Знамение снега

      Солитьюд, будучи теплым, хоть и ветреным городом, редко видел хлопья настоящего снега на улицах. Холодный северный ветер не доставал до города на скале, оберегая его жителей от возможности прочувствовать нутром семя раздора, бродившее по скайримской земле с момента подписания Конкордата Белого Золота. Той ночью все поменялось: беспечный город, упорно не принимавший суровые морозы, склонился перед ними, разлив по широким улочкам реки теплой крови. Солитьюд пал быстро, напрасно пытаясь противостоять ватаге разъяренных националистов разного сорта, словно Ульфрик Буревестник и мертвый Торуг сошлись в неравной схватке второй раз. На душе Довакина лежал тяжкий камень, наполненный усталостью, но не физической, моральной — еще не погибшая, но угнетенная совесть взывала, рвала и метала, когда девушка невольно вспоминала о тех сотнях, а может даже тысячах убитых ей на этой глупой войне. Уверенный, но мягкий и приятный слуху голос Ульфрика, произносившего благодарственную речь своим верным воинам, мгновенно привел ее в чувства.       — Мы не смогли бы выиграть эту войну без вас… Я не могу принять титул верховного короля… — Довакин глубоко вздохнула и уставилась тяжелым, неприятным взглядом на своего повелителя. Словно почувствовавший на себе тяжкую ношу, ярл достаточно быстро закруглился, перед этим не забыв поднять самолюбие моральным унижением глупой безвольной девочки, которая всерьез надеялась стать верховной королевой. Стая малодушных кровожадных муравьев, желающих ощутить вкус свободы, вдоволь напилась крови и лживых обещаний, поэтому спешно разошлась, как только будущий верховный король закончил говорить.       — Неужели ты не рада нашей победе? — спросил Ульфрик, наконец обратив внимание на Довакина.       — Рада, мой господин, — спокойным тоном ответила девушка, не меняя выражения лица. Яркий блеск ее глаз всегда оставлял еле ощутимую нотку тепла в душе, более жаркое пламя разгоралось от осознания, что именно так она смотрела только на него; Ульфрик увидел лишь полное равнодушие и непривычный холод.       — Кажется, кто-то всецело ощутил на себе суровые нордские морозы, — Ульфрик слегка улыбнулся, однако во взгляде девушки ничего не изменилось. — Галмар, возвращайся в Виндхельм. Я вскоре догоню. — Невольно замечая, как на протяжении трех лет военных действий, два совершенно разных человека неловко, но постепенно духовно сближались, Галмар беспрекословно оставил Ульфрика наедине со вторым человеком, которому тот сумел довериться практически всецело. Будущий верховный король жестом предложил девушке отойти чуть в сторону, подальше от любопытных глаз.       — Вся эта кровь целиком на твоих руках, Ульфрик, — Довакин и не заметила, что нелепым обвинением она посмела перейти тонкую черту, граничащую чуть ли не с панибратством.       — На наших руках, офицер, — ярл Виндхельма мягко взял девушку за запястье и, подняв ее ладонь на уровень глаз, обнаружил абсолютную правоту своего высказывания. — Наших.       Довакин почувствовала неловкое смущение, которое не смела проявить перед лицом Ульфрика: то ли она бежала от самой себя, не желая принимать в душе дикого зверя, жаждущего крови, то ли от столь нежного жеста мужчины, которого полюбила очень давно и жила лишь этим чувством уже несколько лет. Женская любовь оказалась совершенно невинна и одновременно тверда: нордская девушка напрочь забыла о своем высшем предназначении ради интересов Ульфрика. Ярл, будучи серьезным и опытным человеком, приметил опасное невербальное изменение в поведении девушки.       — Офицер, вы забываетесь, — в его тоне звучал упрек, который он хотел смягчить, но не особо получилось. Однако Ульфрик не затаил обиду на столь вольное обращение к себе любимому, понимая, что мог бы позволить этой женщине намного большее. Довакин, ощутив резкое и необычное изменение погодных условий, обернула схваченную ладонь не тыльной стороной к небу — вместе с холодными дождевыми каплями с руки медленно стекали следы чужой крови, смешанной с грязью.       — Небеса благосклонны к вам, мой ярл, — тяжело улыбнувшись, девушка опустила глаза, наполненные суровой печалью. Все-Создатель, кем бы он ни был и чем бы ни руководствовался, решил смыть эту кровь с рук будущего верховного короля, оставив тяжкую память о жертвах лишь в сознании. Ульфрик самодовольно улыбнулся и, опустив руку девушки, безмолвно посмотрел куда-то вдаль, из-за чего возникла неловкая минутная пауза.       — Кажется, нам обоим не помешал бы отдых, — спокойным, теплым тоном проговорил ярл. Довакин кротко кивнула, понимая, что никакой отдых не поможет оправдаться перед совестью, которая упорно не понимала женской любви, твердя о напрасности военных жертв. — Когда вернемся в Виндхельм… Довакин, проведи один праздный вечер со мной.       — Да, мой ярл.       Обстановка в замке Ульфрика, а особенно в его покоях, говорила, вернее во все горло кричала о желании обитателя компенсировать дни, месяцы талморского плена роскошной обстановкой, забыть о нем и никогда не вспоминать. В одной из комнат верхнего этажа ярл частенько проводил время с кружкой горького пойла, к которому привык еще со времен участья в своих первых сражениях, компанию ему составлял незаменимый Галмар. Признаться честно, если бы в замке не было прислуги, то в углу комнаты наверняка скопилась бы целая куча пустых бутылок, учитывая масштабы трагедии. Никто из мужчин никогда не задумывался о том, чтобы пригласить в эту узкую компанию Довакина, которая также была доверенным Ульфрику лицом. Этим и отличалось восприятие отношений между девушкой и ярлом — в ответ на безропотное подчинение драконорожденной Буревестник не мог и не хотел быть по-настоящему честным, прикрываясь красивой, но действенной ложью, словно закутав тяжкий груз своей души в теплое, мягкое одеяло. Даже в тот вечер, когда Довакин приняла неприятное для ее репутации предложение провести время наедине с этим мужчиной, он не собирался исправлять это недоразумение. Хотя, вряд ли вечер мог быть омрачен чем-нибудь столь мелочным.       — Как добралась? — заботливый тон Ульфрика трепетно согревал девушку, замерзшую в, казалось бы, привычную для нордской крови погоду.       — Нормально, — мягко ответила девушка, неловко заметив, что на одежде еще остался снег, который та не стряхнула при входе в замок. В тронном зале вовсю шла гулянка в честь празднования самой значимой победы повстанцев за все время, за столом сидел даже ее друг Ралоф, целиком охваченный верными друзьями на этот вечер — кружкой и бутылкой; Буревестник поднялся с трона и без особых церемоний пригласил девушку посетить верхние этажи замка. Довакин была в довольно теплом настроении, даже несмотря на то, что испытывала днем ранее, будучи рядом с ним в Солитьюде. Ее ничуть не настораживало желание ярла в такой праздничный вечер остаться с ней наедине, даже наоборот. Приведя девушку в комнату «для попоек» и пропустив вперед, Ульфрик попросил охрану их не беспокоить и закрыл дверь, оставшись один на один с девушкой… Ну и бутылкой эля, куда ж без него.       — Вы хотели о чем-то поговорить со мной? — усевшись на барный стул подле ярла, спросила Довакин.       — Не совсем, — Ульфрик нащупал бутылку за стойкой и мастерски быстро откупорил. — Хотел хотя бы этот праздничный день посвятить столь прекрасному и необычайно воинственному созданию.       — Мой ярл, вы забываетесь, — мгновенно среагировала девушка на столь дерзкие слова, будто упрекая его той же фразой, что и он её. Довакин отвела глаза, желая не видеть Ульфрика, разозленного чересчур вольным поведением, однако тот лишь пододвинул кружку пойла ближе к девушке и негромко рассмеялся, после чего глотнул напиток, почувствовав себя необычайно раскованно в компании девушки. Драконорожденная также не побрезгала залить в себя эту горькую гадость, даже получив удовольствие от выпитого, после чего ощутила необычайную легкость и желание продолжить праздник. Однако разговор как-то не клеился. Темы, приходившие на ум обоим, быстро угасали, исчерпывали себя, до того момента, когда Ульфрик не решился переступить черту холодных дружеских отношений.       — Вчера ты всем нутром выражала отвращение к происходящему, — искоса взглянув на девушку, проговорил ярл. — Что ты ко мне чувствуешь?       Задушевные разговоры сменили сухие повседневные темы, привнеся в их своего рода взаимодействие радостное для обоих оживление; оба понимали, что либо слишком пьяны, либо сошли с ума.       — Я люблю вас, — почти шепотом проговорила Довакин, оставив некую недосказанность между ними. — Мой ярл.       Ульфрик воспринял ее слова так, словно знал об этом всегда, и еле заметная самодовольная улыбка только подтверждала это. Снег, тяжелыми хлопьями ложившийся на виндхельмскую землю, в этот вечер будто ощутил всю глупость ситуации, возникшей между собеседниками, и, желая скрыть белой пеленой розовые от смущения щеки девушки, падал с неба с двойным размахом.       — Ты же совсем меня не знаешь, — усмехнувшись, Ульфрик залил в себя очередную порцию напитка. Девушка поняла, что он имел в виду отнюдь не его житейские привычки, а ситуацию с Талмором, о которой Довакину стало известно после прочтения досье на ярла.       — Знаю, — тише прежнего проговорила девушка, приведя Буревестника в легкое недоумение. — Я обо всем знаю, причем очень давно. — Ярл поставил в сторону кружку и позволил себе зайти еще дальше; пододвинув стул ближе к ней, Ульфрик уселся поудобнее и, одной рукой приобняв девушку, притянул к себе еще плотнее, еле ощутимо коснувшись губами ее уха.       — А теперь скажи мне, — начал он тихим, медленным тоном, — почему я не должен от тебя избавиться?       Драконорожденная уже не ощущала какого-либо смущения от столь близкого контакта с любимым; она лишь слегка повернула голову, желая рассмотреть его серые глаза чуть лучше. Ее сердце стало биться чаще от малейшего осознания того, что она имеет возможность находиться с ним в такой запретной близости. Робко и осторожно, словно ожидая, что мужчина пресечет и отвергнет этот жест, девушка поднесла руку к его лицу, чувствуя нежной кожей грубость и жесткость щетины. Заглянув в глаза внимательнее, она заметила всю серьезность его вопроса, отвела взгляд и, глупо смутившись, убрала руку.       — Я… я не знаю. — Ульфрик впервые почувствовал в речи некую несвойственную ей неловкость. Вмиг он захотел ответить что-либо, но не смог, в кои-то веки заменяя ненужные фальшивые слова действиями; смело и даже непозволительно нахально он коснулся пальцами ее подбородка, осторожно и мягко поворачивая лицо к своему. Она преданно поддавалась, внутренне желая, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Невольно потянувшись к его губам, Довакин вмиг протрезвела от осознания того, что прямо сейчас грязные сплетни предателей о ярловской подстилке приобретут под собой почву. Девушка хотела остановиться, но мужчина не позволил, смело и без промедлений коснувшись губами ее губ. Словно зверь, затаившийся до нужного момента в ее душе, наружу вырвались все спрятанные эмоции, вылившиеся в страстный поцелуй, сопровождавшийся бурным гулянием неугомонных рук по телу. Приятная неловкость, произошедшая между ними, сводила с ума Довакина, желающую, чтобы этот вечер, плавно перетекающий в ночь, никогда не заканчивался; Ульфрик же испытал в достаточной мере необходимую ему, как и любому другому мужчине, женскую теплоту, согревающую в суровые зимние ночи. Снег, доселе обещавший покрыть в несколько слоев городские улицы, отчего-то перестал беспокоить горожан в эту ночь, оставив им лишь холодные ветра и некую еле ощутимую пустоту.