Бессильная

      Насколько он понимал, ему предлагали нарушить комендантский час. По его ощущениям, отбой прозвучал приблизительно полчаса назад, и с тех пор, натянув одеяло по грудь, Энакин лежал без движения, встречая и провожая взглядом косые лучи, через равные отрезки времени ложившиеся на стены из окна, пересечённого горизонтальными жалюзи, ― это снаружи территория прощупывалась прожекторами. Охрану вокруг лагеря Томо несли под стать тюремной.       Спать не то что не хотелось, а таков был побочный эффект странного состояния, в которое погрузили Энакина, что приятная пустота во всём теле не давала уставать, веки не тяжелели, голова не клонилась к подушке, потому что не было мыслей, чтобы её отягощать, и праздность, хотя пока она нравилась Энакину, тоже не способствовала умеренному угнетению нервной системы, которое как правило наступает к вечеру. Заумную фразу про нервную систему он услышал не далее как утром от женщины, которую он видел только издалека и неизменно в белом, когда она переговаривалась о чём-то с медбратом, разделявшим обязанности как медицинского персонала, так и надзирателя за своим пациентом. Он, как во все предыдущие ночи, запер сегодня за Энакином дверь его комнаты-палаты, и он же раскодировал теперь замок и сейчас стоял над кроватью, веля подниматься и следовать за ним. Подозвал Энакина к раковине и сам мокрой ладонью убрал ему со лба непослушные волосы. Тот не отпрянул, но и не стал любопытствовать, куда его ведут и к чему так тщательно готовят. Зона Самоограничения отбивала не только сон, но и неистребимое, как считали все, кто знал его, желание задавать вопросы.       Его провели переходами, оставлявшими в стороне процедурные комнаты и лаборатории, прямо к двери, в которую чересчур церемонно, на взгляд Энакина, постучал проводник. Едва он перешагнул порог, как был пойман, словно пичужка в золотую клетку.       В комнате горел сумеречно-рассеянный свет и было не продохнуть от цветочного благовония, как будто незадолго до прихода Энакина тут разбили флакон с духами и втоптали осколки в толстый узорчатый ковёр. Инстинкт подсказывал дышать короче и не во весь объём лёгких, но всё равно за несколько мгновений пребывания в помещении он успел надышаться до рези в носу. Мало того, удушливый запах обманом добрался и до вкусовых рецепторов: рот разом наполнился вяжущим смоляным привкусом, а зубы словно заволокло патокой, так что ни вскрикнуть, ни слова вымолвить. Едва он осознал своё жалкое положение, Энакин дико заозирался по сторонам. Видимость была такой же хорошей, как в толще воды заиленного озера (для полного погружения в обстановку добавилось ощущение заложенности в ушах). Как будто живописец долго трудился над интерьером, а какой-то пакостник подошёл к неоконченному полотну, взял да и смазал свежую краску пальцем.       Сквозь воздушное сфумато выдавались костистые фигуры открытых стеллажей, подпирающих стены, как понурые скелеты; глыбой, торчащей посреди болота, стоял письменный стол; напротив него осклизским водным хищником затаился диван и флуоресцировал молочно-белой кожей. Энакин чувствовал, как у него намокает кожа под волосами и липкий пот ливнем наползает на глаза. Он покачнулся на носках, не чуя под собой ног и внутренне ожидая, что вот сейчас, ещё один шаг - и провалится в пустоту, но кто-то своевременно поставил ладонь ему между лопаток, и прикосновение сказало, что на эту руку может опереться, как на стену.       ― Не нервничай. Через минуту ты будешь в порядке, ― внушил ему женский голос. Не торопясь убирать ладонь, она выступила из-за его спины и повернулась вполоборота, так что Энакину сразу бросились в глаза распушённые вокруг лица светлые локоны, обрамляющие портрет из голографического журнала мод. Это было видение похлеще предыдущего. Энакин слизнул шарик пота с верхней губы и открыл рот, чтобы ответить, но совершенно неожиданно понял, что его никто не понуждает к ответу.       ― Зови меня Дженна, ― мягкими интонациями завибрировал воздух у него над ухом. ― Или доктор Зан Арбор. Я работаю здесь и хотела встретиться с тобой.       С её появлением комната совершенно преобразилась: ярче разгорелся свет, кабинет окунулся в тёплые жёлто-розовые краски, а покров тайны упал к ногам Дженны, более не скрывая внутренности шкафов-скелетов. А скрывать было что: открытые полки были наполнены сокровищами особого толка. Энакина окружали вещи одновременно знакомые и необычные, новые и древние. Длинные ряды книг ― не датападов, а настоящих, бумажных книг. Сосуды, наполненные высушенными листьями и цветами, с тщательно подписанными жидкостями. Ряды камней, металлов и руд, и рядом с ними ― полнейшая неожиданность для Энакина, ― какие-то женские безделушки: фарфоровые куколки, много чашечек, сливочников, словно изъятых из игрушечного набора. Комната напоминала хорошенькую бонбоньерку, и Зан Арбор в светлом тканевом комбинезоне, который пластически облегал её формы, оставляя обнажёнными бюст и руки, прекрасно вписывалась в обстановку. Даже в инистом оттенке кожи, совершенно неприглядном на лицах холодной аристократии некоторых планет, которым оказывали услуги Оби-Ван со своим учеником, в сочетании с карминовой рамочкой губ Энакин ныне находил чрезвычайную красоту.       ― Присядь на диван. Здесь немного другая смесь газов, отличная от остальных помещений. Она здоровее, но с непривычки может раздражать твой дыхательный центр. Это в мозге, ― пояснила она и как будто мимоходом взъерошила ему влажные волосы на затылке, отходя к столику перед диваном, где уже был аранжирован чайный сервиз.       ― Это очень редкий сорт чая. Он славится отсутствием добавок и очень приятным вкусом. Давай попробуем?       Энакин опустился на край дивана, который оказался неожиданно мягким, так что даже ёкнуло сердце от впечатления, что он проваливается в зыбучие пески. Но он не выказал своего испуга, а сел к самой спинке и, сделав самый светский тон, поинтересовался:       ― Разве ещё не ночь? Вы не хотите спать?       ― Нет, а ты разве хочешь? ― обеспокоилась женщина и чуть более нервным жестом, чем до этого, откинула волосы со лба, пристально глядя на Энакина. Он помотал головой. Зан Арбор выпустила вздох облегчения и, покончив с приготовлением душистого напитка, грациозно опустилась в кресло и закинула ногу на ногу. Сидению она была всё равно что пушинка ― оно ни прогнулось ни на сантиметр, зато Энакин острее почувствовал тщету своих попыток сесть прямее: он только каждый раз всё глубже съезжал к диванной спинке, вдобавок ткань штанов безобрано сосборивалась и сминалась в паху.       ― Может, ты бы и получил приглашение чуть пораньше, но я не хотела столь явно выделять тебя среди прочих: другие пациенты могли затаить обиду. Я, разумеется, считаю, что зависть - чувство сродни соревнованию и от него сплошная выгода, но надо отдавать отчёт в том, что они пациенты, не легкоатлеты. И, если быть честной до конца, они меня больше не интересуют.       Энакин было возразил ей, "пациентов", как она пафосно именовала его и остальных узников ванкорского лагеря, держало здесь отнюдь не подорванное здоровье. Что им отвели единственную роль, с которой могли справиться военнопленные этой жестокой планеты, ― подопытных крыс. Над ними ставили опыт, какой ― он не мог сказать, но доктор Зан Арбор ― да, невообразимо прекрасная, с искренней улыбкой, которая нет-нет да и тронет её губы, когда она посмотрит на него, ― всё же замышляла что-то недоброе. Сейчас его ум был достаточно ясен, чтобы не обольщаться тем состоянием бессмысленной удовлетворённости, которое мог подарить ему наркотик. Он знал своего врага в лицо. Он смотрел ему в глаза.       Но Дженна не дожидалась, пока ей начнут оппонировать.       ― Ты, Энакин, наверняка не один раз сталкивался с завистью к джедаям, ― полувопросительно произнесла она. ― Это могло быть замаскировано под враждебное отношение или, чем чаще грешат в Республике, скрывалось за подобострастностью. Попытайся вспомнить, сколько раз тебе или твоему учителю, ― цепкий взгляд выхватил его косичку, выбившуюся из-под воротника, ― чинуши ставили палки в колёса. Кто из них, ты думаешь, не мечтал о вашей славе, чьи заплывшие жиром сердца чуть не лопались от разрывающего их желания заполучить хоть четверть того внимания к своим персонам, какое уделяют вам. Должна заметить, они не одиноки в своём тщеславии.       Сано Сауро ― первый, о ком подумал Энакин. Длиной своих рук тот мог посоперничать с бесалисками: он запустил их так глубоко в недра бюрократии и так ловко манипулировал рычагами давления, что джедаи даже не догадывались, что долгое время были жертвами его грязной политики. И Сано Сауро был очень жаден до власти ― это совершенно точно. Вопрос: откуда знала о сенаторе и его пикировке с джедаями Зан Арбор?       ―Почти в любом конфликте последнее слово остаётся за джедаями, вы правите дипломатическим балом, вы могли бы без труда установить диктатуру Ордена, ― Зан Арбор как будто зачитывала ему обвинения.       ― Хотя что это я, ― хлопнула она себя по бёдрам, ― это наша действительность! Тебе стоит знать, почему я лишила Республику себя и своих открытий. Потому что твой Орден окружил свои тёмные дела ореолом секретности и проводит такую политику, которая ущемляет свободу научных изысканий. Право, я думала, что подобный закрытый институт морально устарел, однако реальность такова, что у меня не было никакой возможности совершенствоваться в самой интересной и непознанной области ― в том, что связано с вашей Силой. Я вела всесторонние исследования годами, и один из промежуточных выводов, что я сделала, говорит о том, что, в пику вашим коренным убеждениям, Сила не умеет ни желать, ни думать, ни действовать. Неспроста джедаи именуют Силу только по имени и не могут указать ни видимого, ни невидимого её дела. И правильно делают! - подчеркнула она резко возвысившимся голосом. ― Что если это болезнь? Тогда нет никакой мнимой избранности джедаев, а есть только редкая мутация, и не в одной, а сразу в нескольких из трёх миллиардов сегментов ДНК. Когда так называемые одарённые появляются спонтанно в разных мирах и, как сейчас кажется, без всякой связи с общегалактическими событиями, в таких случаях всегда надо искать причину в мутации.       ― Так вы считаете, что у нас непорядок с генами? ― на автомате задал вопрос Энакин. Он напрягал голову, пытаясь критически осмыслить услышанное, но испытывал что-то вроде перегрузки: слишком много информации, а ему остро не хватает специфических знаний, чтобы самостоятельно дойти до сути вопроса. А он, кажется, представлял большую важность.       ― Во-первых, мы пока верим, что речь идёт о гене, но точно это неизвестно. Мы знаем только, что есть нечто в крови, что отличает вас от остальных людей, но сам ген мы ещё не нашли. Хотя мы и проводили всевозможные исследования. Поверь, было бы куда проще, если бы мы сумели выделить в крови этот ген или что это там такое. Пока мы опираемся на расчёты и наблюдения.       ― "Мы"? ― промычал Энакин, таращась на яркую точку над плечом Зан Арбор. Чтобы сфокусироваться, пришлось приложить усилие, он напряг глаза и увидел, что зловещий красноватый свет исходит не то от большого насекомого, не то от какого-то кристалла, упрятанного под стеклянный колпак на полке шкафа у дальней стены. Шкатулочное пространство кабинета враз утратило оттенок наивности, обернувшись жутковатой, в силу контраста, кунсткамерой. Взгляд Энакина бродил по видимой ему части комнаты и замечал искусной резьбы череп, служивший, по-видимому, пресс-папье, так как из-под него выбивалась стопка флимсиплатовых листов, и чучело явно редкого четвероногого со склеенной в иголки шерстью, которое выглядело также на редкость странно...       ―Так значит, вы с коллегами объединились против джедаев? ― возвращаясь к женщине, уточнил он. ― Грант Омега тоже входит в ваш кружок ревнителей Силы?       Зан Арбор опешила от такой проницательности. Её длинные пальцы с красивыми крупными ногтями принялись терзать подбитые чем-то мягким подлокотники, оставляя на гобеленовой ткани светлые "царапины".       ― Я хотела говорить о другом, ― сухими губами вымолвила она. ― И пей, пожалуйста, чай, остывает. Ничего похожего на ментальное внушение Дженна не применяла, поскольку не умела, однако её голос, который не дрогнул, несмотря на большое внутреннее смущение, и повелительный тон, который она взяла по привычке начальствовать над другими, возымел силу, и Энакин послушно взял чашку, не спуская, впрочем, глаз с непроницаемого лица хозяйки церемонии, и осушил её одним глотком. Ему показалось, что женщина напротив презрительно сморщила нос, но мимическое движение было столь неуловимым или хорошо замаскированным, что в следующее мгновение от него не осталось и следа, ― так колеблется вода в сосуде, если на неё легонько подуть.       ― И всё же, тебе нравится моя идея? Думаю, природе неугоден этот генотип, в конце концов, вас так мало... А разумная, но меняя мудрая составляющая Галактики, в свою очередь, прекрасно обойдётся без джедаев.       ― Джедаи нужны, чтобы был мир. А не как тут у вас... ― Энакин обвёл рукой вокруг себя, имея в виду охвативший Ванкор хаос гражданской войны.       ― Сам-то ты разве в мире с собой? Ты давно ведёшь борьбу со своей природой. Я же видела, как ты был счастлив хотя бы в этих стенах избавиться от диктата Силы. Не ври ни мне, ни себе: лжецов не ждёт в этой комнате ничего хорошего.       ― Я боюсь вас, мне кажется, вы готовы на ужасные вещи. И вопреки вашим словам я не слишком рад этому разговору.       ― Но я думаю, ты бы обрадовался обещанию, что ты можешь стать здоровым, ― подхватила фразу Дженна.       Это уже не душеспасительная беседа, это искус, в некотором смысле ему предлагают самому сделать себе смертельную инъекцию. Он не имеет права отказываться от подарка судьбы.       Но Йадль, Дарра, Шалини... В разное время все они пострадали из-за того, что он плохо справлялся с ответственностью, наложенной на него... А кем, собственно говоря? И потом, он не просил ни о чём подобном. Прямо сейчас ему нравилось ничего не чувствовать. Настолько, что это даже могло превзойти его верность. Его отуманенный ум не в силах был правильно мыслить, свободно соображать.       Дженна пересела со своего кресла к нему на диван, и её голос хищной поступью вкрался в голову, когда она прошипела:       ― Вижу, что ты понял, что я слукавила, когда сказала, что чай без добавок.       ― Я бы хотел... излечиться... но...       Женщина окончательно уничтожила разделявшее их пространство, притянув себя к плечу Энакина, наступая рукой на сидение между его разведённых бёдер.       ― Но-о?.. - плавно округлила она рот.       ― Это неправильно - вы заодно с ситхами! ― выпалил юноша.       Зан Арбор залилась своим грудным, волнующим кровь смехом и уткнулась лицом ему в заушную область.       ― Ты глупый маленький мальчик...       ― Я не глупый! ― вскинулся Энакин.       ― Но всё ещё маленький, ― не сдавалась женщина. Её приоткрытые губы прижались к ушной раковине. Перекрывая царившую в комнате тишину, она влажно задышала внутрь, одновременно как будто отсасывая воздух. Сперва на пробу дотронулась до козелка, затем обласкала всё ухо, точно взяла острую кисточку и прошлась ею по контуру, рисуя спираль. Да так и вонзила – не то слово: по внезапности и разящей силе это было похоже на удар кинжала ― язык точнёхонько в середину. Энакин дёрнулся словно током пронзённый; плечо рефлекторно взлетело к уху, чашка в пальцах задребезжала, едва коснувшись блюдца.       Дженна уже как ни в чём не бывало откинулась обратно на подушки, сама белая, ровно сахар, а губы налились цветом, можно подумать, она взаправду из раны пила. А Энакин тряс головой, как ныряльщик, которому в ухо заплыла юркая рыбешка, и смотрел на Зан Арбор чуть ли не обиженно.       Женщина индифферентно хмыкнула: можно подумать, она ему в ухо плюнула. Полно убиваться. Под взглядом Дженны оказавшийся на удивление ранимым мальчик неожиданно впал в ажиотаж, брезгливо пытаясь плечом и ладонями оттереть несуществующую влагу. Она решила ждать до тех пор, пока от чрезмерного усердия он не сотрёт себе кожу: мышцы челюсти того, кто может так стискивать зубы, определённо представляют интерес.       Глубину задетых чувств Энакина учёная переоценила: он недолго терзался по поводу скользкой во всех смыслах ситуации, но притворяться, будто понимает правила незнакомой ему игры, которую затеяла докторша, не мог. Поэтому спросил без обиняков:       ― Вы засунули мне язык в ухо. Зачем?       Дженна едва не взвизгнула от удовольствия, что он наконец обрёл дар речи и от почти младенческой непосредственности вопроса, и, видя, что беседа готова вернуться в прежнее русло, подтянулась поближе к нему, укромно прилепившись к боку, как полипа к корпусу корабля, и, ласково глядя снизу вверх, повинилась:       ― Всего-навсего хотела убедиться, что у тебя чисто вымыты уши. А что, тебе не понравилось? Совсем-совсем? ― разыгрывала из себя девочку Зан Арбор, умильно дуя губки, до того сочные, что нижняя от лёгких "нервных" покусываний готова была лопнуть, окропив лица пары кипящими брызгами.       Энакин натуральным образом закаменел. Мягкие руки Зан Арбор прошмыгнули под грубо подрубленный край туники из тёмно-синего септ-шёлка и, мимоходом огладив напряжённую поясницу, сцепились между собой с обратной стороны, плотно взяв мальчишечий стан в кольцо.       ― А что тебе больше по вкусу? ― выпытывала обольстительница и, говоря это, сжимала всё крепче и крепче свои объятия. Но Энакину были непривычны ласки чужой ему женщины. Она притёрлась к нему, как кошка, ищущая тепла у печки. Однако ей самой было под силу согреть замёрзшего во льдах. Ему подумалось, что эпитет, каким одобрительно снабжали гуляки, обжимавшиеся с той или иной девушкой в кантине, должен прозвучать здесь. Только он сомневался, что комплимент выбран подобающе ситуации. Но под нажимом упругих грудей сомнениям не оставалось места, поэтому Дженна, продолжая ласкаться, расслышала, как он, едва разжимая губы, бормочет ей в темя стон:       ― Вы такая... горячая.       ― Вот как, Энакин? ― с хитрецой улыбнулась Дженна. ― Я догадалась, что ты не большой любитель прохлады, и я делаю выводы. Хорошо уметь логически мыслить, верно?       Этой-то способности он и был лишён в настоящую минуту. Как будто на пике прилива прорвало ментальную плотину, и в его многострадальную голову ворвалась, перехлёстывая через край, девятая волна. Чувственных впечатлений набежало столько ― и все они, желая во что бы то ни стало быть озвученными, просились с языка, - что он минут пять выливал поток на Зан Арбор до тех пор, пока во рту не стало колоть от сухости и не иссяк источник слов, раздражавших речевой центр. С последними словами он осмелился посмотреть, чем занимается женщина. Оказывается, она давно прислонила голову к его предплечью и закрыла глаза, её гладкое лицо безмятежно улыбалось. Почувствовав, что Энакин кончил, она оживилась и, повернувшись, забросила в драматическом жесте руки ему на шею. Его румянец напоминал пятна на щеках ребёнка, объевшегося карамели, что ей безмерно понравилось. Она потёрлась носом о его щёку и ласково молвила:       ― Не горячись. У тебя что, термоядерная печь там? ― положив ладонь на грудь. ― Видишь, даже я распарилась, всего лишь сидя рядом. ― Она указала на влажное пятнышко, выступившее на белоснежной ткани ровно промеж её грудей.       Она была так близко, что Энакин не мог ухватить выражение её лица, но зато он мог смотреть ей в глаза, блики в которых играли с его воображением, как бриллиантики, вправленные в зелёную оправу.       Упрямой ямки на его подбородке коснулся маленький женский пальчик.       ― Женщины тебе проходу не дадут: станешь у них любимой игрушкой. Многих они будут тащить в постель, но без тебя не смогут уснуть, ― пророчила Дженна. ― Они будут тесниться вокруг тебя, они будут забирать твоё тепло... но не я.       Ожидание продолжения фразы сделало губы Энакина горячими. Он чётко представил себя и эту женщину как плотно подогнанные детали, трение между которыми выросло до угрожающего коэффициента, и, главное, не оставалось способов сгладить ситуацию ― уже не перегревание, а неизбежный взрыв угрожал механизму. Переведя свои смешанные чувства на язык терминов, он сходу дал определение происходящему: катастрофа...