Не влюбленные

Я просыпаюсь от своих же криков. Прошла всего неделя, а я уже чувствую себя опустошенной от всего этого. Теперь я немного лучше понимаю Хеймитча с его выпивкой. Мои кошмары собирают все ужасы прошедших Игр, мне все реже снятся те кошмары с отцом. Я иду в ванную и случайно заглядываю в зеркало: я все еще слишком тощая, ребра выпирают, щеки впалые, но не это меня пугает. Мои глаза и синяки под ними почти фиолетовые. Я никогда так плохо не выглядела. Вероятно, именно это имели в виду стилисты из моей команды подготовки говоря про мой внешний вид. Я не высыпаюсь, что бы мне не предлагали. Я вижу только один выход — вообще не спать, так я хотя бы не буду травмировать свою и без того расшатанную психику. Мы все еще в Капитолии. Сейчас еще рано, только восходит солнце. Я решаю пойти на крышу Тренировочного центра, надеясь не встретить его. Пита. Мы не влюблены, как все думают, но и врагами нас назвать нельзя. Мы, скорее, как… Я и Цинна. Мы с ним мало друг друга знаем, но он понимает меня, как никто другой. Даже Гейл… Гейл. Мое сердце сжимается от чувства вины и тоски по моему новоиспеченному «кузену». Это ложь, придуманная Капитолием. А то нескладная история «с несчастными влюбленными из Дистрикта-12», получается! Я не уверена в своих чувствах к нему, но думаю, он не чувствует себя моим родственником. Я толкаю дверь и чувствую, как свежий воздух выбивает все плохие мысли у меня из головы и проветривает сознание. Позже замечаю молодого мужчину. Он стоит спиной ко мне, опираясь локтями на перила. Он не замечает меня, и я решаю подойти. — О, ты меня застукала, — весело говорит парень, улыбнувшись, когда я подхожу к нему немного поближе. — Извините, я не хотела вам мешать. Я узнаю его — это Финник Одэйр, ментор Дистрикта-4. Он победил в шестьдесят пятых Голодных играх в четырнадцатилетнем возрасте, и поэтому до сих пор остается одним из самых молодых победителей. Он выиграл не только из-за бойцовских навыков, но и из-за своей фантастической внешности. Отлично сложенный Финник, с его золотистой кожей, бронзовой шевелюрой и потрясающими глазами не знал нужды ни в пище, ни в сильных лекарствах, ни в оружии. Капитолийки слюной исходят по нему, но не я. В течение своего ежегодного визита он успевает четыре-пять раз поменять окружение. Неважно, стар человек или юн, миловиден или уродлив, богат или беден — Финник проводит с ним какое-то время, принимает экстравагантные подарки, но никогда не задерживается и не возвращается. Весьма вероятно, это один из самых потрясающих и желанных людей на планете, хотя, честно сказать, меня он не привлекает. То ли слишком красив, то ли слишком доступен, а может быть, его чересчур легко потерять. — А ты, видимо, Китнисс Эвердин? Что-то ты плохо выглядишь, — посмеиваясь, произносит он. — Ну, до тебя мне далеко, — мой голос так и сочится сарказмом. — Это уж точно. Я бросаю на него возмущенный взгляд, но к чему эти притворства? Какой нормальный человек в это время будет здесь? Только победитель Игр. — Который час? — спрашиваю я, смотря вниз на город. — Скоро семь, — он наблюдает за мной. Очень странно, я почти не чувствую неловкости, которую ощущаю при общении с малознакомыми мужчинами. Вероятно, это из-за того, что он победитель. И пусть моя победа совсем недавняя, я могу понять бронзоволосого парня просто благодаря его статусу. Он мучается от кошмаров. У него, возможно, убили кого-то из родных, но не всех, а те, что остались, всегда находятся под прицелом. Мне очень страшно за Прим. Она такая маленькая и совершенно невинная, что я даже боюсь думать, какую боль ей могут причинить в столь раннем возрасте. Это все бред сумасшедшего, меня здесь нет, нет, и никогда не было, этого не может быть! От безысходности на глаза наворачиваются слёзы, которые я не могу контролировать. Наклоняю голову вниз, чтобы победитель ничего не заметил, но тот смотрит слишком внимательно. Его руки обхватывают моё лицо, а большие пальцы мужчины вытирают слезы, от чего я моментально отшатываюсь, заглядывая в его красивые глаза. Не знаю, как позволила этому произойти, но в одно мгновение я оказываюсь в его объятиях, утешающих и будто бы ничего не значащих. Он просто гладил меня по голове, и это даже показалось нормальным, правда, ненадолго. У него шершавые, мозолистые руки, напоминающие отцовские. Сильно же меня Игры подкосили. Раньше я даже представить не могла, что буду плакать на плече у незнакомого мужчины, а сейчас в этом нет ничего такого. Я уже не та, что прежде, и стать нормальной обратно никогда не смогу. Последняя слеза скатывается по щеке; я отстраняюсь от Финника, благодарю кивком головы и молча ухожу, желая больше не попадаться ему на глаза. Спустившись в столовою, мне резко захотелось попить. Подхожу к графину и наливаю себе стакан воды. На вкус она не такая, как в дистрикте. Немного подслащенная, свежая, холодная. Похожая вода у меня в лесу, в нашем с отцом озере. Но этой не хватает вкуса лесного ветра, напоенного хвоей и солнечными лучами — капитолийская подделка. Сзади раздаются тяжелые шаги, приглушенные ковром. Пит. Он, видимо, изо всех сил старается меня напугать, но я резко поворачиваюсь с полным ртом воды и выплевываю ее на Пита. — Ну, Китнисс! — Ты так и не научился нормально ходить. Твои «тихие» шаги и мертвого разбудят! — Ну, ничего-ничего! Моя месть будет великой! — злобно говорит Пит, потирая руки, как злодей из детского мультика, который показывали даже в дистриктах, но чаще по праздникам. — Не знаешь, что у нас сегодня по расписанию? — спрашиваю уже более серьезным тоном я. Пит строит лицо Эффи и говорит с капитолийским акцентом: — Ты должна сама это знать, я ведь вчера это говорила! Китнисс, где твои манеры?! — Я их растеряла, когда сражалась с красным деревом! — Это не смешно! — восклицает Эффи, выходя из своей спальни, громко цокая каблуками. — Знаешь Пит, ты довольно тихо ходишь, — говорю я. Пит в шутку снимает шляпу и делает реверанс, как учила вчера меня Эффи перед очередным балом. Так и не научила, а вот Пит в этом преуспел, даже на балу в шутку это показал, чем вызвал очень длинную и «поучающую» тираду от мисс Манеры или миссис Красное дерево, как мы про себя прозвали Эффи. — Китнисс! — Эффи выглядит очень уязвленной, и мне даже на секунду показалось, что в ее глазах блеснула слеза, но она стремительно разворачивается и убегает в свою комнату, насколько ей позволяют это узкая юбка и каблуки. Мы с Питом не успеваем ее догнать до того, как она скрывается за дверью, но все равно приносим свои извинения на блюдечке с голубой каемочкой и говорим о том, как ценим ее и все то, что она для нас делает. Очень странно, но она действительно стала мне дорога. Ну, по крайней мере, отношусь к ней я лучше, чем к любому другому капитолийцу, не считая Цинну. Эффи выходит из комнаты с поправленным макияжем и обнимает нас обоих за талию. — Конечно, я вас прощаю, мои дорогие! Такова моя работа — терпеть взлеты, падения… Вы же мои победители! — она треплет нас по голове совсем несвойственным для нее жестом. — Где твои манеры! — кричим мы с Питом одновременно и сотрясаем столовую хохотом. — Дети! — отчаянно восклицает Эффи, но быстро берет себя в руки. — Садитесь за стол, скоро придут стилисты. — А что у нас сегодня? — уже набитым печеньем ртом спрашиваю я. — Не разговаривай с набитым ртом! — шипит она, а потом говорит нормальным голосом. — Три фотосессии, два интервью и ланч у распорядителя Голодных Игр Кристиана Синдвальо. — Скууукоотеень… — протягивает Хеймитч, вышедший из своей комнаты. Сегодня он был на удивление гладко выбрит, на нем была свежая льняная рубашка и в тон ей брюки. — Этот распорядитель — Кристин Синдвильин — крупная шишка, да? — задает свой вопрос Пит, не обращаясь ни к кому конкретно. — Кристиан Синдвальо, прошу запомнить! — повышает голос Эффи. — Он очень влиятельный молодой человек, дальний родственник Президента Сноу и, возможно, его преемник на пост президента. — Я уже его ненавижу… — бурчим мы с Питом одновременно и вновь даем волю смеху. — Что вы ведете себя как дети малые? — непонимающе спрашивает Хеймитч. Впервые Пит не находит, что сказать, только смотрит мне в глаза. Только мы двое понимаем наше поведение и никто другой. — Это способ не сойти с ума. От страха. От ужаса. От всего этого. Пит кивает мне. После одного из интервью, когда нам было неловко общаться друг с другом, ведь на публику мы были несчастными влюбленными, а на самом деле друг о друге знали только имена, мы поговорили. Это было вечером, когда я не могла заснуть из-за голода и вышла в столовую, где всегда оставалось что-то из еды. Но я хотела выпить. Помню, когда я попробовала вино, мой разум затуманился и меня покачивало. Тогда мне этот опыт не понравился, но сейчас моим мыслям нужен либо срочный выход, либо… Я не придумала ничего лучше, чем алкоголь. Иначе свихнуться можно от страха. Там меня и застал Пит. Осмелевшая после вина, я рассказала, о чем думаю, позже оказалось, о чем мы оба думали, и мы пришли к выводу, что лучше нам быть друзьями, чем не находить, что сказать друг другу от неловкости. Не знаю как Питу, но мне хотелось бы продолжать нашу дружбу и дома. Мы через столько прошли вместе, через весь этот ужас, что только он до конца сможет понять меня. Ни Гейл, ни Хеймитч, ни любой другой победитель, ни даже Прим… Только Пит. Он был там со мной, он видел это все со мной, все эти до жути страшные образы. Слезы сами собрались в уголках глаз. — Пойдем выйдем, — предлагает Пит. Я киваю, и мы идем к нему в комнату. Он садится на кровать и хлопает по месту рядом с собой. Я сажусь. Он берет мою правую руку в свою, затем переплетая наши пальцы и сжимает их. Этот жест знаком нам с арены. Так мы делали в пещере, когда от страха хотелось на стенку лезть, а от бессилия выть. Поддерживали друг друга, не давали друг другу сойти с ума, оставаясь в жестокой реальности, но все же в реальности. Мои плечи все равно сотрясаются в конвульсиях от столь долго сдерживаемых рыданий. Пит притягивает меня к себе, гладит волосы, изредка целуя в макушку, как когда-то делал отец. — Я так устала! Я больше не могу, Пит, я не могу больше! Я будто выжатый лимон, меня собирают по частям, показывают на публику, а потом пугают до смерти! Я не могу, я свихнусь скоро! — Тише, Китнисс. Все скоро закончится, слышишь, Китнисс, закончится! Давай, мы сможем, мы же победители! Покажи, на что способна Огненная Китнисс! Мои слезы стихают, как и страхи, прячутся от слов Пита. Я должна верить ему. Я верю ему. — Спасибо, Пит. Ну, а ты не хочешь поплакаться мне? Я тебя поддержу, а? — в шутку предлагаю я. — Я больше не могу! Я больше не хочу здесь быть, притворяться! Я больше не могу столько есть! — шутливо плачет Пит. Он гораздо сильнее меня. Он лучше всех понимает меня. Мы вместе смеемся и вскоре выходим из комнаты. Там уже сидят за столом стилисты. — Пришло время потрудиться над вами, как думаете? — спрашивает Порция. Дальше меня уводят в комнату, делают со мной кучу процедур, и когда достигают нужного результата, я выгляжу бодрой, красивой и ухоженной, а не матерью-одиночкой троих детей из моего дистрикта. Но чувствую себя я именно ею. Наверно, это неправильно. Наверно, все это глупый сон, от которого лезть на стенку хочется, чтобы с ума не сойти. Наверно, это кара за победу. И, скорее всего, победители Голодных Игр — трусы. И только это истинно верно. И мне бы хотелось, чтобы только это было правдой. Но только я уже теряюсь, где правда, а где ложь. Правда или ложь? Надеюсь, найду ответ.