На поводу

      -Ну что, порисуем?       Конечно, что же "нам" еще делать. Вот только я беру лист бумаги и карандаши, а у Тебя все те же инструменты, свои, особенные. Не задумываясь над композицией рисунка, я провожу хаотичные линии, выстраивающиеся во что-то целое. Сначала делаю это тихо, даже нежно. Затем снова слышу Тебя и со злостью царапаю бумагу острым заточенным до совершенства карандашом. Странно, что руки действуют раньше мозга, ведь я заметил, что на бумаге вырисовывается портрет только тогда, когда были проведены, а вернее, нацарапаны основные линии. Мозг автоматически посылает сигналы пальцам, не советуясь с моим подсознанием? Или же моими руками управляешь Ты? Тебе что, не хватило всего того, что Ты уже сделал? Скажи, зачем ты отнимаешь у меня последнее, что приносило мне хоть какую-то иллюзию счастья? Раньше я мог рисовать с упоением, не беспокоясь о Тебе, о том, что Ты доберешься до меня и здесь. Это было моим укрытием, моим убежищем, спасательным кругом в море потоков Твоего голоса, черт подери. Рисование было для меня всем. Я мог выстраивать свою реальность, избегая при этом настоящую. Я мог запереть на ключ все то дерьмо, из-за которого жить становилось до одури невыносимо. Я мог, в конце концов, запереть Тебя. Я мог окончательно Тебя уничтожить, вооружившись лишь карандашом, фантазией и желанием творить. Я чувствовал себя живым, я чувствовал себя нужным. Только кому? Я не знаю. Сейчас я знаю лишь то, что ничего этого больше нет, и это все по Твоей вине.       Я слышу, как Ты ехидно улыбаешься. Да, именно слышу, потому что не желаю смотреть на Тебя, не желаю Тебя видеть. Но я слышу Тебя. Чувствую. Читаю. Да мне наплевать, как это называется. Я именно слышу Твою ехидную улыбку потому, что уши просто разрываются, а барабанные перепонки готовы лопнуть, лишь бы не слышать больше Тебя. А может, я слышу улыбку только потому ,что уже окончательно запутался в элементарных чувствах.       Разглядывая еще не законченный рисунок, я спрашиваю себя, почему все лица, нарисованные мной, настолько ужасны из-за боли, печали и безысходности, которые отпечатались в их образах.       -Это твоя душа. Она настолько черная, что не может создавать ничего положительного, даже на картине.       Я злюсь еще больше, и уже кажется, что и в правду сейчас в рисунок вселится дьявол, ведь с каждым движением руки, с каждой прорисованной линией образ становится все страшнее и страшнее. Мне наплевать на это. Я должен закончить этот рисунок. Должен. Должен. Должен.       Чтобы придать четкости рисунку, я ищу стальное перо и заправляю его тушью. Голова как всегда трещит и пульсирует, руки дрожат. Огромная капля туши капает на рисунок в область рта. Я готов на стену лезть от разочарования и негодования. Это мое творение! Оно не может быть испорчено по нелепой случайности!       Не найдя решения получше, я судорожно схватился за кисточку и макнул ее в тушь - теперь кляксы были не только возле рта. Черная дорожка стекала вниз изо рта, куда попала первая капля. И глаза будто кровоточили черной кровью. Я не мог оставить без внимания шею. Из ноздрей, которые я нарисовал только что, тоже стекала черная кровь, пачкая при этом весь мой рабочий стол, ковер, да еще и без того грязную футболку.       Добавив несколько последних штрихов, я отошел на два шага, гордо глядя на свое новое творение. Я могу любоваться своими картинами часами. Они - все, что я еще могу создавать, а не разрушать. Но, как Ты сказал, даже на картине я не смогу создавать ничего положительного?       -Игра продолжается.       Сейчас Ты отыграешься на мне по полной. Как же я хочу, чтоб кто-то спас меня. Как же я хочу, чтобы кто-то вытянул меня из Твоих цепких рук, ведь так больше продолжаться не может. Да и я не вынесу.