Полгода спустя
— Я всё же думаю, тебе не стоило так переживать за меня. — Не люби, не переживай, не чувствуй… — пробубнил парень, неся в руках скромный букетик цветов. — В моих силах было этого не допустить, и ты остался жив. — Тебе полегчало? Они остановились посреди узкой тропинки, под пахучими липами, самозабвенно и честно глядя друг другу в глаза. Тот, что с цветами, на выдохе произнёс, не тая: — Да. — Немного погодя, он добавил, медленно проговаривая слова, будто смакуя их: — Несравнимо. Я чувствую себя так легко, что готов сию же секунду улететь перышком в дальние края. Но мне это не нужно. На эту искренность ему ответили объятием, долгим и тёплым, хотя в последнем было мало нужды. Вслед за промозглой весной пришло лето со своим горячим солнцем, свежим ветерком и густой, зелёной травой. Но самый главный его дар заключался в том, что с приходом тёплых деньков любовь этих двух расцвела снова, как пахучий цветок, и ничто не могло погубить её. По крайней мере, теперь. Когда всё самое страшное позади, когда смерть миновала их и пришла к другому, но не менее важному человеку в жизни Тино. — Однако я чувствую себя странно, — признался финн, чуть отстраняясь, чтобы взглянуть на виднеющиеся в листве кресты и каменные надгробия. — Я всю жизнь гнался за ней, она гналась за мной, и с её уходом не осталось ничего, что могло бы меня связать с моим прошлым, понимаешь? Из него вырвали её, отняли, но почему я так счастлив? У неё хотя бы была возможность посмотреть мне в лицо, пока я был в отключке. А у меня осталась лишь та видеокамера, которую нашли у неё при осмотре. Я должен носить траур, а улыбаюсь, ибо так хорошо мне никогда не было. Неужели я настолько иссох? . Бервальд красноречиво приложил палец к его губам и склонил голову, призывая к тишине. Немного погодя, он первым нарушил её: — Подумай о том, что она, как и ты, свободна. Пусть и не здесь, но свободна. — Ты прав, — закивал Тино, сжимая губы и отворачиваясь, чтобы скрыть блестящие глаза. — Ты безусловно прав, чёрт возьми. И просто неубиваем. Ну, помнишь? Из всех пассажиров только ты остался жив, и именно ты смог дозвониться в службу спасения. Остальные просто задохнулись. — Отчасти это твоя заслуга. — Швед едва заметно улыбнулся и взял его за руку, мягко потянув в сторону городского кладбища, и Тино последовал за ним, уставившись глазами в землю. — Как ты думаешь, предусмотрительно ли мы не взяли Питера с собой? — тут спросил он у самой калитки, выкрашенной в чёрный цвет. — Это его не касается. Только нас двоих. — Верно, хотя и несколько эгоистично. — Тино решил сменить тему. — Интересно, как там Хенрик с Кетилем? Переехали ли они в Данию с Кари? Бервальд только пожал плечами и толкнул калитку от себя. Больше они не перемолвились ни словом, едва слышно шаркая по каменной дорожке. — Ты помнишь, как оказался в кабине машиниста? — Помню. Лучше всего помню. Задыхаясь, весь мокрый от пота и слёз. Не подумай, это всё от газа, — предупредил финн, а швед снова улыбнулся: — Ты хочешь сказать, что по пути у тебя не было преград? — О, да, ещё какие! Полутрупы и трупы, ещё какая-то девка в бронежилете и с противогазом… От которой я всё добро себе прикарманил. А потом, как я достиг последней дверцы… — Тино тяжело вздохнул, — как отрезало. Ничего не помню. — На твоём теле обнаружили много ожогов. А у твоей сестры… — Да, да, про это мне уже рассказали. Она отделила кабину машиниста от остального состава и после действовала, как натуральный террорист-смертник. — Что-то мне подсказывает, что другая девушка должна была оставить взрывчатку в вагонах. Хотя, она просто умерла от асфиксии, как и все пассажиры. Я остановился возле огороженной, не знавшей ухода могилы, на надгробии которой я едва смог различить имя своей сестры. Анники Вяйнямёйнен. Расчувствовавшись, я забыл ответить Бервальду, да и тот не требовал, а терпеливо ждал. Ждал и молчал. — Я не могу поверить, — промолвил я, пребывая в прострации, — что это всё она. Была. Она искала меня, и хранила ту запись как память. Хах, моё тогдашнее выступление. Да, она присутствовала там и записывала. Я пел, а она записывала. Я нервничал, нервничала и она. Но не потому, что это моё первое выступление. А потому, что, едва я переступлю порог дома… — Тут я от души замотал головой, прогоняя наступавший негатив, и снова распахнул глаза. Анники Вяйнямёйнен. 1986-2015. — Minun sotani oli loppunut.* — я провёл ладонью по холодному камню.Бонус
— Тебе не тяжело? — спросил Кетиль, когда он, будучи на хенриковских руках, достиг середины поля. Тот упрямо мотнул головой, вскинув лицо к чистому небу: — Отнюдь. Я готов носить тебя на руках всю свою оставшуюся жизнь. — Даже если я никогда не встану? Хотя… Поделом мне, эгоисту. — Кетиль уткнулся носом в плечо мужчины и поглядывал из-под полуприкрытых век на Кари, которая самоотверженно тащила за собой костыли. — А она упрямая. Предлагал же оставить, чтобы я потом принёс. — Хенрик остановился и, запрокинув лицо к синей выси, вдохнул полной грудью. — Какой воздух. Какие просторы! А вон там речушка! Кетиль только сжал губы и глянул исподлобья на свою безжизненную ногу, постепенно переведя взгляд на пушистые одуванчики и глазастые ромашки вокруг, от чего его губы невольно изогнулись в слабой улыбке. А когда в его поле зрения засверкала в солнце синяя река и потянуло характерным запахом, какой бывает обычно возле большой воды, Кетиль осознанно заулыбался. Это заметил датчанин, который, найдя неплохую полянку, присел на корточки и аккуратно спустил свою ношу: — Знай бы я, что улыбка идёт тебе больше, я бы приложил все усилия, чтобы ты улыбался всегда. Что такое? — Кетиль упорно не хотел отпускать его плечи, прижавшись лбом к плечу. Тем временем Кари оставила костыли в траве и с радостным визгом побежала к реке. — Кари, осторожнее! — с лучезарной улыбкой предупредил её Хенрик, помахав рукой. — Так что такое, Кетиль? Всё хорошо, тебе нечего бояться. — Хенрик… — Никогда ещё имя датчанина не звучало так проникновенно, как произнёс его сейчас Кетиль. — Я ведь уже извинился, так? Мужчина решительно, но не грубо отлепил от себя норвежца и воззрился на него с удивлением: — Тебе голову солнцем не нагрело? Кетиль, мы сейчас перейдём в тень. — Но едва он успел что-то ещё предпринять, как Кетиль стиснул его за рукав и потянул на себя, при этом упав на мелкую траву. Неминуемо упал бы и Хенрик, которого от внезапности и жары прошиб лёгкий пот, но он успел расставить руки, и таким образом ситуация была, мягко скажем, смущающей. Но не для Кетиля. — Хенрик, я хотел сказать, что я всё то время был неправ. Смертельно не прав. Я вёл себя эгоистически по отношению к вам обоим и получил за это по заслугам. Я только хотел спросить… Почему тебя отпустили? Некоторое время поразмыслив над его словами и пару раз чихнув от витающей по воздуху пыльцы, датчанин прилёг рядом на спину и прикрыл глаза. Тут, посмеиваясь, он дал ответ: — Во-первых, это были ненастоящие документы. В наш век технологий мы запросто можем позволить себе их скопировать, таким образом поступил и я. Воспользовался ксероксом. Во-вторых, я отнюдь не занимался их распространением или фальсификацией, с меня сняли ответственность. В-третьих, я ещё и объяснил им, зачем я это сделал. То бишь, присоединился к следствию и буквально привёл их к ответу. И — бинго. — Талантище, — смог только промолвить Кетиль, хмыкнув.