Лицензия на убийство

      — Прошу вас, входите.       Но Тино Вяйнямейнен будто бы и не ждал сия приглашения — он, отнюдь не скромно, но и без лишней развязности, прошёл внутрь помпезно обставленного кабинета, плюхнулся в обитый роскошной алой тканью кресло, положил ногу на ногу и бесцеремонно закурил. К слову, курил этот финн очень много, особенно в последнее время, когда люди зачем-то потянулись к убийствам. Но не своими руками, они охотно отдавали эту честь одному из самых известных и высокооплачиваемых киллеров, тому, о ком мы уже начали речь.       — Давайте без прелюдий, — холодно предупредил финн, не спеша затягиваясь папиросой; из нагрудного кармана тёмной рубашки выглядывал уголок финских «Marlboro», которые, как известно в определенных кругах, отличаются отменным качеством, и не каждый человек может позволить себе подобную роскошь.       Перед Тино на стол легла фотография. Сотни фотографий, сотни людей, сотни жизней. Не всё ли равно, как выглядит очередная жертва? Со вздохом киллер небрежной рукой поднёс к глазам снимок и почему-то сжал в зубах кончик папиросы.       Уже немолодой, но ещё и не старый человек с какой-то, как показалось финну, укоризной глядел сквозь очки строгой прямоугольной формы. Сколько людей погибло от рук Тино, но ни у кого ещё он не видел таких, вроде бы, обычных глаз, но были они довольно редкого цвета — тёмно-синие. Почему-то общая физиономия жертвы напомнила Тино тех самых преподов по серьёзным дисциплинам в университетах (хотя он мало что знал об университетской жизни) — вероятно, тому виной было суровое, точно выточенное рукой мастера лицо красивого мужчины. Уголки губ только двинулись и застыли на фото слабой тенью улыбки.       Тино выдохнул, откинув от себя фотографию, повернулся боком к заказчику и принялся слегка покачивать корпусом тела взад и вперед, как он по своему обыкновению делал во время обдумывания очередного заказа, и попеременно пропускать сквозь свои лёгкие и стены кабинета табачный дым. Первым тишину нарушил заказчик:       — Этот человек не подозревает, что его действия пагубно влияют на дела моей компании. Нет, он даже не совсем бизнесмен, но и не обычный человек тоже. Он имеет репутацию доброго и смелого человека, ходят слухи, что он чуток с прибабахом, ибо не может человек быть таким…       — Почему это должно меня волновать? — Тино выпустил сероватое облачко, за которым с трудом проглядывалось безэмоциональное лицо финна.       На пару минут оба мужчины просидели в молчании; и в этот раз заказчик начал разговор:       — Три тысячи.       — Три пятьсот, — выдержав некоторую паузу, ответил финн. Он сделал короткую затяжку и добавил:       — И ни центом меньше.       — Помилуйте, но ведь…       Вяйнямейнен резко встал и затушил папиросу. Хоть человек рядом с ним не мог видеть его взгляда, спрятанного за светлой чёлкой, но у него в тот момент засосало под ложечкой от какого-то безотчетного чувства тревоги. Наниматель мог спокойно отпустить несогласного с условиями убийцу и нанять другого. Но этот случай, по-видимому, обещал стать особым.       — Четыре тысячи. Этого хватит?       — Деньги вперёд.       — Сначала исполните заказ, — от волнения брякнул собеседник, и под его печенкой снова прошёлся противной холодок, когда финн одним движением пальцев разломал сигарету пополам.       — Ну хорошо, — покорно пробурчал спорщик и нагнулся к ящикам стола, откуда извлёк несколько пачек цветастых купюр и толчком отправил их корыстолюбивому финну, тот принял деньги, тут же убрав в сумку.       — Даже считать не будете? — робко пискнул заказчик. Тино ответил ему непоколебимым молчанием, сгрёб со стола фотографию будущей жертвы и уже подошёл было к двери, как его остановил уже изрядно поднадоевший голос нанимателя:       — Неужели не нужно никаких бумаг?       — А кому они нужны?       — Ну, извольте… Кстати, его имя на обратной стороне фотографии.       — Больно мне это интересно, — за этой репликой последовал несильный хлопок дверью.

***

      Пройдя по этим душным и пыльным улицам столицы, финн накопил в себе много раздражения и злобы, его бесило решительно всё: белый, обжигающий свет солнца, шелест листьев, лай каких-то соседских собачонок и визг играющих детей. Но чувство это было абсолютно бессильным, а такие растворяются в душе куда быстрее обычных, отравляя её чернотой подобно тому, как набиваются сигаретным смогом лёгкие. Тино уже не помнил, когда впервые его застала такая хандра, но причина ей, безусловно, была. Но решить её означало отказаться ото всех благ, что так щедро преподнесла ему судьба, как бы расплачиваясь за причинённые неудобства. Самому же Тино порой казалось, что он действительно продал свою душу, и наполняться смрадом крови и вечной хандры было, собственно, нечему.       Тут к ногам финна подкатился цветастый мяч, невдалеке в ожидании замерла девочка в голубом платьице в горошек. Мужчина подумал и вложил в свой пинок всё своё недовольство; мяч улетел, а дети, восхищенно галдя, все как один устремились за ним. Хмыкнув, наёмник развернулся и направился к своему дому, около которого уже вертелась кое-какая дамочка, до тошноты знакомая Тино. Тот же заскрипел зубами от мысли, что сейчас предстоит беседа с этой не в меру болтливой и любопытной женщиной.       Едва только фигура финна оказалась возле почтового ящика, болтушка незамедлительно подскочила к нему, обмахиваясь конвертом:       — Добрый день! Вот, я тут денежку за квартирку принесла… Да-да, я помню, что вы повысили стоимость ренты, но мы с мужем все обсудили и мы согласны выплачивать вам! Он получил повышение, и поэтому он совсем-совсем не против…       — Тысяча шестьсот долларов, насколько я помню? — оборвал её финн, делая вид, что копается в почтовом ящике, хотя ему уже сколько лет никто ничего не писал и не присылал.       Женщину такое поведение нисколько не оскорбило, а даже совсем напротив:       — Конечно, да, точно, вы правы! Раньше было тысяча четыреста, а сейчас на двести стало больше, — пахнущая каким-то сладким, тошнотворным парфюмом ручка ткнула и без того сбитого с толку Тино конвертом, тот молча взял его и уложил в сумку, на дне которой уже покоились четыре косаря баксов.       — Ой, да! — финн взмолился про себя, чтобы этот момент заканчивался, да поскорее, когда эта мадам отошла к затёртой местами до дыр машине (её ли она была или нет, никто точно не знал) и закопошилась в багажнике. Наконец она извлекла тяжёлый на вид пакет и, деловито покачиваясь, подошла с ним к Тино. — Я кое-что приготовила для вас, а то я слышала, что вы живёте в гордом одиночестве, и что вы закоренелый холостяк. Прошу вас, возьмите!       Что-то Вяйнямейнену подсказывало, что с этой дамой лучше не спорить, и не проронив ни слова, он принял этот скромный подарок.       — Пожалуйста, не обижайтесь на меня! — прокричала леди, пристегивая ремень на водительском сидении. — Я сейчас очень спешу! Я обязательно к вам вернусь! — Издав недовольное ворчание, машина тяжело тронулась с места и уехала, поднимая по пути клубы пыли.       — Надеюсь, что не раньше следующего месяца, — проворчал финн, вынимая из кармана брюк связку ключей, — но за жратву спасибо.       Нет, Тино очень хорошо умел готовить, иногда он баловал себя собственноручно приготовленными вкусностями, но, как понимаете, режим жизни редко подпускал его к плите. Если бы не постоянное движение, то булочки миссис Роуз отразились бы в зеркале не самым приятным образом.       Как всегда, финна встретил вечно работающий телевизор на кухне, а канарейка около серванта заверещала и запрыгала по клетке при виде хозяина.       — Да-да, я знаю, что ты хочешь есть, — бормотал Тино, стягивая ботинки. — Сейчас я тебя накормлю.       Чтобы хоть как-то скрасить постоянное одиночество и безмолвие, Тино всегда оставлял телевизор или радио (последнее накрылось пару дней назад и свело близкое знакомство с асфальтом путём полёта со второго этажа дома) включенным. День и ночь дикторы, девицы и простой люд сообщали что-то не очень любопытное для Тино, но фантом ненавязчивого окружения был создан, и это успокаивало финна.       Также он питал любовь к животным, особенно к птицам. Канарейка Галя (путешествуя по России, Тино записал это чудное, но сложное для финского языка имя, которое при обращении к птице неизбежно превращалась в нечто вроде «Каля».) Тем не менее, Вайнямейнен был доволен таким выбором.       Протащив на кухню сумку и пакет, Тино захватил с собой коробку с птичьим кормом и остановился возле клетки с Галей, которая в благодарность за насыпанную в кормушку еду аккуратно клюнула финна в мизинец. Палец погладил желтоватое горлышко, и Тино закрыл клетку. Тем временем, «ящик» уже успел предупредить благодарных зрителей, чтобы те были бдительны, особенно это касалось шишек с толстым кошельком и связями всякого сорта. Пожалуй, это один из тех случаев, когда телевидение послужило населению верой и правдой.       Тино прыснул, наливая в стакан сок из холодильника:       — Можно подумать, что им не всегда было чего опасаться. — Тут он вспомнил про того бедолагу с фотографии, глотнул немного прохладного напитка и сел за столик напротив всё ещё горланящего телевизора. Сумка с гостинцами оказалась выворочена в первую очередь, за ней последовала вторая. На пол вспорхнул снимок лицом вниз. Швырнув пачки денег в офисную корзину под столом, где покоился весь капитал финна, Тино поднял смятое фото. На него снова глянул мужчина лет 30-35 в синем костюме, в тон цвету глаз. Вяйнямейнен держал фото двумя пальцами, и ему не составило труда перевернуть её и прочитать: «Victim* Bervald Oxenstierna».       «Явно не здешний», — решил Тино и достал с полки толстый фотоальбом, куда наёмный убийца обычно вклеивал фотографии своих жертв. Прежде чем вклеить, он внимательно изучил портреты и имена ныне не существующих людей. Человек со снимка совсем не походил ни на одного из тех людей, кого бы действительно стоило убивать. Но, во-первых, в тихом омуте черти водятся, а, во-вторых, деньги уже уплачены — гарант выполненной работы.       Фото вклеено. Обратного пути уже нет. Щелкнув зажигалкой, Тино опять задымил.       — Как можно объяснить причину столь подлых убийств? — донеслось до него с телеэкрана, и Тино невольно прислушался.       — Я полагаю, что это всего лишь попытка громко заявить о себе, — уверенно предположила костлявая мисс Джонсон, не сводя глаз с затылка Тино. — Это единственное, что может предложить убийца миру, никаких причин для этого не требуется…       — Брехунья, — вставил финн, ожидая, что его высказывание остановит эту мартышку, но та, как заведённая, продолжала болтать невесть что.       — Много ли вы понимаете в этом? Моя совесть грязна, но она пачкается в крови, а не в наглой лжи. Кто знает, где завтра окажется твое тело — в постели очередного любовника или у судмедэкспертов на столе, — как бы между прочим добавил он, уйдя далеко в раздумья.       А повезет ли Тино в завтрашней охоте? Должно. Вот-вот Тино сообщат координаты местонахождения этого человека, и дело в шляпе. Только если этот засранец не начнёт увиливать, но финну было на это плевать — полученные деньги покроют любые расходы, а этот Бервальд далеко не уйдёт. Никто не мог убежать.       Заверив себя такими доводами, наёмник по пути на второй этаж вытащил из-под комода осторожно сложенную снайперскую винтовку с лицензией, любовно осмотрел её и провел пальцем по дулу, потом встал недалеко от окна и взвесил своё оружие. Через дом высилась похожая на тиновскую двуэтажка, на одном из балкончиков которой пестрели разные цветы. Прищурив один глаз, Тино навёл прицел, и спустя пять секунд тихую улочку огласил выстрел. Лёгкая отдача сотрясла тело, а торчащая в сторону от общей цветочной компании ромашка исчезла. «Хорошо, что все соседи по дачам разъехались», — подумал стрелок, довольный проделанной проверкой, сложил свою красавицу около постели и ушёл в ванную.       Чуть тёплая вода мягко окутала крепкое тело финна, он расслабился и думать забыл о каких-то там Бервальдах. Пусть весь мир подождет, как говорится. Не успел он помечтать и пять минут, как в груде полотенец завибрировал телефон. Выругавшись сквозь зубы, Тино набросил на плечо большое полотенце и принял вызов:       — Слушаю.       — Бервальд Оксеншерна завтра вечером садится в поезд и отъезжает отсюда в пригород. Ты должен успеть прихлопнуть его до 20:20, — без здрасте и до свидания грохнул голос в трубке. — И да. В 9 утра у него начинается что-то вроде собрания в главном парке. Будь предельно осторожен, народу будет много.       — Я знаю, что делаю. Понял.       — Ну, давай.       Конец связи. И конец водным процедурам. Финн спустил воду, и под пение Гали прошёл в спальню в чём мать родила, успев запахнуть непослушный кончик полотенца на талии только уже находясь возле дверного проёма. Там он переоделся в свежее белье, задернул шторы, завёл будильник на семь утра и лёг в постель. Финн не мог заснуть до двух ночи, но всё же сон сморил его.