Я решил, что ты будешь моим

When you came into my life It took my breath away Cause your love has found it's way To my heart* (Scorpions/ When you came into my life) День третий. Ник вернется, и мы будем тебя делить. Мысль не давала Алексу спокойно заснуть, очень хотелось знать, правда ли Ник знал, что Дан никуда не собирается его отпускать? Или их обоих обманули? Неужели все те чувства, вся та нежность и любовь, что выказывал ему Ник, все обман? Все только для того, чтобы Алекс исправно служил? Ох, Алекс уже ни в чем не был уверен. И как, интересно, будет выглядеть триумфальное возращение блудного брата? Станет строить из себя рыцаря-освободителя в сияющих доспехах? Ну-ну, совсем они его за идиота, что ли, держат? И что значит «делить»? Познания в русском языке не давали пареньку четкого понимания этого слова. Делить, в смысле, делить друг с другом, то есть иметь его вместе или решать, кому из них он достанется? Нет, двоих сразу он точно не выдержит. Угу, и куда, интересно, денется? На душе стало совсем погано. А если выбирать ему, кого бы Алекс предпочел? Еще вчера он бы однозначно выбрал Ника, но сегодня, зная, что Ник обманывал его, осознанно или нет, но лгал, Алекс уже не был ни в чем уверен. Дан? Боже упаси, но, с другой стороны, может ведь быть нормальным почти что человеком, когда захочет. Только вот такое желание у него возникает крайне редко. Алекс прикрыл глаза и сам не заметил, как задремал. И проснулся спустя два часа, полностью отдохнувшим. Отдохнувшим и здоровым. Призадумался, но в лежащий, казалось, на поверхности ответ не верилось категорически. Не могло быть, чтобы он тянул силы из Дана. Или могло? И если нет, какое еще могло быть объяснение его подозрительно отличному самочувствию? На столе ждал свежий завтрак, и Алекс с огромным удовольствием и завидным аппетитом его умял. Днем делать было категорически нечего, Алекс облазил шкаф, перевернул все ящики в комоде в поиске хоть какого-нибудь развлечения, и на дне нижнего ящика нашел книжку. Поскольку делать было больше все равно нечего, он завалился на кровать с найденным трофеем. М-да, бульварные любовные романы ему раньше читать не доводилось, сопливая девственная героиня, и это писаная красавица в двадцать пять лет, своими абсолютно нелогичными поступками бесила, главный герой, невероятно сексуальный брутальный бабник, внезапно забывший обо всех своих многочисленных увлечениях и сосредоточившийся на соблазнении одной-единственной, той самой, которая то устраивала ему истерики на пустом месте, то строила из себя снежную королеву, был не особенно убедителен. И ведь кто-то это читает, подумал Алекс, решая, бросить книжку туда, откуда взял или все же дочитать. И тут пронзила мысль: а кто это читал? В то, что романчик принадлежал Нику или Дану, верилось с трудом. Значит, были другие? И что с ними стало? Опять вспомнился «Коллекционер» Фаулза. «Она лежит в ящике, я сам его сколотил, лежит в саду под яблонями. Три ночи яму копал. Думал, совсем с ума сойду в ту ночь, когда это сделал (спустился в подвал, уложил ее в этот ящик и вытащил наружу). Думаю, не многие были бы способны на это. Все сделал по науке. Хорошо все распланировал, на чувства свои уже внимания не обращал. Я не мог даже и подумать, как я опять на нее взгляну. Я как-то слышал, что они покрываются зелеными, синими и красными пятнами, так что я, когда пошел вниз, взял дешевое байковое одеяло, которое специально купил, и держал его перед собой, пока не дошел до кровати, и тогда накинул одеяло на усопшую. Скатал все в рулон вместе с постелью и положил в ящик и потом привинтил крышку. А с запахом в комнате справился потом с помощью курилки и вентилятора. Комнату вычистил, она опять как новенькая. То, что она написала, я вместе с прядью ее волос положу в ящик для деловых бумаг и уберу его на чердак, с указанием вскрыть только после моей смерти, а этого, думаю, не случится еще лет сорок-пятьдесят. Я еще не решил окончательно насчет Мэриэн (еще одно М! Я слышал, как завотделом называл ее по имени). Только на этот раз тут уже не будет любви, это будет из интереса к делу, чтобы их сравнить, и для того, другого, чем я хотел бы заняться, скажем, более детально, и я сам буду ее учить, как это надо делать. И одежки все подойдут. Ну, конечно, этой я сразу растолкую, кто здесь хозяин и чего от нее ждут. Но пока это только мысли. Сегодня я там, внизу, обогреватель включил, все равно комнату надо просушить». Алекс помнил, в каком шоке был, когда в первый раз прочитал эту книгу. Что стало с девушкой, что читала эту бульварщину? В ящике под яблоней? И сколько людей перебывало здесь до него? И куда они делись? Алекс зябко поежился, стало по-настоящему страшно, раньше он как-то не задумывался о том, что может умереть здесь… Минут двадцать спустя, немного придя в себя после поразившего откровения, Алекс поднялся и решительно направился к комоду, откуда-то появилась уверенность, что он нашел далеко не все. Он методично выдвигал ящик за ящиком, обследуя каждый со всех сторон с маниакальной тщательностью. Ничего. Тогда встал на четвереньки и заглянул под комод, так, резные ножки, дно, донору показалось, что ко дну комода что-то прилеплено, он извернулся, стараясь поглубже просунуть руку, и нащупал книгу. Есть! Плечи и спина затекли в неудобной позе, но Алекс продолжал ковырять замазку, фиксировавшую книгу на манер двустороннего скотча. Он очень надеялся, что это не такой же романчик, который спрятали просто оттого, что читать подобное стыдно и глупо. Наконец, книга оказалась в руках Алекса, и тот удовлетворенно плюхнулся на кровать. Так, что мы имеем? «Грозовой перевал» Эмилии Бронте. Алекс, конечно, слышал про книгу, даже пару раз пробовал читать, не пошло дальше пятнадцатой страницы. Значит, все-таки судьба ей быть прочитанной, все лучше, чем любовный романчик. Алекс открыл книгу и увидел год издания: тысяча девятьсот седьмой. Книга оказалась на английском, надо же, и паренек, поудобнее устроившись на постели, внезапно увлекся. Мрачная атмосфера произведения чудно перекликалась с его настроением, правда, ни один из главных героев не был ему симпатичен: Кети – истеричная психопатка, Хитклиф – та еще темная личность. Тем не менее, Алекс уже больше часа не мог оторваться. А это еще что? Он поднес книгу совсем близко к лицу, не понимая, почему буквы идут в два слоя, потер пальцем и понял, что между строк чьи-то карандашные записи. Дневник? Алекс весь подобрался, закусил губу и принялся расшифровывать записи. «05 сентября 1909 г. Я сижу взаперти уже третьи сутки и понятия не имею, сколько еще буду здесь находиться. Он издевается надо мной. Я ненавижу его всей душой и телом, он самый настоящий монстр, чем мне больнее, тем больше удовольствия он получает. Я уже слабо верю в спасение. Ненавижу!» Что-то это Алексу живо напоминало, кто-то еще был здесь до него, кто-то, кого мучил Дан… Алекс продолжил читать. «09 сентября 1909 г. Никогда не думала, что живое существо может быть настолько жестоко. Я пролежала в бреду двое суток, а он упивался моей энергией, изверг. Но когда я, прикованная к кровати и истекающая кровью, уже читала молитвы, готовясь умереть, появился ОН». Да, похоже, с Алексом Дан еще довольно мягок и терпелив. «20 сентября 1909 г. Господи, мне кажется, я люблю его, моего Дана…» Алекс непонимающе нахмурился. Дана? Того, кто едва ее не убил? «… если бы он не пришел тогда, я бы точно умерла, он мой спаситель, мой рыцарь, мой ангел, и я готова жизнь за него отдать. Он говорит: Анна, ты особенная, ты моя единственная, мы будем вместе всегда. И я верю ему». Алекс поморгал, перечитал кусочек заново и понял, что запутался окончательно. Это Дан-то – ангел? Только если с рогами, копытами и хвостом с кисточкой. Но, если так, то кто обижал Анну? НИК? «5 октября 1909 г. Сегодня был странный день. Братья, даже не верится, что они братья, они настолько разные: Дан добрый и нежный, а Ник… он сатана, я думаю, но мой любимый нежно к нему привязан, поэтому я стараюсь просто избегать Ника, чтобы не причинять боль любимому своей ненавистью к его брату. Так вот, братья торжественно пригласили меня в столовую, и после ужина спросили, с кем из них я хотела бы остаться. Конечно, я выбрала Дана. Какой же прекрасной была наша ночь, он такой нежный, такой любящий, он самый-самый лучший. Я так его люблю». Алекс с широко распахнутыми глазами и раскрытым ртом вчитывался в мелкие буковки, складывающиеся в слова, в которые невозможно было поверить. «10 октября 1909 г. Он любит меня, он сказал, что никого никогда так не любил! Он попросил меня ничего не бояться и обещал, что мы будем вместе вечно. Он точно ангел, мой любимый ангел. Я самая счастливая на свете» Алекс понял, кто это писал. Как-то раз в разговоре Ник упомянул, что целую вечность назад, а для Алекса сто лет – точно вечность, была девушка-донор, но она погибла, попав под машину (в это время в городе было уже немало машин, в 1901 году были изданы первые «Правила уличного движения» для автомобильного транспорта и, несмотря на низкую скорость передвижения, люди гибли под колесами). Ник, конечно, не сказал, что это случилось 11 октября 1909 года, и что смерть девушки не была несчастным случаем. Просто младший не любил проигрывать, и никому не желал отдавать брата. Алекс устало прикрыл глаза и задумался. Странная какая-то история выходила… Получается, Дан - добрый? Свежо предание, да верится с трудом, как говорила бабушка. А Ник? Алекс резко вскочил, осененный внезапной догадкой, подошел к комоду, набрал бутербродов, налил сока и вернулся обратно к кровати. Да они же играют людьми. Добрый и злой полицейский, добрый и злой брат… Так какие же они на самом деле? Вот это Алекс и собирался выяснить! Чувства были противоречивыми, с одной стороны, к Нику он более не испытывал ничего, кроме холодного презрения, а вот Дана захотелось разгадать… Алекс удивленно посмотрел на часы и удивился, насколько быстро пролетел его день, за окнами снова темно, но Дана нет. Неужели не придет? Парень бы очень удивился, случись ему задуматься, кого он с таким нетерпением ждет. И почему. Дан поступил проще, он отправился в бордель. Бордели в большом городе, конечно, не такие, какими были еще лет сто назад, теперь проституция процветала под вывеской «элитный ночной клуб», туда Дан и пошел. Ему нужен был быстрый секс, быстрые человеческие эмоции, энергия, не бог весть сколько от простых людишек энергии, но от Алекса он и этого не смог получить. Дан присел в холле на третьем этаже, пролистал предложенный каталог, размышляя, кого он больше хочет, мальчика или девочку, решил все-таки мальчика, и удалился в комнату отдыха. Мальчик оказался старательный, он стоял на коленях и ласкал Дана ротиком, энергия текла, но была словно протухшей, вкусом напоминая перележавшее на солнышке мясо. Что за ерунда? Дан оттолкнул парня, чье имя ему даже в голову не пришло спросить, кинул на прикроватную тумбу чаевые за усердие, и покинул заведение. Казалось, чувствовать он стал себя еще хуже, теперь к голоданию присоединилось отравление. Так было уже, однажды, сто лет назад. Когда умерла Анна, он сам едва не умер, не способный поглощать энергию, его тогда спас Ник, его милый братик, он водил людей домой и заставлял буквально по капле пить и есть, заставлял жить. Но Алекс-то не Анна, в чем же тогда дело? * Когда ты вошла в мою жизнь Я не смог больше вздохнуть Потому что твоя любовь нашла путь К моему сердцу.