Что-то придется менять

Раз я уже умерла, Время оставить дела…

— Почему Генри не сбежал так же быстро, как все остальные, я вроде бы поняла. А почему не сбежал ты? – спросила Гермиона у Флинта, когда они шли к библиотеке на следующий день. — Да в голову, знаешь ли, не пришло, — беззаботно ответил тот. – Идиоты – они с трудом осознают опасность. Было заметно, что сей блестящий ответ он продумал заранее, а значит, вряд ли выдаст что-нибудь другое. Но Гермиона все-таки попробовала надавить чуть сильнее. — Не прибедняйся, а? На идиота ты нисколечки не похож. Флинт остановился посреди коридора и пристально всмотрелся ей в глаза. — Грейнджер, тебе все-таки нужны очки посильнее! Как это, «не похож»? Очень даже похож! Я, что ли, зря стараюсь?! — Как скажешь, похож так похож, — пожала плечами Гермиона. Не хочет говорить – его право. Хотя, конечно, было бы неплохо знать его мотивы, так, для справки. В библиотеке Гермиона встретила Поттера и конспективно изложила ему то, что они со старшекурсниками выяснили за последнее время. Поттер внимал информации примерно с тем же лицом, с каким она сама, должно быть, слушала его на первом курсе: какая-то безумная история, оказывается, раскручивалась под самым носом, а ты совсем не в курсе, ну ничего себе! К счастью, недоверия он выражать не стал, просто расспросил подробно, как выглядел дневник, обещал, если увидит, немедленно рассказать директору или хотя бы декану. На том и порешили. Пока сделала домашнее задание, пока почитала дополнительную литературу к завтрашнему уроку Зельеварения, подошло время ужина. Гермиона спохватилась, что он уже начался, вышла из Библиотеки и быстро пошла в сторону Большого Зала и только потом сообразила, что за ней ведь должен был кто-нибудь зайти. Правда, после того, как слизеринцы додумались до очков как вероятного способа защиты от чудовища, они немного расслабились и стали время от времени позволять ей ходить по школе одной, но обычно они предупреждали об этом заранее. А тут вдруг никто не пришел. Не могла же она не заметить, если бы кто-нибудь позвал ее на ужин! Вернуться в Библиотеку и подождать, пока кто-нибудь придет за ней? Или все-таки дойти самой до Большого Зала, пока ужин не кончился? Гермиона взвесила обе возможности и решила вернуться. Возможно, придется остаться без ужина, зато никаких рискованных одиноких прогулок по школе, и никто не сможет потом упрекнуть ее в неосторожности. А то ведь ей, небось, все что-нибудь скажут, если придет на ужин. И это будет отнюдь не «извини, что мы про тебя забыли». Рассудив так, Гермиона пошла обратно, но проходя мимо окна, боковым зрением заметила какое-то движение. Она развернулась к окну, чтобы понять, что именно увидела, и запоздало поняла, что это было отражение. А в следующую секунду ноги и ладони как будто заледенели, застыли. Такой знакомый холод распространился от них по телу, дошел до живота, поледенил плечи, остановил сердце. В оконном стекле, прямо напротив Гермионы, отражались два больших светящихся глаза, приказывающих застыть, замереть, умереть. Противиться им было невозможно. В последние секунды Гермиона успела подумать, что так и не сумела устроить проверку своим очкам: ведь она увидела только отражение глаз василиска. Не то чтобы она очень об этом жалела. А потом ее не стало. * * * Не было ни пространства, ни времени, ни сознания. Ни Гермионы Грейнджер. Она ничего не слышала, не видела и не думала. Она застыла. Потом появилась чья-то ладонь. Прохладная, сухая и уверенная, она лежала на лбу Гермионы, и пока она была, была жизнь. Гермиона ожила, чувствуя прикосновение, впитывая его в себя, всем небольшим участком кожи ощущая прохладу, и шероховатость подушечек пальцев, и пульс, бьющийся у запястья. А потом она почувствовала голос. Он резонировал в ней, от чужой ладони в лоб и дальше, по всему телу, блуждал, не находя отклика, не находя сознания, но оставаясь с ней. — Грейнджер, если я все правильно понимаю, то ты сейчас должна меня слышать. Слышишь? Слышишь, — удовлетворенно протянула Дафна Гринграсс. – Слушай, как, оказывается, тяжело говорить, когда ты не пялишься этим своим дурацким взглядом и не перебиваешь! В общем, тебе тут валяться еще чуть ли не два месяца, пока мандрагоры не созреют. Никто из нас не понял, почему мы не можем купить готовые, но директор и декан одинаково уперлись, поэтому вместо того, чтобы тебя расспросить, нам придется ждать, пока созреет урожай у профессора Спраут. Если тебя интересует, почему никто не пришел за тобой в Библиотеку, отвечаю. Когда стали разбираться, оказалось, что Малфой вызвался за тобой сходить, а потом, на ужине, сказал, что ты на ужин не захотела и он довел тебя до Общежития. Видимо, хотел, чтоб ты ужин пропустила. Возможно, мечтал, что ты проторчишь там до отбоя, но это бы вряд ли получилось: кто-нибудь из наших вполне мог после ужина пойти заниматься. В общем, замышлял он просто мелкую пакость, так что его даже наказать не смогли, ведь он ничего такого уж плохого не сделал. И его вины в том, что с тобой случилось, как ни странно, почти нет. Грейнджер, вот что тебя понесло в коридор, а? Не могла ужин пропустить разочек? М-да. И ведь ругать тебя никакого интереса. Ладно, лежи уж. Я как-нибудь еще зайду. Теплые крупные пальцы на ее запястье. Это уже была явно не Гринграсс. Если бы обхватили запястье плотнее, если бы эти пальцы легли еще и на ладонь, может быть, она бы согрелась? Но нет, они лишь слегка коснулись ее, и кожа под ними горела огнем. — Грейнджер, мне тут Гринграсс шепнула, что если до тебя дотронуться, до открытой кожи, то ты, может быть, услышишь. Понятия не имею, с чего она это взяла, но зная их семейку… короче. Если ты не слышишь, то и не узнаешь ничего, а если слышишь, то извини, конечно, что я тебя без разрешения хватаю, но сама видишь: я по делу. Грейнджер! Твою мать! Когда ты очнешься, я сам тебя придушу! То, что ты зачем-то решила шастать сама, когда мы так не договаривались, — это полбеды. Но после нападения на тебя… они! Отменили! Квиддич! И не только матчи, но и тренировки! Грейнджер, я скоро взвою, я в жизни столько не учился, делать-то нечего теперь все равно. Я недавно «Выше ожидаемого» по Трансфигурации получил, ты прикинь! Я в жизни выше «Удовлетворительно» не имел, и мне хватало. Вот в такой кошмар ты превратила мою жизнь. Удушу, честное слово! Да, мадам Помфри. Извините, больше не буду шуметь. Грейнджер. Ты это. Не скучай, что ли. Снова прохладная ладонь дотронулась ее виска. Хотелось прижаться к ней плотнее, лбом, щекой, всем существом, но тела не было, было только лишь то место у виска, которое трогала Гринграсс. Больше ничего не существовало. — Остальные факультеты только теперь додумались сопровождать своих грязнокровок, да и то после того, как им МакГонагалл прямым текстом сказала, что надо это сделать. Ходят теперь группами по несколько человек. А нам смешно. Знаешь, это очень удобно, что ты все-таки оцепенела. На днях какой-то черномазый грифф начал выступать, что мол раз монстр принадлежал Слизерину, то и виноваты слизеринцы. И ему, разумеется, тут же ткнули в лицо тобой как самым выигрышным аргументом. И ему нечего было возразить, пришлось заткнуться. Хотя на факультете ты, ясное дело, грязнокровка, для всех остальных ты в первую очередь слизеринка. Так что в ближайшее время ты будешь работать нашим знаменем, которым мы будем от всех отмахиваться. Здорово, правда? Не сомневаюсь, что ты очень рада. Дрожащие пальцы на секунду сжали ее ладонь, и она успела услышать: «И тогда я подумал о Плаксе Миртл…» — и все. Видимо, Поттера никто не проинструктировал насчет того, как с ней общаться. И слава Мерлину. Хотя прикосновения было немного жаль. — Дамблдора сместили с поста директора. Малфой в восторге. Как я поняла, его отец приложил к этому руку. На Зельеварении он совершенно достал декана, суля ему директорское кресло. Выглядело это так, будто его семья покровительствует профессору и будто сам Малфой имеет право обращаться к нему эдак свысока. Малфоя декан, конечно, не тронул, зато отвел душу на Поттере и Лонгботтоме. Надеюсь, после этого все забыли о малфойском выступлении. Это было ужасно, веришь? Мы потом ему пытались объяснить, где он не прав, — не понимает. Он ведь профессору Снейпу только хорошего желал. Ну не идиот ли? — Представляешь, тут министерские наконец-то заволновались, Малфой-старший их, что ли, пнул, чтоб Дамблдора подвинуть. Тебе уже рассказали, что его сняли? Ну вот, а кроме того, представь себе, арестовали Хагрида! Оказывается, тогда, в прошлый раз, этот Реддл именно на него повесил Тайную комнату. Не верится, что хоть кто-то на это повелся. Но, видимо, его тогда решили разменять, чтобы и школу не закрыли, и министерские показали, какие они молодцы, нашли преступника. Полувеликан же, кому он нужен-то был. Поттер на днях подкатывал ко мне на тему поговорить с Миртл. Ты зачем ему растрепала, что мы с ней ладим? А то ведь если я к ней всяких придурочных гриффов водить буду, ладить-то быстро перестанем, она ж психованная. Ладно, может, вдвоем ее сможем поймать, а то от меня она чего-то бегает. — Малфой вчера приходил к тебе сюда, произносить речь о том, что тебе здесь не место, лучше не приходить в себя и так далее. Поскольку ему вряд ли пришло в голову при этом тебя трогать, думаю, ты ничего не слышала, поэтому я взяла на себя труд донести до тебя основные тезисы. Мне кажется, это может тебя насмешить. Жаль, ты не можешь подтвердить это или опровергнуть. Ну что ж, даже если я ошибаюсь… терпи, Грейнджер. Что тебе остается. Ледяные лихорадочные пальцы еле-еле дотронулись до ее ладони. Тонкий девичий голосок, кажется, незнакомый: — Грейнджер, мне так страшно! Так страшно! Том говорит, это не могу быть я, но мне кажется… Грейнджер, я не хотела! Неужели все из-за меня? Я никому, никому не могу сказать, только тебе, или Колину, или Финч-Флетчли. Что же мне делать? Как это прекратить? – ее пальцы почти не грели, и Гермиона едва ее слышала. Потом девочка начала плакать и отпустила ее руку.