Бессильная

      Вся ночь — нескончаемый киномарафон с сиюминутными антрактами, как будто только для отвода глаз от неказистого лежбища во всю комнату, которая смотрела заплаканными окнами на обложенное чёрными от угольной пыли облаками, словно рот зачумленного больного, небо Симплы-12. Под утро Дженна Зан Арбор проснулась с душным запахом крови в ноздрях, когда головизор продолжал заливать стены комнаты пёстрыми всполохами. Они бликовали на старом транспарастиле и на отставленном в сторону винном бокале, а лоб юного Рена С'орна будто покрылся мыльной плёнкой — блестящей, отливающей во все цвета последнего киношедевра Ниджинтса.       — Теперь твоя мама перестанет со мной здороваться. Доволен? — ворчливо сказала Зан Арбор, массируя подушечками пальцев чрезмерно выпуклый, как приказывала мода Беласко, которая надевала на мягкий младенческий череп давящий обруч и не велела снимать, пока не будет безвозвратно изуродована кость, затылок мальчика. Интересно узнать, как на это реагировал его мозг, не развивались ли в нём новые нейронные сети, чтобы заполнить увеличившийся объём черепной коробки? Жаль, поздно, наверное, вооружаться ручным сканером, всё равно с парнем будет покончено в течение ближайших суток: процесс необратим.       Недрогнувшей рукой она взяла бокал. Открытый конец прозрачной трубки, торчащей из раздутой вены на шее младшего С'орна, плюхнулся в остатки начинающей бродить плазмы, и по воздуху зазмеилась красная струйка, постепенно перетекая в мутный бокал.       Бдительно проконтролировав процесс, Зан Арбор зацокала языком, не сводя алчных глаз с наполненного сосуда: в ней боролось первое побуждение - высосать остатки, которые, даже в её случае, сладки на вкус, из медицинской трубки, и привитая её работой чистоплотность, что восставала против перспективы выпачкаться в крови.       Щуриться не было необходимости, потому что лишённые занавесей окна давали свет хоть и холодный, вроде как от галогеновых ламп, однако его яркости хватало, чтобы увидеть, как красно-бурая жидкость плещется и смывает застарелые разводы со стенок, смешивая старое и новое, мёртвое и ещё живое, но Дженне понравилось играть вид искушённого дегустатора и то так, то сяк поворачивать бокал на просвет, будто забыв, что перед ней не очередной образец препарата, который надлежит сунуть под нос неразборчивому микроскопу.       — И за что же мы пьём? — Дыхание женщины всколыхнуло глянцевитую поверхность жидкости, та откатилась от кромки сосуда с тем, чтобы в следующий момент прилить обратно обжигающей язык волной.       — Не знаю, как ты, — с неожиданно прорезавшейся в голосе хрипотцей произнесла Дженна, пригладив собственные спутанные космы, и молвила нараспев, под ритм пульса своего маленького несмышлёного донора: — а я потому, что уважаю твою Силу.