Истории Полукруглого Замка

Вонючая полуистлевшая солома почти распадалась в прах под пальцами. Где-то у стены послышался шорох: может, очередная недобитая крыса, может, другая какая-нибудь мелкая тварь, которые часто заползали в камеру, ища, чем бы поживиться. С потолка иногда капала вода. Капли были очень холодные, как будто колючие, острые, если попадали на кожу. Невдалеке какой-то орк хрипло и заковыристо ругался, кто-то вздыхал и кашлял, откуда-то издалека даже сквозь стены доносились отчаянные крики невыносимой боли. Кажется, тут никогда ничего не менялось. Лишь Эру было известно, сколько времени прошло с того момента, как Нельяфинве впервые очнулся в этом месте, чувствуя лишь боль, холод и невыносимую жажду. Считать было невозможно. Сложно ведь замечать время, если ты постоянно проваливаешься в забытье. Сам, от слабости и боли, или после очередного допроса, от них же. Как-то не выходило даже прикинуть, сколько раз измученное сознание гасло и вновь возвращалось. Мир, когда-то имевший множество цветов, делившийся на свет, темноту и бесчисленные оттенки сумрака, сейчас стал черным… Хотя нет, не черный цвет это был даже, а просто полное отсутствие всякого цвета. Когда свет исчезает, никаких цветов нет. Об утраченном немного напоминали чужие чувства, ощущавшиеся вокруг наподобие каких-то вспышек и огней. Они тоже были словно по-своему цветными, во всяком случае, как-то разнообразили окружающее бесцветие и бессветие. Но все же эти неверные огоньки плохо помогали освоиться в ставшем таким незнакомым и враждебным мире. Приходилось прислушиваться, ощупывать, хоть это и было противно. Да и довольно больно к тому же, пока переломанные, с ободранной кожей и выдранными ногтями пальцы не начали потихоньку подживать. Он старался не шевелиться лишний раз, почти всегда надолго замирая, пытаясь сжаться в комок и хоть так согреться. Хорошо, если удавалось добраться до стены, там Майтимо чувствовал себя немного увереннее, хотя прикосновения к неровным сырым камням тоже причиняли боль. Очнувшись в самый первый раз, он не смог сдержать крика боли, чем очень развеселил оказавшихся поблизости орков. Криком ужаса нолдо поперхнулся, когда понял, что не может открыть глаз. Когда развязали руки, он коснулся, впервые, крошащегося корочкой рубца. И вспомнил… Последним, что Майтимо видел, было летящее в лицо пламя. Потом оставалось только прислушиваться и, несмотря на отвращение, пытаться коснуться… Вскоре он немного привык, почти научился ориентироваться, пусть и там, где предпочел бы никогда не оказываться. Сознание даже рисовало картины, то тут, то там дополняя понимание местонахождения как будто кусочком мозаики. Послышались вполне узнаваемые шаги, пыхтение и невнятное ворчание. На двери-решетке заскрипел постоянно ржавеющий тяжелый замок, загремели ключи. Орки. Майтимо поднялся сам, опершись плечом о стену. Сейчас орков было двое, уж это-то определить было нетрудно даже без глаз. В ладонь ему сунули погнутую миску с кашей, слипшейся в один кусок. Странно, но сегодня надзиратели почему-то обошлись без обычных тычков и ругани… Что-то было не так. *** «Ну вот, не дают уж и поспать спокойно… — недовольно подумала Рин, влезая в мятую одежду. — Нет бы в дверь постучать, вламываются тут, как в кабак, одеяло мое запомоили, сволочи поганые, натоптали грязными лапами… И чего неймется-то? Что там у них за новый материал такой, что я понадобилась? Мастера все перевелись? Знают ведь большие господа-начальники, что дознания не по моей части… Или уже совсем заскучали, просто посмотреть и поиграть хотят?» — Все, готова! — крикнула Рин одноухому орку-посыльному. — Чеши уже, докладывай, а я сразу в мастерскую. Передай, чтоб материал сразу туда тащили, — орк дернулся было бежать с докладом, однако Рин удачно успела вспомнить еще кое-что. — Эй, подожди! — Ну чего еще? — кисло буркнул одноухий. — Какой материал-то, не видел? — Сам не видел, но базарили, что шибко упертый какой-то да огроменный, как полутролль… Господин Гортхар сам поглядеть хотел, как ты работать будешь. «Ненавижу, когда всякие стоят над душой и через плечо пялятся! Ну да ладно, как говорится, с начальством не спорят…» — Понятно. Все, иди. Рассовав по карманам рабочего комбинезона и фартука некоторые любимые инструменты, которые обычно хранились в спальне, Рин выскользнула в коридор и, не теряя времени, рысью побежала в сторону своей мастерской, уже и думать забыв о неприятной побудке и радостно предвкушая новую работу. Душа ее пела в ожидании материала, который, как она была уверена, окажется чем-то совершенно необыкновенным. Настроение не портила даже перспектива работать в присутствии Гортхаура. *** Какое-то время спустя Майтимо снова услышал звук приближающихся шагов. Мимо камеры ходили довольно часто, но сейчас явно приближались целенаправленно. «Снова…» — проползла в голове усталая мысль, хотя к подобному уже стоило бы привыкнуть. Нолдо, стараясь с самого начала не потерять равновесия, поднялся, зная, что вошедшие снова куда-то его потащат. Кроме боли в теле, не успевавшем восстанавливаться от постоянных повреждений, прикосновения вызывали вполне понятное отвращение, так что Майтимо, как мог, старался избежать их, даже постоянно рискуя споткнуться или натолкнуться на что-нибудь. — Пошли, значит… того. Тебя сегодня особая встреча ждет, король. — И что ж, никак мне от этой встречи не отказаться? — нолдо сам не понял, что за звук умудрился издать: нечто среднее между притворно-расстроенным вздохом и полубезумным тихим смешком. Стражник, оценив, фыркнул. Тот, что ждал у двери, заржал. Сопровождаемый конвоирами и время от времени подталкиваемый то в спину, то в бок, Майтимо вышел, привычно стараясь не горбить спину и двигаться плавно, не показывая, что хромает на криво сросшуюся ногу. *** — Ой! — только и выдала Рин, буквально влетев в мастерскую и чуть не врезавшись в Гортхаура. — А материал где? — слегка разочарованно спросила она, разглядев, что в полутемном помещении они пока только вдвоем. — Сейчас доставят, не волнуйся, — усмехнулся майа, почувствовав ее жгучее нетерпение. — Сначала инструкции. — Я пока хоть приберусь немного, а то что-то пыльновато с прошлого раза тут… — Опять на эти глупости время тратишь? Через полчаса тут опять болото будет. — Моя мастерская, вот и забочусь. Плесень и мух пусть в общей разводят, — ответила Рин, не желая начинать привычные препирательства на эту тему. Быстро протирая пол, она попутно обдумывала, какие инструменты из притащенных и из хранящихся тут ей сегодня понадобятся. Гортхаур тем временем соизволил-таки начать обещанный инструктаж. — Значит, так. Материал упорный и огромный, может забуянить. Начнешь без укуса, только с креплениями и с помощниками на случай чего. Руки и голову не трогай, остальное поскобли для начала, ну, как ты умеешь. Я буду говорить, если захочу, а ты молчи. Молчи совсем, поняла? — Да поняла, что тут не понять, — спокойно ответила Рин, отжав тряпку над сливом, повесив на просушку и оглядев ряд больших ведер с холодной водой. — Маску надеть? — Незачем, сама сейчас поймешь, — ответил майа. — Крепления двойные поставь… Или лучше тройные. Не выпендривайся, ставь давай! Этот гад Барса придушил, а ты мне целой нужна. — Дурню — и смерть дурацкая, — ответила Рин, послушно ставя на станок дополнительные крепления и проверяя их на прочность. Барса — полуорка, одного из старших мастеров-дознавателей — она помнила, но не особо уважала. — Кстати, где этот твой каменный парень? Не худо бы и его сегодня в помощь… — Джас? Не получится, он на охоте. Да не надо так дергаться, если что, ты же сам тут будешь… Ну-ка, что там за шум? — почувствовав, что скучным спорам конец, Рин едва не запрыгала от радости. — А вот и наш материал, — улыбнувшись, подтвердил Гортхаур. — Входите уже, нечего там стоять! — крикнул он в ответ на стук в дверь. Увидев долгожданный материал (для чего пришлось нехило задрать голову), Рин едва сдержала восхищенный вздох, но, вспомнив обещание «совсем молчать», поспешно зажала рот руками, пялясь на шрам на месте глаз огромного эльфа. Действительно, маска сейчас была совершенно лишней. *** На этот раз они шли незнакомым Майтимо путем, повернув от знакомой развилки коридоров в другую сторону, не туда, куда обычно. Около двух десятков ступеней вверх по крутой узкой лестнице, потом направо и еще полсотни шагов прямо. За дверью были слышны голоса, ощущался запах крови, трав и железа. Дверь тихо открылась после стука в нее нижним концом копья, и голос Гортхаура, старавшегося говорить хладнокровно, хотя Майтимо почувствовал в нем нетерпеливые, предвкушающие нотки, «пригласил» войти. Нолдо вошел, отстранившись от руки орка, попытавшегося придержать его за плечо. В помещении оказалось намного холоднее, чем в коридоре, а шершавый пол под ногами точно был чуть влажным, как будто его недавно помыли. Кроваво-травяной запах усилился. Майтимо, почти сразу почувствовав Гортхаура в нескольких шагах перед собой, повернул голову туда, где рядом с майя ощущался еще кто-то. Судя по слышанному им голосу, женщина. «Что он еще нового придумал?» — явилась угрюмая и вполне закономерная мысль. То, что ничего хорошего для него, нолдо знал и сам. — Леди, — он сдержано наклонил голову, здороваясь с ней. *** — Леди, — материал слегка наклонил голову, на которой шрамов было заметно больше, чем волос. Сказанное им слово Рин скорее поняла по движениям губ, чем услышала. «Что? Как это он меня так точно выцепил? Услышал? Но я же вроде совсем молчала… Или все-таки ахнула слишком громко? В любом случае, прилетит сейчас мне». — Орел тебя дери, я же просил — совсем молчать! — рявкнул Гортхаур, нависая над Рин. — Что, это так сложно?! — Я и молчала, разве сам не слышал? — уже не трудясь соблюдать бесповоротно нарушенную тишину, ответила Рин. — Прости, это, наверно, я во всем виноват, — незнакомый голос раздался совершенно неожиданно и теперь уже внятно. Лишь секунду спустя Рин поняла, что это заговорил материал, неподвижно стоявший между изрядно оробевшими сопровождающими и прислушивавшийся к происходящему. — Леди молчала, хотя и очень громко… — усохшие искусанные губы эльфа дернулись в слабом подобии улыбки. «Надо будет его отмыть хоть немного», — подумала Рин, рассматривая материал повнимательнее и с неудовольствием отмечая под изрядным слоем грязи грубые следы работы другого мастера, наверно, покойного Барса. — Эй, парни, давайте-ка его на станок, — скомандовала она сопровождающим. Гортхаур кивнул, бессовестно занимая ее любимую табуретку и жестом фокусника извлекая откуда-то непочатую бутылку вина. *** Эльф, больше не говоря ни слова и не сопротивляясь, сохраняя силы для дальнейшего, дал зафиксировать руки и ноги в креплениях «станка», вроде бы какого-то особенного, отличавшегося от обычной дыбы. Ему, в общем-то, не было интересно, какую очередную кровавую забаву задумали его мучители. И не то чтобы он до конца свыкся и смирился с тем, что сгниет здесь. Но если, даже несмотря на слепоту, вначале в нем еще горел огонь, то сейчас он держался скорее по привычке, вроде бы стараясь удержать остатки своей жизни, но без особого упорства, со все возрастающим равнодушием. Не дают умереть — и ладно. Похоже, понимал это не только он. Вытянутая нога немедленно отозвалась ноющей болью в искривленной голени. *** — Я его почищу немного, не возражаешь? Не люблю, когда ничего не видно из-за грязи. — Да делай как знаешь, — Гортхаур уже успел открыть бутылку и опробовать ее содержимое. Рин недовольно поморщилась: сама она хмельных напитков не употребляла и у себя ничего такого за ненадобностью не держала. Ей было неприятно, что в ее маленькой, чистой и даже по-своему уютной мастерской кто-то (пусть даже и Гортхаур) будет заниматься таким непотребным делом. Подтащив большое ведро с чистой водой поближе к материалу, неподвижно висевшему на станке, она выцепила из угла щетку на длинной ручке и, окуная ее в воду, начала аккуратно очищать материал от грязи, уже с удовольствием мысленно намечая, по каким именно местам как будет работать. Материал слегка подергивался, смешно подфыркивая, когда вода попадала в нос или в рот, но вообще вел себя на удивление смирно, как под хорошим парализующим укусом. «Все-таки жалко, что он не попал ко мне новеньким… — решила для себя Рин. — Поскоблить, значит? Ну что ж, будем скоблить». Рин с некоторым сожалением поглядела на полку, где, накрытые тонкой тканью, ровным рядом лежали в специальных выемках сверла. Увы, сегодня не их день. Тихонько вздохнув и мысленно извинившись перед сияющими стальными любимцами (а заодно перед пилами, большими щипцами, терками и огненным зельем), Рин быстро собрала инструменты для скобления: тонкие лезвия, маленькие щипцы и зажимы. — Да, кстати, забыл тебе сказать, — от Гортхаура уже нехило пахло вином. — Если нужны ремешки, то можно. — Они мне всегда нужны, что же ты сразу не сказал? Подожди, я тогда моталки возьму, зелье и корытце. Запах ремешкового зелья, заплескавшегося в корытце, ненадолго заглушил мерзкую винную вонь. Предукусное зелье и еще парочка других, прихваченных из шкафчика на всякий случай, стояли в бутылочках на столике рядом. Одна из моталок немного скрипела. Капли воды стекали с неподвижно висевшего материала в специальный желоб-слив в полу. Отрегулировав станок так, чтобы легко было добраться до любой части материала, Рин сказала: — Если хотел с ним побеседовать, то начинай, а мне тыкай, где скоблить. *** Ощущать себя чистым было приятно даже сейчас, и Майтимо с удивлением понял, что мытье подняло ему то, что можно было назвать настроением. Он молча слушал, как переговаривались Гортхаур и «леди-палач». Подобные разговоры были ему более чем знакомы, даже привычны в каком-то смысле. Что Барс, что Ломаный были большими любителями поболтать за работой. А от ласкового говора Ломаного было вообще невыносимо. «Вот уж кто мастер своего дела…» По услышанному он понял, что предстоит нечто необычное, хотя, казалось бы, все уже испробовали. Он был уверен, что скоро вообще перестанет что-то чувствовать, настолько шкура задубела. Точнее, на ней не осталось живого места настолько, что ни плеть, ни нож уже не могли вызвать той боли, что когда-то могла вырвать из него стон. Кричал же он лишь однажды. До сих пор звезда на груди не заживала, начиная сочиться сукровицей при резком движении или глубоком вдохе. Впрочем, то время он вспоминал с трудом. — Гортхаур, неужели ты еще не устал от моей компании? — все же нарушил молчание Майтимо. На его вопрос майа только усмехнулся, ничего не ответив. *** Отрешившись от всех звуков, лезущих в уши, видя только конец железного совка, используемого Гортхауром в качестве указателя, тыкавшийся то в одну, то в другую точку на материале, Рин, забыв обо всем на свете, творила свое искусство. Для нее сейчас не существовало ни посторонних речей, ни помощников, скучающих у двери и завистливо поглядывающих на ополовиненную бутылку в руке майа. Привычный холод и запах зелий бодрили и подстегивали вдохновение, придавали рукам быстроту и ловкость… Лезвия порхали, как крылья диковинных серебристо-алых бабочек, делая тонкие, почти невидимые надрезы, медленно набухавшие восхитительными темно-алыми полосами. В нос заползал дивный аромат свежей эльфийской крови. Уже не в силах сдержать подступающий голод, Рин слизывала кровь с лезвий, собирала ее пальцами, стараясь не упустить ни единой восхитительной капельки. Дочиста облизав руки и ножи, она ополаскивала их в лохани с ледяной водой и снова, следуя за концом совка, принималась скоблить… — Ремешок? — Можно, — голос Гортхаура донесся как сквозь подушку. Один маленький надрез поперек… Примериться, прикинуть длину ремешка… Раз-два — готово! Два длинных надреза — жаль только, что Барс небрежно работал, ремешки неровные получатся, с дефектами. Теперь быстро-быстро, пока кровь не выступила, смазать бескровным зельем… Ухватить за верхний кончик будущего ремешка, немного оттянуть… Материал дергается, жаль, что пришлось работать без укуса… Так, хорошо, кончик есть, теперь в зажим и на моталку, да побыстрее. Моталка заскрипела, отделяя вырезанную полосу кожи от мяса и наматывая ее на себя. Теперь скорее в ремешковое зелье, чтоб доходило. И скоблить, скоблить дальше, куда указывает конец совка, уже как-то подозрительно вихляющийся туда-сюда… Изредка — отвлечься на очередной ремешок. Гортхаур словно бы тоже увлекся, забыл себя, только ругался изредка. И опять эта вонь от вина… Сколько он умудрился выпить? На материале кое-где обнажились кости, настолько мало плоти оставалось под кожей. Рин взяла третью бутылочку бескровного зелья, но оно действовало все хуже и хуже. Этот пузырек был предпоследним. Потом требовалось пополнять запасы. — Хватит, Гортхаур, — выдохнула Рин, тряся головой, как будто желая стряхнуть с себя красноватую муть и все возрастающий голод. — Зелье кончается, дальше будет много крови, мы запачкаем пол… — Пол, говоришь? — Рин тут же пожалела, что сказала это. Гортхаур навис над ней, глядя сверху вниз золотисто-огненными глазами, в которых сейчас поднималось мерзкое хмельное безумие. — Ты говоришь, мы запачкаем твой драгоценный пол? — слова перешли в безумный хриплый смех. Он замахнулся, но Рин удалось увернуться. Тяжелый совок просвистел почти рядом с ее головой. Кто-то из помощников, кажется, поспешил смыться… Плохо дело. Оттолкнув Рин, Гортхаур быстрыми движениями отцепил материал от станка, едва не повредив крепления. От резкого рывка эльф, как мешок с тряпьем, свалился на пол, заляпывая чистые камни кровью и не впитавшимся зельем. — Вставай, мразь, вставай! — исступленно выкрикнул майа, пиная материал ногами, пачкая сапоги и колотя куда попало совком. Почти пустая бутылка откатилась в угол, расплескивая остатки содержимого. *** Запах вина, крови и зелий, смешиваясь, лез в ноздри, дурманил сознание. Вначале было почти щекотно, чуть жгущая жидкость заглушала боль от тонких порезов. А еще… ему показалось или леди-палач облизывалась? Нет, не показалось. Потом нолдо только сжимал в кулаки с трудом гнущиеся пальцы, пытаясь хотя бы не задохнуться, не забыть дышать… Грудь, живот, ноги — то тут, то там длинными полосами вспыхивала острая холодная боль, расползаясь от этих полос все шире и глубже. «Свежует… как кролика». Вздрагивая, он до крови закусывал губы, когда очередная полоса кожи отделялась от тела. Боль была не настолько сильной, чтобы отключиться, но достаточно ощутимой, чтобы терпеть на грани стона. «Мастерица…» Майтимо едва сдержал облегченный вздох, когда сквозь боль до него донесся ее голос, предложивший Гортхауру закончить. Но пьяный майя, похоже, совсем слетел с катушек. Заорал что-то в ответ, зазвенела об пол брошенная бутыль. Краем уха Майтимо услышал удаляющийся топот «бравого» конвоя. Попасть под горячую руку не хотелось никому. Рывок, короткий полет на пол, под град ударов сапогами и чем-то еще, тяжелым, металлическим, с узким, почти острым краем. Под сильным пинком хрустнули ребра, потом нога… Под ладонью внезапно обнаружилось что-то, в первый миг показавшееся узким тонким когтем. Оброненный хозяйкой маленький нож с изогнутым невероятно острым лезвием. Непослушные от боли пальцы сжались на «когте», словно на спасительной ладони друга. В голове была лишь одна мысль. Даже боль от ударов стала какой-то далекой, неощутимой, словно жужжание пчелы где-то над ухом, когда лежишь у ручья, читая, и лень пошевелиться и отогнать ее. Один рывок. Только один, после которого его точно убьют, может, даже быстро и чисто. Убить или хотя бы развоплотить майа он не особенно надеялся. Непонятно как сумев подняться и выпрямиться, он наугад, ориентируясь на звук, ткнул острым концом найденного оружия. И сам удивился, когда на руку брызнуло что-то горячее. Цель была если не поражена, то хотя бы задета. На ногах он не устоял, упав на майя, обвиснув на нем и вновь подняв руку, вновь нанося удар, на этот раз не в живот, а выше. В грудь, в шею… *** «Вот же буйный материал попался!» — как-то отстраненно подумала Рин, прицеливаясь. Голод туманил глаза кровавой пеленой. Тела дерущихся мелькали и шатались перед глазами, едва не снеся рабочий столик. «Надо действовать сейчас, или будет уже поздно!» — решила Рин. Прыжок… Клыки наизготовку… Вцепиться посильнее руками и ногами, не дать этому обнаглевшему материалу себя сбросить… Ухватить за плечо, нагнуть его голову немного вбок… Есть! В обоих смыслах. Клыки легко нашли артерию. Вкусная же у него кровь — только бы хватило сил оторваться. Материал, парализованный ядом, мешком осел на безнадежно запомоенный пол. Гортхаур, дергая головой и затягивая рану на горле, шатаясь, поднялся на ноги. В руке у него был зажат все тот же совок. — Вот, значит, как… — хрипло выдохнул майа, сплевывая кровь. Его лицо сейчас казалось жуткой кровавой маской. — Встал, значит, мразь! Сумел! — по телу Гортхаура пробежала дрожь, рот скривился в свирепом оскале. — Ну ничего, ничего… Ты у меня до конца жизни теперь на брюхе ползать будешь! — последняя фраза была больше похожа на рычание волколака. Не трудясь оторвать от материала присосавшуюся Рин, словно даже не видя ее, майа пинком перевернул неподвижное тело на спину. Резкие удары совком, потом — еще больше — тяжелыми сапогами… Коленные суставы, да и все ноги безжизненно лежащего материала быстро превратились в месиво из крови, остатков плоти и осколков костей. Рин, едва успевшая отползти и спрятаться за одной из полок с инструментами, наблюдала, как Гортхаур закончил свою «месть», резко наступив материалу на грудь. Тихо хрустнули кости, грудная клетка чуть вдавилась внутрь. — А ты говорила — пол… — выдохнул майа, неожиданно упираясь взглядом прямо в застывшую от страха Рин, бросил совок в угол и, пошатываясь, вышел. С грохотом закрылась тяжелая дверь. Рин осталась одна. *** Внезапно Майтимо почувствовал, что его пытаются оттащить от Гортхаура, а в следующий миг оказался уже не в силах пошевелить ни одним мускулом. От какой-то точки на шее расползалась новая боль и тяжесть. Кожа почти слышно треснула, проткнутая клыками, и вместе с кровью, уходящей из тела с каждым глотком вампира, уходило сознание. Но если б сейчас он мог закричать, он бы закричал, срывая глотку, когда под ударами вспыхнула чудовищная боль в ногах. Из горла же не вырвалось даже хрипа. На грудь опустилась тяжесть — резкая, лишающая дыхания, выбивающая последние остатки воздуха. Майтимо желал сейчас уйти, как никогда раньше, но не мог этого сделать. Душа оказалась привязана к тому, что осталось от живого тела. И оно пыталось жить. Пыталось протолкнуть в горящие легкие хоть глоток воздуха сквозь пошедшую горлом кровь. Нолдо захрипел, задыхаясь. *** В каком-то странном опустошении, небрежным пинком перевернув материал то ли на бок, то ли вообще лицом вниз, Рин почти упала на табуретку и уставилась на загаженный пол. В глазах мутилось от нежданно накативших слез. Ее маленький мир, такой чистый, такой уютный… Эти идиоты запачкали его, обвоняли мерзким пойлом, чуть не поломали столик, полки и уникальный станок. Этот гадкий буйный материал хватал одно из ее милых лезвий! Мысленно обдумывая планы мести и размазывая по лицу слезы, никак не желавшие заканчиваться, Рин окатила валяющийся на полу материал водой из ведра (благо этих ведер осталось еще достаточно). Тихонько всхлипывая, она позволила себе ради успокоения нервов небольшую вольность, отступление от старой привычки, и продолжила игру прямо на полу. Выцепив несколько небольших кусочков плоти из спины материала, съев их и прислушавшись к слабому биению его сердца, Рин, немного пошатываясь, но уже чувствуя себя намного лучше, встала и направилась к шкафчику с зельями. Раскопав красивый синий пузырек с живым зельем и с трудом откупорив его, она вновь вернулась к материалу. Подрагивающими руками перевернула эльфа, чуть приподняла его голову, мимоходом полюбовавшись старой раной на месте отсутствующих глаз, и влила пару капель зелья в окровавленный приоткрытый рот, зная, что отвар сам найдет путь дальше и уже точно не даст этой твари сдохнуть. — Хорошее для тебя наказание, за то что пол запомоил и ножик мой хватал, — сказала Рин вслух, зная, что материал сейчас слышит и понимает все, что происходит вокруг. — Не сдохнешь еще долго, вот только ногами рыпаться тебе уж никогда не придется. На брюхе ползать будешь всю жизнь. Может, мне потом тебя насовсем дадут, я еще с тобой поиграю, сама, чтоб больше никто не видел… С трудом оттащив материал и погрузив его в широкий желоб на полу под станком, чтобы не мешался под ногами, Рин, вздохнув, потянулась за тряпкой. Майтимо мысленно взвыл, чувствуя, что вот-вот сойдет с ума от боли, нехватки воздуха и от того, что услышал. Потом же… мягко и невесомо на сознание опустилось равнодушие. Он и без того ни на что не надеялся. Хотя нет, все-таки надеялся. Вот только, кажется, надежда на легкую и быструю смерть в очередной раз не оправдалась. Понимание того, что ему не спастись, отчего-то пришло в полную силу только сейчас. Вместе с этим равнодушием, с этой пустотой, даже отодвинувшей частично куда-то на задворки сознания телесную боль, (а может, это зелье или яд кровососущей женщины глушили ее?), пришли иные ощущения. Звук голоса. Обиженное бормотание. Он даже разобрал слова, и рассмеялся или пожалел бы, если бы мог, хоть и не поверил сначала своим ушам. Кровопийца возмущалась и обижалась на беспорядок, учиненный ими в ее ненаглядной мастерской. Он даже услышал чавкающий звук, с которым мокрая тряпка елозила по каменному полу. Сознание странно разделилось. Одна его часть, кажется, хотела что-то сделать, но не могла, а второй стало уже плевать на все происходящее. То ли защитная реакция разума, то ли все-таки долгожданное безумие.