Что-то придется менять

Среди тех, кто забыл о вздохе, Я — та девочка в первом ряду, Я не в городе, не в эпохе - Вслед за ним без оглядки иду!

Если бы кто-нибудь попросил Гермиону вкратце рассказать, как она провела лето, — хотя кому могла прийти в голову такая блажь? — она бы сказала: «Летом я очень много занималась». Среди недостаточно дотошных и въедливых собеседников она, таким образом, подтвердила бы свою бережно хранимую репутацию заучки и ходячего словаря. Если же собеседник оказался бы более внимательным, он непременно спросил бы: «Чем?» — и это был бы правильный вопрос. Конечно, домашнего задания в Хогвартсе задали немало, но, положа руку на сердце, если действительно заниматься, а не изредка вспоминать о домашней работе, то дел там было от силы на пару недель, это если обстоятельно, с источниками и, как Гермиона любила, на пару дюймов больше, чем задали. И пара недель — это если убивать на домашнее задание не весь день, а, скажем, только время от обеда до ужина. Еще какое-то время Гермиона тратила на чтение «Пророка», чтобы, как выражалась мама, «не выпадать из контекста» Магического Мира. Это, конечно, тоже «занятие», но прочитать основные статьи и на всякий случай просмотреть все остальное — это тоже не очень долго. Еще какое-то время она тратила на художественную литературу — положенную по школьной программе и просто так, для отдыха. Это уже не совсем «занятия», но для тех, кто и помыслить не мог читать что-то просто так, для удовольствия, такое определение вполне годилось. Периодически пару часов с утра — в качестве зарядки или вроде того — она посвящала чтению учебника по алгебре и решению задачек оттуда же. Попутно Гермиона выяснила, что умножение и деление в уме могли сойти за неплохой пассивный окклюментивный щит. Если, конечно, числа были хотя бы трехзначные. И если щит был нужен именно пассивный: если бы кто-то вроде декана просто посмотрел ей в глаза, чтобы вытащить какое-нибудь воспоминание, то вряд ли у него бы что-то получилось, поскольку все ее внимание в такие моменты было сосредоточено на вычислениях, и ничему другому в голове места уже не было. Но вот если этот «кто-то» сказал бы «Легилименс», то у нее вряд ли получилось бы защититься, поскольку — правильно — все внимание уходило на вычисления и визуализацию столбика цифр, и на активную защиту уже ничего не оставалось. Ах да, еще она занималась Окклюменцией. Ей так и виделось, как она вернется в школу, и декан после пары попыток с легкостью пробьет ее блок, прокомментировав это как-нибудь вроде: «Ну, способности у вас, конечно, есть, но не талант, увы». И даже не заметит, что блок был фальшивый. Конечно, она понимала, что к осени не достигнет такого уровня, да и к следующей осени вряд ли, да и получится ли сделать это хотя бы к СОВам — тоже вопрос открытый. Но помечтать-то можно, правда? Ну, и полчаса в день (на большее Гермиона была категорически не согласна) уходило на физические упражнения. Сама бы она вряд ли до этого додумалась, но родители выступили единым фронтом, отстаивая идею «молодому растущему организму полезны умеренные физические нагрузки». Там еще была отдельная ария про «женское здоровье», после которой Гермиона просто из чувства противоречия хотела отказаться наотрез от этой затеи, но когда ей предъявили уже закупленную кассету с упражнениями, коврик и полукилограммовые гантельки, она дала слабину и сказала «ладно, я попробую». Так и вышло, что занималась она еще и этим. Первую неделю она сама себя проклинала за то, что согласилась. Казалось бы, ну какая-такая ужасная нагрузка может достаться телу за полчаса? Но этой нагрузки хватало для того, чтобы на следующий день болели мышцы в самых неожиданных местах. Но упрямство не дало просто так сдаться и бросить. Да чтобы она, первая по результатам экзаменов на всем первом курсе, не освоила какую-то физподготовку? Не дождутся! Через некоторое время стало легче, мышцы перестали ежедневно ныть, а Гермиона познакомилась с совершенно новым для нее ощущением власти над собственным телом. Нет, конечно, она не стала уникально сильной, ловкой и выносливой, разве что подтянулась слегка, но сама возможность понимать механизм собственных движений и управлять мышцами, о которых она раньше вообще не догадывалась, что они существуют, оказалась очень привлекательной. В общем, через некоторое время стало легче, и Гермиона засела за соответствующую литературу, составлять себе новый курс упражнений, посложнее. И чтобы не дольше сорока минут: уступать в этом вопросе она родителям не собиралась. Еще Гермиона усиленно занималась самокопанием. В первые дни после возвращения домой она три раза успела поссориться с родителями, уйти, хлопнув дверью, порыдать в комнате, а через несколько минут обнаружить, что и повод-то был дурацкий, и реакция была чрезмерной, и вообще непонятно, что это было. Немного понаблюдав за собой, она пришла к выводу, что «это» — начало переходного возраста. И, увы, на нее он влияет столь же прискорбным образом, как на всех остальных людей. Она становилась нервной, неуравновешенной, обидчивой и склонной к перепадам настроения. А ведь это она еще даже ни в кого не влюбилась! Страшно представить, что будет дальше, думала Гермиона и с содроганием ждала грядущей гормональной бури, стараясь в настоящем минимизировать последствия собственного дурного настроения. В общем, если бы кто-нибудь дотошно спросил у Гермионы, чем именно она занималась в каникулы, правильный ответ звучал бы так: «Всем понемногу». * * * Неудивительно, что при таком-то ритме она очнулась за несколько дней до конца каникул и очень удивилась, что лето, фактически, уже закончилось и пора бы отправиться на Косую Аллею, чтобы сделать покупки к новому учебному году. Да, домашняя работа давно была сделана, проверена и перепроверена, письмо из Хогвартса получено, список покупок составлен, но все равно это оказалось неожиданностью. И вот в один пасмурный, но теплый августовский день семья Грейнджеров направилась на главную улицу Магической Британии. Поход не задался с самого начала: прямо в Гринготтсе, меняя фунты на галлеоны, они столкнулись с семьей Уизли и Гарри Поттером. После событий конца прошлого года у Гермионы и Рона Уизли установилось нечто вроде нейтралитета: он ее не трогал, хоть она и слизеринка, она его тоже не трогала. Поттер изначально был нормальный и не задирался. А старшие братья Уизли и вовсе ее не волновали. Так что, по идее, событие это относилось к разряду нейтральных. Однако отец Рона очень обрадовался возможности пообщаться с «настоящими живыми маглами», и с каждой его репликой настроение Гермионы падало все ниже и ниже. — Здравствуйте, друзья! Маглы! Вы — настоящие маглы! Наше знакомство нужно отметить! Пришли поменять деньги, да? Смотри, Молли, настоящие фунты. Казалось, еще чуть-чуть, и он начнет тыкать в них пальцем. Ситуацию спасло только то, что Уизли и Поттеру как раз пора было ехать вниз, к сейфам. За то время, что они были внизу, Гермиона с родителями успела разменять деньги и отправиться за покупками. Перемещаясь от магазина к магазину, она пыталась сформулировать для себя, что же так задело ее в выступлении мистера Уизли, но не могла. Ну, подумаешь, человек дурно воспитан, не представился сам и не заботился о том, нужно ли его общество «настоящим маглам». Мало ли таких людей? А все-таки, все-таки... Во «Флориш и Блоттс» было настоящее столпотворение, и Гермиона с опозданием вспомнила заметку в «Ежедневном Пророке» о том, что именно сегодня здесь собирался раздавать автографы некто Гилдерой Локхарт, автор большинства учебных пособий по ЗОТИ, которые будут использоваться в новом учебном году. Конечно, Гермионе было любопытно посмотреть на такого человека, и она пробралась сквозь толпу поближе к тому месту, где искомая знаменитость общалась с публикой. Позднее Гермиона не могла сформулировать, кого именно она ожидала увидеть. Может быть, потрепанного жизнью и чудовищами уставшего вояку, а может быть, авторитетного старичка с длинной бородой, мудреца, систематизирующего опыт своей долгой жизни и передающего его новым поколениям при помощи своих книг. Но действительность оказалась совсем не такой. Настоящий Гилдерой Локхарт был невыносимо хорош собой. Его голубые глаза с лукавым прищуром глядели то ли на собравшуюся вокруг него толпу, то ли куда-то внутрь себя. Его лицо было настолько мужественным — хоть сейчас на обложку любовного романа! Да, но оно еще было по-настоящему красивым. Правильный прямой нос, волевой подбородок, светлые кудри, обрамляющие его лицо, — все эти сами по себе не слишком важные вещи в сумме давали лицо, которое было непросто забыть. А когда он улыбнулся, показывая безупречные зубы, Гермионе показалось, что в магазине стало светлее. Она стояла, затаив дыхание, боясь спугнуть этот волшебный момент, боясь упустить хоть одну деталь, хоть одну черточку этой красоты. Так, наверно, выглядели боги древних греков: вроде бы люди, но не вполне. Идеальные люди. Люди, которых не бывает. Но вот он, Гилдерой Локхарт. Он на самом деле существует. Гермиона ущипнула себя за запястье, пытаясь понять, не грезится ли ей этот человек, и слегка пришла в себя, как раз достаточно для того, чтобы начать воспринимать человеческую речь. Поэтому, когда мистер Локхарт объявил о том, что в этом году будет преподавать в Хогвартсе, она смогла это понять, и обрадовалась, и запаниковала, потому что совершенно не понимала, как она сможет отвечать ему на уроках, слушать его объяснения, просто находиться рядом, в одном помещении с ним, и при этом оставаться в своем уме. С ужасом и восторгом она поняла, что с ней случилось то, чего, как она полагала, не бывает вовсе: любовь с первого взгляда. Впрочем, осмыслить это событие ей не удалось, поскольку рядом с ней столкнулись друг с другом семейства Уизли и Малфой. А дальше последовала совершенно безобразная сцена.