько тебе угодно, и ты прекрасно знаешь, что это ничего не изменит. Я все еще останусь твоим другом. Ты всегда можешь положиться на меня, Блейн, потому что мы... ― с губ Курта чуть не сорвалось "родственные души", но он вовремя успел остановить себя. Потому что это было вовсе не так. ― ...мы с тобой похожи. Мы оба были брошены кем-то, а теперь должны пережить это. Блейну казалось, что он находится на грани нервного срыва, да и Курт, несмотря на свое внешнее спокойствие ― спокойствие, которое сквозь сотни километров должен был почувствовать Блейн ― чувствовал себя не лучше. ― Если ты продолжишь быть таким упрямым, ничего не получится. Я ведь не могу приказывать тебе вечно, это не в моей компетенции. ― Я знаю, ― Блейн усмехнулся, все еще тяжело дыша. А затем, не уследив за реакцией своего тела на такие успокаивающие, теплые слова Курта, наконец позволил себе разрыдаться, обнимая двумя руками подушку. Блейн выплескивал всю свою боль, зная, что он это слышит, понимая, что слабость не всегда есть плохо. Иногда лишь это чувство может отличить тебя от дерева: способность испытывать психологическую боль, быть раненым внутри, плакать, скорбеть по кому-то, не страшиться своих эмоций, и иногда лишь только те люди, которые видели тебя слабым, знают, какой ты на самом деле. Сильный. – Ты можешь просто… побыть со мной? Помолчать, но так, чтобы я знал, что ты слышишь? ― Я всегда готов поговорить с тобой. Даже если мне можно лишь слушать твое дыхание, ― через пару секунд, решив, что это может помочь, Курт добавил: ― Успокойся. Еще никогда слова, которые он произносил, не были настолько правильными. Еще никогда слова, которые слышал Блейн, не производили на него такой эффект: его дыхание пришло в норму, пальцы перестали дрожать, и даже боль, которая, кажется, ни на секунду не покидала его тело, отступила. Он больше не чувствовал спазмов в животе и груди, а исполосованная красными порезами и темно-фиолетовыми синяками кожа не беспокоила его так сильно, как раньше. Курт еще десять минут лежал на ковре, лаская свой слух звуками дыхания Блейна, представляя себе, какое сейчас, должно быть, у него прекрасное умиротворенное лицо. Испугавшись своих мыслей, испугавшись чувств, охвативших его сердце, он бросил трубку. Блейн, находясь уже в царстве Морфея, не услышал этого. Пальцы, сжимающие телефон, разжались, и он выпал из ладони. Комната, в которой уже неделю царила тяжелая атмосфера, также погрузилась в сон, и лишь стопка тетрадей на столе, неработающая лампа, запах перегара и пустые пивные бутылки на полу отличали комнату в общежитии от замка Авроры, который вместе с хозяйкой отошел ко сну. Но у Блейна не было Прекрасного Принца, и его никто так не разбудил. Себастиан, получив от Курта короткое «я закончил», зашел в комнату, аккуратно распахнув дверь. Он кошачьей походкой прошел внутрь комнаты, переоделся, а затем, ненавидя себя за сентиментальность, лег рядом с Блейном, обнимая его одной рукой. Дыхание его было размеренным, а мышцы расслаблены. Он впервые за несколько дней спокойно спал, и, каким бы придурком этот его Курт не был, Себастиану не оставалось ничего другого как мысленно поблагодарить его. Курт же этой ночью не спал вовсе. Рейчел снова не пришла, написав, что «объяснит все позже». Эскизы, которые Джулай требовала к завтрашнему дню не были готовы. Блейн, перестав быть лишь «образом» в его голове, в реальности оказался в десятки раз прекрасней: он был послушным, как саб, и очень сильным, как личность. Его также терзали свои демоны, но он не боялся их так, как сам Курт. Блейн, похоже, не боялся ничего, кроме боли – эту проблему Курту еще предстояло еще решить – и это восхищало его. Восхищало как Дома, как человека, как чертову сиротку, которой пришлось очень много пережить, чтобы занять свое место в жизни. Курт испытывал это чувство впервые, и оно переполняло его целиком и полностью, да так, что казалось, что оно вот-вот и должно начать переливаться через край. Это было удивительно. Рассвет робко коснулся края небосвода, и тот начал тянуться к нему в ответ. На фоне темных туч выделялась яркая полоска света, напоминающая золотое крыло Феникса, и где-то там, в его пылающем сердце, пряталось солнце, все ожидая подходящего момента для того, чтобы залить сонный город своим сиянием. Курт, направляясь в университет, еще никогда не чувствовал себя настолько окрыленным. Он был полон идей, силы, любви, ему казалось, что мир вокруг переливался всеми цветами радуги. Блейн, решив, что комнатному заточению пора положить конец, надел на себя то, что достал для него из шкафа Себастиан, вышел на улицу, вдыхая холодный воздух. Снежинки таяли, даже не касаясь земли, некоторые ― запутавшись в кудрявых волосах Блейна. Телефон завибрировал в его кармане, и он улыбнулся, узнав этот номер. Блейн просто не мог не расплыться в улыбке, чувствуя себя самым что ни на есть Чеширским Котом. ― Доброе утро, Монтана! ― Доброе утро, Нью-Йорк! ― Как ты? ― Все еще немного побаливает, но в целом неплохо. Лучше расскажи мне про Нью-Йорк, потому что в Монтане – скука неимоверная. ― Только что немолодая леди в метро предложила мне понюхать свечки, которые она купила в ИКЕА, и затем целых две станции мы с ней пытались понять, каким образом свеча может пахнуть как настоящее печенье. Ты когда-нибудь пробовал… Они проговорили целых полчаса, и Курту совсем не было жалко денег, потраченных на то, чтобы наконец услышать голос Блейна, а не только его дыхание. Могут ли в природе существовать голоса прекраснее, чем этот?