В глубине души она горит, Словно кинжал без ножен, На металл забывший, боль и стыд Так похожа. Знаю, ей легко в твоей груди Стать безумства бездной — Но у нас все это впереди.
Она не знает, где находится, вокруг лишь темное, вязкое пространство, которое то тут, то там вспухивает налившейся тьмой, словно перезрелые карбункулы. Эти нарывы лопаются, и вокруг нее расползаются волны антрацитово-чернильной мглы, на миг становясь видимыми в, и без того, темном пространстве. Они стелятся понизу лентами тумана, льнут к ее ногам, будто прося о ласке, поднимаются выше, змеями оплетая ее тело, и стекают вниз по ее обнаженной коже дождевыми узорами, чтобы раствориться в этом ничто и нигде, которое ее окружает. Ласки изначальной Тьмы оставляют равнодушной, не вызывая ни страха, ни восторга. Она уже давно не чувствует ничего. Она не задается вопросом о том, как здесь оказалась. Ей не интересно. В глазах обломками обсидиана застыла вечность, которой все равно, что происходит вокруг. Может это продолжается час, может день, а может и десятилетие. Из года в год Тьма клубится вокруг, являясь ее единственной реальностью. В какой-то момент она без интереса отмечает, что чернота впереди нее идет мелкой рябью. И даже появление силуэта, сотканного из тончайшей паутины света, не вызывает в ней никаких эмоций. Незваный гость делает неуверенный шаг вперед, и там, где ступает его нога, тьма трусливо отступает, поспешно сворачивая свои щупальца. Это придает уверенности визитеру, и с каждым новым шагом его поступь становится все более твердой. И чем дальше он идет, тем дальше от него откатывается тьма, тем плотнее она обвивает тело женщины, к которой он стремится. Черные ленты на белой коже похожи на сложный узор татуировки, который постоянно движется, перетекает из одного рисунка в другой, чтобы тут же образовать новый. Они едва заметно пульсируют, будто вены, толчками перегоняющие кровь, стремясь найти брешь и проникнуть в нутро той, что давно стала безразличной ко всему. И в этом кроется фатальная ошибка: больше не за что цепляться. Сначала было сожжено все светлое, что было в этой душе, но в ненасытном чреве Тьмы со временем сгинуло и прочее: гнев, ненависть, ярость. Оно было бездумно поглощено и теперь внутри была безликая пустота. И вот они уже стоят совсем рядом: женщина, на теле которой извивается сама Тьма и силуэт, укрытый, как коконом, сплетенными лучами Света. Мягкие, нежные прикосновения к коже ощущаются на грани чувствительности, как будто ее касался солнечный луч, а вовсе не пальцы. И если бы не волны жара от каждого касания, которые расходились по всему телу, как круги на потревоженной воде, то вряд ли бы она их заметила. Ласка света растекается по телу чувством томной неги, и она не сопротивляется и ей, как до этого не сопротивлялась касаниям Тьмы. Под прикосновением тонких пальцев узоры замирают, жирный блеск антрацита тускнеет и осыпается на пол сухой пылью. Там, где прошлась рука, кожу вдруг начинает нестерпимо жечь и чем она ближе к груди, тем сильнее. И уже не понятно, то ли жжет снаружи, то ли это жжение исходит оттуда, где когда-то билось сердце. Становится трудно дышать. Каждый выдох вырывается из горящих легких с хрипом, а попытка втянуть ноздрями воздух заставляет грудную клетку заходится в судороге. И это первое за долгое время, что выводит женщину из равнодушной апатии. Банальное усилие дышать. Можно вытравить чувства, но и тогда останутся инстинкты, которые заставят сокращаться мышцы помимо желания. Пальцы поднимаются от ключицы выше, проходя по шее, и останавливаясь на полных губах, кровавый цвет которых не потускнел и сейчас. Прикосновение опаляет пламенем, губы размыкаются в последнем усилии сделать вдох, но их накрывают другие губы, сжигая те немногие частицы кислорода, которые успели проникнуть внутрь. В затуманенной голове вдруг, с взявшейся откуда-то веселой яростью, мелькает мысль, что пусть все вокруг горит синим пламенем. Женщина отвечает на поцелуй, превращаясь из жертвы в хищника, властно захватывая чужие губы и вовлекая языки в танец. Она силится разглядеть лицо своего визави, но нестерпимый свет заставляет смежить веки. Пространство вокруг меняется, Реджина открывает глаза. Окружающая мгла становится прохладным шелком черных простыней. Свет, что мгновение назад слепил ее — золото тонких, как паутина, спутанных волос. Пламя, секунды назад пожирающее воздух, плавит тело огнем страсти. Она по-прежнему не видит лица, только чувствует чужие губы, которые мелкими поцелуями покрывают шею. Они больше не впиваются в ее рот, позволяя сделать глубокий вдох, и со стоном выпустить воздух обратно. Тело изгибается под телом сверху. Брюнетка откидывает голову назад, выгибая шею и подставляя ее губам безликой незнакомки. Нежные поцелуи доходят до бьющейся во впадине венки, и прикусывают кожу в этом месте, заставляя Реджину судорожно впиться ногтями в лопатки любовницы, и провести глубокие царапины. Блондинка вздрогнула и приблизила губы к самому уху, прошептав в него горячим шепотом: «Только моя». Этот уверенный голос кажется знакомым, но собственнические нотки в нем отвлекают Королеву от разгадки тайны незнакомки, рождая в душе возмущение. Вмиг ощетинившись и подобравшись, как пантера для смертельного броска, Реджина вплетает пальцы в золотую копну волос и рывком оттягивает голову от себя, чтобы наконец увидеть ту, что посмела предъявить на нее право обладания. Зарождающийся в груди рык останавливает узнавание, а затем он перерождается в глубокий, грудной смех, который клокочет в груди хищным клекотом, но не вырывается наружу. Лишь полные губы изгибаются с усмешке. Карие глаза, в которых мелькают алые всполохи, смотрят в серо-голубые, лучащиеся слепым обожанием. — Твоя, — томно выдыхает брюнетка, расслабившись и притягивая Эмму к себе для поцелуя. Слова легко срываются с губ, ведь она прекрасно осознает, что Спаситель целиком в ее власти, несмотря на смелое заявление. Понимает это и блондинка, подчиняясь и отдаваясь поцелуям Королевы. Реджина резко распахнула глаза, рывком садясь в кровати. Несколько секунд ушло на то, чтобы понять — она дома, в своей постели. Затем ее взгляд отметил ряд деталей: сбившаяся в ком простыня, бисеринки пота, стекающие по шее. Так она просыпается уже не первый день, точнее ночь. Уже около недели длятся эти внезапные пробуждения, давя на нее мутными образами, которых она не помнит, и это вызывает в ней глухое раздражение. В памяти не остается ничего из того, что заставляет ее вскакивать по ночам, ловя ртом воздух. Не оставалось… до этой ночи. Стоило только привычному раздражению, от непонимания причин таких ночных побудок, привычно всколыхнуться внутри, как перед глазами замелькали сцены из сна. Реджина застыла как изваяние, по коже прошла волна мурашек. Но не откровенность ее ночных грез стало тому причиной, а ощущение тоскливого одиночества, которое поселилось где-то в груди, словно тисками, сдавливая сердце. Ее пронзило желание вновь оказаться в том сне, прижать к себе тело любовницы, утопая в ее нежности. Тряхнув головой в попытке отогнать наваждение, брюнетка свесила ноги с края кровати и резко поднялась. Мало ей того, что случилось на прошлой неделе, теперь она еще и тоскует, как сопливый подросток по объекту страсти. Из-за чего? Глупого сна? И по ком, по Свон? И вообще, о какой страсти идет речь? Это больше напоминает какой-то горячечный бред, где все перевернуто с ног на голову. Реджина накинула халат, подошла к окну и бездумно посмотрела в темноту ночи. Сейчас ей было не до любованием видами ночного неба. Вроде и не о чем беспокоиться, это просто сон, воспоминания о котором развеются еще до того, как она пригубит утреннюю чашку кофе. Но почему не оставляет тревожное чувство незавершенности? Почему она не ощущает в себе привычной уверенности и даже более того, складывается ощущение, что контроль над ее жизнью медленно, но верно уплывает в другие руки. Сумасшествие. Прижавшись лбом к прохладному стеклу, брюнетка приказала себе успокоиться и выбросить эти нелепые домыслы из головы. Но стоило ей закрыть глаза, как перед мысленным взором вновь возникла сцена из ее сна: нежные прикосновения пальцев, очерчивающих контур ее тела от шеи вниз, и губы, которые поцелуями повторяют этот путь. Тягучая медлительность, заставляющая изнемогать от желания, и почти сорвавшаяся из уст мольба… Даже воспоминание о фантомной ласке заставило тело брюнетки заныть от сладкой истомы. Все также стоя с закрытыми глазами и прижимаясь лбом к окну, Реджина подняла руку и провела ей по своей шее, не задумываясь о том, что она делает. Окружающая реальность растворилась в чувственных воспоминаниях, погружая женщину в иллюзорный мир. Неизвестно, как далеко бы она зашла, если бы не неожиданный укус боли в районе ключицы, заставивший ее очнуться. Первоначальное непонимание сменяет абсурдное допущение, заставившее ее быстрым шагом практически вбежать в ванную комнату. Щелкнув выключателем, Реджина посмотрела на себя в зеркало: глаза, мерцающие потаенным блеском, смятая со сна прическа, распахнутый ворот халата и… четкий след от укуса там, где шея переходит в ключицу. В смятении, брюнетка кончиками пальцев дотронулась до отметины. Да как такое возможно?! Ведь это был сон! Невозможно яркий, заставляющий и сейчас ее глаза затуманиваться дымкой желания лишь при одном воспоминании, но это не отменяет того, что ничего из этого не происходило в реальности. Реджина могла быть обескураженной всем, что происходило на этой неделе, начиная от визита Свон и заканчивая сновидениями. Она могла быть растерянной, раздраженной, обеспокоенной. Но теперь… теперь это не ее чувства и домыслы. «Это, — брюнетка еще раз провела пальцами на месте укуса, — это реальность, а значит опять чьи-то игры. Из чего следует что? За всем этим стоит вполне реальный кукловод из плоти и крови.» Эта мысль заставила карие глаза сузиться от предвкушения действия, скрывая хищный блеск вспыхнувшей фиолетовым цветом магии. Разом выкинув из головы всякие бредни, которые еще недавно не желали ее оставлять, Реджина сосредоточилась на поиске решения. Хотя здесь и думать-то особо не надо. Кто способен на подобные фокусы? Только один человек: Румпельштильцхен, ныне известный как мистер Голд. Перспектива вновь сцепиться с Темным заставила Реджину скривиться, как от зубной боли. Несмотря на то, что ее считают психопаткой, которая пойдет на все ради удовлетворения своей ярости, она таковой не являлась. Эта мысль заставила ее повторно скривиться. «Может быть я и психопатка, — нехотя призналась самой себе брюнетка, — но уж точно не идиотка. Нельзя прийти к Румпелю и выбить из него правду. Но поговорить все равно стоит, иногда отсутствие ответа на вопрос — само по себе уже является ответом.»***
В то время, как Реджина вскочила со своей постели, на другом конце города проснулась и Эмма. И нельзя сказать, кто из этих двоих был более обескуражен сегодняшним сном: Королева, которая впервые, раскрыв посреди ночи глаза, не забыла то, что было причиной ее ночных пробуждений, или же Спаситель, которая помнила каждую деталь своих снов, но впервые это было так ошеломляюще правдоподобно. Настолько, что даже сейчас, когда она проснулась, каждая клеточка тела еще полна наслаждением от пережитого во сне. Не говоря про первую часть сновидения, которую она раньше не видела. Да и по накалу страсти этот сон тоже можно выделить. Реджина всегда ассоциировалась у Свон с грозной и грациозной пантерой. И похоже не зря, в сегодняшнем сне она не раз прошлась по ее телу своими «когтями». Вспомнив особо яркие сцены из сна, Эмма протяжно застонала и уткнулась лицом в подушку, пару раз стукнув рукой по ни в чем не повинному одеялу. «Если так и будет продолжаться, я стану сексуальной маньячкой, черт возьми! А что, неплохой вариант, запру где-нибудь Реджину, чтобы никто не нашел, и будем предаваться страсти.» На минуту Свон вообразила, как на цыпочках крадется за Миллс по темным аллеям парка, держа наготове хлороформ и веревку. А затем содрогнулась всем телом, представив, что сделает Королева, когда очнется… Мда уж, добрые жители Сторибрука еще долго будут ходить по округе с корзинками, собирая Эмму Свон по кусочкам. Представив эту психоделическую картинку, девушка решила, что ей надо все же выспаться, иначе ее осоловевший мозг и не такое придумает. Широко зевая, Свон перевернулась на спину, с намерением сладко потянуться, чтобы аж косточки хрустнули, но болезненное жжение заставило ее вскрикнуть (скорее от неожиданности, чем от боли) и сесть в кровати. Эмма завела руку за спину и потрогала лопатку, кожу неприятно защипало. В полном недоумении, она поднялась с постели и включила свет. Подойдя к шкафу, она повернулась спиной к зеркалу, оттянула ворот футболки, в которой спала, и попыталась через плечо рассмотреть, что могло стать причиной дискомфорта. То, что она увидела, никак не хотело укладываться в ее голове, и поэтому Свон какое-то время так и стояла, уставившись в зеркало, как баран на новые ворота. Затем, с воскликом: «Какого черта!», Эмма схватилась за подол футболки и одним движением стянула ее через голову, полностью оголяя спину. Блондинка бы уронила челюсть на пол, если бы она была у нее вставная, и сказала бы пару крепких словечек, если бы от изумления не лишилась дара речи: на ее лопатках красовались свежие, слегка припухшие царапины. Вторая пара отметин была чуть ниже ребер, и тянулась от позвоночника к изгибам талии. Поняв, откуда на ней эти следы, Эмма зажмурилась и тряхнула головой. Сначала ей начинают сниться сны, сюжеты которых сводят ее с ума, не давая покоя ни днем, ни ночью. А теперь еще и это! «Так, надо успокоиться. А еще лучше выспаться, и потом уже разбираться, что происходит.» — потерянно подумала блондинка и выключила свет, идя обратно к кровати, — Я не Скарлетт ОʼХара, но воспользуюсь ее девизом, и подумаю обо всем завтра.» Как ни странно, но Эмма уснула практически сразу, как ее голова устроилась на подушке. — Идем со мной, Эмма, — перед Спасителем стояла Реджина. Она протягивала той руку, зовя куда-то, и губы ее трогала легкая улыбка. Эмма не раздумывая вложила свою ладонь в раскрытую ладонь брюнетки. Сжав руку, Королева повела за собой девушку, которая оглядывалась по сторонам, пытаясь определить, где они находятся. Это помещение с высокими потолками было ей незнакомо, зато Реджина, судя по всему, знает куда идти, уверенно выбирая нужное направление в хитросплетении коридоров и анфилад. Нигде не было ни души и звонкое эхо от их шагов — единственное, что нарушало окружающую тишину. Перед ними открылись очередные массивные дубовые двери, пропуская в просторный зал, по периметру которого выстроились белоснежные колонны. — Что это за место? — наконец нарушила тишину Свон. Реджина отпустила руку Эммы и отошла чуть вперед, оборачиваясь и одаривая блондинку взглядом счастливых глаз. Видеть счастье в карих очах было непривычно: обычно они холодны, как арктический лед, либо пылают огнем всепоглощающей ненависти. Завороженная увиденным, девушка сделала несколько шагов по направлению к Королеве, но резко останавилась, когда с ладони той в ее сторону сорвался файербол. Не успев как следует напугать, шар опал перед ней и растекся у ног огненной лужей. Реджина обошла пылающее озеро и встала за спиной Свон. — Посмотри, что ты видишь в этом огне? — спросила брюнетка, обвивая талию Эммы и упираясь подбородком в ее плечо. Вместо ответа, девушка чуть было не покрутила пальцем у виска, выражая тем самым свое отношение к внезапному поступку. Но лишь молча накрыла руки Королевы своими и всмотрелась в огонь. Сначала она не заметила ничего, кроме трескучей огненной пляски, но потом увидела, как языки пламени вырисовывают два, сплетенных в объятии, тела. — Там ты и я, — прошептала Спасительница. — Да, там ты и я, — целуя Эмму в висок, произнесла брюнетка, — поверь, дочь моего ненавистного врага, от судьбы еще никому не удавалось сбежать.