Бывшие герои нашего времени

Я весело расхохотался, смотря, как эта девчонка, так называемый герой, блюет на свою новую комнату. Знать не знаю этого Пита, но если это тот толстяк с длинными волосами, то я сказал ей чистейшую правду. Из меня получился бы отличный правдолюб. Факел коротко мигнул и зажегся ядовито-зеленым светом. Значит, эти ублюдки близко. - Зачем ты так, Тобиас? - устало спросила Белла. В голосе ни единой нотки стыда, злости или ненависти. Именно такое отношение заставляет человека устыдиться того, что он наделал. Червячок совести пробился сквозь плотную землю, медленно начиная свою трапезу. Китнисс перестала блевать и громко зарыдала. Какой же ты все-таки подонок, Четыре. Словно по вызову, появились двое тюремщиков, один в доспехах, второй - в черной одежде, расписанный татуировками фракций, совсем как охранник из Бесстрашия. Они молча открыли клетку девушки. Охранник в доспехах кинул ее новую серую одежду прямо на блевотину, издав смешок. Китнисс не подняв головы, продолжила громко переживать о смерти этого толстяка Пита. Да он старше ее на несколько десятков лет, неужели ей нравятся такие?! Хотя откуда мне знать, кем он ей приходится. Второй охранник схватил ее за волосы и резко поднял, пристально глядя в лицо. - Имя, - отчеканил он. Китнисс ответила ему злобным взглядом. Охранник выждал пару секунд и со всего размаху закатил ей оплеуху. Девушка вскрикнула от боли или неожиданности, тяжело упав на каменный пол. - Имя, - повторил охранник. Может, она поняла, что тут шутить не станут, а может просто ошалела от пощечины. - Китнисс... Эвер...дин. Охранник закатал рукав кожаной куртки. На его запястье был надет браслет, чем-то напоминающий часы, но абсолютно белый, без единой кнопочки. Он быстро побарабанил пальцами по белым часам и вновь обратил невозмутимый взгляд на Китнисс. - Правил и ознакомительных инструкций в Чистилище нет. Добро пожаловать. Вот и весь сказ. *** Столовая представляла собой огромную круглую комнату, с круглыми столами и полукруглыми пластиковыми стульями. Пол, некогда белый, стал коричневато-зеленым от грязи. Лишь в отдельных местах можно было догадаться о другой краске, пробивавшейся сквозь мерзость, пренебрежение и насмешливость. Надеюсь, вы поняли, что я говорю не только о поле. В столовой царила почти полная тишина, нарушаемая лишь слабым шепотком и постукиванием пластиковых подносов. Когда на поднос Китнисс бросили непонятную коричневую кашу она даже не вздрогнула. На лице появилось вежливая заинтересованность: съедобно? Я хмыкнул, за что Китнисс одарила меня уничтожающим взглядом. А точно, я же злодей. Белла крепко взяла ее за руку, ведя к самому дальнему уголку столовой, то есть ближе к стражам. Я махнул на них рукой, присоединяясь к своей обычной компании, состоящей из меня одного. Я не хотел общаться с большей частью героев, а меньшинство меня просто боялись. Никто не мог взять в толк, как мне удалось сохранить хоть какую-то мускулатуру при такой кормежке и условиях. Я и сам не знаю. Гарри, Перси, Клэри и Люси прошли мимо меня, с высоко поднятыми головами. Великолепная четверка: два чокнутых бессердечных придурка с тупой стервой и малолеткой. Очаровательно. Я усмехнулся им вслед, запуская ложку в свою кашу. Как этот дебил, Перси, не понимает, что Гарри на него с высокой колокольни плюет? А эта Клэри? Стерва, которая пытается спасти только тех, кого любит. Я уж точно не хожу в ее любимчиках. Возле меня опустился Эрагон, бесшумно ставя поднос на обшарпанный синий стол. Одними глазами он попросил разрешения сесть и виновато улыбнулся. Эрагона тоже мало кто принимал, а все из-за того, что он почти тронулся умом. Говорят, он потерял очень дорогого человека, Сапфиру. Я не знал из какой книги он пришел, но Эрагон как-то обмолвился, что он наполовину эльф. Я стараюсь особо не думать о книжных персонажах, наших судьбах и авторах. Я бы знал, если бы был героем какой- то книги. Такие же вещи должны чувствоваться. Мы- живые люди, нас никто не придумывает, словно игрушку или изобретение в угоду другим. Господи, да я ни разу не видел человека, который прочитал, так называемую, мою историю! Я чувствую, мыслю, дышу, двигаюсь, улыбаюсь, радуюсь, плачу, разговариваю, как самый обычный человек. Никто из смертных не мог создать меня и мою судьбу. Никто не мог быть настолько жесток, чтобы убить ее. Я кивнул и отвернулся от него, сосредоточившись на еде. С омерзением я приблизил ложку к своему рту, но тут кто-то сильно хлопнул меня по плечу. И кто этот засранец, решивший, что может так фамильярничать со мной?! Кто сегодня останется без руки? От этой мысли я пришел в неописуемый восторг. Я резко обернулся. Страж, в темной одежде, с непонятными татуировками по всему телу. Я бы назвал это даже крутым, если бы они хоть что-то значили. Клэри говорила, что это Сумеречные Охотники. Она сама из таких. Типа наполовину ангелы, наполовину люди, бегают с ангельскими клинками и орут непонятные имена. Я же говорил, у этой стервы высокая самооценка. - Четвертый! - возбужденно воскликнул он. - Четыре, - сквозь зубы поправил я. - Да какая к черту разница, приятель? Сегодня ты - наша груша для битья! Вмиг притихшая столовая - а мне казалось, уже некуда! - уставилась на меня. Сумеречный охотник усмехнулся, сильнее сжимая мое плечо. Он уже представлял как избивает меня, давая короткие, но точные удары. Его глаза блестели: каким путем легче заставить меня кричать? - Без проблем,- бодрым тоном сказал я, поднимаясь. Словно хочу на бегу запрыгнуть в поезд. Все жалобные и скорбящие лица сменились ненавистью. Те, кто отвечал в таком духе наказывались и не у всех хватало сил принять инквизицию с достоинством. Льдистые глаза стража покрылись коркой злости, но вмиг растаяли, переведя взгляд на Эрагона. - А может, твой друг к нам присоединится? Он прямо горит желанием. Эрагон равнодушно уставился на Сумеречного Охотника, едва заметно приподняв бровь. Я сомневаюсь, что Эрагон хотел поддеть стража, но выглядело это эффектно. Настолько эффектно, что стражник схватил его за острый край уха, рывком поднял и крикнул: - В карцер на три дня. И не забудьте сбрить ему брови. Проследите, чтобы он порезался. К Сумеречному охотнику подскочили два охранника, стоявшие по периметру столовой и взяли под руки спокойного, до жути, Эрагона. Все действия проходили в полной тишине. Я до хруста сжал кулаки. Полезу драться- в карцер на семь дней. Буду бездействовать- изобьют. Будь это старый Тобиас, он бы уже сидел в карцере. Знакомьтесь с новым Тобиасом. Сумеречный охотник широко улыбнулся. Как только за Эрагоном закрылась дверь, он распростер руки в стороны, словно желая обнять всех пленных. - Раз все равно уже никто не ест...Приглашаю наших героев на новую казнь! Некоторые стражи отлепились от стен, на ходу вытягивая из карманов черные ленты. *** Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Сволочи. Хуже, в сто раз хуже, чем Эрик. Этого-то хоть наполовину заставляли убивать альтруистов. Но эти сволочи и сами не прочь над нами издеваться. Раз или два в неделю они собирали полностью один этаж заключенных и заставляли их смотреть на казнь одного из пленных с других этажей. Я знал, что наш этаж четвертый. Смог увидеть, сквозь черную ленточку, когда ехал в лифте. Трибуны представляли собой круглый каменный амфитеатр. В амфитеатре было восемь проходов, через которые заходили заключенные, тащили приговоренного или его тело обратно, в тюрьму. Еще там стояло пара десятков стражников, вооруженные до зубов и готовые в любое время начать действовать. В середине обычно стояла плаха, хотя могли поставить и дыбу. Да что угодно. У них хватало воображения на смерти, можете мне поверить. Один раз притащили ведра с ледяной водой и обливали приговоренного, пока он не замерз до смерти. Больше всего в этом месте меня бесила красивая зеленая, ухоженная, свежая трава на месте казни. Как будто, эти сволочи ходят с газонокосилками и садовыми лейками, приговаривая: «Нужно позаботиться об этой траве, а то она так часто обагряется кровью. Ох уж эти приговоренные! Совсем не дают роздыху». Примерно, человек сто- сто пятьдесят. Парни - в черных футболках и спортивных штанах, девушки - в серых. Хотя некоторые были одеты в свою старую одежду, как например та малышка, Люси Певенси или Китнисс. Я был знаком с ее братом, Питером Певенси. Когда его семья попала к нам, я сыграл на его ненависти и незнании, заставив начать восстание. В тот день моя ненависть, ярость, желание крови бурлили и вытекали из меня, словно раскаленная лава из жерла вулкана. Это был старый Тобиас. Этого парня убили прямо в камере, а меня перевели на четвертый этаж. Из-за меня эта малолетка потеряла старшего брата. Я обвел глазами эту безвольную массу. Слабаки. Трусы. Ничтожества. Какие из них герои? А кто я? Белла дернула меня за руку, призывая смотреть на место казни. Если человек не смотрит - его избивают. Точно вам говорю, уже проверил. Пару раз, для профилактики. Как эти подонки следят за всеми нами, ума не приложу. Китнисс во все глаза смотрела, как трое стражников ведут за руки упирающуюся девушку. Давай, любуйся на представление. Часть волос девушки с одной стороны была сбрита. Под глазами было два огромных синяка. Девушка лягалась, пиналась и пыталась что-то проорать сквозь тряпку во рту. Стражники прошли с ней половину поля, как девушка выплюнула кляп. - Подонки! Один из стражников немедленно ударил ее по почкам. Девушка вздрогнула и обмякла в руках мучителей. Ее лицо исказилось от боли. Полубезумные глаза обвели собравшихся людей на трибунах пылающим взглядом. Да, мы ничего не делаем, и не собираемся. Даже не надейся на помощь. Я сжал зубы. Будь она здесь, что-нибудь бы изменилось. Ведь не зря мы дивергенты. Мы созданы для того, чтобы рушить устоявшиеся порядки. Стражники потащили девушку, слабо сопротивляющуюся, к плахе. Подняли по деревянным ступенькам. Ее ноги волочились по дереву. На самой верхней ступеньке стоял, упершись руками в бока, этакий детина, палач. Он был одет во все черное, даже нацепил на голову мусорный мешок, с прорезями для глаз и рта. Поиграться, твари, захотели. Великие актеры, мать твою. На бедре у него поблескивал остро заточенный топор. Девушке определенно везет, могут ведь бить тупым лезвием. Охранники кинули девушку к ногам палача. Тот сплюнул на ее спину, под одобрительный смех скотов. Палач легко поднял девушку за густые каштановые волосы. Ну, я имею в виду ту часть, что не была сбрита. Он что-то прошептал ей на ухо. Я не услышал, но прекрасно знал, что он спросил у нее. - Роза Хэзевей!- что есть мочи закричала девушка, ногой пытаясь пнуть детину по слабому месту всех мужчин, а руками ослабляя хватку. Боковым зрением я заметил, как Белла одними губами повторила имя девушки. Палач кивнул и отшвырнул ее от себя на помост, словно смахивал крошки хлеба со стола. Дерево протяжно заскрипело под весом резко приземлившейся Розы. Девушка с трудом подняла голову с затравленным взглядом. Для нее все было кончено. Мы это знали, она это знала. Cколько еще драгоценных секунд она хочет выиграть? Я видел, как ее грудь нервно вздымалась, пытаясь глотнуть побольше воздуха. Перед смертью не надышишься. Неожиданно, что-то изменилось. Неуловимо, но я почувствовал в воздухе напряжение и... готовность? Твердым, решительным голосом девушка затараторила: - Кристиан, я знаю, ты тут. Не вставай, никак не показывай, что ты знаешь меня! Я пристально оглядел трибуны. Никто не шелохнулся. Я одобрительно улыбнулся уголками губ. Этот Кристиан не круглый идиот, чтобы не слушать Розу. Тем не менее, палач не оценил это обращение. Он снова крепко ухватил Розу за волосы и потащил к плахе. Девушка вскрикнула от боли, но не пыталась вырваться. Ее ноги безвольно волочились по дереву. Срывающимся голосом, она продолжила: - Кристиан, она жива! ОНА! ЖИВА!!! Найди и убереги ее. Сделай все, что хочешь, но спаси ее! Она не умрет! ОНА НИКОГДА НЕ УМРЕТ, ПОНИМАЕШЬ? Палач рывком подтянул девушку и поставил на колени. Презрительно сплюнув в сторону, он кивком головы подозвал стражников. По ходу, у этого парня чрезмерное выделение слюны. Твари поспешили завязать Розе руки. Я почти почувствовал, как в мои руки впивается жесткая, крепкая веревка, раздирая запястья в кровь. На таких веревках недавно повесили какого-то Минхо, не помню. Это Белла держит в памяти имена погибших. Это ей небезразлична судьба каждого умершего. Роза подняла голову. Ее бледное лицо выдавало настоящую ярость, рот перекосился, глаза засверкали. Она не могла направить злость на своих мучителей, ведь это грозило ей более мучительной смертью. - Вы твари!!! - заорала она, смотря на трибуны. То же мне, удивила. - Ничтожества! Никчемные придурки! Как смеете вы называть себя героями?! Вы, ничего не делающие, чтобы спастись, чтобы изменить этот устрой! В ее голосе явственно прорезались нотки страха. - Стервы! Трусы! Мудаки! Девушку явно понесло. Она визжала, тряся головой. Весь свой страх, свою ненависть, свое отчаяние и боль, она вынесла на нас, а мы, огромная масса серых существ, без прошлого, будущего и настоящего, впитываем в себя ее чувства, все больше ненавидя самих себя. Кто знает, может мы все заслуживаем такой жизни? Может, это наказание за все наши «геройские» поступки? Роза рвано задышала. Палач одобрительно погладил ее по сбритой голове, мол, можешь еще покричать на них. Боковым зрением, слева от себя, я уловил движение. Новенькая медленно поднялась, с высоко поднятой головой. А вот это уже интересней! Ее бледное лицо свидетельствовало о том, что она знает, какое наказание ее ждет. Как минимум, избиение и голодовка на пять дней. Строптивость и упрямство новеньких всегда забавляли хладнокровных стареньких. Все новенькие считают себя особенными, способными убежать отсюда, благодаря силе, ловкости или интеллекту. Китнисс Эвердин решила показать силу своего духа. Несломленный герой. На ее серой футболке блеснула золотая брошь. Она поднесла три пальца к губам и направила их в сторону Розы, просвистев три красивых, пронзительных до боли ноты. Я замер, затаив дыхание. Они напомнили о ней. Три ноты - а сколько свободолюбия, бесстрашия, участия, единства! На секунду, я затаил дыхание. Эти ноты символизировали ее. Трис, ты слышишь это? Там, с небес? Весь стадион уставился на девушку, заключенные, не скрывая ошалевших лиц пялились на Китнисс, выворачивая головы, чтобы взглянуть на смельчака. Дайте мне время и возможность - я нанесу на эту безрассудную девчонку метки бесстрашия. Белла, не отрывая взгляда от плахи с силой потянула Китнисс на себя, заставляя сесть обратно. Ее лицо было каменной маской, но я увидел обеспокоенный блеск в глазах. Кем ей приходилась эта девчонка? Никем. Но Белла переживает смерть каждого героя, как свою собственную. - Уроды! БУРЯ! Когда это «буря» стало оскорбительным словом? Я недоуменно приподнял брови. Белла скосила на меня глаза. Вдруг, люди, сидящие на втором ряду повскакали с мест, один за другим. Первым встал темноволосый парень. Кристиан? За ним еще один и понеслась. Сначала, это было человек десять. Но, видно, вторая трибуна поняла, что начинается восстание. Все, кто сидел там резво вскочили, демонстрируя непокорность и сплоченность. Палач и стражники застыли, в изумлении. Давно никто не начинал такого неожиданного восстания. Роза не знала, пойдем ли мы за ней, но рискнула. Когда пара секунд до смерти, не страшно поставить на кон последнее, что у тебя есть. Через пару минут, нас должны повязать, избить до полусмерти и растащить по камерам. Кому повезет - погибнут в бою. Ну а Розу ждет тупой конец топора. Я вскочил на ноги. Белла простонала, ухватилась за мои ноги, пытаясь усадить. Ее молящие глаза просили остановиться, но я уже загорелся. Я хотел драться. Какое угодно наказание, хоть карцер, но только не бездействие. Парень, сидящий возле меня начал помогать Белле усадить меня. Наверно, он с другого конца нашего этажа. Трусы. Китнисс смотрела на все круглыми глазами. - Мы тут не только песенки поем, - процедил я. Повскакивали первые трибуны и, перепрыгнув через ограждение, пара из них помчались на помощь Розе. Я побежал следом, за мной тот парень, что пытался помочь Белле усадить меня. Я легко проскочил ступеньки и перепрыгнул через ограждением, отделяющее трибуны и место казни. Приземлившись на газон, я почувствовал ногами упругую почву. Мимо меня проскочил тот парень и еще пара человек, я бросился за ними. Жажда драки все больше завладевала мной, требуя утоления. Я упивался настоящим моментом, ветром, криком Беллы, выделяющихся среди общих криков особенно остро. Палач и двое стражей удирали от группы бегущих в черные проходы, больше похожих на темные пасти чудищ. Оттуда уже слышались приказы охранников, как быстрее нас согнать вместе. И конечно же, как быстро замочить Розу. Прикончить приговоренного- первостепенная задача, обязательна к выполнению. Рядом бежала Клэри, с испуганным, но решительным лицом. Она чуть заметно кивнула сама себе и обогнала меня, притормозив только возле Розы. Она стерва, но кажется смелая стерва. Когда я только появился на четвертом этаже Клэри стала моим другом. А еще она помогала меня выплакаться и пережить ее смерть, ничего не требуя взамен. У заключенных в Чистилище понимание и умение выслушать ценилось на вес золота и бриллиантов. Больше всего я боялся, что она начнет распространяться о своем прошлом, надеясь на мою порядочность. Но, честное слово, заставить себя слушать их жалобные истории, так похожие на мою было выше моих сил. Вокруг нее уже собралось человек двадцать, поддерживая ее за руки или за спину. - Спасибо, - отрывисто выдохнула она. Некоторые, в том числе Клэри, слабо улыбнулись. Из толпы выделился темноволосый, худощавый, высокий парень. Подбежав к Розе, он крепко обнял ее. - Ты живая... Боже, Роза! Парень открыто плакал, прижимая к себе девушку. Он шептал ей на ухо, прижимая к себе, словно спасательный жилет. Взгляд Розы оставался жестким, но движения стали раскованнее, так что она приобняла парня. Для него ничего не существовало и не имело значения, кроме Розы Хэзевей. - Кристиан, Лисса жива. Понимаешь она... Роза быстро что-то затараторила, но ее заглушил густой звук охотничьего рога. Из пасти чудовища стали выступать эти подонки, держа строгую дисциплину и плотные ряды. Перед собой они несли луки. Спасибо, хоть не автоматы или электрошокеры. - Ну что ж, шэнки, приятно было с вами побегать. Зададим этим кланкорожим жару? - раздался голос из толпы. Пара человек выдавила смешки. И толпа ничтожных героев помчалась на стражников. Честное слово, я бы избил их всех, показав, кто такой настоящий герой, но стрела попала мне в правое плечо, причиняя мгновенную, острую боль, заставившую меня вскрикнуть. На моих глазах стрела воспламенилась.