Что-то придется менять

Легче общий язык найти с тишиной, Чем слово хотя бы одно с человеком.

Время полетело как-то совсем уж стремительно. Безбрежное море учебной информации захлестнуло Гермиону с головой. Она худо-бедно не тонула в этом потоке, но о том, чтобы остановиться и что-то обдумать, не было и речи. Изредка по пути в Библиотеку она видела Гринграсс и присаживалась перекинуться шпилькой-другой, вот и все ее передышки. К октябрю Малфой перестал быть таким страдающим и обиженным и снова стал похож на самого себя, но у Гермионы не было сил и желания с ним о чем-либо спорить: она постановила, что должна в кратчайшие сроки осилить все, что положено по учебной программе изучить до Рождества, чтобы разгрузить себе время под дополнительные занятия. Примерно тогда же распространился слух, что Поттер — Ловец Гриффиндора. Флинт три недели подряд выделял по часу времени, чтобы помочь ей освоиться на метле. Нельзя сказать, что самооценка Гермионы не пострадала в результате этих занятий, но цель была достигнута: она больше не испытывала проблем с поднятием метлы, более-менее освоила правильную посадку и основы управления метлой и даже научилась не паниковать по поводу того, что падать с такой высоты больно. Она как-то даже разочаровалась в себе по этому поводу: ей-то казалось, что она если не впечатлительная, то хотя бы памятливая, и хруст запястья Лонгботтома должен омрачать ей полеты еще не один год, однако оказалось, что обо всем этом очень просто не помнить, когда поднимаешься в небо и понимаешь, что наконец-то получилось. Конечно, в Квиддич играть она вряд ли бы смогла, но вот продержаться в воздухе полчаса-час и долететь в нужное место она бы при хорошей погоде сумела, а большего ей и не надо было. Таким образом, Флинт перестал быть ее должником, но почему-то периодически вел себя покровительственно и даже велел обращаться к нему, если ее будут обижать. Вряд ли он на самом деле имел в виду именно это, в Слизерине считалось, что с проблемами надо либо разбираться самостоятельно, либо делать так, чтобы о них узнали, но не от тебя. Но само по себе предложение защиты было очень приятным. Она настолько забегалась, что почти забыла о поддержании своей привычной роли очень противной и правильной девочки, которая всюду сует свой нос. Она бы, может быть, даже не поняла, что давно перестала что-то из себя изображать, если бы в середине октября Гринграсс не отловила ее за рукав, когда она в очередной раз неслась в библиотеку, и не заявила напрямик: — Ты про маски забыла. — А? Ты о чем? — она и правда не поняла, да и кто бы понял, если в мыслях практикуется в Вингардиум Левиоса и перебирает известные пары несочетаемых ингредиентов. — Маски, — терпеливо повторила Гринграсс. — Знаешь, такая затейливая штука, которую надеваешь на личность, чтобы всем вокруг казалось, что ты не достойна того, чтобы с тобой общаться. Уверяю тебя, в последний месяц прекрасно видно, что никто просто тебе не нужен. Ты даже руку на занятиях почти не тянешь, а просто занимаешься. — Ой, — Гермиона от неожиданности плюхнулась в ту же нишу, где сидела Дафна, чего раньше никогда не делала. — Вот это я дурака сваляла... — Скажи спасибо, что всем не до тебя. Старшие курсы думают, как бы раздобыть Хиггсу крутую метлу и при этом не потратиться, а младшие пытаются выяснить, чем заняты старшие. — Хиггс — это наш Ловец? — уточнила Гермиона. Вообще-то она не знала его и фамилию эту не слышала ни разу, но кому бы еще стали пытаться достать новую метлу, как не сопернику Поттера? — Именно. Короче, грязнокровка, такое дело. С метлой они скоро хоть как-нибудь да разберутся, матч ведь уже в ноябре. К тому же, скоро Хэллоуин, все остановятся, осмотрятся по сторонам... если ты не хочешь, чтобы кто-то вдруг задался неудобными вопросами, самое время вспомнить свою роль и больше так не делать. Гермиона обдумала сообщение и поняла одну вещь. — У меня слишком много вопросов. — Задавай по одному. — Ладно. Ты говоришь, младшие пытаются узнать, что там у старших. А ты знаешь. Откуда? — Так Хиггс и рассказал. — С чего бы ему тебе рассказывать? — А с чего бы Флинту о тебе заботиться? — Это не ответ. — Это как раз и был ответ, дура. — Тогда следующий вопрос: почему ты-то заметила? — Неудачный вопрос. Давай следующий. — Жадина. — Идиотка. — Ладно, последний вопрос. С какой стати ты решила мне об этом сказать? Могла бы посмотреть на мой блистательный провал. — А мне интересно смотреть на твою совсем не блистательную игру, а ты меня уже месяц почти не развлекаешь. — Ну, Гринграсс, в таком случае буду должна, — решилась Гермиона. — Да ты и так мне должна, — улыбнулась Дафна. — И раз уж ты должна, ответь мне на вопрос и будем квиты. — Слушаю тебя. — Зачем тебе вся эта возня с масками? Гермиона задумалась. Вопрос был хороший. Она и сама его себе задавала еще в сентябре: зачем? Можно было бы, наверное, как-то иначе... вот как Дафна, чтобы и видно-слышно не было, и своя ниша в коридоре... И как бы так ответить на этот вопрос, чтобы честно? Зачем все это было изначально — понятно: чтобы не огорчать и не пугать родителей, для которых нормальное человеческое общение — одна из наивысших ценностей, своей нелюдимостью, несоциальностью, недружелюбностью и так далее. А чтобы родители случайно не узнали, что она из себя представляет, играть свою роль нужно было везде: дома, в школе, в гостях, в магазине, просто на улице... Но теперь ведь другое дело. О том, что происходит с ней в магическом мире, они смогут узнать ровно столько, сколько она им расскажет. Значит, можно было бы уже перестать изображать из себя невесть что и жить в таком ритме, в каком она жила последний месяц: не заостряясь на окружающих, не вступая с ними в контакты и не тратя на это усилий. И что тогда будет, интересно? Тогда кто-нибудь может воспринять ее всерьез. Не сдвинутая Дафна и далекий декан, а кто-нибудь, страшно сказать, нормальный. Тогда кто-то, возможно, сможет увидеть ее настоящую. Тогда, возможно, ей придется выстраивать с этими людьми какие-то настоящие, а не кукольные отношения. Какой ужас. Нет, спасибо. Может быть, когда-нибудь потом. В этом году она уж точно не готова этим заниматься. Пусть все будет так, как она привыкла. — Это просто привычка, — сказала Гермиона и все-таки пошла в библиотеку, но уже медленнее. Надо было обдумать, что же теперь делать-то, чтобы вернуть все как было. На следующий день она сцепилась с Малфоем на тему Квиддича, доказывая всем, что в такой травмоопасный вид спорта не могут играть не только первокурсники, но вообще дети школьного возраста, и турнир по Квиддичу в Хогвартсе давно пора запретить. Ну, в рамках возвращения любимой роли. — Я читала, там можно переломать кости, попав под бладжер, получить сотрясение мозга или что-нибудь не менее неприятное. Игра может длиться сколько угодно, она никак не ограничена во времени. То есть, давайте посчитаем. Голод, переутомление, переохлаждение, тяжелые увечья, падение с метел, как бы случайное избиение противников битами. Все это, конечно, можно исправить зельями и заклинаниями, если насмерть не зашибет, но самих причиненных страданий это не исправит и не отменит. Я уже поняла, что маги не склонны сочувствовать чужой боли, но то, что им нравится смотреть на чужие мучения, — это какая-то средневековая жестокость! Это дикость просто. — Как ты можешь решать за других, грязнокровка? Люди любят не только смотреть на Квиддич, они любят в него играть, несмотря на весь этот бред, что ты несешь. А раз они сами этого хотят, как можно им это запретить? Ты кто такая, чтобы ограничивать нашу свободу? — Я тот, кто мыслит непредвзято, потому что выросла там, где такой травматизм не является нормальным, тем более для детей, — про себя Гермиона подумала, что совершенно не в курсе, насколько травматичными бывают всякие единоборства, ну так чистокровные и подавно не в курсе, значит, можно об этом не думать. — Вам с детства голову дурят этим Квиддичем, а ведь давно можно было бы выдумать какую-нибудь менее опасную игру. — Просто тебе не понять, Грейнджер, — мечтательно сказал Малфой. — Тебе не понять, как это, когда ты летишь на пределе возможностей высоко над землей, когда участвуешь в схватке, когда видишь Снитч и гонишься за ним... — Можно подумать, ты знаешь, как это. Поправь меня, если я ошибаюсь, но кажется, в Квиддич разрешено играть только одному первокурснику. Это она, конечно, зря. Это был слишком жестокий ход. То есть, некоторым, конечно, понравилось, особенно Забини. Но когда утром Хэллоуина она проснулась и осознала, что случилось, она сразу поняла, кто это сделал и, главное, за что. Конечно, Паркинсон. Конечно, за Малфоя. Эта гадина ее остригла, и не как-нибудь, а, конечно же, самым неаккуратным из возможных способов, где-то обрезав волосы почти под корень, а где-то оставив нетронутые и оттого еще более жалкие клочья. Не замаскировать. Не сделать вид, что это стрижка. Вообще ничего не сделать. И как она умудрилась-то это сделать, не разбудив?! Гермиона сидела за пологом кровати, твердо решив не выходить оттуда, пока весь Слизерин не уберется на завтрак, слушала, как девочки собираются, и предавалась попеременно то мечтаниям о мести, то паническим мыслям о том, что же теперь делать. Подстричь волосы и сделать вид, что это такая стрижка, не получится: даже если в уставе школы ничего не сказано о допустимой длине волос у девочек, это не значит, что коротенький ежик на голове у первокурсницы, да еще и слизеринки, преподаватели воспримут нормально. Значит, надо не стричь волосы, а возвращать им длину, благо в магическом мире это наверняка возможно. Тут два варианта: искать заклинание самой или обратиться за помощью. Чтобы искать заклинание, надо идти в библиотеку, а в таком виде она туда пойти никак не может, да и гарантии, что она вообще найдет его хотя бы за сегодняшний день, конечно же, нет. Просить помощи у слизеринцев? Ни за что. Если кто-то из них увидит ее в таком виде, это будет безоговорочная победа Паркинсон. Идти к декану? Он может не знать заклинание, зато у него наверняка есть какое-нибудь зелье... Все-таки тоже нет. Это почти то же самое что прийти и пожаловаться ему на Паркинсон. Так дела не делаются. По крайней мере, так дела не делаются в Слизерине. Остается простой и неприятный вариант: Больничное Крыло. Гермиона еще ни разу не была там, но приблизительно знала, где оно находится. А уж врач (или как там говорится, колдоведьма?) наверняка знает нужное заклинание. Пусть только все уж точно соберутся на завтрак, и тогда она сможет спокойно пройти по замку до Больничного Крыла. А пока в гостиной еще стоит какой-то шум, можно посидеть и подумать, что же ее так сильно проняло, что даже слезы на глазах? То, что кто-то смог подкрасться к ней спящей? То, что Панси так приспичило ее хоть как-нибудь обидеть? Или все-таки сам факт потери волос? Когда все наконец ушли, она выбралась из кровати, оделась и встала перед зеркалом, оценивая нанесенный ее внешности ущерб и внимательно следя за своей реакцией. Выяснилось удивительное: оказывается, она не так равнодушна к своей внешности, как ей казалось. Оказывается, ее перекашивает от одного своего обстриженного вида. Кто бы мог подумать. И ведь было бы чем дорожить, не красавица же. Она скорчила зеркалу рожу и осторожно двинулась в сторону Больничного Крыла. Она была морально готова ждать под дверью, пока колдоведьма вернется с завтрака, но оказалось, что она завтракала в Больничном Крыле, так что можно было решать проблему, не теряя времени. Выслушав Гермиону, колдоведьма посмотрела на ее форму и просто отмахнулась от нее: — Не морочьте мне голову. Это заклинание знают все чистокровные девочки чуть ли не с пеленок. Не знаю уж, зачем вы потащились ко мне, но уроки прогулять у вас не получится. Идите на занятия, волосы отрастите по дороге. — Я маглорожденная, — сказала Гермиона, и впервые это признание встало ей поперек горла. Одно дело — бравировать своим происхождением среди слизеринцев, и совсем другое — просить помощи и признавать, что ты чего-то не знаешь в силу происхождения. Это оказалось невероятно противно. — Вы же из Слизерина, — констатировала очевидное ведьма. — Я маглорожденная. Мне вам на крови поклясться или идти в таком виде через ползамка в спальню за письмами родителей-маглов? Или что? — А вот хамить не обязательно. Идите сюда, девушка, я все отращу, раз так. Запишите заклинание, если с вами еще раз такое случится, будете справляться сами. Не то чтобы Гермиона считала, что все всегда должны быть с ней любезны и дружелюбны. Не то чтобы она была не в курсе, что предубеждение против слизеринцев существует, цветет и пахнет. Но день как-то не задался. Может быть, если бы ее не обстригли, а заколдовали, она поступила бы иначе. Может быть, если бы колдоведьма была чуть приветливее с ней, она поступила бы иначе. Но все сложилось так, как сложилось. Гермиона вновь обрела свои не то чтобы замечательные волосы, послала поочередно к черту, Мерлину и боггарту все уроки и пошла в один из туалетов: отсиживаться, читать Борея Брейда и дуться на весь мир.