7 дней лета

Мне снилось что-то странное. Тёмная комната, под потолком висит люстра на четыре лампочки, но, судя по пыли, наросшей на плафонах, пользуются данным источником света крайне редко. Предпочитают другие. Например, тот самый, плоский, на двадцать четыре дюйма с функцией "ночной просмотр", чтобы не тревожить воспалённые глаза. И там кто-то сидит! Кто-то знакомый, вихрастый, небритый, угрюмый. Пальцы сами ложатся на WSAD, несмотря на то, что игрушки в данном доме не слишком-то в чести, только чтобы убить время. Системный блок, стоящий по левую руку, рядом с ним горы и батареи пустых бутылок, коробок из-под пиццы и сусей — последние больше для того, чтобы произвести впечатление на редко захаживающих гостей. Это что и правда я?! Вот это унылое, убогое ничтожество, горбящееся за монитором, уложившее подбородок на левую руку — это оно я? Я отказывался верить в то, что вижу. Нет, не спорю, проблемы в моей жизни были, и я видел их, знал. Но никогда, слышите, никогда это не было настолько печально! Это не я! Нет. Не я. Я не могу, не хочу им быть. Так, расслабиться, восстановить дыхание. Я же в лагере, верно? В лагере. С пионерами? И с Ольгой Дмитриевной. "Да правда, что ли? А не расскажешь, мимо каких городов ты проезжал, когда ехал туда? Или ты из города Города, с улицы Улицы?" И я в который раз уже попросил свой внутренний голос заткнуться. Мои мысли прервал нетерпеливый стук в дверь. — А, что? Кто здесь? Это были не мои слова, это была реплика того волосатого убожества, что заняло моё кресло. — Никто. Хватит придуриваться, Семён. — Ответили из-за двери. — Я знаю, что ты меня слышишь. — Отстаньте от меня. Я ничего не делал. — Показалось, он съёжился и попытался забраться под системный блок. — Как же, не делал. — В голосе слышались нотки нетерпения и даже угрозы. — А кто сделал? Я, что ли? — Я НИЧЕГО НЕ ДЕЛАЛ! ОТСТАНЬТЕ!!! Я завопил и шлёпнулся с кровати, а надо мной уже стояла недовольная Ольга Дмитриевна. — Не надо было вчера в лягушку-путешественницу играть. — Заявила она и вручила мне полотенце, куда уже были завёрнуты все необходимые мне вещи. — Марш умываться, время — половина, а вам ещё в столовую идти надо. Уяснив, что с сердитой вожатой спорить бесполезно, я неторопливо отскрёб себя с пола и, накинув одежду, выбрался прямо в свежее утро! — Ух! — Только и воскликнул я. За ночь температура воздуха сильно упала, и от того между деревьями висели клочья тумана. Вкупе с ещё не поднявшимся солнышком, получалось мерзейшее холодно-мокрое ощущение, от которого совершенно не спасали короткие штанишки и хлопковая рубашечка. Так как я сегодня был освобождён от зарядки и линейки, галстук я резонно оставил в нумерах, упрятав его поглубже под подушку, и, обрадованный хотя бы этим фактом, заспешил навстречу латунно-кафельному монстру. — А-а-а-а-а! — Поприветствовал я утренний лагерь. Вода была ещё холоднее вчерашней, и я серьёзно подумывал о том, чтобы на ночь оставлять одну раковину заполненной. Пусть хоть немного греется. — А-а-а-а! — В лицо полетела ещё одна горсть льда, а за спиной кто-то сонно пробурчал: — Ну чего ты развопился? Холодно, что ли? Я обернулся и обнаружил у себя за спиной Ульянку, с недовольной физиономией, не раскрывая глаз, стоящей над раковиной. — Не выспалась? — Посочувствовал я. — Угу. — Она была опять в своей советской футболочке с растянутым воротом и вельветовых шортах. — Это оттого, что торта обожралась! — Я наставительно поднял палец. — Передоз сахара в крови! — Да ну тебя. — Она отвернула рукоятку крана и опасливо трогала воду кончиками пальцев. А мне вдруг пришла в голову мысль. Ульянка вся такая егоза, шустрая и весёлая. Но на один вопрос ответ можно найти только экспериментальным путём. Я держал ладони под водой до тех пор, пока не почувствовал, как холод превращается в боль — целых десять секунд. А потом, подкравшись к мелкой сзади, опустил ладони ей за шкирку. — ИИииииии-иииии! — Не подвела она. И ведь и правда умеет! Я имею в виду, визжать. — Ты! Ты! Ты… — Она смотрела недобро, и замыслила явно недоброе. А я даже среагировать не успел — она мгновенно подскочила к крану, выкрутила его на полную мощность, и, растопырив большой и указательный пальцы, прижала между ними к крану, оставляя небольшой промежуток промежуток для выхода воды. Крутая водяная дуга потянулась в мою сторону. Я еле-еле успел отпрыгнуть вбок. Ещё вбок! Пока не догадался спрятаться по ту сторону умывальников. — Ты сумасшедший! — Заявила Ульяна. — Мало того, что ты вчера сбежать хотел, ты ещё сегодня меня убить хочешь! — Ничего подобного! От воды ещё никто не пфу! — Я выглянул из-за кафельного бока, чтобы возразить, и тут же получил приличную порцию ледяной воды прямо в лицо. — Ахахахаха, — расхохоталась мелкая, и, посчитав себя отомщённой, вернулась к тому, с чего начала. Да! Она совершенно не собиралась умываться такой водой! Вместо этого она опять убавила струю до минимума и продолжила трогать её пальцами. — Мелкая, ты что делаешь? — Поинтересовался я. — Как будто сам не видишь. Воду трогаю. — А можно узнать, зачем ты её трогаешь? — Пффф, глупый человек. Давно ведь известно, что если вода слишком холодная или слишком горячая, надо просто дать ей сойти. — Здесь это не работает. — Я покачал головой. — В городе, значит, работает, а здесь нет? Почему? — Потому что это не город, мелкая! Воду здесь берут из местной петлянки, а там она сейчас — можешь сходить потрогать, примерно такой же температуры! — Ну и ладно. Тогда я вообще умываться не стану. — Она закрыла воду и свернула в полотенце всё, что успела выложить. — Лады. Не умывайся. — Я согласно кивнул. — Только ты уж не умывайся побыстрее, пожалуйста. Слышишь? Над лагерем раздавались пока ещё негромкие сигналы пионерского горна, трубящего подъём. — Восемь. Нам надо быть в столовой. — Блин! Не напоминай! — Она показалась рассерженной. — Это всё из-за тебя! — Из-за меня?! Я-то здесь причём? — Ты сбежал плохо потому что! — Ага, значит, в том, что ты обожралась торта, в том, что не выспалась и в том, что мы сейчас идём в столовку горбатиться, виноват исключительно я, верно? — Ну наконец-то до тебя дошло! — Обрадовалась она. — Ладно, я на тебя зла не держу, недотёпа и есть недотёпа. Я хотел было сказать что-нибудь резкое и вообще осадить малявку, чтобы немного думала кому что говорит, когда она добавила: — В следующий побег делать будем как я скажу! — Следующий побег?! — Я не скрывал ужаса. — Ты серьёзно? — А как же! В этот раз пойдём лесами! — Да ну тебя. — Я собрал вещи и направился к дому. — Эй, ты чего? Ты больше не хочешь сбегать? Погоди! Она ещё что-то кричала мне в спину, но я уже ушёл. Пока суд да дело, пионеры потихоньку раскачивались и готовились к новому дню. Мимо меня, упруго толкаясь от земли, пробежала Славя, одарив мимолётной улыбкой, в режиме "зомби" проковыляли последовательно Алиса, Лена и Шурик. Мику, которую я не видел со вчерашнего дня, наоборот была уже бодра, весела и крайне деятельна: — Здравствуй, Семён! Я хотела сказать доброе утро, но ты выглядишь таким печальным, что я решила, может оно для тебя и не доброе совсем, поэтому выбрала что-нибудь нейтральное! — Одним словом произнесла она. — Привет, Мику. Как спалось? — Лучше всех! Я обнаружила под одеялом жука, который забавно шевелил усами и пытался сбежать, поэтому я его поймала и отпустила. А Лена так сильно визжала при его виде! Она такая странная, правда? Жук, может, хотел тепла… "Или, может, дело не в желаниях жука, а в проказах одной рыжей малолетки…" Она говорила что-то ещё, но я благополучно пропустил всё мимо ушей, опять уйдя в собственные мысли. — В-общем, после десяти часов жду тебя на первую репетицию! — Заключила она и, ослепительно улыбнувшись, упрыгала в сторону умывален. А мне ничего не оставалось, как направиться к столовой — еда сама себя не разложит, и пионеров не накормит. Я хочу сказать, что во всех нормальных домах уже давно перешли на систему самообслуживание, но это явно не наш случай. Местные пионеры меня распнут, если придут на завтрак и не обнаружат еды на столах. Ну, или может, не распнут, а просто покалечат. В любом случае, следует поспешить. Ульянка, хоть и с большой форой всё равно будет у столовой раньше меня. С площади уже были слышны резкие выкрики Слави, отсчитывающей ритм выполнения упражнений, а я даже не знал, радоваться или нет тому, что не размахиваю сейчас вместе со всеми руками, ногами и прочими конечностями. Безусловный плюс в том, что они сейчас стоят на холоде, и у них линейка ещё. А минус… Да скорее всего в том, что картошку чистить заставят! Я как в воду глядел насчёт Ульяны — она уже успела вся извертеться и исскучаться в ожидании, пока её запустят на рабочий объект, даже не вспомнила об обливаниях на рукомойниках. — Ты долго, — нетерпеливо бросила она. — Принёс ключи? — Нет. Да и откуда у меня ключи. Нам надо с другой стороны обойти, и заходить там. — Это я как-то не подумала, — призналась она и тут же развернулась убежать дальше, если бы я не положил руку ей на плечо и легонько не развернул к себе. Она сделала два шага и упёрлась в меня, прежде чем до неё дошло, что движется она мягко говоря, не в ту сторону, куда хотела. — Ой, а что это ты здесь делаешь? — Неподдельно удивилась она. — Всё, закончили шуточки, сейчас быстренько накрываем, убираем и разбегаемся до обеда. — Фигушки. — Она поморщилась. — Вчера на ужине меню на сегодня вывесили, снова пюре будет, так что… — Чистим картошку. — Кивнул я. — Значит, тем более, работаем вместе. Раньше сядем, как говорится… Мы обошли столовую по периметру и постучались со служебного входа, куда обычно подъезжают машинки с продуктами — кстати, ни одной за время, что тут был, так и не встретил. Нас некоторое время поизучали сквозь стеклянную дверь, и, наконец, замок щёлкнул, отпираясь. — Помощнички пришли? — Улыбнулась большая тётка в белом костюме и фартуке. Повар, похоже. Ульянка хотела было что-то сказать, но я быстро её оттёр назад и как мог вежливо улыбнулся: — Конечно, помощники! Всегда хотел посмотреть на кухню изнутри! — Ой, как воспитанный юноша, — всплеснула тётка руками и отступила в сторону, пропуская нас. — Вот сейчас и посмотрите. Нас провели в святая святых — мимо подсобных помещений, прямо в жаркое сердце кухни, где на растопленных печках уже булькали огромные алюминиевые котлы, распространяя вокруг себя запах рисовой каши и какао. Как и вчера, я с тоской проводил взглядом какую-то тётку посуше, которая при нас отработанным движением вскрыла банку со сгущённым молоком и опрокинула её в кастрюлю с какао. Ульянку это не заботило совершенно — немного осмотревшись, она тут же обнаружила бесхозный халат и накинула на себя, сразу превратившись в эдакое приведение. Халат был размеров на пять больше, и она в нём тонула совершенно. Сзади раздался смех — кажется, повара уже успели оценить всю пользу пребывания Ульяны здесь. Осталось только занять её чем-нибудь, прежде чем проявленные ей деструктивные наклонности испортят первое впечатление. — Итак, с чего начать? — Я потёр руки. — Ай, да с простого. С мытья рук. — Отозвалась всё та же тётка. — Ну это-то понятно. А дальше-то что? — Расставите стаканы по столам согласно количеству стульев, возьмёте на раздаче чайники и будете разливать какао. — Это мы легко. — Сполоснув руки, я подогнал к раздаче тележку и сгрузил на неё всё необходимое. Работа шла споро и ходко. Егоза и хулиганка, Ульянка оказалась незаменимой помощницей — как и во всём, что она делала, она отдавала себя всецело, целиком, работая от души и как могла быстро. Так что столы младших отрядов мы накрыли быстро, даже осталось время немного побалдеть с нормальным человеческим кофе в подсобке перед тем, как двери открылись и запустили в столовую первую свору голодных пионеров. Старшие отряды мы не сервировали, такова была договорённость между администрацией лагеря и сотрудниками столовой — последним надоело, что старшие постоянно ничего есть не хотят, и они предложили им брать на раздаче то, что сами собираются употреблять в пищу. Стоило ли говорить, что это нашло самый живой отклик в рядах пионеров. Тебя никто не заставлял брать то, что ты есть не собираешься. Ну, во всяком случае, если ты успел зайти вместе со своим отрядом. В противном случае вожатая вполне могла взять на тебя порцию, как это, например, было вчера, когда меня поставили перед фактом того, что я должен "это съесть и не волнует". Я поймал себя на том, что стою, подпирая стенку и эдак по-отечески улыбаюсь, наблюдая за тем, как голодные пионеры оккупировали столы и сейчас быстро работают ложкой, потребляя приготовленное. Наверное, улыбка у меня была и правда дурацкая, так как знакомый уже хлопок по плечу сопровождался хрипловатым хохотком: — Пошли есть, офусант! — Двачевская была в своём репертуаре и, не слушая моих возражений, потащила меня к раздаче. Тремя минутами позже за столиком она наклонилась ко мне поближе и прошептала: — Сегодня какие-то дурацкие мероприятия, и я собираюсь сбежать. Ты со мной? — С удовольствием, — я помолчал и проводил взглядом Ольгу, — но куда? — Думаю взять гитару и рвануть до малого камня. — Малого чего? — А… Ты, наверное, не в курсе. Здесь рядом с лагерем есть малый и большой камни. На малый мы обычно ходим в походы, костры жечь, всё такое. — Далеко, наверное? — Минут сорок пешком. — Она прищурилась. — Справишься? — Ты сама смотри не урони гитару. — Проворчал я. — Я уж как-нибудь себя унесу. — Вот и договорились. — Улыбнулась она. — Ты только сама должна понимать… Я дежурный. Мне надо хотя бы после завтрака убрать и подмести. — Ничего, такой радости я тебя точно не лишу. — Она усмехнулась. — Уберёшься, подходи к эстраде, оттуда пойдём. Похоже, всё связанное с Двачевской, начинается с эстрады. Я задумчиво кивнул и вдруг поймал заинтересованный взгляд Лены. — Мне кажется, нас слышат. — Я кивнул в сторону неожиданного слушателя. — Только давай без ора, — я остановил закипающую Алиску. — Просто обсудим детали на месте. — Ладно. — Она с шумом втянула в себя воздух, успокаиваясь. — Я пойду. Подходи куда договорились, когда закончишь играть в сиделку. Она поднялась и вышла из столовой, не уделив Лене даже взгляда. А та вдруг поскучнела и неохотно воткнула в остатки каши ложку. Подняла глаза и вздрогнула, наткнувшись на мой вопрошающий взгляд. Отвернулась. Я пожал плечами. Кажется, эта девочка не слишком-то контактна. Хотя и живо интересуется окружающим, демонстрировать свой интерес она отнюдь не спешит. Может, есть смысл подойти к ней самому и поговорить? Ага, сейчас. Как только перестану блеять и краснеть — так сразу и… А почему я заикаюсь и смущаюсь? Если держать в голове, что в ситуации, когда мы — ну просто представим! — будем общаться, нам должно быть обоим одинаково неловко. Ведь так? А это значит, что для того, чтобы диалог перешёл из стадии вытягивания слов клещами в конструктивную фазу нужно — что? А откуда я знаю… интернеты этому не учат. При слове "интернеты" перед глазами опять вдруг встал утренний сон со мной-наблюдателем и мной-интернетчиком. Может, это мне так подсознание сигнализирует, что готово немного перестроиться само и перестроить меня? Что-то вроде переоценки жизненных ценностей и новая расстановка приоритетов. Хотя вряд ли… Мой страх перемен достаточно силён, я бы, наверное и жениться бы не смог, сбежал бы от алтаря — уж слишком не хочется менять уже привычную мне картину вещей. Всё это я думал, неотрывно глядя на Лену и кивая в такт своим мыслям. А та уже готова была сквозь землю провалиться — почти как я вчера на линейке! Здесь бы и следовало проявить солидарность мизантропскую, а не качать головой и разглядывать как экспонат на выставке! Я ещё раз глянул на девочку — в этот раз виновато — и увидел, что она, кажется, уже закончила трапезу и спешно собиралась, стараясь не встречаться со мной взглядом. А спустя ещё десять минут и зал опустел — в чём-чём, а в организованности уничтожения съестных припасов, пионерам отказать было нельзя! Я вышел на улицу и перехватил подумывающую сбежать Ульянку: — Пошли, беглянка! Надо закончить утренний кошмар, и можно будет идти куда захочешь. — Ну вот… — Она огорчилась. — И вообще не хотелось, да! Я думала немного пробежаться, пока ты там завтракаешь! — Конечно-конечно! — Я кивнул. — Всё что угодно. — Но там столы непротёртые, и пол неподметённый. Ждут, понимаешь? Она кивнула и зашла в зал вперёд меня, тут же вцепившись в швабру: — Я буду мести с того края, а ты с этого! Побежали! — Да погоди ты, побежала она. Сначала столы, всё остальное потом. — Фу… — Ульянка опять сморщилась. — Не хочу столы. Там постоянно всякое остаётся. Особенно после мелких! — Ничего не попишешь, — терпеливо согласился я, — такой вот горький хлеб дежурного. Да, и после этого мы не гулять идём, помнишь? Мы идём… — Чистить картошку… — Она вздохнула и как-то вдруг утратила весь свой энтузиазм. И правда, кому понравится то, что ему за то, что он убрал целую столовую в качестве награды дадут уникальную возможность начистить картошки на весь лагерь? Хммм… Славе? — Что? — Я говорю, Славя была бы счастлива оказаться здесь. Здесь столько возможностей приложить дурные руки и голову. Например, к подметанию этого пола. — Ты это Славю дурной назвал? — Прищурилась мелкая. — Нет, это я назвал руки и голову дурными. Шевелись давай, мне бы не хотелось заночевать здесь. Она только фыркнула и сбросила с себя огорчение, возвращаясь к статусу рыжего смерча. Делала она всё на совесть, и мне стоило больших трудов двигаться с ней в одном ритме, поэтому когда полчаса спустя мы хлопнули ладонь о ладонь, встретившись на середине, я чувствовал себя как загнанная лошадь. Зато столовая была чистая. — Ох, вы уже справились? — Донеслось с кухни. — Превосходно! А у нас как раз машинка заканчивает. Вы проходите. Сама кухня тоже уже блестела — видимо, детей сюда не пускали, убирались собственными силами. Огромные плиты потрескивали остывая, в дальней комнате — судя по обилию кранов, посудомойной — уже сохли котлы, а большинство работников уже ушли. Осталась только та самая тётка-повар, имя которой я спросить забыл, а сейчас уже и вовсе неловко было спрашивать. — Что это за гул? — Спросила Ульянка, подняв палец вверх. — Это машинка наша работает, не бойтесь. С этими словами тётка отперла дверь, и нашему взгляду явилось металлическое чудовище, лязгающее пастью и вибрирующее так, будто оно улетит сейчас! — Картофелечистка. — Гордо сказала провожатая. — Одна из передовых. — А мы что тут делаем тогда? — Удивилась Ульяна. — Мы с тобой будем на глазки охотиться. Потому что передовая картофелечистка этого не умеет. — Усмехнулся я. — Совершенно верно! — Обрадовалась повариха. — Я очень рада, что вам не придётся ничего объяснять. Она окинула помещение взглядом, прикидывая что нам предложить, потом зашла, перевернула один котёл, хлопнула по нему ладонью. — Малая пусть садится сюда, авось не продавит. Тебе я табуретку принесу. Ножи на столе, наливайте один из котлов на треть водой и работайте. Когда закончите — скажите, я приду приму работу. Всё понятно? — Так точно, тётя повар! — Ответила мелкая. — Не просто повар, — она приосанилась. — Но — шеф-повар! Давайте, табуретку я принесу. Она вышла, оставляя нас с Ульяной наедине. — Ну-ка, расскажи, приходилось чистить картошку? — Ты это серьёзно? — Возмутилась она. — Мне уже четырнадцать! — Не вижу связи. Я же не про водку или сигареты спрашиваю… — Я задумался, как бы это выразиться яснее. — Значит, картошку чистить приходилось? — Ну! Я что говорю! — А сразу на сто человек? — Это нет. Но здесь её просто больше, разве не так? — Не совсем. Во-первых, мы работаем с уже обработанным клубнем, во-вторых, его действительно здорово больше… Поэтому ты брось тот тесак, который примеряешься взять, и обрати внимание на нож поскромнее. Я взял со стола небольшой ножик, проверил его остроту и вручил напарнице: — Меньше движений — быстрее процесс. Начали, что ли? Ульяна кивнула и потянулась за первой картофелиной. А я на треть наполнил стоящий неподалёку чан и поставил его посередине, решив постоять, пока мне не принесут что-нибудь куда я смогу примоститься. Мне показалось, что фронт работ не слишком обширен, во всяком случае, это не пять полных баков, как в годы моей молодости. "Ну да… Ну так и нас здесь не четверо…" А вскоре пришла и повариха, которая подставила под раструб машинки ещё один котёл, тем самым удваивая объём того, что должно быть сделано. Я беззвучно чертыхнулся и, усевшись на табуретку, углубился в монотонный, вычищающий мозги процесс выколупывания глазков оттуда, куда не добрались шершавые бока центрифуги. Ульянка засопела, подарив мне косой взгляд, но, похоже, поняла, что развлекать её я не в состоянии. И притихла. Ненадолго, на полчаса где-то. — Эй! Не спи! — Она бросила в меня небольшой картофелиной и попала в лоб. Я удивлённо уставился на неё. — Ты что это творишь, мелкая? — Мне скучно! — Безапелляционно заявила она. — Давай беситься! — Нет уж, — фыркнул я. — Спасибо, мы вчера от души побесились, до сих пор расхлебать не можем. — Ты опять включил старпёра, Сёма. — Она надулась, и недовольно глядела на меня. — Ведёшь себя как тапочка-зануда. — Это я-то тапочка-зануда? — Я не поверил собственным ушам. — Ты! Опять ноешь, что тебя наказали и вообще ты такой несчастный. А я, между прочим, тут с тобой! Не бросила! Цени! Она подобрала с пола картофельную очистку и бросила в меня. Ну хоть не картофелину, как в прошлый раз, и то спасибо. — Что ценить? — Я отклеил очистку со щеки. — То, что ты в меня грязью всякой кидаешься? Я не договорил — в меня летела ещё одна очистка. За ней ещё. Ульянка не давала мне сделать ничего, внезапно обратившись пулемётной батареей, уничтожающей врага. Так что стоило ли удивляться, что после пятого попадания в лицо, я взревел и, нагнувшись к полу, сгрёб горсть шкурок, тут же отправляя её в мелкую. Она восторженно захохотала и, спрыгнув с котла, приподняла его так, что получилось неплохое укрытие, откуда и продолжила поливать меня беспрестанным потоком шкурок, выковырянных глазков и чёрт знает чего ещё. Мне пришлось прятаться за табуретку, а там, понятно, площадь закрытия была куда меньше, поэтому в итоге я оказался в шкурках весь. — А что это у вас тут… — Голос за спиной не договорил. Я очень не вовремя ушёл с линии огня, поэтому последний зал достался весь… Да поварихе, кому ж ещё. Очень не вовремя она на огонёк решила зайти. — Ну, Ульянка… — Процедила тётка, вытираясь фартуком. Но ругаться почему-то не стала. Видимо, знала уже, что это бесполезно. — Заканчивайте баловаться! Заканчивайте и идите отсюда. — Дверь за ней хлопнула. — Продолжим? — Азартно предложила мелкая сразу, как только дверь закрылась. — Нет. Давай уже и правда закончим. — Мелкая опять собиралась надуться, но я её опередил. — Тут уже совсем немного осталось, смотри. Она заглянула в оставшийся котёл. И правда, там оставалось не более четверти… Которую мы и уговорили меньше чем за пятнадцать минут. — Всё! — Она отложила нож в сторону и отряхнула руки, кожа на которых уже пошла складками из-за сырости. — Да. — Я кивнул. — Мы справились. — Это был трудный бой. — Не бойся, тебя за него наградят. Хочешь завтра на линейке флаг поднимать? — Фе, — она показала язык. — лучше бы конфет дали! Кстати, насчёт… — Нет, я проверяла уже. — Доложила рыжая. — Пусто. Спрятали! — Ну пойдём хоть отчитаемся о проделанной работе. Тётку мы нашли в помещении кухни, где она потребляла кофе с какими-то, судя по запаху, свежеиспечёнными булочками. На наше "мы всё!" жестом предложила присоединяться к чаепитию, но по мне, так в нас и так слишком много воды было. — От ведь какие привереды. — Засуетилась тётка. — И чаю не хотят, и отпускать просто так нехорошо. Она ненадолго задумалась. И вдруг просияла. — Да! У нас же как раз с прошлой смены оставалось несколько мороженых. Вы как, ребят, уважаете мороженое? Она расплылась в ответ на энтузиазм, с которым мы закивали и, загремев ключами, сходила к холодильнику, откуда и раздала нам с Ульяной по стаканчику. — Чаю точно не хотите? — Встревоженно спросила она. — А то хоть согреетесь. — Нет, спасибо, тёть повар! — Вежливо ответила Ульяна. — Вы нас просто отпустите… Тётка расхохоталась и показала на дверь. — Да идите, бога ради. — Только на обед накрывать приходите не так рано. За пятнадцать минут вполне достаточно. Мы переглянулись и, кивнув, вышли в жаркое утро, одновременно облизывая каждый свой стаканчик. — А у меня шоколадное! — Похвасталась Ульяна. — У всех шоколадное! — Я рассмеялся. — Нам из одной коробки доставали. — Ну а вдруг! — Она не сдавалась. — И вообще, у меня самое шоколадное! — Ладно, у тебя самое шоколадное. Нерастраченная энергия девочки била из неё ключом, и я поспешил увеличить разделяющее нас расстояние. — Ладно, я побегу, меня ещё Мику ждёт. — По какой-то причине рассказывать об Алисе не хотелось. — Встретимся без пятнадцати два здесь же, хорошо? — Да! — Она развернулась и побежала. Судя по направлению — опять гонять мячик. — Не забудь! — Крикнул я ей в спину. — Спасибо, мам! — Крикнула она, не оборачиваясь. Я улыбнулся её последним словам и двинулся в сторону эстрады. Мику меня и правда ждала, но сначала надо было решить — куда мы идём с Алисой, если идём вообще. Алиса была на месте. Однако, вместо привычного мне задорного, озорного существа, которое я уже успел разглядеть и привязаться, моему взгляду открылась ещё одна ипостась Алисы — Двачевская опечаленная. Она ссутулилась на краю сцены, свесив ноги вниз и меланхолично перебирала струны акустической гитары, наигрывая что-то непонятное но, несомненно крайне грустное. — Привет, красотка! — Я остановился поодаль, чтобы не отвлекать её от игры. Кажется, она меня заметила. — А, это ты. — Безучастно сказала она. — Эээ…да. Ты надеялвсь встретить кого-то другого? — Не совсем… — Она продолжила перебирать струны, а я всё никак не мог разглядеть её глаз из-под чёлки. По голосу невозможно было определить, в каком она настроении. А навязываться не хотелось совершенно. — Надеюсь, я не сильно опоздал. — Осторожно произнёс я. — Да нет. Всего на три часа. Я кинул взгляд на мобильный и схватился за голову. Мать моя женщина… Половина двенадцатого уже! — Угу. — Кивнула Алиса. — Сижу я тут, жду тебя как идиотка. А ты с мелочью в войнушку играешь. — Что? Какую ещё войнушку? Я не… — Да ладно, что ты не, что ты не. Чистил картошку, играл в войнушку, дело-то житейское. Она хлопнула ладонью по струнам и отложила гитару в сторону. Спрыгнула со сцены и подошла ко мне вплотную. Не так, конечно, близко, как это провернула вчера Виола, но всё равно достаточно для того, чтобы заставить меня чувствовать себя неуютно. Я чувствовал тепло её кожи, запах её дыхания и то самое электрическое ощущение, предвещающее большие неприятности. Она протянула ко мне руку, и я невольно зажмурился. — С Ульяной иначе не получается. — Она рассмеялась моей реакции. — Она любое дело превращает в цирк. Алиса быстро сняла с моих волос оставшуюся там шкурку и повертела у меня перед носом. — И именно поэтому я сейчас не надавала тебе по шее. — Она отбросила шкурку в сторону. — Однако, времени куда-то гуляться у нас уже нет. Поэтому я предлагаю двигаться к музыкальному клубу. — Ты же ещё вчера не хотела… — Я и сейчас не хочу. Но у меня дело к Мику. А ты, я слышала, умеешь немного на гитаре. — Ну, в целом… — Вот, мне в целом и нужно. Очередная сцена из ситкома — Сёма в роли крутого гитариста, еле выучившего три блатных аккорда и две девочки, которые, кажется, умеют в музыку на уровне если не профессионального, то очень и очень приличного любительского. Я замялся… — Да я уже давно не играл… — Это нестрашно. — Она уже двинулась в сторону убежища Мику, и мне ничего не оставалось, как последовать вслед за ней. — Мы тебе объясним и покажем. Ага, а не хочешь — заставим. Знаем мы методы Алисы по убеждению непокорных. В любом случае, выбора у меня нет, я и так здорово накосячил с этой картошкой. Придётся смириться и делать что скажут. — И всё-таки, — я догнал её и попытался завести разговор. — Что мы будем делать? — Я разве тебе не сказала? — Она удивилась. — Играть! — А что мы будем играть? — Музыку, разумеется. — Ответ в стиле программиста. Спасибо, что уделили мне целую наносекунду времени. Она ничего не поняла, но задавать вопросов не стала — мы уже зашли на террасу, и нам навстречу выруливала Мику. — Оп, стоять! — Поймала её за руку Алиса. — Что такое? — Она подняла глаза и обрадовалась. — Алиса, Семён! Хорошо что вы зашли! Я тут придумала новую песню! Хотите послушать? — Нет! — Отрезала Алиса. — Почему бы и… — Начал было я, но тут мне на носок сандалии опустилась изящная пяточка и всеми килограммами придавила, заставляя заткнуться. — В следующий раз послушаем, — деловито начала Алиса. — Мы здесь по делу. — Я вас слушаю. — Мику убрала в карман ключи и распахнула дверь. — Да вы заходите. Алиса не преминула воспользоваться предложением. И тут же внутри направилась к тому, зачем, похоже и пришла — стоящей у стены электрогитаре. — Вот! — Она взяла несколько аккордов, и, поморщившись, тут же потянулась к колкам, подтягивать звучание под себя. — Ты что с инструментом сделала, изверг! — Что и договорились — перетянула лопнувшую струну, ничего больше не трогала. Я же знаю, что звучание — дело индивидуальное для каждого музыканта, поэтому ничего не трогала. Ты бы на меня обиделась, если я решила гитару настраивать. — Так-то так… — Процедила Двачевская. — Но каким образом слетели лады с остальных струн?! Мику отвернулась и пожала плечиками. — Понятно. Что называется, пусти козла в огород. Ну да ладно, настрою. Эй, Мику, — позвала Алиса. — Да? — Недоверчиво повернулась девочка. — Мы с Семёном хотим что-нибудь сыграть. Но будет лучше, если нас будет трио. Ты как? — С удовольствием! Она подбежала к роялю, где бесхозно пылилась гитара и, взял пару аккордов, кивнула. — Я готова! — Молодец! — Скептически оглядела её Алиса. — Ничего не забыла? — Нет! Я всё-всё учла, а гитару взяла потому что не знаю, что играть будем. — Семёну инструмент дай, дурочка! — Расхохоталась Алиса. — Или ты думаешь, что он споёт? — Я так не считаю, — поспешил вмешаться я, прежде чем за меня в очередной раз не решили, чем я отныне занимаюсь. — Точно, инструмент. Мику оглядела залежи барабанов и испытующе посмотрела на меня: — Может, ты… — Нет-нет, — я замотал головой. — Я даже не знаю с какой стороны к ним подходить. — Ну, ладно тогда. — Она посмотрела на Алису. — А свою гитару дать ему не хочешь? — Нет. — Отрезала та. — Дело твоё, — покладисто кивнула Мику и снова загремела инструментами. Отдать мне собственную гитару ей тоже в голову не пришло. Ожидаемо. Я бы тоже не отдал. Наконец, её поиски увенчались успехом, и с победным "Та-дам!" она явила свету акустическую гитару без половины струн. — Эээ… Я должен играть на этом? — А что не так? — Рассмеялась Алиса. — Слабаешь басовую партию. — Очень смешно. — Я обернулся к Мику. — Её возможно перетянуть? — В принципе, да. — Как много времени это у тебя займет? — Не у меня. — Она покачала головой. — Инструмент твой теперь, тебе с ним и мучиться. — Спасибочки. — Не удержался от шпильки я. — Вы с Алисой друг друга стоите. Под чутким руководством девочки-оркестра и рыжей гитаристки, я управился в самые сжатые сроки, и до обеда мы успели немного побренчать, сыгрываясь. Ну как, побренчать… Сначала поморщилась Мику, отобрала у меня инструмент и долго-долго крутила колки, потом гитару забрала Алиса и тоже пыталась подтянуть звучание под собственный инструмент… Как она сказала, "чтобы уж совсем по соседям не шли". Я не понял, что она имеет в виду, но ей, наверное, виднее. Притом, что ни та, ни другая не пользовались хотя бы камертоном в качестве эталона звучания, ориентируясь исключительно на собственный слух, я здорово сомневался, что мы когда-нибудь добьёмся идеального звучания. В любом случае, гитара снова попала мне в руки, и начались мытарства с расстановкой пальцев, подбором аккордов и прочей кухней, в которой я был совершенно ни в зуб ногой. Наконец, у Алисы лопнуло терпение, и она, посмотрев на часы, не терпящим возражений тоном сказала: — Так, время кому-то идти в столовую работать и перестать мучить мои несчастные уши. — Так я Мику сразу говорил, я больше по медно-духовым… Труба, альт, баритон… Да даже на этом несчастном тромбоне слабать смогу — учили. А на гитаре… Это ж учиться надо! — Выучим! — Уверенно заявила Мику. — Тем более что в субботу день самодеятельности, и тебе нужен номер. — Мне? Номер?!!! — Я уже на полном серьёзе подумывал сбежать. — Я не помню, чтобы я записывался на участие. — Ты — нет. — Серьёзно кивнула Алиса. — Это я тебя записала. — Ааааааа! — Заорал я и выбежал из этого логова ненавидящих меня людей. Обед и в самом деле приближался, и у столовой мы с Ульяной оказались примерно в одно время. Ольга Дмитриевна ожидала нас здесь же, кажется, здорово нервничая и то и дело бросая взгляд на изящные часики в форме сердечка у себя на запястье. Увидев нас спешащих она облегчённо выдохнула, впрочем, тут же спрятавшись за маской злой и разгневанной вожатой: — Вы где ходите?! Обед на носу! — Ничего не знаю! — Ульяна смотрела в глаза вожатой нагло и с вызовом. — Нам сказали приходить без пятнадцати, а мы пришли без двадцати! Вы нас вообще похвалить должны! — Я? Да что ты… — Конечно! — Вступил в разговор я. — Это для обычных пионеров надо за полчаса приходить — и то с риском не успеть. А нам с Ульяной можно и за пятнадцать минут! — И то… ещё десять минут бездельничать будем! — Выпалила мелкая, а вожатая, не выдержав, рассмеялась. — Ладно, быстрые мои. Марш руки мыть и приступаем. — Приступа… что? — Я решила помочь вам, а что? — Удивилась вожатая. — Не думаю, что вы сможете помочь… — Я откровенно сомневался в том, что ей найдётся место в нашем с мелкой тандеме, но посмотреть было любопытно. Мы зашли в столовую, и тут я понял, каким образом вожатая собирается помогать! Она отошла к раздаче, переговорив о чём-то с поваром, забрала чашечку с чаем, и, усевшись за стол, отведённый под администрацию, сидела и смотрела на то, как мы работаем. Ну да, как я уже и говорил, человеку свойственно наблюдать за первостихиями практически бесконечно — как течёт вода, как горит огонь… И как работают другие. — Ваша помощь неоценима! — Не удержался я. — Даже не знаю, прям, что бы мы без вас делали. — Вот! — Она важно подняла палец. — Цени! Пионер! Ульянка фыркнула и пробурчала что-то о том, что кое-кто не работает, а выступает больше всех. К счастью, Ольга не расслышала реплики, и рыжей удалось избежать законного втыка. Между тем мы уже оббежали половину столовой, раскидав компот и кастрюльки с супом — младшие отряды уже рвались в столовую, несмотря на то, что горна ещё и в помине не было. Этих мы заткнули тем самым супом, расставив на каждом столе по стопке тарелок, в назидание вожатым — не можете сдержать детей, кормите их сами. Работать приходилось быстро, не отвлекаясь на глупости, и я был совершенно поглощён процессом: бегал с тележкой, расставляя тарелки, переворачивал поднятые стулья там, где мы их поднимали, отставлял скамейки, чтобы детишки могли сесть. Наконец, мы отработали по последнему столу, и будто рожок валькирий, забирающих павших воинов в Валгаллу, от двери послышался сигнал на обед. Следующая остановка — полный желудок! Как и на завтраке, Двачевская подхватила меня под локоток и утащила к себе за стол питаться, иначе я бы так и сидел в каком-то непонятном опустошении на лавочке, забыв о том, что я вообще здесь забыл. — Пошли питаться, мать Тереза! — Рассмеялась она, поднимая меня со скамейки. — А то так и уснёшь голодным. — Спасибо. — От души поблагодарил я рыжую благодетельницу. Ольга Дмитриевна расплескала рассольник по тарелкам, пустила тарелки по рукам, и несколько минут в помещении царило только прихлёбывание пополам со стуком ложек о дно тарелок. Всё верно, в жизни есть место неурядицам, и место обеду. Сбросив оцепенение, уже во второй раз напавшее на меня после работ по столовой, я вдруг ощутил, что зверски голоден, и даже мороженка, которую ссудили мне повара — а я даже не поделился ей с Алиской — ситуацию не исправила. Наконец, суп был умят, второе последовало вслед за ним — на удивление, чисто и вкусное. Видимо, мы с Ульянкой справились. И мы сыто отвалились от стола. — Я думала вытащить тебя на солнышко погреться, но ты, похоже, сейчас недееспособен. — Улыбнулась Алиса. — В любом случае, ждать тебя ещё полчаса я не хочу, поэтому помогу вам с Ульяной убраться. — Ты? Добровольно? — Ну… Не совсем добровольно. И уж точно не бесплатно. — Она лукаво улыбнулась. Я предпочёл не думать о том, что может скрываться за этой улыбкой. Алиса такая, она всё может. С привлечением новых рабочих рук — похоже, уже умеющих работать в связке с девочкой-ракетой — процесс уборки прошёл ещё быстрее, даром что ни первую, ни вторую в особой любви к общественным работать заподозрить было нельзя! Внутренний петросян опять съязвил, мол, ленивый человек делает всё сразу на совесть — чтобы потом не переделывать — и быстро — чтобы разобраться с этим побыстрее. Хотя затыки были — пришлось рявкать на Ульянку, чтобы остановить — на одной из тарелок была такая же конструкция, как и то, что я соорудил вчера — похоже, слухом земля полнится. — Ладно, я побежала. — Мелкая помахала рукой и скрылась в направлении пляжа. — Ты знаешь… — Алиса странно посмотрела на меня. — Ульянка и правда очень к тебе привязалась за эти дни. Что ты собираешься с этим делать? — Эээ… Ничего? Почему я должен что-то с этим делать? — Не приходило в голову, что девочка она впечатлительная, возраст нежный… — Двачевская, это сейчас ты говоришь, или ты кого-то наслушалась? Она смутилась, но глаз не отвела. — Я правда за неё очень переживаю, и любому кто её обидит, перегрызу горло. — Уже боюсь! — Смеясь, я поднял перед собой ладони. — Только я ведь её обижать не собираюсь. Ты слышала, — я понизил голос, и Алиса вынужденно подошла поближе. — Она приказала! Именно так! Что в следующий раз, когда мы сбежим из лагеря, делать будем как она скажет. — Вы собираетесь опять сбежать? — Алиса расхохоталась. — Мало вам сегодняшнего дежурства, да? — Лично я — не собираюсь. Но тсссс, об этом молчок. — И как ты собираешься соскакивать? В последний момент с уходящего поезда? — Нет, это неэтично. — Я покачал головой. — Но у меня есть несколько задумок на этот счёт. Ты, главное, мне подыграй. Она задумалась. — Ладно. Но чтобы без глупостей. — Никаких глупостей! — Торжественно пообещал я. — Всё будет по уму, чести и любви! — Клоун. Двачевская фыркнула и отвернулась. А я, наконец, огляделся — привели меня в музыкальный клуб… На растерзание этим хищницам! — Ты что делать собираешься? — Осторожно поинтересовался я. — Как будто сам не догадываешься. — Она зашла мне за спину и вежливо так подтолкнула, побуждая переступить порог… В клубе играла какая-то музыка — я видел, как в магнитофоне крутилась советская кассета, из старых, неубиваемых ещё, однако, саунд оттуда звучал самый что ни есть современный! Мы тихонько, чтобы не скрипнула дверь, повернули ручку и приоткрыли, а оттуда… Разреженный бит на 170 ударов, перемежаемый гитарными рифами и женский, почти детский вокал: — …saa paati no jikaan da yo!… И дальше гитарные зарубы, смутно напоминающие набор дабстепчиков и прочей электронной ереси на моём плеере, контрабандой притащенном в этот мир. — Ребята, наконец-то вы пришли, а то я уже думала что вы передумали и не придете, а я так расстроилась, думала уже уходить отсюда. Решила, вот, песенку… — Она развернулась к нам. Дыхание её было ровное, будто не скакала она только что эдакой козочкой по всему помещению в диковинной японской хореографии! При этом, если слух мне не врал, она ещё и петь умудрялась… — Голос у тебя потрясающий… — А ты думал. Она у себя на родине звезда вообще-то. — Алиса так гордо посмотрела, как будто в этом была и её заслуга. — юное дарование. — Будет тебе… — Мику смутилась. — Никакая я не звезда, просто кому-то ещё нравятся мои песни. И это хорошо. — Песни у тебя хорошие, но мы за другим. Ученик, помнишь? — Алиса кивнула на меня. — Помню, конечно! Я ещё гитару ему подстроила, теперь должно звучать хорошо! — Мы здесь будем играть, или пойдём на свежий воздух? — Поинтересовался я. — Ты хочешь посидеть на веранде? Я не против, но там постоянно ветром пюпитр сдувает, он падает, и ноты падают, и я не вижу ничего! — Какие ноты, Мику! — Алиса рассердилась. — Вспомни его уровень игры. Это отличительная черта ДваЧе — она тебя материт и унижает, а ты всё равно чувствуешь к ней благодарность за защиту. Наверное, это её уникальная суперсила! Я благодарно посмотрел на Алису, сэкономившую нам несколько минут на переговорах и, ухватив гитару за гриф, потащил её на улицу. Мы расселись на стоящих тут же скамеечках и приступили к уроку. Я уже говорил, что я меломан? Так вот, после этого урока я был готов возненавидеть всё, что было связанно с гитарами! Нет, я помню издержки обучения игре на трубе, например — у тебя лёгкие развиваются как у жителя высокогорья, и ты теряешь возможность открыть второе дыхание во время бега, например. Про постоянно обветренные губы и говорить не приходится, и это уже не говоря о том, что степень твоей полезности определяется только и исключительно эластичностью рабочей поверхности губы. С гитарой же всё оказалось куда печальнее. Сначала у меня заломило плечи из-за непривычной посадки, потом заболела спина — ссутулиться не получалось, мешал инструмент. И, под итог у меня загудели пальцы. А потом и вовсе заболели! Алиса только посмеивалась, наблюдая за моими мучениями, и снова и снова объясняя какие-то для неё прописные истины. Мику выступала здесь же в роли наглядного пособия, фоном что-то мурлыкая себе под нос и перебирая струны. А я ощущал себя абсолютной бестолочью и бездарностью. Нет, я прекрасно помню, что график обучения для двадцати пяти лет сильно отличается от семнадцатилетнего молодого человека, которым я выглядел, но и то — для того, чтобы затвердить какие-от базисы, приходилось повторять по пять-шесть раз! Наконец, Алиса поняла, что традиционные способы обучения бесполезны, и решила обратиться к нетрадиционной педагогике. — Короче так. — Она быстро оформила некий аккорд. — Повторяй. Я повторил. — Следующий. — Она зажала ещё один аккорд, где-то на секунду выше. Тоже ничего сложного. Я повторил и это. И третий. — А теперь слушай. — Она воспроизвела последовательность аккордов, сложившуюся в некоторую минорную мелодию. — Повтори. Я попробовал. Получилось не очень… И ещё… И ещё. — Слушай, ну нельзя же быть таким бестолковым! — Она посмотрела исподлобья, после чего, похоже, что-то придумала. — Хотя чего это я… Она отвернулась. — Ты и в самом деле бездарен. Если у некоторых медведь на ухо наступил… То у тебя он там заночевал. — Что! — Завопил я. — Да я, если хочешь знать, учился! Мне всё это преподавали! — Преподавали как промахиваться мимо ладов? — Подколола рыжая. — Нет! Сольфеджио, и нотную грамоту, и интервалы. — Похоже, учение пошло не впрок. — Зевнула Алиса. — Напрасно только время потратили. К музыке у тебя никакого таланта. — Ах так! — Я нешуточно завёлся. — Да я сейчас просто привыкну и сыграю эту несчастную мелодию. Только руку набью! — Не-а. Не сыграешь. — Её глаза блеснули озорством. — Пари! — Я вспомнил о вчерашнем. — Если я за десять минут сыграю мелодию, тогда с тебя фант! — Фант? — Рассмеялась она. — На поцелуй или желание? — Да без разницы! — Азартен… — С уважением произнесла она. — Ну ладно, это если ты сыграешь. А если нет? — Да сыграю, можешь не волноваться. — Я уже мысленно прикидывал, как бы так поудобнее перехватить гитару. — Сейчас, я. — Поднимем ставки и дадим тебе ещё одну попытку. Если ты справишься, с меня поцелуй. Ну а если нет…Тогда… — Алиса задумалась, и, как вчера, расхохоталась. — Тогда — с неё! — Она указала на Мику. — Что?! Нет!!! — Да! Давай, играй! — Кажется, моя дорогая мучительница уже всё для себя решила. Как и Мику, которая, кажется, получала огромное удовольствие, принимая участие в процессе унижения. И я попробовал! Потом ещё раз! И ещё раз! — Что ж… — Вздохнула рыжая. — Мику! — Да, я сейчас. — Японка отложила гитару в сторону и поднялась. Она явно направлялась ко мне! — Не дёргайся, я быстро. — Пообещала она, приближаясь. Я вскочил. — Не приближайся! Нет! — Сём, — недовольно буркнула Алиса. — Ты всё равно не избежишь этого. Смирись. — Я не хочу! Мику обиженно нахмурилась и остановилась. Кажется, ей не слишком понравилось то, что ей пренебрегают. Хотя, если я хоть немного знаю Двачевскую, та заранее обо всём договорилась. Мысли забегали в поисках выхода. Что делать? Не бегать же от девочки? Или? Они там в Японии все кунг-фу разумеют, вот как меня заломает, и… Я предпочёл не думать о том, что дальше, а на бегу, пыхтя и сопя, насилу нашёл нужные лады и, уже зажатый в угол, выставил перед собой гитару. — Стоп! Мику остановилась и задумчиво склонила голову набок. Помните, что я говорил о том, что её что-то там расстроило? Забудьте! Она раскраснелась, прикусила губу и была диво как хороша, такая вот, почти поймавшая свою добычу! Я смутился и спрятал взгляд, надеясь, что Двачевская его не перехватит и не толкует двояко. — Вот! — Трясущимися пальцами я нащупал лады и с грехом пополам исполнил-таки мелодию! — Ты умница, Семён! — Мику прижала сложила ладошки у щеки в жесте одобрения. — Я в тебе ни капельки не сомневалась. — А я до последнего не верила. — Проворчала Двачевская. — Хотя с фантами идею он сам предложил. Я хотела поставить на кон что-нибудь поэкстремальнее. А я её уже не слушал. Пальцы, которые до последнего момента ощущались мной как деревянные, вдруг обрели некую чувствительность, подвижность, и кристальная чистота ладов, их порядок, стали вдруг совершенно очевидными. В тот самый момент, когда я не просто услышал что-то в чьём-то исполнении, а расслышал мелодию где-то внутри себя. Уже более уверенно, я отпустил стопу правой ноги гулять, отсчитывая темп, и в расслабленном режиме воспроизвёл мелодию ещё раз. — Хм… До удовлетворительного результата ещё далеко, но уже куда увереннее. — Неохотно заключила Алиса. Она отложила собственный инструмент и встала, потянувшись. А я вдруг вспомнил о том, как это выглядит не в пионерской форме — пусть и с хулиганским узлом под грудью — а в купальнике, с мокрой кожей… Так, отвлечься! Не вести себя как повёрнутый на почве постоянного токсикоза подросток! Последнее замечание почему-то вызвало скептическую ухмылку. Я вспомнил отражение в зеркале. Внутренние ощущения. То, как тело отзывается и поёт от действия. Хм… Вообще-то, я сейчас и есть в некотором роде подросток. Во всяком случае, телесно, и, сто процентов, гормонально — тоже. — Ты меня удивил. — Кивнула она. — Поэтому я приглашаю тебя вечером на мини-концерт на эстраде. — Насколько он мини? — Ты и я. — Она нахмурилась. — Или ты хочешь собрать стадион? — Нет. — Я поспешил кивнуть. — Меня вполне устраивает такая аудитория. — Так вы на танцы не пойдёте разве? — Удивилась Мику. — Как же так? Там же все ребята будут! — Вот и удачно им потанцевать. Главное, чтобы нас в этом не впутывали. — Ольга скажет, что мероприятие общественное, и быть обязаны все. Хоть просто постоять. — Кивнул я. — Пусть нас найдёт для начала. — Ощерилась Алиса. — Ну так ты как? Придёшь вечером? Или, — она показала в воздухе кавычки, — на танцульки с девочками тискаться пойдёшь? — Приду. Я недолго раздумывал. Танцевать я не то, чтобы совсем не умею, скорее, не люблю. Притом, что последний раз я танцевал лет пять назад, и это было под дикие зарубы Пендулума, когда мы с мальчиками раскатали несколько листов оргалита на Малой Конюшенной и от души поплясали. Не думаю, что те пляски будут уместны с возможным здесь плейлистом. А это значит, что половину времени я буду стоять и тупить. На медляк, может, и приглашу кого-нибудь, но их же всегда меньше! Иначе народ не успеет "оторваться". — А ты, Мику? — Мне на секунду показалось, что Алиса чем-то недовольна. Впрочем, после отрицательного ответа японки, она вновь расцвела. — Нет, я на дискотеку пойду. Мне нравится танцевать, а здесь танцы нечасто бывают. — Дело хозяйское, — кивнула Алиса. — Ну, мы пошли. Спасибо за урок. Я кивнул, украдкой дуя на побитые пальцы. — Заходите ещё в любое время, когда захотите. А тебя, Семён. — Мику строго посмотрела на меня. — Жду завтра, с утра или после обеда, будем повторять то, чему ты сегодня научился? — Как? — Упавшим голосом повторил я. — Вообще всё? — Ну, стимулы мы опустим. — Рассмеялась она. — Но указанные аккорды чтобы заучил. Тебе с ними выступать. С этими словами она забрала у меня гитару и скрылась за дверью, оставляя меня с открытым ртом усваивать сказанное. — Закрой рот. — Алиса щёлкнула мне по подбородку. — Муха залетит. — Угу… Я медленно приходил в себя. — Ещё раз — а кто меня записал-то? На конкурс. — Я, — безмятежно ответила Алиса. — А что? — А ничего… Пальцы сами скрючились в удушающем жесте, и я потянулся к её шее. — Ничегоооо… — Эй-эй, псих! — Она отскочила назад сразу на два шага. — ты что это задумал? — Придушить тебя… Чтобы не мучила, ни себя, ни меня. Она поспешила оставить между собой и мной что-нибудь недвижимое. — Ты что? Я же как лучше хотела! Ты вон какой скромный, никогда бы не догадался. — Она дурашливо ухмыльнулась. — А теперь вон как — сольный номер! Пестня! — она выделила букву "т". — Придушуууу… Я бессильно опёрся о столбик опоры крыши и вздохнул. — Алиса, я же тебе ничего плохого не сделал. И даже в карты вчера уступил. За что ты так со мной? — За то, что ты был добр со мной. — Она встала с той стороны столбика и, кажется, прислонилась к нему спиной. — Вот и всё. Ты был добр, и я к тебе приручилась. Как у Сент-Экзюпери, помнишь? Мы в ответе за тех, кого приручили. — Но мы не в ответе за тех, кого не успели послать нахрен… — Пробормотал я себе под нос. — Что? — Ничего. Так ты, значит, то, что я сделал для тебя доброе дело, мне теперь никогда не простишь? — Что-то вроде этого. Мы теперь с тобой вроде как друзья. А это значит… — Вроде как? — Усмехнулся я. — Френдзона растёт и ширится. И так печально, что никто из них никогда не встречал парня как я. — Ты опять бредишь? — В тон ответила она. — Не то, чтобы… Алис, скажи, тебе никогда не приходило в голову, что дружба — это не предел грёз отдельно взятого молодого человека. — Намекаешь на то, что мы могли бы с тобой встречаться? — Она грустно рассмеялась. — Не выйдет. — Что? Почему? — Лена. — Что Лена? — Не понял я. — Я вижу, как ты на неё смотришь, как реагируешь на её образ хрупкой, смущённой девочки. Не возникает желания обнять, утешить, приручить и забрать домой, наконец? Я не нашёлся что ответить. Потому что до последнего слова Алиса была права, и я, хотя и не хотел себе в этом признаваться, уже давно подыскивал возможность хоть немного сблизиться с Леной. Но блин! Это же нормальная реакция! Здоровая реакция мальчика на грустную девочку — утешить, поддержать, да хотя бы продемонстрировать участие. — И вот она вся такая обиженка, и все смотрят ей в рот, и предугадывают желания. А знаешь что дальше? Она скажет "нет", и лишит шанса и сочувствующего дурачка, и свою лучшую подругу, на которую никто не обращает внимания, ибо та слишком самодостаточна. Тебе ведь никогда не приходило в голову, глядя на нас, что мы, в-общем, обе одиночки и постоянно находимся в одной лодке? — Нет. Ты выглядишь так, будто тебе никто не нужен… — А она выглядит так, будто ей нужны все? Или всё-таки это ваши какие-то домыслы и инициатива? — Она усмехнулась. — Я не хочу сказать, что она плохая, что играет, хотя и в этом есть кое-что. Её голос сорвался, и она замолчала. — Поэтому давай не будем портить нашу прекрасную дружбу какими-то там отношениями. — Она шмыгнула носом. — В тебе есть то, что я ищу в людях — ты идеален в роли соратника, друга, товарища по проказам… Но не молодого человека. Прости. А я опять стоял и хватал воздух помертвевшими губами. Как так-то… Я что, сделал что-то неправильно? Или сказал? Или мне опять крайне вежливо указали на то, что следует знать своё место? — А если бы Лены не было? — Наконец, нарушил молчание я. — Если бы у тебя не было этой твоей паранойи о том, что она хочет забрать все твои игрушки — что бы ты сказала тогда? — Тогда… Я же не знаю, что ты обо мне думаешь, и как в целом относишься. Хотя этот разговор даёт пару намёков. — Может быть, я и рискнула бы… Попробовать. — Попробовать что? В лагере был тихий час, и жаркое солнце распугало и птиц, и насекомых, поэтому в раскалённом воздухе царила звенящая, струной натянутой, тишина. И только из-за этого я смог расслышать еле слышный ответ: — Что-нибудь ещё… Я отклеился от столбика и обошёл его, оказавшись перед Алисой. Её глаза уже были сухими, а взгляд бродил где-то в поднебесных высях, и был такой мечтательный… — Тебе достаточно было просто сказать о том, что тебя беспокоит. — Я почувствовал вдруг, что необъяснимо злюсь, также, как и тогда, когда узнал, что меня уже записали на концерт самодеятельности. — И мы нашли бы решение. Я перехватил её взгляд. — Твоя проблема не столько Лена, сколько то, что ты за всех всё уже давно решила! Ты выделила мне роль недотёпы, тормоза, подпавшего под очарование хрупкой девочки, способного только слюни пускать. Вот и всё, галочку поставили, страницу перелистнули? Отвечай! Она отвела взгляд в сторону. — Так вот, человек — это не какая-то там галочка. Я не знаю всех нюансов ваших с Леной взаимоотношений, но если бы ты потрудилась хотя бы чуть-чуть поверить в меня… да что в меня — в себя! Половина твоих проблем уже давно была бы решена. Я вздохнул, остывая. — Не выйдет у нас с тобой дружбы. — Я сказал это как мог ровным тоном. — Потому что ты не даёшь ни поблажек, раздавая роли, ни вторых шансов для тех, кому мерка вдруг оказалась не впору. Элвис покинул здание. Я вышел под палящее солнце, и, не оборачиваясь, побрёл куда глаза глядят. О нет, я совершенно не злился. Вот кого-нибудь тихо удавлю, и сразу стану весел и здоров. Нет, какова, а! То феминистку из себя изображает, заявляя, что ей абсолютно никто не нужен, то вдруг оказывается, что нужен, но он не проходит по конкурсному отбору — потому, видите ли, что она за него уже всё придумала. Типичная женская логика, сама придумала — сама обиделась! Похоже, у неё тараканов в голове ещё больше, чем у меня… Часы демонстрировали половину пятого, значит, скоро можно будет разжиться какой-нибудь мелочью в столовой — хвала рандому за то, что сервировать ещё и полдник нас не заставляют. Забрать плюшку и стакан кефира, а потом вернуть грязную посуду в мойку сможет даже самый маленький пионер. Их, наверное, этому обучают. Я усмехнулся, но решил на всякий случай проконтролировать зал — наличие "коктейлей" после обеда заставляло отнестись к делу дежурства посерьёзнее. Практика показывает, что всяким мерзостям и глупостям дети обучаются в режиме "увидел — запомнил на всю жизнь". Я усмехнулся, вспоминая, как перехватил Ульянку, которая чуть было опять не оказалась обляпана останками чьего-то обеда. Она уже была здесь и что-то сосредоточено жевала. — Что лопаешь? — Поинтересовался я. Она только махнула в сторону раздачи. Там сидела уже знакомая нам тётка, которая улыбнулась мне. — Помогать пришёл? А сейчас помощь не надо. Разве что потом столы пробежитесь, если где вдруг напачкали. Я кивнул, и, взял себе свежий кусок сдобы, отошёл к посту Ульяны и присел рядом. — Привет дежурным! — Привет. — Односложно ответила она. И уставилась на меня. А мне почему-то неловко так стало, что я спешно прожевал булочку и обернулся: — Ты так меня разглядываешь. У меня вдруг выросла вторая голова? — Нет. — Она неожиданно серьёзно покачала головой. — Ты какой-то как мешком стукнутый. С Алиской поссорился, что ли? — А даже если и так, — я неожиданно ощетинился. — Что с того? — Да ничего. — Ульянка погрустнела и отвернувшись к столу, ковыряла дырку в клеенке пальцем. — Она потом будет ходить грустная, ни побеситься, ни поиграть с ней такой. Она хоть и большая, но глупая иногда, так что ты уж её не обижай. Я поперхнулся сдобой и некоторое время кашлял, пытаясь вернуть дыхание. — Обижать? Да она сама кого хочешь… — Да-да, слышала уже. А всё равно, она ходит петухом, а вечером бывает что и горюет. Я смотрю, как могу утешаю, а помочь не могу. Ей нужен кто-то её возраста, а лучше мальчик. Не маловата ли она для таких рассуждений? Я усмехнулся, следя за её мыслью. — А ты не скалься, или думаешь, что если на языке мат и нахальство, то за душой то же самое? Уж на этот-то счёт у меня заблуждений не было. Невозможно хамить и окружающим, и самому себе. — Она сказала, что я брошу её, стоит лишь кое-кому хвостом махнуть. — Лене-то? — Не удивилась Ульянка. — Это у них с детства так. Все клюют на Лену, у Алиски из-за этого сплошное расстройство и полная неуверенности в себе. Она не верит в то, что может быть кому-то нужна. — Предлагаешь не обращать внимания на то, что она говорит? — Это же девичий разговор. — Она улыбнулась. — Половину игнорируем, другую делим на два. А дальше сам. Она озорно улыбнулась, и поток мудрости от четырнадцатилетней девочки прервался, сменившись более привычным мне образом проказливой непоседы. — Я тебе ещё раз говорю — обидишь Алиску, я тебе в тапки жуков напущу. У меня есть. — Жуки? — Вяло отреагировал я. — А то! Весь тихий час ловила. Она достала из кармана спичечный коробок и поднесла к моему уху. Оттуда доносилось множественное, крайне угрожающее шуршание, принадлежащее не одному десятку хитиновых лапок. — Ох ты ж. А зачем тебе так много? — Поинтересовался я. — Секрет! — Она увидела мою настороженную физиономию и рассмеялась. — Не беспокойся, тарелку тебе не запущу. Они для другого. — Интересно было бы узнать… — Пробормотал я и отвернулся — в столовую заходила первая волна пионеров. Наш отряд был в числе первых. — Как дежурите? — Остановилась рядом с нами вожатая. — Вашими молитвами. — Ответил я. — После вашей неоценимой помощи на обеде, боевой дух команды поднялся до небывалых высот! — То-то же, — она рассмеялась, а я под её локтём всё смотрел и смотрел… Алисы не было. — А что… кхм… Двачевская? Не придёт полдничать? — Она сказала, что у неё голова заболела и пошла в медпункт. А что? — Да странно просто. Она никогда еду не пропускала. — Выручила меня Ульянка. — Может, и правда заболела. Знаем мы эту болезнь. Называется — один придурок неприятен настолько, что мы не желаем его видеть, и даже согласны ради этого пожертвовать несчастной венской сдобой. В конце концов, мне предложили дружбу, должен ценить, а не выступать здесь с требованиями большего. Право, чем я, лично я, это самое "большее" заслужил? Кефиром-булками-совместным купанием? Обалдеть ценность. Я бы ещё спор вчерашний вспомнил. Я машинально проводил взглядом вожатую и опять уставился в стол, погружённый в собственные мысли. — Ты опять уныл. — Ульянка толкнула меня локтём и лукаво подмигнула. — Думаешь, такой ты ей нужнее? — Я ей вообще никакой не нужнее. — Пожал плечами я. — Так что какая разница. — И всё-таки ты странный. — Заключила мелкая. — Иногда ведёшь себя так, будто старше всех нас, а иногда такие глупости делаешь и говоришь. — Издержки воспитания, — съязвил я. — Дурость. — Она фыркнула и поднялась. — Пошли смотреть столы. Я кивнул и поплёлся на другой конец зала. Делать что-либо уже совершенно не хотелось — как будто из моего внутреннего энергетического резервуара враз пропала вся энергия, его заполняющая. И вернулось то ощущение, от которого я сбежал в это мирок — серой безысходности и безнадёжности, когда тебе ничего не хочется, и ничего не надо. Старая знакомая входит в душу, привычно гладит присмиревшие инстинкты по головам как породистых собак, усаживается в самое удобное кресло и закуривает. Неужели я рассчитывал избавиться от неё, просто убежав в лето? За каких-то три дня? Когда тебе за четвертак, ты уже не можешь меняться на лету, отбрасывая старые предрассудки по мере их устаревания. Даже научиться быть человеком, которому не всё равно — это уже огромный труд, а в моём возрасте — он труднее вдвойне из-за инертности психики. Что самое паскудное в моём положении, так это переоценка всех жизненных вех в сторону негатива. Каждая победа значит для меня вдвое меньше, а каждое поражение звучит вдвое сокрушительнее. И попадаешь в этот заколдованный круг отсутствия какой-либо стимуляции, и погружаешься всё глубже и глубже, ибо даже для того, чтобы держаться на плаву, необходимо тратить силы. А где ж их взять? Я прекрасно понимал, что сейчас нахожусь в идеальных тепличных условиях, эдакий сферический пример в вакууме из учебника по социализации — оказаться запертым на одном корабле с десятком красоток на неопределённый срок. Заменим корабль на лагерь, а красоток оставим, только срежем им годков до уровня подростков со всеми вытекающими и запрём героя вместе с ними. Идеальная ситуация — как единственный относительно вменяемый представитель сильного пола, герой просто обязан общаться с девочками и идти с ними на контакт, сближаться, а те, в свою очередь, ещё не набрались ни житейского опыта, ни житейского же цинизма, поэтому открыты и готовы к общению. Старая как мир истина об определяющем сознание бытии. Немного притянем её для удобства, и получим следующее — я начал загибать пальцы, считая тех, с кем у меня ноль шансов не просто познакомиться, а и просто встретиться: Лена — интеллектуал, в библиотеки и музеи я не хожу, так что тут без шансов. Алиса — девочка-пожар, человек творчества, это концерты, сейшены и клубы. Куда я опять-таки не хожу. Славя — Шойгу в юбке, у нас абсолютно разные сферы обитания. Мику — ещё один человек творчества, причём восточник. Звезда. Без шансов. Ульянка — гиперактивный источник неприятностей. Таких я выжил из своей жизни в первую очередь, ибо они несут нешуточную угрозу моему привычному мирку. И надо же было случиться такому, что меня заперли на одном корабле именно с такими девочками. И надо же было случиться тому, что я, как и обычно, всё залажал. Может, следовало согласиться с предложением Алисы о дружбе? Да только не выйдет у нас дружбы. И трогательного перемирия с ножами у горла тоже не получится. Для человека, который подобрался настолько близко, у меня две роли — либо рядом, либо лесом. И я, кажется, уже давно для себя всё решил. Проблема в том лишь, что решил я для себя, а Алису поставил перед этим как перед свершившимся фактом. Вполне, кстати, в её стиле. За размышлениями я не заметил, как протёр уже все столы. Пора выбираться на улицу. Но страшно. А вдруг она там? На улице. Вдруг она ждёт? Или встретится случайно. Какими глазами она посмотрит на меня? Что подумает? Сплошные вопросы, ни на один из которых не найти умозрительного ответа. Нужны поступки. А их совершать примерно так же страшно, как и выходить на улицу. — Ульянка, — попросил я. — Выгляни на улицу, скажи, есть там кто? Она удивилась, но просьбу выполнила. — Нет, никого. — Спасибо. — Я выдохнул и выскочил на улицу. Крадучись, пересёк половину лагеря, и, забившись в домик, бросился на кровать, заложил ногу за ногу и уставился в потолок. Н-да. Дела… А, может, дело в том, что я слишком спешу? В конце концов, мы всего третий день знакомы. Впрочем, на этот счёт батя мой в своё время выдал пёрл в духе "девушка решает даст или не даст в первые минуты общения". Грубовато, но в целом верно. Так что дело не в сроках. И не в Лене. И не в моей тормознутости — я удивился — даже не в ней! "А в чём тогда? Разве не в том, что ты поставил её перед фактом, что тебе её дружба не нужна, и вообще невозможна. А взамен ничего не предложил. Ты испугался рассказать ей о том, что думаешь — о ней, о вас, обо всём в целом. Ой, только не надо, а? На моей памяти сколько романов было испоганено неуместным признанием. Людям весело вместе, легко, они дружат душами и организмами — нафиг портить идеальную картину любовями? "Ты сам говорил о том, что здесь не взрослые и циничные тётки твоих лет, а дети. А детям свойственно мечтать. О романтике, чистых чувствах и лунных ночах так, чтобы внутри всё холодом и восторгом обрывалось. Никто не заставляет тебя идти к ней с предложением руки и сердца, но хотя бы поступить честно, и признаться в симпатии ты обязан." Заткнись, внутренний голос. Я сам решу, что и кому я обязан. Незаметно для себя я опять погрузился в сон. Мне снилось опять моё логово, тёмное и мрачное, освещаемое единственно светом монитора. В трее оранжевым горел значок текстового сообщения. Я развернул скайп и будто продолжил беседу, которая вовсе не завершалась. "А ты пробовал вообще хоть что-нибудь сделать?" "Тебя поставили перед фактом, а ты упал на спину и показал всем брюхо с криками "Сдаюсь"?" "Ты же так любишь спорить! Ты тысячи пик преломил по причинам куда менее веским. Что случилось? Струсил?" "Ты мог сделать элементарное — сказать, что это всё глупости. Что все модели, которые работали до тебя, с тобой не работают." "Мог, в конце концов, просто проигнорировать всё сказанное и продолжать копать в нужную сторону." "Тебе настолько всё равно?" "Настолько наплевать?" "Так поезд ходит каждый день… Забирайся и катись отсюда." "А хочешь… Хочешь, ты проснёшься сейчас здесь? Пробуждение через три…" — Нет. Нет? Нет! — Я вскочил на кровати, хватаясь за воздух руками. Мне до одури было страшно. И я вдруг понял, что я уже стал частью этого места. Даже если с Алиской не срастётся, я принадлежу местному "здесь" и "сейчас". Что мне здесь — нравится! И никуда отсюда я уезжать не хочу и не собираюсь. Но всё-таки, лучше, чтобы срослось. Я принял решение найти рыжую и во всём с ней объясниться. К несчастью, планам моим не суждено было исполниться — я заслышал с улицы сигнал горна и схватился за голову. — Ульянка меня убьёт! Я же на дежурство опоздал! На ходу растирая помятое лицо и пытаясь хоть немного расправить складки формы, я кинулся в сторону столовой. Она уже носилась с тележкой между столиками и меня наградила косым взглядом. — Лодырь. — Только и сказала она. Проглотил. А что мне ещё оставалось. Лодырь и есть. Я быстро сполоснул руки и, схватив ещё одну тележку, занялся сервировкой столов с другой стороны. Обслуживать приходилось уже сидящих пионеров, поэтому мне было не до бесед — носиться приходилось как шаттлу — туда-сюда. Десять ходок, может, чуть больше — вполне достаточно для того, чтобы накрыть практически на все младшие отряды. — Так и знала, что ты сорвёшься под вечер. — Подмигнула мелкая. — Почему? — Разве непонятно? Потому что я тоже собиралась. — Она рассмеялась, глядя на моё ошарашенное лицо. — И кто бы тогда дежурил? — Вот и я так подумала. Тебе же ничего доверить нельзя, даже расстановку тарелок. Пришлось брать всё на себя и спасать ситуацию. Это она сейчас сто процентов кого-то цитировала. Но кого? Цитата уж очень знакомая. Алиса не пришла. Всё время ужина её место пустовало, и будто больной зуб, постоянно притягивало к себе внимание. Я посмотрел туда, наверное, раз десять, прежде чем заметил Ольгу Дмитриевну, отмечающую прибывших пионеров. — Добрый вечер. — Поздоровался я. — А что с Алисой? До сих пор не вернулась из медпункта? — Нет, просто у неё несварение. Врач выписала таблетку и запретила приходить на ужин. — У Алисы? — Лена удивлённо обернулась. — Я же только что… После взгляда вожатой, информация, кажется, умерла прямо в горле девочки. Я тоже не рискнул уточнять и поспешил закончить ужин как можно быстрее. — Всё, последний рывок. — Подмигнула вожатая. — Сейчас уберётесь, и можете считать себя свободными. — Э… Хорошо. — Я кивнул. — Про танцы только не забудьте! — Уж не забуду, будьте спокойны. Столовая опустела. — Пол мыть будешь сам. — Сказала Ульяна. — Я это ведро не подниму. — Она пнула по небольшой бадейке с мыльной пеной. — Как скажешь. Тогда столы твои. Уже сыгравшимся тандемом, мы шли в две полосы: сначала она столы, переворачивая стулья и отодвигая лавки, за ней я, протирая пол влажной тряпкой и устанавливая мебель на место. — Как у вас замечательно всё получается! — Восхитился голос от двери. Я обернулся. Славя. Помощь не предлагает — что довольно необычно. Однако, смотрит приветливо и даже с некоторым вызовом. — Ребята, про танцы помните? — Начала она. — Помним, уже не первый раз спрашивают. — Проворчал я. — Вы придёте? — Я-то точно приду! — Крикнула Ульянка, — а вот насчёт моего тормозного друга всё сложно. — Сложно? — Кажется, он то ли не хочет, то ли не умеет танцевать. — Это не имеет значения. — Посуровела девушка. — Танцы — мероприятие коллективное, коллектив должен присутствовать без исключений. — Она помолчала и вдруг спросила. — А это правда, что вы с Двачевской чуть не подрались? Мне Мику рассказала, она слышала ваш спор… — Это наше личное дело. — Отрезал я. — Возможно. Но на танцах быть ты должен. — В тон ответила мне Славя. — Не знаю как насчёт Алисы, она всегда игнорировала такие вещи… Мне стало смешно и противно. Меня как падаль подбирают те, кто не брезгует? Типа, бросили бесхозное, поднимай, кто успел? — А если я не приду? Что будет? — Выговор за игнорирование воли большинства, я думаю. — Она запнулась. — А ты сам разве потанцевать не хочешь? Ульянка рядом фыркнула, похоже, до неё, хоть и с опозданием дошло то же самое, что и до меня. — Я подумаю, — уклончиво ответил я, и, крякнув, поднял бадейку. — Хорошо поработали. — Безразлично резюмировала Ульяна, скидывая халат на стоящую у дверей вешалку. — Лучше всех. — Кивнул я. Мы хлопнули ладонь о ладонь и разошлись каждый в свою сторону, уже не слушая что говорит активистка. Она сказала всё, что от неё хотели слышать. Не знаю, что меня дёрнуло, или, может, я опять вспомнил о первом дне, но пользуясь правом дежурного, я беззастенчиво воспользовался закромами и набил карманы снедью. Вдруг ночью есть захочется? Это после танцев-то? Я усмехнулся, представив что за музыка там играет, и какого типа танцы возможны под эту музыку. Явно не то, что я слышал сегодня у Мику в клубе. Вот опять, позориться будут они, а стрёмно будет мне. Может, ну его в баню? Я сгрузил припасы в домике и, встав перед зеркалом, критично оглядел себя. Рост метр восемьдесят пять — неплохой. Однако худоба и сутулость успешно скрадывают от пяти до десяти сантиметров, поэтому с той же ДваЧе, которая всего метр семьдесят пять, мы выглядим наравне. Плечи узкие — фенотип, их расширению не способствовали даже турники. Однако, одним летом мне довелось поработать на строительстве дома… Подбородок узкий, безвольный. Губы безвольные, чуть большая нижняя говорит о капризном и ветреном нраве. Нос классический ровный. Глаза… Их нет. Не запоминаются совершенно. Я сделал два шага назад и сфокусировался на общей картинке, образе. Вот это безликое нечто, не самой привлекательной внешности и харизмы, стремящейся к негативной, может ли оно внушить хоть какой-то интерес? Лично мне показалось, что не может. Я себе не нравился, чётко и ярко выраженно. Я бы, наверное, даже ненавидел себя — если бы это не требовало таких сил. Так стоит ли удивляться тому, что я не внушил сегодня ни интереса, ни надежды… Я даже вслух ничего пообещать не сумел. — Ты мне не нравишься, уродец. И это, безусловно, взаимно. — Сказал я отражению, и, захлопнув дверцу, вышел на улицу. Меня, помнится, кое-куда приглашали. Грех не воспользоваться приглашением. И речь не о танцах. Дорога до эстрады не заняла много времени, и я практически с самого момента, выхода из домика, слышал гитарные переборы. Кто-то там сидел и играл. Хотя почему "кто-то"? Я и так знаю достоверно. Вопрос лишь в том, обрадуется ли она моей сомнительной компании. Она играла какую-то незнакомую, но крайне печальную мелодию. Гитара в её руках пела и плакала, выдавая звук, который, казалось, неспособен выдать инструмент. Алиса была полностью поглощена игрой, и на окружающих не обращала внимания, что и позволило мне подобраться поближе и сесть на то же место, где она сидела вчера. Она всё играла и играла, а я сидел и боялся пошевелиться, спугнуть волшебство момента. Наконец, в воздух ввинтился последний аккорд, и девочка, прижав струны ладонью, резко выдохнула, будто спустили надувной мячик — вся как-то сжавшись и ссутулившись. — Ты пришёл. — Спокойно заметила она. — Да. — Я решил отвечать в том же стиле. — А зачем? — Ты звала. — И только? — Мне достаточно и этого. — Я вытянул ноги вперед, кладя их на скамейку перед собой и опёрся руками на заднюю, расслабляясь на импровизированном "кресле." — Ты обещала сыграть песню собственного сочинения. — Ты её только что слышал. — Безучастно ответила она. — Что ж… — Я вздохнул и поднялся. — Раз концерт окончен… Я развернулся и собрался было уходить, когда в спину вдруг прилетело удивительно жалобное: — Подожди… — Да. — Я обернулся. — Ты что-то хотела? — Ну зачем ты… так. — Кажется, её смутило моё поведение, однако, облегчать жизнь человеку, за меня всё решившему, я не собирался. — Мы о чём сейчас говорим? — Вежливо поинтересовался я. — Если о музыке, то ты обещала сыграть песню, ты сыграла, я выслушал, и мы, довольные друг другом расходимся по домикам. — Нет, — она помотала головой. Из-за опустившейся темноты, её лицо было почти невозможно разглядеть, приходилось ориентироваться на один только силуэт. — Я о нашем разговоре. — Ага. Дай угадаю, ты считаешь, что поступила правильно, и я потом тебе ещё спасибо за это скажу? — Нет. — Она снова помотала головой, а её голос опустился до шёпота. — Я… Я хотела сказать, что мне жаль. — Жаль потраченного времени? На этот счёт можешь не беспокоиться, я больше не стану докучать тебе. — Я сам не знаю, что за бес в меня вселился, но это был определённо крайне жестокий и ядовитый бес. Алиса стерпела и это. Просто вздрогнула и съёжилась, как тогда, у клуба: — Нет, я… — Ты… — Поощрительно продолжил я. — … извиняюсь за всё что наговорила тебе. — Было заметно, как трудно ей даются извинения. — Я была неправа. — Да нет, ты была совершенно права. Нам не стоило портить прекрасную дружбу всей этой романтической дребеденью. Ты облажалась только в одном — с прогнозами относительно Лены. Я с ней за три дня и парой фраз не перебросился. — А как же тогда первый день? — Прошептала она. — Я же видела, как ты её окучивал. — Окучивал? — Смешок вышел горький. — Это теперь так называется? Алис… Только один вопрос — у вас здесь поговорка про собаку на сене в ходу? Она промолчала, значит, в ходу. — Это всё, что я хотел узнать. — Я окончательно развернулся и ушёл, оставляя Алису наедине с её дурацкими мыслями, идиотской ревностью и ничем не обоснованными правами на меня. Ночной лагерь всё время разный. В первый день он был тёплым и каким-то томным, во второй я будто проснулся, и всё было такое яркое-яркое… Сегодня же ко всему приплетается чуть терпкий хинный вкус полыни-разочарования. Из-за деревьев слышна была музыка, под неё танцевали пионеры, что-то крича. На аллеях уже видны были парочки, у колонки водопровода уже стояла очередь из нескольких мальчиков, плясавших так, что рубашки пропотели насквозь, и горячие головы необходимо было немного ополоснуть. Над головой стояли звёзды, сегодня какие-то блеклые и невыразительные, а я вдруг понял, что меня, в сущности, готовы отпустить. Надо просто внятно выразить просьбу — и я проснусь у себя дома, носом в клавиатуру. По левую руку всходила Луна, и я, обернувшись в её сторону, набрал полную грудь воздуха: — Пожалуйста, отпустите меня до… Я не договорил — в меня что-то ударилось! Больно! В спину. Прямо сквозь рубашку на плечо капнуло несколько горячих капель. Я не успел испугаться, и терпеливо ждал, что будет дальше. — Кто-то решил об меня тормознуть? — Лениво бросил я через плечо, а оттуда слышались лишь шмыганья носом и прерывистое дыхание. Я, наконец, смог обернуться. Алиса. Плачущая Алиса. Думаю, теперь она меня закопает как свидетеля собственного позора. Однако, вместо того, чтобы отпрянуть, она прижалась ещё сильнее. — Что случилось? — Нейтрально поинтересовался я. Однако, голос немного запнулся, и эта запинка сказала ждущему уху куда большее чем все на свете слова. — Я н-не… — Её колотило истерикой или чем-то в этом духе, я не слишком силён в женских тараканах. — Что? — Ровно спросил я. — Прости. Пожалуйста. — За что? — Удивился я. — Ты не сказала ничего, что шло бы вразрез с твоими убеждениями. А с собой надо в мире жить. Это я точно знаю. — Неправда… Я хочу, но я боюсь. — Боишься того, что можешь чего-то почувствовать? Ну так это пройденный этап — ты уже показала, что я у тебя ничего кроме раздражения не вызываю. — Это неправда. — Она замотала головой. — Ты сам не знаешь, что ты несёшь. — А если неправда — почему ты не хочешь дать нам шанс? Это ведь не издеваться, не пари заключать — это открыться и быть честным. Ты этого боишься? — Я боюсь, что однажды проснусь, а тебя нет. — Кажется ей удалось успокоиться, во всяком случае, настолько, чтобы её отпустила трясучка. Я позволил себе улыбнуться. — Если бояться, что твои игрушки кто-то отнимет, их кто-то отнимет. Ладно, пошли умоемся сейчас, а дальше думать будем. — Л-ладно. — Она шмыгнула носом и в потёмках, пока никто нас не видел, взяла меня под руку и прижалась изо всех сил, будто боясь отпустить. Кажется, именно так и столбят собственность, — промелькнуло в голове. — Тили-тили-тесто, жених и невеста, — донеслось от умывальников. В темноте стояла невысокая фигурка, впрочем по двум хвостам-ракетам я её узнал. — Ульянка, ты чего в потёмках бродишь? — Не отреагировал на дразнилку я. — Хотела убедиться, что вы и в самом деле тили-тесто. — Она поморщилась. — Зачем вам это надо, я не понимаю, вы друг друга терпеть не можете. Но, кажется, друг без друга вам ещё хуже. Она помахала рукой и скрылась в темноте, давая нам возможность умыть зарёванную Двачевскую. Вода была ледяная, как и всегда, однако, я тоже бросил пару горстей воды в лицо, чтобы немного остудить пылающие щёки. Ульянка нас благословила, ну надо же! — Я всё, — отозвалась Алиса. — Хорошо. — Я нашёл её руку. — Пошли тогда. — Что? Куда? — В мой домик для начала. Она подозрительно посмотрела на меня, будто спрашивая, что это мы там забыли, отчего я рассмеялся и поспешил объяснить: — Покормим тебя. Ты ведь без с обеда ничего не ела. — Ну… Я у Ульянки немного конфет свистнула. — Призналась она. — Ну а я тебе ужин приготовил как в первый день. — Я распахнул перед ней дверь, пропуская внутрь. — Булочки и кефир. Уж что нашлось. — Теперь я тебе ещё больше должна. — Она усмехнулась, однако, уговаривать себя не заставила и подмела всё подчистую, уплетая всё с таким аппетитом, что и мне кусочек захотелось. Не досталось — зубы клацнули в опасной близости от вытянутой руки, и я поспешил спрятать конечность. Я улыбнулся и устроился на кровати, наблюдая за тем, как девочка ест. Ещё пять минут напряжённой работы челюстями — и она сыто отвалилась от стола. — Вот и чудненько. — Заключил я. — А теперь поговорим. — О чём? — Она подняла глаза, чувствуя себя не слишком уютно тет-а-тет с полузнакомым парнем в домике. — Да-да, именно о том, о чём ты подумала. О нас с тобой. Как говорят американцы, о гёрлфрендах и бойфрендах. Она покраснела, похоже, понимая меня несколько превратно, на что я поспешил заметить: — Не совсем об этом, хотя ход твоих мыслей мне нравится. — А что тогда… — Я буду чувствовать себя идиотом, но это, похоже, нужно для дела. — Я подполз к ней поближе и, взяв за руку, заглянул в глаза. — обычно это должно получаться спонтанно, но… Двачевская, что ты думаешь о том, чтобы стать моей девушкой? Она смутилась ещё сильнее. — Я… Не умею. — Не умеешь? Я тоже не умею. Как-то не приходилось ещё ни разу быть чьей-то девушкой.— Я решил, что немного комического контраста не повредит. — Да нет, я говорю, я раньше ни с кем не встречалась ещё. — Я понял. Ну, мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь. — Так а что делать-то надо? — Для начала перестать смущаться. А дальше… Я помолчал, думая, куда на самом-то деле дальше… — По обстоятельствам — Наконец, нашёлся я. — Пойдём прогуляемся, ночь какая хорошая. Она не ответила. — Алис? Я обернулся в её сторону. Мда… Похоже, я настолько скучный, что все существа женского пола в обозримом пространстве при моём приближении испытывают непреодолимое желание спать — начиная с Ольги, заканчивая Ульянкой и Алисой. Напереживавшись на год вперёд, молодой организм прибёг к самому простому способу восстановления после стресса — крепкому сну. Улыбнувшись, я поднял её на руки и перенёс на кровать, а сам вышел на улицу, где и облюбовал себе один из шезлонгов, поворочался, устраиваясь поудобнее, и закрыл глаза. Через некоторое время ткань соседнего шезлонга скрипнула, принимая в свои объятья ещё кого-то, женский голос спросил, почему-то шёпотом: — Спит? — Ага. Законное завершение истерики. — Вы с ней не… — Да нет, не сильно ругались. — Я сделал вид, что не понял намёка. — Просто умыл, накормил, а уснула она сама. — Надо же… — голос удивился. — На моей памяти, ты первый, кто сумел приручить Двачевскую. — Достаточно было просто перестать врать себе. — Заметил я. — Мне бы этому научиться. — Шезлонг опять заскрипел, выпуская седока, на фоне звёздного неба силуэтом мелькнули четыре хвостика… — Лена? — Ахнул я. — А кого ты ожидал, — лукаво спросила она. — не Ольгу ли Дмитриевну. — Может, и её. А что ты тут делаешь? — Меня Виолетта просила в медпункте помочь, только что освободилась. Но если нужно валерьяночки… — Нет, спасибо. — Я поймал себя на мысли, что мне удивительно легко общаться с этой девочкой. А ей, кажется, вдвое легче оттого, что лица прячет темнота. — Береги её, Сём. — Она помолчала. — Она сама не знает, какое она счастье. Не обижай. — А как же… — Наша беседа перед турниром? Это наши внутренние отношения такие. — Она рассмеялась. — Выглядит шокирующе, понимаю. — Да нет, я о другом. О её мании — она боится, что ты хочешь отобрать у неё все игрушки. — Я запнулся. — В том числе.. — Тебя? — Она тихонько расхихикалась. — И подраться с ней потом? Ну она скажет, конечно. Ты — это её. Это обоюдно, поэтому я даже лезть не стану. Спокойной ночи. Как и Ульянка, она растаяла в темноте. Я опять закрыл глаза, и, кажется, уснул, потому что перехода между смеженными веками и моментом, когда меня кто-то потряс за плечо, не ощутил. Это была Ольга Дмитриевна, и она всеми силами пыталась выглядеть сердитой. Что, впрочем, с довольным выражением лица сочеталось не очень. Платье на ней было — закачаешься, и я поневоле проследил за всеми изгибами и выпуклостями, прежде чем понял, что она мне что-то говорит. — …филоним коллективные мероприятия, да? — Начала она. — Сидим непонятно где, занимаемся непонятно чем. Кстати, почему именно здесь? — Там Алиса. — Односложно ответил я. — И она… — Спит. Не знаю, какая мысль пришла в голову вожатой, но она вдруг смутилась и расспросы на время прекратила, поднялась, приоткрыла дверь и задумчиво посмотрела на спящую в моей кровати девочку. — Я не буду спрашивать о том, как она здесь оказалась. — Она помолчала. — Но придётся тебе сегодня ночевать на незастеленной кровати. Она снова сходила в домик и принесла оттуда связку ключей, один в один с той, что посеяла Славя, когда кормила меня. — На следующей "улице" обрати внимание на "бочку", с заметным просветом от почвы, она будет на взгорке стоять, переночуешь сегодня там. — Она сделала строгий вид. — Надеюсь, в первый и последний раз. — Я тоже. — Вздохнул я. — Мне нравится спать в своей кровати. Ольга вдруг хихикнула. — Представляю завтра её лицо с утра. Обязательно разбужу её лично. — Вы страшный человек, Ольга Дмитриевна. — поёжился я. — Так ведь и заикой можно стать. — Ничего, меньше терять кавалеров будет. Я покраснел. — Да мы не… — Да я знаю, чего вы не… Про то, как Сёма с Алиской обжимались у рукомойников, половина лагеря уже судачит. Сплетники. — Она сплюнула это слово как ругательное. — главное, чтобы всё честно было. — Она многозначительно покосилась в мою сторону. — И по любви. Я же только вздохнул, и, поднявшись, направился на своё временное место ночёвки. — Семён! Семён! Погоди. Я обернулся. Славя, в руках какой-то куль. Очередная помощь страждущим? — Чего тебе, — неприязненно покосился я. — Да вот, услышала, что ты временно переезжаешь. Так я тебе подушку пока дам, а завтра уже всё нормально со склада выдам. Ну и мыло с полотенцем. Кстати сказать, сегодня баню растопили, так что если есть желание нормально помыться, могу занять очередь. — Она улыбнулась. Я вспомнил, сколько дней я уже нормально не мылся. — Это было бы крайне любезно с твоей стороны. — Кивнул я. — Хорошо. — Она улыбнулась и махнула рукой в сторону лесочка. — По тропинке иди мимо рощи, как раз и выйдешь. Не промахнёшься. — Она улыбнулась и, вручив мне подушку с банными принадлежностями, развернулась и ушла. И правда, найти баню оказалась несложно. Выглядела она скорее как избушка, чем как место, где можно очистить тело и мысли. В любом случае, густой дым, валящий из трубы, исключал двоякость толкования. Осталось разобраться в том, кто же там сейчас находится. А то конфуза потом не оберёшься — будто мало мне глупостей, которые происходят со мной без моей воли, давайте теперь ещё и опростоволосимся, забравшись в занятую баню, да… Стёкла, там, где горел свет, были запотевшими, однако, в них время от времени мелькал силуэт и я, придвинувшись, попытался разглядеть, кто это там. Если мальчик, тогда всё нормально, а если… Я с запозданием понял, что я вообще творю, так конденсат на стёклах стёк вниз, и расплывчатые контуры сложились в девичью фигурку! Славя! Ох, мать! Я прикусил пальцы. Она, конечно, обещала мне придержать очередь, но, блин, я и не думал, что она проделает это таким образом! А каким образом она должна была? Сесть в предбаннике и никого не пускать? И, в строгом соответствии с законами жанра, голая. Ну, в бане других не бывает. Я шумно сглотнул и уставился на неё. Это же… Это же… "Ещё один сеанс вуайеризма, вот что!" — Дал мне лёгкую затрещину внутренний голос. — "Сначала мы наблюдаем нижнее белье, перешли непосредственно к стриптизу. И позволь узнать, чего это ты уставился? Никогда голых баб-с не видел?" Видел. Лет пять назад. И то тогда… "Ладно. Ну а что ты скажешь о том, что ты вообще-то с Алисой…" Алиса — это другое. "А, ну да, понял. Губа у тебя не дура, боярин. Может, тогда и зайдешь? Спинку ей потрёшь или какие другие места…" В голове раздался скабрезный смешок, а я попытался отвернуться — и не смог! Организм отозвался мгновенно! И единственное, на что он был согласен променять это зрелище — это на непосредственный тактильный контакт. Собственно, электричество уже прогулялось по телу, разбудив все необходимые механизмы, и если бы меня кто застал в том виде, в каком я сейчас был… Однако, никого вокруг не было, и никто не мешал мне наслаждаться визуальным пиршеством. Славя, похоже, совершенно не замечая ни меня, ни моего взгляда, неторопливо мыла участок за участком — сверху вниз, всё время принимая такие соблазнительные позы, что я на секунду подумал, что это сделано для единственного зрителя. Однако, нет. Очень скоро стекло снова запотело, скрывая и смазывая черты. Я разочарованно вздохнул и прибег к старой испытанной методике погашения возбуждения в организме. Иначе было никак, если она меня у двери в таком состоянии встретит… В любом случае, температуру между собой и окружающей средой надо уравновешивать. Если я в парилку в таком состоянии зайду, мне может и захорошеть так, что откачивать придётся. Между тем, свет в помещении погас, и, судя по поскрипыванию досок, Славя закончила мытьё и вышла в предбанник. Ещё через пять минут она вышла наружу и с удовольствием вдохнула ночной воздух. На ней было интересное платье-сарафанчик, высоко открывающее её стройные ножки, судя по отсутствию лишних складочек, надетое прямиком на то, что мыли, косы были распущены, и я невольно засмотрелся, поняв, что никогда раньше не видел её без этих её вездесущих кос. Тут она заметила меня, сидящего на скамеечке. — Семён, ты давно здесь? Спрашиваешь, во всех ли ракурсах я тебя рассмотрел? Ответ положительный. — Минут пять, может. — Честно признался я. — С лёгким паром! Правильно, до этого я был в несколько другом месте. — Спасибо. — Она потянулась, и платье, надетое на влажную кожу рельефно обрисовало то, что должно было обрисовать, а я поспешил уложить на колени сверток. — Хорошо как после баньки. У тебя есть чем мыться? Если нет, могу дать мочалку. У меня опять перед глазами встала картина — где была мочалка и что она там видела — и я срочно приказал организму успокоиться. — Н-нет, спасибо. — Поблагодарил я. — У меня своя есть. — Как знаешь. — Она ещё немного постояла, о чём-то раздумывая, и потом качнула головой. — Я пойду. Доброй ночи. Я проводил её взглядом, весь во власти того волшебного момента, когда она… Зайдя в баню, я в первую очередь налил половину шаечки холодной воды и опрокинул на себя, в голос завопив. Ибо нефиг. И вообще, у меня Алиса есть. Помывшись, я уступил помещение Мику и Лене, подумал было о том, что… И чуть ли не силком уволок себя от бревенчатого здания. Надо спать. Спаааать! Добравшись до места временного ночлега, я раскатал лежащую здесь же скатку, подложил любезно ссуженную Славей подушку и, вытянувшись во весь рост, позволил себе расслабиться. Мысли текли лениво и неторопливо. … Моё сегодняшнее дежурство… … Концерт Мику… … Наш с Двачевской феерический в своей глупости спектакль о том, кто кого чем и зачем… … Удивительная откровенность и открытость грустной девочки с фиолетовыми волосами… … Сценка в бане… … Алиса… С последней мыслью я уснул.